Уровневое строение методологических основ историко-психологического познания. Философско-гносеологический и онтологический уровни анализа истории психологии
Методология психологического познания представляет собой многоуровневую многоаспектную систему, охватывающую философские принципы и проблемы, учитывающая как специфику научного познания в целом, так и особенности гуманитарной сферы. Она включает иерархически организованную систему разноуровневых принципов, подходов, категорий и методов анализа. Учитывая как общефилософские и общенаучные основы построения научного знания, так и особенности объекта истории психологии и обусловленную этим специфику конкретно-предметной области историко-психологического исследования, ее междисциплинарный статус в системе психологии и науки в целом, были выделены следующие уровни ее методологического анализа:
1. Философско-гносеологический и онтологический — основные положения, нормы и принципы философской теории познания и онтологии в их соотнесении с особенностями предметной области истории психологии.
2. Общенаучный, науковедческий — теоретические подходы науковедения.
3. Специально-научный — методологические принципы и нормы гуманитарного исследования; фундаментальные общепсихологические теории, подходы и принципы исследования; теоретико-методологические положения истории, герменевтики, культурологии, источниковедения как «родительских» дисциплин истории психологии.
Конкретно-научный — совокупность норм, принципов, методов и категорий собственно истории психологии как научной дисциплины.
История психологии как область научного знания прежде всего опирается на общефилософские закономерности познавательной деятельности вообще и психологического познания в частности. Поэтому фундаментальными основами ее методологии являются философия — теория познания (гносеология), диалектическое учение о методе, характеризующие сущность познавательного процесса, его формы, пути и методы, и онтология, раскрывающая особенности исследуемой реальности. Это высший уровень методологического знания, специфическим образом преломляющийся при разработке методологии истории психологии и задающий общие ориентиры организации историко-психологического исследования. Общефилософская методология содействует исследованию психологического познания как развивающегося и поступательного процесса в его стадиальности, реальной динамике и альтернативности, опосредованности объективными и субъективными условиями и факторами, рассмотрению его как результата коллективных усилий творцов психологической мысли, выявлению его обусловленности потребностями общественной практики.
Раскрывая роль и подчеркивая высокую эффективность материалистической диалектики как научного философского метода в понимании и познании психического, Л. И. Анцыферова подчёркивает, что ему противостоят механистический материализм (сводящий все формы движения к одной — механической), метафизический редукционизм (отстаивающий недиалектический подход, отрицающий наличие качественно различных уровней бытия либо игнорирующий его высшие уровни) и элевационизм (приписывающий низшим формам бытия свойства, характерные для высших) (Анцыферова, 1974). Диалектико-материалистическая методология психологии исследует психические явления как «естественное звено во взаимосвязи явлений материального мира», утверждает их объективную обусловленность, отражательно-регулятивную и общественно-историческую природу психики и сознания, подчеркивает активность психического, рассматривает его в качестве мотивационного, ориентирующего и контролирующего начала в процессе взаимодействия субъекта деятельности с действительностью. С позиций философского материализма преодолевается антропологический материализм, трактующий бытие человека лишь как естественно-историческое и недооценивающий его социально-историческую природу; развитие человека рассматривается как «диалектический процесс последовательной качественной перестройки, усложнения иерархической организации, растущей дифференциации форм его взаимодействия с окружающим миром, определяющих стадиальность формирования психики» (там же, с. 16).
Конкретно-предметная спецификация философско-методологических принципов в изучении психической реальности — особая и серьезная проблема методологического анализа. Она решается не путем механического переноса гносеологических и диалектико-материалистических принципов и положений в область конкретных исследований, а предполагает их использование в качестве опорных точек построения собственной методологии истории психологии, учитывающей особенности изучаемой реальности — психологического познания во всем многообразии его форм. Как пишет К. А. Абульханова-Славская, «не может идти речи о простом переносе философских положений на определение предмета психологии. Этот перенос подменяет превращение данного положения в способ методологического исследования» (Абульханова, 1973, с. 24).
Примером творческого сугубо научного, а не идеологического осмысления философских принципов философской диалектической методологии применительно к психологии выступают работы основоположников отечественной психологической науки С. Л. Рубинштейна, Б. М. Теплова, Л. С. Выготского, Б. Г. Ананьева, А. Н. Леонтьева и многих других.
Наиболее ярким образцом продуктивного и творческого освоения марксистской философии как основы методологии психологии выступают работы С. Л. Рубинштейна, одного из признанных лидеров и крупнейшего методолога и теоретика психологической науки в СССР[13]. Он возражал против начетнического взгляда на марксистскую теорию как на сумму готовых предписаний и рецептов, решительно отметал примитивные и однозначные трактовки психологических проблем в духе пролеткульта, насаждавшиеся в научной жизни 20 — 30-х годов. Марксизм выступал для Рубинштейна не догмой, а предметом внимательного изучения и выявления его эвристических возможностей как научной теории и методологического фундамента создававшейся к пашей стране новой психологической школы. Определяя пути выхода психологии из кризиса, Рубинштейн указывал на необходимость нового понимания ключевых категорий психологии – сознания и деятельности, правильную трактовку которых, по его мнению, помогает найти марксистское учение и, прежде всего, содержащаяся в нем концепция деятельности, раскрывающаяся через диалектику связи субъекта с предметной действительностью (Кольцова, Олейник, Тугайбаева, 1997). Марксистская теория не калькировалась Рубинштейном, как нередко пытались сделать в то время[14]; из нее им было взято и привнесено в психологию только то, что непротиворечиво укладывалось в рамки ее онтологического понимания, отвечало особенностям объекта и предметной области психологии. Трудность рассматриваемой ученым методологической проблемы усугублялась необходимостью «очистить» ее «от тех ситуативных наслоений, которые внес в науку авторитарный способ управления, от тенденций, выражающихся уже не только в организационных, а в собственно научных формах, которые отвечали не научному, а привнесенному извне способу понимания и объяснения. Сложность задачи заключалась в том, чтобы, не отказавшись от самых реально поставленных проблем, выявить их собственно научное содержание, поставить и рассмотреть их объективно, отделив догматически-ситуационное в их постановке от собственно научного. Можно сказать, что Рубинштейн решал сложную, уникальную методологическую задачу в жестких условиях» (Абульханова-Славская, Брушлинский, 1989, с. 14-15).
С. Л. Рубинштейн писал, что «психологическую науку нельзя в готовом виде найти в каких-либо произведениях основоположников марксизма-ленинизма. Ни Маркс, ни Ленин, как известно, не писали специальных психологических трактатов. Поэтому есть лишь один путь для построения советской психологии — это путь творческого исследования» с целью выявления содержащихся в марксизме идей, открывающих подступы к раскрытию сущности психического и способов его научного познания (Рубинштейн, 1997а, с. 326). Не случайно особый интерес ученого вызывали ранние рукописи Маркса. Значение этой работы Маркса для психологии Рубинштейн видел в том, что «в ней сказано непосредственно про психологию, но и вообще про человека, а проблема человека стоит в центре этой рукописи... Именно в силу того, что в центре ее стоит проблема человека, вся рукопись 44-го года, а не только те ее высказывания, которые прямо касаются психических явлений (чувств и т. п.), представляют прямой и острый интерес для психологии» (там же, с. 328, 335). Анализ идей Марса приводит Рубинштейна к выделению трех положений, имеющих, по его мнению, «решающее значение для психологии»: 1) признание роли труда, практической и теоретической деятельности в формировании человека и его психики; 2) идея обусловленности психического мира человека создаваемым его деятельностью предметным миром; 3) утверждение о том, что «психология человека — продукт истории». Рубинштейн отмечает, что все эти положения легли в основу советской психологии, предопределив ее черты. При этом подчеркивается, что в трудах Маркса они даны в конкретном контексте, наложившем «неизгладимый отпечаток не только на их формулировку, но и на их конкретное содержание». Поэтому необходим специальный методологический анализ, позволяющий уяснить «их подлинное содержание и скрытую в марксовских формулировках этой рукописи проблематику» (там же, с. 331).
В работах Ф. Энгельса наиболее конструктивными и значимыми для психологии, согласно Рубинштейну, являются выдвинутые им при разработке проблем антропогенеза положения об определяющей роли труда и речи в становлении человека и его сознания, идея об обусловленности поведения человека не его мышлением, а потребностями, о зависимости мышления от деятельности.
Более сложным было отношение С. Л. Рубинштейна к философскому наследию В. И. Ленина. Анализируя работы Ленина, прежде всего его труд «Материализм и эмпириокритизм», Рубинштейн особое внимание обращает на содержащуюся в нем трактовку психического (Рубиншейн, 1997а). Однако конкретные определения Лениным ряда важнейших категорий воспринимаются Рубинштейном критически и становятся предметом полемических рассуждений, естественно, в тех формах, которые были допустимы в условиях господства идеологической цензуры того времени. Рубинштейн дает свое понимание материи[15] и отражения[16], исправляя и уточняя ленинские идеи, что является, с одной стороны, доказательством глубоко творческого восприятия им ленинского философского наследия, с другой — характеризует его как мужественного и принципиального ученого, руководствующегося прежде всего научными целями и ценностями (об этом убедительно пишут К. А. Абульханова-Славская, А. В. Брушлинский, А. Н. Славская[17]).
Творческое переосмысление марксистских идей позволило С. Л. Рубинштейну выдвинуть и обосновать систему собственно методологических принципов психологии: принципы единства сознания и деятельности, детерминизма, личностного опосредствования и др., ставшие фундаментом развития отечественной психологии XX столетия.
Задачи перестройки психологии на основе марксизма определяли также направление методологических поисков известного отечественного психолога Л. С. Выготского. Он считал, что основной путь построения новой психологии и преодоления методологического кризиса психологической науки, состоящего в ее организационной и теоретической раздробленности,— разработка ее общеметодологического основания или, как он писал, создание «общей науки». Причем семантическое пространство понятия «общая наука» у него совпадает с содержанием понятия «методология» в его современной трактовке. По сути, Выготский ставит вопрос о создании методологического фундамента психологии. Методология («общая наука» в его терминологии) выступает в виде особой метанаучной области, охватывающей как специальные дисциплины, так и теоретическую психологию («психологию взрослого нормального человека»). Он считает беспочвенными и необоснованными притязания отдельных психологических дисциплин выступить в качестве «обобщающего фактора, формирующего до известной степени строй и систему специальных дисциплин, снабжающего их основными понятиями, приводящего их в соответствие с собственной структурой» (Выготский, 1982а, с. 292). Это приводит к тому, что создается множество различных психологических систем, кладущих в основу методологических воззрений доминирующие в них понятия. Так, фрейдизм, культивирующий понятие бессознательного, в качестве основного методологического постулата выдвигает идею, согласно которой «сущность и природа изучаемых психологией явлений раскрываются в наиболее чистом виде в их крайних патологических выражениях. Следовательно, надо идти от патологии к норме, из патологии объяснять и понимать нормального человека, а не наоборот, как это делалось до сих пор. Ключ к психологии — в патологии... всякий нормальный человек есть более или менее сумасшедший и должен психологически пониматься именно как вариант того или иного патологического типа» (там же, с. 293). Претензии зоопсихологии на роль фундаментальной научной дисциплины и ее попытки распространить свои понятия и принципы на все пространство психологического знания связаны с утверждением соответствующего методологического подхода — восхождением от простого к сложному, от психики животного к пониманию психики человека. Ссылаясь на Марксов принцип «обратного» метода, Выготский опровергает правомерность такого подхода и доказывает, что понимание какого-либо этапа процесса развития, как и процесса в целом, опирается на изучение его результата, завершенной, сложившейся его формы. «Имея конец пути, можно легче всего понять и весь путь в целом, и смысл отдельных этапов» (та-м же, с. 294, 295). При этом речь идет не об игнорировании конкретных фактических наблюдений и обобщений, а о способе методологического объяснения. Проведенный анализ приводит Выготского к трем заключениям: во-первых, общая психология как интегрирующее основание всей системы психологического знания не тождественна теоретической психологии, выполняющей эту роль в связи с ее отсутствием, во-вторых, назрела актуальная потребность в создании общей психологии как необходимого условия научного исследования; в-третьих, путь построения общепсихологической теории — конкретно-исторический анализ научных фактов в их тенденциях, реальной обусловленности, познавательной сущности (соответствия действительности), а также их теоретическое обобщение с целью выделения объяснительных принципов психологии. Он пишет: «Психология осознала, что для неё вопрос жизни и смерти — найти общий объяснительный принцип...» (там же, с. 309).
В связи с этим Выготский дает определение общей науки и ее задач. С одной стороны, общая наука, по его мнению, представляет «учение о последних основах, общих принципах и проблемах данной области знания», и в этом смысле она имеет особый предмет и задачи. С другой стороны, она имеет дело не с формально-логической структурой понятий, а с отражаемой в системе понятий и принципов действительностью: «...было бы ошибкой сказать, что она изучает понятия, а не отраженную в этих понятиях действительность...»[18] (там же, с. 311). Обосновывая данное положение, Выготский опирается на «реалистически-объективную, т. е. материалистическую точку зрения в гносеологии и на диалектическую точку зрения в логике, в теории научного знания», согласно которой «действительность определяет наш опыт, предмет науки, ее метод» и постулирует невозможность изучения понятий какой-либо науки «безотносительно к представленным в них реальностям» (там же, с. 321). Следует отметить, что в этом вопросе позиция Выготского сближается с научными идеями Рубинштейна и Абульхановой-Славской об онтологической природе методологического знания.
Основной признак и отличие «общей науки» — уровень и потенциал ее обобщающей способности. Она систематизирует и обобщает материал, предоставляемый частными науками. Согласно Выготскому, «общая психология» — это центр всей системы психологического знания.
Критически оценивая попытки придать статус методологического основания науки той или иной конкретной научной теории — фрейдизму[19], учению Павлова или теории относительности Эйнштейна, он утверждает, что методология не выводится механически из суммы научных достижений, нетождественна им. Единственно научной методологией он считал марксизм.
Конструктивной представляется мысль Выготского о том, что философские системы не могут быть внесены в психологию непосредственно «без помощи методологии, без создания общей науки», понятия которой должны быть сформулированы в русле общей диалектики, «ибо она есть диалектика психологии» (там же, с. 419). При этом он предупреждает о двух возможных ошибках, возникающих при попытках соединения марксизма с психологией: во-первых, это использование отдельных марксистских идей, часто вырванных из контекста, ибо «не случайные высказывания нужны, а метод»; во-вторых, прямое внесение марксистских положений в психологию, неизбежно приводящее к возникновению схоластических построений и сведению диалектики к совокупности частных методик, т. е. «к грубому искажению и марксизма, и психологии» (там же). Выготский делает заключение о необходимости создания материалистической психологической теории, призванной обосновать способ применения диалектического материализма к исследованию психических явлений. «Психологии нужен свой "Капитал" — свои понятия класса, базиса, ценности и т. п., в которых она могла бы выразить, описать и изучить свой объект...» (там же, с. 420).
Можно было бы привести и другие примеры творческой переработки марксистских идей в психологии в целях создания ее конкретно-методологических оснований. В ситуации методологического кризиса, переживаемого сегодня отечественной психологией, рассмотрение истории введения марксистской философии в область психологического знания и той кардинальной перестройки в понимании сущности психического, а также способов его познания, которая явилась ее логическим следствием, чрезвычайно важно и поучительно.
Воссоздание уникального опыта продуктивных методологических поисков, осуществленных нашими предшественниками, создателями оригинальной научной школы психологии, опирающейся на марксистскую философию и представляющей собой единую и цельную систему психологического знания, является актуальным прежде всего потому, что современная психология до сих пор не дала обобщенного теоретико-исторического осмысления данной проблемы. Стыдливое умалчивание ролидиалектико-материалистической методологии или ее критическая неаргументированная оценка не только не продвигают нашу науку вперед, но, наоборот, разрушают сложившуюся в ней уникальную научную традицию, грозят утратой многих ее ценных достижений.