Теория и общество (С. Московичи)

Ситуацию в европейской социальной психологии Московичи определяет следующим образом: «Куда ни глянь — до нас, впере­ди нас и вокруг нас — была и до сих пор есть американская соци­альная психология» [Московичи, 1984, с. 208-209]. Такая ситуа­ция, с точки зрения автора, недопустима, потому что по самому своему определению эта дисциплина должна быть ориентирована на социальные проблемы общества, а они, естественно, различны в Америке и в Европе. Московичи считает, что успехи американс­кой социальной психологии основываются не на том, что она ис­кусна в методах или теориях, а прежде всего на том, что она обра­щена лицом к проблемам ее собственного общества. Так же и европейско-асоциальная психология должна обратиться к своим соб­ственным социальным проблемам. В противном случае «выучка» у американцев может привести лишь к тому, что «мы делаем не что иное, как перенимаем заботы и традиции другого общества; мы ведем теоретическую работу по решению проблем американского общества и, значит, можем получить признание как методологи или экспериментаторы, но не как специалисты в области соци­альной психологии» [там же, с. 210]. Правда, вслед за этим следует довольно существенная критика американской социальной пси­хологии именно за то, что она оказалась весьма слабо связанной со своими собственными социальными проблемами. Лакмусовой бумажкой, которая, по мнению Московичи, позволила испытать социальную психологию на ее социальную зрелость, явились со­бытия 196&Т., так называемая студенческая революция. Тот ана­лиз, который дает Московичи леворадикальному молодежному движению, не претендует на полноту, он подчеркивает лишь один его аспект — ярко прозвучавший в лозунгах левых студенческих движений протест против официальной системы социальных наук.

Действительно, в движении «новых левых» довольно четко были сформулированы критические суждения относительно официаль­ного обществоведения. Лидеры «новых левых» утверждали, в част­ности, что социальные науки, по своей сущности связанные с актуальными проблемами общества, с идеологией, развивались на Западе подчас в таком контексте, что «успешно» игнорировали все эти проблемы. По словам Московичи, лозунги левых студенчес­ких движений заставили осознать, что хорошие методы еще не озна­чают подлинно научного исследования: «Студенты обвиняли нас в том, что мы погрязли в методических вопросах, что мы преспокой­но игнорируем проблемы социального неравенства, политического насилия, войн, экономической отсталости и расовых конфликтов» [там же, с. 212]. Сам факт устранения социальных наук от анализа острых социальных проблем был истолкован как определенная по­зиция этих наук, а именно как позиция оправдания «истэблишмен­та», т.е. позиция «науки порядка», а не «науки движения».

Социальная психология рассматривалась теоретиками этих дви­жений наряду с другими социальными дисциплинами и была ас­социирована с официальной наукой буржуазного общества. В этом смысле можно согласиться с анализом леворадикального студен­ческого движения, данным Московичи.

Его же собственный подтекст заключается в том, что «ответ­ственность» за такое положение социальной психологии несетамериканская традиция, где изощренность в измерительных про­цедурах, в лабораторном эксперименте увела исследователей от подлинных проблем общества. Главное обвинение, которое предъяв­ляет Московичи американской социальной психологии, — это обвинение в «асоциальности». Обращаясь к ряду известных работ, Московичи формулирует свою оценку большинства традицион­ных американских исследований как создающих социальную пси­хологию «стерильной личности», т.е. личности, выведенной из социального контекста и заданной лишь в контексте лаборатории. Для преодоления такой традиции Московичи предлагает осоз­нать значение важнейших фундаментальных вопросов, связанных с положением и ролью науки в современном обществе. Одной из таких проблем является роль идеологии в научных исследованиях: «Позитивистская мечта о науке без метафизики (имеется в виду философия. — Авт.), которая в наше время часто выражается в виде требования науки без идеологии, скорее всего так и не сбу­дется. Эту мечту можно считать прекрасной сказочкой, которую рассказывают друг другу ученые» [там же, с. 212]. Идеологическая направленность науки, ее политическая релевантность сейчас ос­трее, чем когда бы то ни было прежде, и главный вопрос, кото­рый стоит перед учеными, по мнению Московичи, — это вопрос о том, должна ли наука поддерживать, консолидировать соци­альный порядок или критиковать, преобразовывать его.

Для социальной психологии также важно отдать себе отчет в том, «кто задает вопросы науке и кто дает на них ответы», иными словами, исследовать в полном объеме проблему «Общество и те­ория социальной психологии» (это же и вынесено в заголовок про­граммной статьи Московичи). Это тем более важно сделать, пото­му что сам материал истории социальной психологии показывает, насколько тесна связь различных поворотов исследовательской стра­тегии, направлений теоретического анализа с исторически выд­вигаемыми общественными проблемами: исследования Левина по групповой динамике были своеобразным ответом на необходимость повышения производительности труда, удовлетворенности трудом; исследования изменения аттитюдов (в частности, известный экс­перимент Коха и Френча) были порождены проблемами модер­низации фирм и фактом недовольства рабочих ее условиями. Мос­ковичи довольно едко замечает, что в работе Коха и Френча аттитюд недовольных рабочих трактовался как «сопротивление», а аттитюд фирмы — как «изменение», что не оставляло сомнения в идеологической позиции исследователей [там же, с. 214]. Анализ кон­фликтов и применение теории игр в эмпирических исследованиях также определялись возникшими общественными проблемами.

Доминирование экспериментальной традиции в социальной психологии плохо не потому, что эксперимент как метод непри­годен, а потому, что на уровне экспериментального исследования утрачивается возможность видеть связь изучаемой проблемы с со­циальным контекстом. Поэтому задача заключается отнюдь не в том, чтобы ликвидировать экспериментальную практику в соци­альной психологии, а в том, чтобы сконцентрировать нужное вни­мание и на разработке теорий. Главное препятствие этому, по Московичи, — господство позитивистской эпистемологии, вклю­чающей в себя абсолютизацию «данных», полагающей, что экспе­римент^— «высшая марка науки». Социальная психология, не впол­не уверенная в том, что ее образ соответствует позитивистскому об­разу науки, вынуждена была с особой тщательностью делать акцент на ритуале экспериментального исследования, и интерпретация этого факта в рамках позитивизма привела к серьезной недооценке теоре­тического знания. Пока будет существовать это господство позити­вистской эпистемологии, дело развития теорий в социальной пси­хологии вряд ли будет прогрессировать [там же, с. 218].

Другую помеху на пути развития теоретического знания Мос­ковичи видит в том молчаливом компромиссе, который устано­вился в социальной психологии между наблюдением и экспери­ментом не просто как различными методами исследования, но как принципиально различными стратегиями исследования раз­ных проблем. Московичи отождествляет эти «стратегии» с двумя различными ветвями социальной психологии: психологической и социологической. Абсолютизация каждой из этих двух стратегий по-своему препятствует становлению адекватных теорий потому, что сторонники экспериментальной стратегии хотят видеть в тео­рии лишь средство для интерпретации собранных фактов, а сто­ронники стратегии наблюдения недооценивают такую важную часть теоретической деятельности, как тщательное формулирование ги­потез. С точки зрения Московичи (совпадающей, кстати, с диаг­нозом, поставленным в США Ньюкомом), более очевидной тен­денцией до сих пор остается существование социальной психоло­гии как ветви общей психологии, и именно это препятствует сближению социальной психологии с социальными проблемами. Развитие социальной психологии в «психологическом» направлении приводит к тому, что исследователям в лучшем случае удается углубить знания «весьма общих процессов, таких как восприятие, мышление или память, которые остаются неизменными во всех сво­их видах и условиях функционирования и воспроизводства, которые в конечном счете сводимы к законам психологии животного или индивида, психофизики или психофизиологии» [там же, с. 219].

Московичи решительно высказывается за другой тип разви­тия дисциплины, когда социально-психологические проблемы будут рассматриваться с социологической точки зрения. Только на этом пути социальная психология сможет развиваться путем ис­следования социальных процессов в более широком масштабе — в масштабе общества в целом. Для иллюстрации возможностей тако­го подхода Московичи называет стратегии, примененные в ряде исследований европейскими авторами. Так, в частности, в каче­стве примера может служить изучение культур: «Здесь социально-психологические механизмы подчинены культурному и социаль­ному контексту поведения, социальной канве фундаментальных аспектов психологического функционирования или культурным особенностям процессов обучения и социализации» [там же, с. 220]. Наряду с такой «социологизацией» социальной психологии необходимо восстановить ее связь с философскими проблемами знания. На протяжении определенного периода времени социальная психология развивалась в конфронтации с философией, отсюда исторически сложившаяся у социальных психологов боязнь спе­куляций, что и способствовало преувеличению значения экспе­риментов. В этом смысле эксперименты играют отрицательную роль, поскольку защитники экспериментальной стратегии исполь­зуют их как своего рода защитный символ, дающий возможность доказать миру, что деятельность исследователей относится имен­но к науке, а не к философии. Им свойственно опасение, что если этот символ будет утрачен, неизвестно, будут ли признаны их работы «научными». «Поэтому манипулирование идеями при­емлемо лишь при том условии, что оно более или менее прямо ведет к экспериментированию или, что также возможно, если оно приводит к математической формализации, которая, как бы слаба или груба она ни была, производит впечатление "респектабильности"» [тамже]. Возражая против такой аргументации, Московичи справедливо утверждает, что сами по себе методы и формальный язык еще не гарантируют «научности» науки. Сама же аргумента­ция подобного рода лишь препятствует развитию теорий.

Даже когда теории возникают, они в значительной степени обесцениваются, как только начинают свое существование в рам­ках господствующих предрассудков. Примером такого незавидного существования теории является, по мнению Московичи, судьба теории когнитивного диссонанса Фестингера. Поставив ряд полез­ных вопросов и доказав свою продуктивность с точки зрения воз­можностей проведения исследований, теория Фестингера в даль­нейшем оказалась низведенной до решения каких-то второстепен­ных задач, углубилась в детали методики, в проблемы отбора испытуемых для экспериментов и т.д. и тем самым обрекла себя на то, что ее стали «не замечать». Здесь весьма резко подчеркнут тот действительный факт, что сформировавшиеся сегодня в амери­канской социальной психологии теории живут как бы своей изо­лированной жизнью, в довольно значительном отрыве от иссле­довательской практики: «Существует самый настоящий раскол, так глубоко разделяющий научное сообщество, что есть полное право задать вопрос, не имеем ли мы дело с двумя различными типами ученых или двумя отдельными дисциплинами» [там же, с. 218— 219]. Вывод же, который делает Московичи из своего анализа, зак­лючается в том, что, поскольку теория и эксперимент никогда полностью не смыкаются друг с другом и получение знания есть результат противоречий между ними, «необходимо правильно ис­пользовать диалектическую связь между ними» [там же, с. 226].

Само по себе бесспорное, это утверждение только в том случае даст нужные плоды, когда содержание теории в социальной пси­хологии будет адекватным, иными словами, когда — как мини­мум — правильно будет понято, что же считать «социальным» в социальной психологии. Если его признаком считать простой факт присутствия другого человека или даже множества людей, то та­кой подход. вновь исключает фундаментальные характеристики социальной системы, внутри которой действуют личности. Соци­альная психология, довольствующаяся предложенным понимани­ем «социального», исследует не систему, в которой действует че­ловек, но лишь субсистему, а именно субсистему межличностных отношений. Московичи справедливо замечает, что это вновь «час­тная социальная психология, которая не включает наиболее суще­ственного». Поэтому недостаточно считать социальную психоло­гию наукой, изучающей социальное поведение «как продукт об­щества или поведение в обществе... Социальную психологию нужно обновлять, чтобы она стала действительно наукой о таких социальных феноменах, которые есть основа функционирования обще­ства, о сущностных процессах деятельности в нем» [Moscovici, 1972, р. 57]. Пока же социальная психология имеет ничтожное значение для решения реальных социальных проблем. «Социальная психо­логия должна выйти из академического, в частности из американ­ского, гетто. Она должна повернуться к реальности, участвовать в социальных экспериментах и в установлении новых социальных отношений» [op. cit, p. 64].

Как видно, автором дана достаточно радикальная критика су­ществующего положения дел. Со многими положениями этой кри­тики вполне можно согласиться, правда, чаще в постановке про­блем, чем в предложенных решениях. На наш взгляд, критическая сторона в рассуждениях Московичи значительно сильнее, чем по­зитивная. Анализ состояния теоретической мысли в американской социальной психологии доказывает в большинстве случаев адек­ватность оценок, данных Московичи. Справедливости ради следу­ет сказать, что и среди американских исследователей совсем нема­ло таких, кто почти в тех же самых формулировках ставит предла­гаемые Московичи вопросы, как это видно на примере критических построений МакГвайра. Точно так же почти весь набор обсуждае­мых проблем присутствует и у ряда других европейских авторов. Может быть, у Московичи они просто более резко обозначены, а приведенные суждения и оценки более категоричны. Во всяком случае, критическая программа представлена весьма четко.

Что же касается позитивной программы Московичи, то здесь напрашивается несколько существенных возражений. Прежде все­го, они касаются бесспорного самого по себе тезиса о том, что социальная психология может быть наукой только в том случае, если она анализирует социальные проблемы своего общества. Од­нако вряд ли это суждение можно принять в столь категоричной формулировке: конечно, прямая задача социальной психологии — исследование социально-психологической стороны тех социальных проблем, которые актуальны для своего общества. В этом смысле чрезвычайно важно для социальной психологии умение выявить особые феномены, свойственные лишь определенному типу об­щества. Но вместе с тем разве можно исключить из сферы ее науч­ных интересов социально-психологические феномены других об­ществ и культур? Такое важное средство исследований, как срав­нительный анализ (то, что вошло в социальную психологию под названием «cross-cultural analysis» — «межкультурные исследования»), возможно лишь при сопоставлении аналогичных феноме­нов в различных типах обществ, и поэтому нет оснований отбра­сывать подобного рода задачу со счета социальной психологии. При этом, однако, важно, что понимать под «типом» общества, и это может являться основанием для второго возражения Московичи.

Действительно, американские проблемы есть американские проблемы, если под термином «американские» понимать «относя­щиеся к США». Верно, что нельзя стать социальным психологом, обращаясь только к американскому опыту. Но вот с определением «европейских» проблем возникает целый ряд затруднений. Прежде всего при оценке социальных проблем (а Московичи делает ак­цент именно на этом) вряд ли можно апеллировать к географи­ческому понятию. Во-первых, потому, что в различных европейс­ких странах тоже существуют свои собственные и различные соци­альные проблемы, а во-вторых, — и это главное — потому, что, говоря о современной Европе, нельзя обойти молчанием тот факт, что на ее территории, так же, впрочем, как и в других частях земного шара, существуют принципиально различные типы об­ществ. Если уж следовать тезису, что у каждого общества «свои» социальные проблемы, то гораздо правильнее фиксировать не про­сто различие «американских» и «европейских» социальных про­блем, но делать акцент на необходимости учета специфики каж­дого общества.

Конечно, это прежде всего область интереса социологических и политических наук, но коль скоро социальную психологию при­зывают обратиться лицом и к такого рода проблемам, она должна решать их корректно. Сама же степень интереса социальной психо­логии к социальным проблемам общества также должна быть оп­ределена более строго. Можно согласиться с тем, что американс­кая социальная психология во многом проиграла, механически перенеся на свои принципы и методы положения индивидуальной психологии. Будет естественным согласиться и с тем утверждени­ем, что дальнейший прогресс социальной психологии может быть достигнут лишь при условии ее большей включенности в исследо­вание социальных проблем. Но при характеристике такой перспек­тивы важно все-таки сохранить отличия социальной психологии от социологии. С этой точки зрения некоторое сомнение вызывает тезис о «социологизации» социальной психологии. Ее возрастаю­щий интерес к социальным проблемам не означает ее превраще­ния в социологию и даже ее отождествления с социологией. Специфика подхода этих двух дисциплин к социальным проблемам, очевидно, должна сохраниться. Зафиксировать «социально-психо­логический угол зрения» на социальные проблемы представляется крайне важным для прогресса социальной психологии.

Подобно тому как серьезный урон социальной психологии на­носит ее «психологическая редукция», нельзя ожидать ничего пер­спективного и от «социологической редукции». Вульгарный соци­ологизм — тоже существенная помеха на пути социально-психо­логического знания. Между тем такая подмена социальной психологии социологией может возникнуть, если призывы к бо­лее активному «вмешательству» в социальные проблемы общества не сопровождаются выяснением специфики социально-психоло­гического знания по сравнению с социологическим при анализе этих проблем. Кроме того, нельзя не учитывать еще и такой факт, что отнюдь не всякая социологическая традиция обязательно мо­жет служить гарантией действительной «социальной ориентиро­ванности» социальной психологии, если иметь в виду под соци­альной ориентированностью обращение к реальным, притом фун­даментальным, проблемам общества, умение выделить эти проблемы. Скажем, эмпирическая тенденция в социологии, сло­жившаяся в США в начале XX в., сама подвергается острой кри­тике за отказ от изучения таких проблем. Любопытно, что в извес­тной на Западе книге А. Гоулднера «Грядущий кризис в социоло­гии», содержащей призывы, направленные на то, чтобы вывести социологию из кризиса, почти дословно повторяются критичес­кие замечания Московичи по поводу социальной психологии (вклю­чая в том числе и апелляцию к «студенческой революции» 1968 г. как к фактору, обнаружившему просчеты официальной социаль­ной науки). Следовательно, и сама социологическая традиция мо­жет быть весьма уязвимой в вопросе о социальной ориентирован­ности науки. Таким образом, бесспорным в рассуждениях Моско­вичи остается, по-видимому, лишь провозглашение необходимости союза социальной психологии с социальной практикой, но не идея замены социальной психологии любой формой социологического знания.

Несомненно, большим достижением Московичи является дру­гое направление его позитивной программы, а именно разработка теории социальных представлений. Ее подробный анализ не входит в задачи настоящей работы, так как направление, заданное этой теорией, знаменует собой традицию всей французской психологической школы XX столетия и требует специального рассмотре­ния[19]. В данном контексте важно лишь подчеркнуть, что «противо­стояние» американской и европейской традиций в отношении к социально-психологической теории, по мнению многих авторов, наиболее ярко проявляется, в частности, и при анализе теории социальных представлений. Ее уместно рассматривать как пример теории нового типа. Хотя в ряде пунктов теория социальных пред­ставлений смыкается с теориями когнитивного соответствия, тем не менее она преодолевает, по мнению Московичи, «асоциальность» этих теорий: социальное представление не есть мнение от­дельного человека, но мнение группы. Таким образом, при помо­щи новой концепции не только расширяется спектр тех социальных явлений, построение образа которых можно лучше понять, но и осуществляется переход от индивидуального к массовому сознанию, а это уже новый уровень социально-психологической теории.