Практическая психология и психологическая практика

Отечественная психология так резко изменилась за последнее десятилетие[65], что кажется принадлежащей к другому «биологическому» виду, чем психология образ­ца 1980 года.

Происходящие «мутации» заметны даже в сонной ат­мосфере официальной академической психологии, а уж в стихии социальной жизни от них просто рябит в глазах: появился массовый рынок психологических услуг — ин­дивидуальное консультирование и психотерапия, детская и семейная терапия, развитие памяти и воображения, тренинга сензитивности и коммуникативных навыков, психологическая подготовка менеджеров и депутатов и прочее, и прочее.

Но в чем, спросят, такая уж принципиальная новиз­на? Разве это не простое расширение давно существующей прикладной, практической психологии? В том-то и дело, что у нас была именно и толькоприкладная, прак­тическая психология (то есть приложения психологии к различным социальным сферам, по имени этих сфер и получавшие свои названия — педагогическая, медицин­ская, спортивная, инженерная и т.д.), но не былопсихо­логической практики (то есть особой социальной сферы психологических услуг). Будь, например, здравоохранение таким, какой еще совсем недавно была психология, у нас было бы несколько медицинских академических инсти­тутов и факультетов, сотни медицинских кафедр в вузах, различные исследовательские отрасли — от молекулярной до космической медицины и на всю страну — ... ни поли­клиники, ни больницы, а лишь десяток подпольно прак­тикующих фельдшеров-самоучек.

Множащиеся сейчас психологические службы — это не просто еще одна ветвь практической психологии, наряду с названными. В них и через них отечественная психология наконец-то становитсясамостоятельной практической дисциплиной. Это историческое для судьбы нашей психоло­гии событие. В 1920-х годах, когда психология впервые столкнулась с высокоорганизованной практикой — про­мышленной, воспитательной, политической, военной, — Л. С. Выготский увидел в этом факте источник такого зна­чительного обновления психологической науки, что пси­холог, по его словам, мог бы сложить гимн новой практической психологии. Но если это было справедливо для практической психологии, то есть для включения пси­хологии в существующие виды социальной практики, то это трижды справедливо для произошедшего на наших гла­зах рождения собственно психологической практики. Значе­ние психологической практики для психологии трудно переоценить. Психологические службы не просто «важны» для психологии, она обретает в них свое тело, не больше и не меньше. Психологические службы для психологии — то же, что школа для педагогики, церковь для религии, клиника для медицины. Психологическая практика — ис­точник и венец психологии, альфа и омега, с нее должно начинаться и ею завершаться (хотя бы по тенденции, если не фактически) любое психологическое исследование.

В чем же отличие психологической практики от практи­ческой психологии? В том, прежде всего, что первая — «своя» для психологии практика, а вторая — «чужая», точ­нее — участие в «чужой» практике. Различие кардинальное. Цели деятельности психолога, подвизающегося в «чужой» социальной сфере, диктуются ценностями и задачами этой сферы. Это во-первых. Во-вторых, главное практическое воздействие на «объект» (будь то личность, семья, коллек­тив) оказывает не психолог, а врач, педагог или другой специалист. Если же психолог и вовлечен в непосредствен­ную практическую работу, то лишь как вспомогательный персонал, как своего рода «орган» главного субъекта дан­ной практики, и действует он, естественно, лишь постоль­ку, поскольку ему определены задачи и делегированы полномочия, то есть действует не от лица психологии, а от лица медицины, педагогики и пр. В-третьих, критерии оценки результатов деятельности психолога определяются ценностями данной социальной сферы, а они могут по­рой входить в противоречие с ценностями, которым хоте­ла бы служить психология. Понятно, что и ответственность за конечные результаты несет не психолог, а другой спе­циалист. Одним словом, практический психолог обслужи­вает не нуждающегося в психологической помощи человека, а деятельность другого профессионала[66]. При всей значимости практической психологии, нужно признать, что в ней психолог оказывается отчужденным от живой сердцевины практики, и это ведет к его отчуждениюот собственно психологического мышления.

Не вспомнить ли здесь одну из главных аксиом марк­сизма: «Бытие определяет сознание»? Реальное бытие прак­тического психолога в сфере той или другой практической деятельности определяет его профессиональное сознание, вынуждает мыслить так, как этого требуют задачи, цели и традиции этой сферы: образуется мощная тенденция к ут­рате специфики психологического мышления. Эта тенден­ция хоть и не всесильна, но неуклонна и неизбежна: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Например, патопсихолог лишается в области психиатрии одной из важнейших прерогатив полноценного научного исследо­вания — самостоятельности в выделении из реальности предметов изучения. Он вынужден довольствоваться лишь психологическим исследованием и оправданием психиат­рического расчленения реальности, которое диктуется медицинской практикой. Лишенный, таким образом, в психиатрии «эфферентного поля», он лишается и катего­риальной специфики своего восприятия

С появлением самостоятельных психологических служб, собственно психологической практики принципиально меняется социальная позиция психолога. Он сам формирует цели и ценности своей профессиональной деятельности, сам осуществляет необходимые воздействия на обратив­шегося за помощью человека, сам несет ответственность за результаты своей работы. И это резко изменяет и его отношение к людям, которых он обслуживает, и его от­ношение к самому себе и участвующим в работе специа­листам другого профиля, и, главное, сам стиль и тип его профессионального видения реальности.