Барьеры внутренние и внешние

А. Задачи, не имеющие решения.Дембо² предлагала своим испытуе­мым — студентам университета — задачи, не имеющие решения, что, одна­ко, не являлось очевидным с первого взгляда. В экспериментах первого типа испытуемый сидел на расстоянии 3,5 м от стола, на котором стояли две бутылки. Испытуемый получал 10 деревянных колец диаметром 15 см. По инструкции от него требовалось набрасывать кольца на одну из буты­лок до тех пор, пока ему не удастся набросить все 10 колец подряд. Предва­рительно экспериментатор установил, что в данных условиях решить эту задачу практически невозможно. В эксперименте второго типа испытуемый находился на огороженной квадратной площадке (со стороной 2,5 м), обра­зованной деревянными планками, лежащими на полу лаборатории. Внутри квадрата стоял стул. На расстоянии 120 см от квадрата находилась под­ставка (высотой 110 см), на которой лежал цветок. По инструкции требова­лось достать цветок рукой таким образом, чтобы ноги все время оставались на квадрате. Испытуемый вскоре находил способ сделать это (встав на ко­лени). Тогда экспериментатор просил его найти второй способ. Часто испы­туемый находил второе решение; он помещал стул между цветком и квад­ратом и доставал цветок, опираясь на стул и не отрывая ног от квадрата. Ободренный успехом, испытуемый получал задание найти третий способ, хотя это было невозможно, несмотря на неоднократные требования экспери­ментатора. Таким образом создавалась новая для испытуемого ситуация неразрешимой задачи. Дембо ободряла испытуемого и, если это было необ­ходимо, оказывала на него некоторое давление, чтобы испытуемый продол-

¹ Экспериментальная психология / Ред.-сост. П.Фресс, Ж.Пиаже. М.: Прогресс, 1975.
Вып.5. С. 77-80.

² См. Dembo T. Der Arger als dynamisches Problem // Psychol. Forsch. 1931. 15.

36 Зак. 835

562 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

жал поиски в течение одного-двух часов, а то и больше. В отдельных слу­чаях опыт продолжался даже 2—3 дня подряд. Такая ситуация, постепен­но становившаяся для испытуемого все более напряженной и невыносимой, позволяла исследователю изучать возникновение гнева. Он мог быть иног­да настолько силен, что вызывал дурные реакции по отношению к некото­рым предметам и даже по отношению к экспериментатору.

Б. Новые понятия.В работе Дембо впервые были использованы мно­гие понятия, которые позднее стали предметом изучения в целом ряде эк­спериментальных исследований. Отметим, в частности, понятия уровня при­тязаний в связи с переживанием успеха и неудачи, замещения (Ersatz), степени реальности и ирреальности действия, а также известные топо­логические схемы Левина, воспроизводящие различные структуры личнос­ти и социальных отношений. Что касается препятствий, то Дембо описала ситуацию и реакцию испытуемого как конфликт между барьерами двух видов. К первому виду относятся внутренние барьеры, препятствующие до­стижению цели. Такими барьерами могут быть материальные объекты, а также сложность задачи или неумение испытуемого. Внешние барьеры, со­гласно Дембо,— это барьеры, которые мешают испытуемому уменьшить напряжение путем выхода из поля, т.е. путем отказа от задачи; в данном случае таковыми являются вся совокупность социальных отношений меж­ду экспериментатором и испытуемым, равно как и то, что последний при­нял задачу и должен, таким образом, выполнить ее. Конфликт, создавав­шийся в эксперименте Дембо, соответствовал такой безвыходной для человека ситуации, когда он в ходе бесплодных попыток обнаруживает, что он не отвечает требованиям, которые налагает на него задача и его соци­альные обязанности. Дембо отмечает в поведении испытуемого суетливое чередование приближений и удалений от барьера внутри поля, что сви­детельствует об амбивалентном характере препятствия и вызывает реак­ции невротического характера. Именно в такой все более мучительной для испытуемого ситуации можно изучать некоторые характерные процессы. Упомянем прежде всего уход в область ирреального, т.е. отход испытуемо­го — с помощью познавательных способностей и воображения — от ре­альной ситуации, чтобы найти решения в воображении. В воображении внутренние и внешние барьеры становятся менее ригидными, т.е. более пре­одолимыми для испытуемого. На рис. 1 и 2 представлены топографические схемы Левина. Над планом реального, где испытуемый оказывается внут­ри некоторого поля действия и отделенным от объекта-цели (крест) сплош­ной линией, постепенно надстраивается план ирреального, в котором барь­еры являются менее плотными (точечные линии). Испытуемый может фактически оставаться внутри поля, но представлять себе путь к цели как менее сложный (см. план ирреального на рис. 1 с испытуемым внутри эл­липса); случается также — и это другой очень важный процесс — что ис­пытуемый «выходит из поля» (см. план ирреального на рис. 2, где испыту­емый находится за пределами поля). Испытуемый, например, может

Нюттен Ж. Препятствие и фрустрация

приступить к чтению газеты после того как он пытался убедить экспери­ментатора закончить опыт. Но даже выйдя из поля, испытуемый тем не менее еще не полностью освободился от задачи. В его поведении проявля­ется определенная связь с полем: он не чувствует себя свободным и ждет новых инструкций.

План ирреального

План ирреального

План реального

План реального

Рис. 1 я 2. Топографические схемы школы Левина

Над планом реального с его непроницаемыми барьерами

(обозначенными сплошной линией) испытуемый помещает

в воображении ситуацию в ирреальном плане, где и поле и барьер

становятся проницаемыми (точечный рисунок), что позволяет

испытуемому как приблизиться к предмету, так и выйти из поля

(по: Dembo Т., 1931, р. 38, 66).

Еще одним важным процессом, описанным Дембо, является разруше­ние поля. Структуры внутри поля и структуры личности деформируются, причем не только препятствия или барьеры приобретают отрицательную валентность, но и все поле, включая экспериментатора, становится враждеб­ным миром; с другой стороны", случается так, что испытуемый становится более откровенным (дезинтеграция психических структур).

П.Фресс

ИЗБЫТОЧНАЯ МОТИВАЦИЯ ПРИ ФРУСТРАЦИИ¹

Фрустрация возникает всякий раз, когда физическое, социальное и даже воображаемое препятствие мешает или прерывает действие, направ­ленное на достижение цели. Фрустрация создает, таким образом, наряду с исходной мотивацией новую, защитную мотивацию, направленную на пре­одоление возникшего препятствия. Прежняя и новая мотивация реали­зуются в эмоциональных реакциях, иначе они оказались бы блокирован­ными и неиспользованными. Неудивительно, что типичные реакции на фрустрацию представляют собой все типы эмоциональных реакций в том смысле, в каком мы их определили.

А. Агрессивность. Самый распространенной реакцией на фрустра­цию является возникновение генерализованной агрессивности, направлен­ной чаще всего на препятствия. Адекватная реакция на препятствие со­стоит в том, чтобы преодолеть или обойти его, если это возможно; агрессивность, быстро переходящая в гнев, проявляется в бурных и не­адекватных реакциях.

Когда Уотсон писал, что неподвижное положение тела является ис­точником простейшей формы эмоции, он определил тем самым одну из форм депривации, к которой очень рано чувствителен младенец: это огра­ничение свободы движений. Доказательство того, что раздражительность, агрессивность, гнев чаще всего вызываются фрустрацией, можно найти в исследовании Гейтса². Он просил 45 студентов отмечать в течение недели случаи, когда они испытывали раздражение или гнев. Большая часть слу­чаев соответствовала фрустрациям: обвинения, несправедливость, саркасти­ческие замечания, выговоры, ожидание, грубое обращение, занятое место, получение отказа, сломанные авторучка или телефон. В 115 случаях из 145

¹ Экспериментальная психология / Ред.-сост. П.Фресс, Ж.Пиаже. М. Прогресс, 1975. Вып.5.
С. 139-140.

² См. Gates G.S. An observational study of anger // J. Exp. Psychol. 1926. 9. P. 325-336.

Фресс П. Избыточная мотивация при фрустрации 565

причиной фрустрации был человек, а не предмет. В 113 случаях фрустра­цию вызывали агрессивность: словесный отпор, оскорбления, физические нападки на человека (щипать, бить, толкать) или объект (сломать его).

Б. Отступление иуход. Гейтс в своем исследовании установил, что в некоторых случаях субъект реагирует на фрустрацию уходом (например, выходит из комнаты), сопровождаемым агрессивностью, которая не про­является открыто, если только он не замыкается в себе и не замышляет ничего плохого. В этом случае говорят о фиксации. Так, крыса в аппара­те для прыжков Лешли, не находя выхода, неподвижно застывает на плат­форме.

В. Регрессия.Этот типичный результат фрустрации служит пре­красной иллюстрацией того, что мы говорили о природе эмоций. Трудная задача заменяется более легкой. <...>

Очевидно, фрустрация влечет за собой эмоциональные нарушения лишь тогда, когда возникает препятствие для сильной мотивации. Если у ребенка, начавшего пить, отнять соску, он реагирует гневом, однако в кон­це сосания ее можно взять, не вызывая с его стороны никаких эмоцио­нальных проявлений.

Поведение маленьких детей показывает также, что препятствие при удовлетворении потребностей имеет силу лишь в зависимости от того, ка­кое значение придает ему субъект. Ребенок трех месяцев кричит во время подготовки к кормлению, поскольку ожидание для него непереносимо; од­нако через несколько месяцев в той же ситуации он может смеяться, пред­восхищая предстоящее удовольствие.

© Клиническое описание и анализ эмоций. Чувства и личность

П.Жане

СТРАХ ДЕЙСТВИЯ

КАК СУЩЕСТВЕННЫЙ

ЭЛЕМЕНТ МЕЛАНХОЛИИ¹

Для понимания действительной психологической природы эмоцио­нальных переживаний необходим анализ более сложных отношений, ха­рактеризующих различные переживания и даже являющихся их основой, причем гораздо чаще, чем мы думаем. Одно из этих отношений, играю­щих весьма важную роль в нашей жизни, может быть названо «страхом действия», т.е. страхом перед действованием. В наиболее типичной фор­ме его можно наблюдать в течение кризисов меланхолической депрессии, длительных или преходящих. В преувеличенной и несколько нелепой форме они дают нам карикатурное изображение того, что мы в состоянии печали довольно часто испытываем сами. Эти патологические пережива­ния раскрывают перед нами истинную природу печали, а вместе с этим и те опасности, которые с ней связаны.

При разговоре с пациентом, находящимся во власти меланхолии, наблюдателя, даже неопытного, поражает один момент. Он состоит том, что суждения и идеи, высказываемые пациентом по поводу окружающих ве­щей и обсуждаемых событий, всегда пессимистичны и связаны с предчув­ствием катастрофы.

На первоначальной стадии все люди и все окружающее теряют для такого пациента все свои приятные качества и все очарование. Ничто не является больше красивым или привлекательным. <...> Подобные пере­живания быстро развиваются, приводя к тому, что объекты становятся безобразными, фальшивыми, деформированными и грязными. «Дома все

¹ Психология эмоций. Тексты / Под ред. В.К.Вилюнаса, Ю.Б.Гиппенрейтер. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 192-202.

Жане П. Страх действия как существенный элемент меланхолии 567

стало безобразным, низменным и гадким; все мрачно и печально». По­звольте мне рассказать о переживаниях одного молодого человека во вре­мя довольно длительной автомобильной прогулки. Вначале он гордится своим умением водить автомобиль, любуется пейзажем и приглашает к этому своих спутников; но вскоре он замолкает. Лицо его делается уны­лым, ибо пейзаж становится «безобразным» и, что самое главное, «траур­ным». «Как будто, — думает он, — мы все время едем по кладбищу, про­езжая одно кладбище за другим».

Все события, о которых мы говорим с этими пациентами, оценивают­ся точно таким же образом, особенно если дело касается будущего. Буду­щие события воспринимаются как во всех отношениях ужасные; они при­ведут к жестоким, аморальным и святотатственным последствиям, принесут всем, кого мы любим, чудовищные страдания. «Нас будут грабить и убивать; если кто-то приедет меня навестить, то только для того, чтобы лишить меня положения в обществе, вырвать мои золотые зубы и выколоть глаза». <...>

Для изучения подобных фактов я выбрал два наиболее типичных примера, механизмы которых мы и обсудим. (1) Девушка 27 лет, фигури­рующая в моих работах под именем Флоры. <...> Она находится на отды­хе в санатории. Я хочу ее обрадовать и сообщаю, что жена ее брата, которую она очень любит, родила ребенка, и малыша собираются привезти к ней в го­сти, чтобы она смогла на него посмотреть и поцеловать его. «Не делайте этого, — отвечает она. — Автомобиль врежется на улице в деревья; моя мать, кормилица и ребенок разобьются. О, как это ужасно!» В другой раз я ее спрашиваю: «Не хотите ли увидеть вашу мать и сестру?» Она: «Мне бу­дет страшно неприятно увидеть их в трауре». Я: «Но дамы вовсе не в тра­уре». Она: «Если они будут должны ко мне приехать, то мой отец и мой брат окажутся мертвыми, и тогда они приедут в трауре». Затем она весьма разумно добавляет: «Я не могу с этим ничего поделать; это какое-то ката­строфическое восприятие, которое все соединяет в одну кучу. Я потеряла точку опоры, все мне желают несчастья, мать меня пугает, и все кажется совсем мрачным. Мрачной выглядит улица, да и само солнце тоже выгля­дит мрачным». Столь же типичен и другой пример. (2) Даниэль, 49 лет, по­дыскивает для своей семьи загородный дом. Один из предлагаемых домов не вызвал у него чувства неудовольствия, и он решает его снять. Однако его ум тотчас же заполняет мысль о том, что он понял, почему этот дом его привлек: монументальная и довольно красивая входная дверь будет пре­красно смотреться над гробом его жены, когда она будет обита черным. В другой раз он колеблется идти домой, думая, что встретит на лестнице тол­пу, носильщиков, готовых нести вниз гробики его детей. <...>

Создается впечатление, что подобные идеи относятся к внешним объектам и событиям, однако нам не следует поддаваться видимости. Они являются лишь следствием пессимистической установки субъекта. В их основе лежит фундаментальный объект, к которому эта установка

568 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

относится в первую очередь, — сам пациент и его действия. <...> В глу­бине души пациенты обвиняют себя. Флора уверена, что она играет опре­деленную роль в аварии автомобиля, поскольку она добавляет: «Если они поедут навестить другого человека, машина в дерево не врежется». Ког­да я предлагаю Даниэлю пойти вместо него и посмотреть, закончили ли гробовщики свою печальную работу и можно ли ему войти, он отвечает: «Это бесполезно. Если пойдете Вы, там не будет никаких гробов». Коро­че говоря, они принимают в этих катастрофах участие: их порождают собственные действия пациентов, а в своих убеждениях они объективиру­ют переживания, направленные на себя и свои действия. Существенна во всех этих случаях именно пессимистическая оценка своего собствен­ного действия.

Это положение нетрудно проверить. Пессимистические убеждения пациентов, как рассмотренных выше, так и тех, болезнь которых зашла не так далеко, не всегда относятся к внешним объектам, но могут непосред­ственно относиться к их действиям. <...> Один несчастный, бывший пре­красным музыкантом, бросает играть на скрипке, заявляя при этом: «Иг­рая, я всякий раз чувствую, что раздражаю Бога». И добавляет: «Когда я вообще что-то (не важно что) делаю, — то испытываю чувство, что дей­ствую вопреки священной воле Бога».

Это переживание святотатственного деяния может быть ослаблено, и действие кажется тогда просто жестоким и аморальным. Даниэль, на­пример, купил своим детям игрушки, но не отдает их и месяцами остав­ляет пакеты с игрушками нераспечатанными. Он говорит: «Если я отдам детям эти игрушки, то заставлю их испытывать адские муки. С этими пакетами связана их судьба, открыв их, я тем самым подпишу им смер­тный приговор». Причем иногда этот несчастный человек испытывает подобное чувство по отношению ко всему, что он делает. <...>

Многим пациентам все их действия представляются преступными. Одна женщина утверждала, что, говоря о других людях или даже просто упоминая их имена, она предает этих людей, выдает их полиции или стал­кивает в пучину несчастий. <...>

Рядом с преступными действиями нам следует расположить пере­живания неопрятности и непристойности. Они не так серьезны, но столь же значимы. Начиная двигаться или что-либо делать, многие пациенты, особенно девушки, испытывают чувство, будто они становятся грязными, причем каким-то неприличным образом.

Еще одним переживанием, которое может сопровождать всякое дей­ствие, является переживание совершения чего-то опасного или особенно чего-то неловкого. <...> «Разговаривая с другом, я заранее чувствую, что причиню ему боль, сказав какое-то слово. Как только слово слетает с моих губ, я чувствую, что соврал. Испытывая страсть, я чувствую, что что-то внутри меня остается холодным и оценивает эту страсть в качестве гряз­ной. Дотрагиваясь до объекта, я заставляю его упасть на чью-то голову».

Жане П. Страх действия как существенный элемент меланхолии 569

При этом всегда испытывается чувство совершения чего-то очень тупого и дурацкого, чувство, что ты выглядишь нелепым дураком и ве­дешь себя, как сумасшедший. <...>

Переживания эти не являются эпифеноменами, они составляют ис­ходный пункт многих безумий и навязчивых идей и определяют собой множество причудливых маний, которые — будь это всего лишь мания мытья рук или мания бесконечного возобновления действия — суще­ственно затрудняют жизнь невротиков. Они являются, в частности, дей­ствительным источником рассмотренных выше пессимистических и ка­тастрофических предвосхищений. Сообщая Флоре о визите ее матери с младенцем, я вызываю в ее воображении картину того визита и тех дей­ствий, которые ей следует совершить, принимая родственников и лаская ребенка. Действия эти не могут не представляться ей ужасными. Дани­эль должен выбрать загородными дом и подписать контракт. Эти акты для него являются ужасающими; веря во что-либо, человек всегда готов к объективации, к наделению того, во что он верит, объективной реально­стью. Если мы боимся отношения, которое нам следует продемонстриро­вать, принимая некоторое решение или во время определенного визита, то нас будет пугать решение или визит в целом. Поэтому такие пациенты говорят о внешних катастрофах, связанных с событиями, в которые вов­лечены действия.

Не будем чересчур суровыми по отношению к несчастным пациен­там; их преувеличения являются карикатурными изображениями того, что мы сами довольно часто испытываем. Разве мы не сталкивались с людьми, которые, будучи должны нечто сделать, видят все в черном свете и ожидают печальных событий по той простой причине, что одна только мысль о том, что они должны совершить это действие, вызывает у них страх и внушает им отвращение? Убеждения, касающиеся внешних объек­тов и событий, представляют собой не более чем объективацию такого отношения к действию, а сами объекты и события фактически являются лишь частным выражением действия.

<...> Видеть какую-нибудь вещь ужасной и опасной — значит бо­яться этой вещи. А поскольку эти характеристики ей придают, в конеч­ном итоге, собственные действия пациентов, следует сделать вывод, что они боятся своих собственных действий. Один из таких пациентов, Эмиль, все время повторял: «Я боюсь окружающего мира, и поэтому я боюсь действия. Инстинктивный страх перед действованием, перед при­нятием решения меня парализует». Когда все видится нам в черном свете и кажется, что все обернется к худшему, дело заключается в том, что мы не чувствуем в себе достаточно сил для того, чтобы воздействовать на обстоятельства и заставить их обернуться благоприятным для нас обра­зом. Когда же мы испытываем страх перед будущим, причина состоит в том, что мы боимся того, что должны сделать, т.е. боимся действия.

570 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

Для того чтобы понять страх действия, являющийся столь важным, рассмотрим вначале страх живого существа, будь то животное или чело­век, вызываемый каким-то объектом.

Объект, как известно, характеризуется тем, что мы собираемся с ним или по отношению к нему сделать. Он является, прежде всего, съедобным объектом, сексуальным объектом, объектом, с которым надо поговорить, которому следует дать приказания или о чем-то попросить. Природу объекта определяет именно действие, и мы опознаем объект (только?) тогда, когда начинаем выполнять характеризующее его действие — есть яблоко, например, или писать пером. Это действие может быть сокраще­но до минимума и проявляться в виде своеобразного эскиза действия, но­сящего название желания. Восприятие объекта всегда представляет собой не более чем характеризующее объект действие, приостановленное на начальной стадии. Любое понятие об объекте также заключает в себе начало адекватного этому объекту действия. Но всякое действие требует выполнения одного существенного условия: необходимо, чтобы объект был в поле досягаемости наших органов чувств и конечностей. Для того чтобы съесть яблоко или писать пером, необходимо, чтобы яблоко оказа­лось у нас во рту, а перо — в руке. В основе действия, характеризующего объект, в основе использования объекта или его восприятия лежит дот-рагивание до этого объекта, взятие его в руки, вследствие чего каждый объект вызывает тенденцию приближения.

Что же происходит в том случае, когда мы боимся некоторого объекта? Происходит радикальное изменение: характерное для данного объекта действие останавливается и полностью парализуется. Если ябло­ко, съесть которое мы хотели, пугает нас по той или иной причине, пред­ставляется гнилым, испорченным или отравленным, то мы перестаем его есть и даже хотеть, ибо желание яблока представляет собой начало акта еды, подавляемого в самом своем зародыше. <...>

Неотъемлемое условие для прекращения всякого действия с объек­том и всех взаимоотношений с человеком состоит в его исчезновении из зоны досягаемости наших органов чувств и наших действий, а наряду с этим — в нашей собственной недоступности его органам чувств. Это оз­начает отсутствие данного объекта, его удаление от нас. Присутствие и отсутствие вообще представляют собой фундаментальные психологичес­кие явления, о которых психологи вспоминают пока довольно редко. <...>

В общем случае мы осуществляем удаление объекта путем особо­го поведения, обратного предыдущему. Вместо того чтобы приближаться к объекту, мы идем или бежим в противоположном ему направлении — это поведение бегства, весьма типичное для страха. В отдельных случаях удаление объекта может происходить посредством более специальных действий, являющихся точной противоположностью действий, которые

Жане П. Страх действия как существенный элемент меланхолии 571

побуждает нас совершить объект. Мы выплевываем яблоко, вместо того чтобы его съесть; вместо того чтобы что-то у человека попросить, сами даем ему это; вместо поглаживания собаки ударяем ее или даже убива­ем, что снова является одним из вариантов бегства. Это неотъемлемые установки страха — прекратить характерное для объекта действие и осуществить обратный ему акт, убежать от объекта, вместо того чтобы к нему приблизиться.

Каким же образом эти связанные со страхом установки начинают в случае страха действия относиться не к объектам, но к самим действи­ям? Этот момент редко понимается правильно. Прежде всего, в каждом случае страха действия имеет место прекращение действия. На факт су­ществования у больных меланхолией задержки действия указывалось уже неоднократно, но едва ли его можно считать объясненным.

Из того, что действие становится невозможным, не следует, что оно исчезает; оно сдерживается самим пациентом, не желающим больше есть, гулять или говорить. В случае всевозможных фобий, представляющих со­бой более определенные и четко локализованные, чем меланхолия, вариан­ты страха действия, пациент также прекращает работать, ходить, есть или говорить. Переставая выполнять определенное действие, он знает, какое именно действие он отказывается выполнять. Меланхолик, в отличие от этого, подавляет целое множество действий и, что еще более существенно, не может точно сказать, что это за действия. В этом подавлении действия мне хочется подчеркнуть одну существенную характеристику — оно относится не только ко всему действию в целом, но также к самому его началу, к лег­чайшему намеку на действие. И поскольку желание представляет собой не что иное, как начало действия, более или менее осложненное связанными с ним усилиями, рассматриваемые пациенты отказываются от своих жела­ний и подавляют их в той мере, в какой это оказывается в их власти. Не­вротик не только отказывается есть, но утверждает, что ему и не надо есть, так как у него нет аппетита и он не голоден. Пациент, страдающий от при­чудливой болезни, называемой эреутофобией, т.е. страхом покраснения в присутствии публики (являющимся патологическим преувеличением зас­тенчивости), теряет всякое желание общаться с людьми. Случаями мелан­холии и страха действия являются также и многие формы аскетизма. Это подавление желания, о котором мы сейчас говорим, представляет собой весьма важный момент, ибо оно несет ответственность за тот факт, что наши пациенты не способны более представить себе какое бы то ни было удовлет­ворение или утешение за то, это будущее видится им в качестве сплошного _#мрака. «У меня нет больше иных желания кроме тех, которые сразу же представляются преступными и отвратительными».

Страх перед объектом неизбежно влечет за собой определенную ре­акцию — реакцию удаления объекта путем его разрушения или посред­ством бегства. Можно ли убежать от действия, от движения наших соб­ственных членов? В состоянии ли мы убежать от себя? Да, и к тому же в

572 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

большей степени, чем это нам кажется. Во-первых, мы можем убежать физически; можем покинуть место, где нам следует совершить то или иное действие, и избегать людей, с которыми должны говорить. Так воз­никают всевозможные эскапады, необъяснимые бегства людей от своей семьи, из своего дома, города, когда направление бегства значения не име­ет, а важно просто оказаться в другом месте. Существует даже явление, которое я называю бегством из ситуации: человек хочет во что бы то ни стало вырваться за пределы человеческого общества, порвать все связи и обязательства только для того, чтобы спастись от необходимости дей­ствий, которые он должен будет совершить и определенной ситуации. Су­ществуют и иные способы избегания действия. В человеческом обществе огромное количество действий определяется не обстоятельствами, но дру­гими людьми, требующими от нас этих действий и побуждающими к их совершению. Акт еды, например, побуждается человеком, приходящим нам сказать, что все уже готово, акт речи — людьми, задающими вопро­сы и приглашающими нас нечто сказать. Удобный способ уклониться от действия состоит в сопротивлении требованиям других людей — если мы никогда не подчиняемся приказаниям или приглашениям (которые представляют собой смягченную форму приказаний), то мы подавляем тем самым значительное количество действий. Это и происходит с паци­ентами, сопротивляющимися всякой просьбе. Меланхолики, <...> пока их не просят ничего делать, могут лежать в своих креслах очень тихо, но как только вы скажете им, что пора завтракать, они тут же превратятся в чрезвычайно упрямых и неподатливых существ. Подобного рода негати­визм <...> является симптомом, общим для всех случаев меланхолии и для всех депрессий, связанных со страхом действия.

Сопротивление приказаниям может многообразно осложняться. Мно­гие из описанных мной пациентов не только сопротивляются предъявляе­мым им требованиям, но протестуют также против действий других людей или даже сопротивляются приказаниям, даваемым самим себе, что приво­дит к весьма причудливым случаям раздвоения личности.

Но с бегством от действия связана и еще более любопытная и инте­ресная установка. Это феномен, который я предлагаю называть «инверси­ей действий и чувств». Вместо требуемого обстоятельствами действия, со­вершить которое пациент вполне в состоянии, мы замечаем в таких случаях элементы, а иногда и полное осуществление абсолютно противо­положного акта. Швейцарский автор Ш.Бодуэн <...> описывает в этой связи неопытного велосипедиста, поворачивающего как раз в направлении препятствия, которое он собирался объехать, а также испытывающего го­ловокружение человека, который хочет идти прямо, а попадает в пропасть. К счастью, случаи действительного совершения обратных действий доста­точно редки. Частыми же являются неоднократно мной описанные инвер­сии самого начала действия, т.е. инверсии желаний. Пациенты нередко

Жане П. Страх действия как существенный элемент меланхолии 573

повторяют: «Это нелепо, но я испытываю отвращение к тому, что люблю, и страстно люблю то, что ненавижу». Мать, которая хочет осторожно и ласково искупать ребенка, внезапно испытывает желание его ошпарить или утопить. <...> Необычные инверсии такого рода можно обнаружить (под разными наименованиями) во многих патологических симптомах, таких, например, как амбивалентные чувства, чудовищные желания, спла­вы любви и отвращения. <...>

Подобные факты демонстрируют нам как природу бегства от дей­ствия, добавляющегося в случаях страха действия к его сдерживанию, так и его значение.

Способен ли человек разобраться во всех этих разновидностях аб­сурдного поведения? Все же, если мы хотим попытаться их лечить или предотвращать, их необходимо понимать, хотя бы до некоторой степени. <...> Подобные факты я изучаю сейчас в связи с «регуляцией действий», и это приводит, если только я не ошибаюсь, к наилучшему объяснению рассматриваемых переживаний. К этой сфере относится множество при­сущих всем людям реакций, которые, в определенных своих формах, со­вершенно нормальны. Я имею в виду действия отступления и удаления, объединяемые под именем реакций защиты.

К сожалению, психологи занимаются проблемой развития действия, его начала, протекания и завершения довольно мала. Особенно важным нам представляется понять окончание действия, ибо оно происходит спон­танно. Патология демонстрирует нам немало случаев, когда действия про­должаются до бесконечности, несмотря на то, что становятся бесполезны­ми и даже опасными. В случае нормального индивида окончание действия связано с реакциями внутренней регуляции. Одной из наиболее важных из них <...> является реакция триумфа, которую я подробно рас­сматривал в своих последних работах. Эта реакция триумфа, относящая­ся к удачному действию, к реальному или иллюзорному успеху, играет ог­ромную роль в переживании радости. Однако предметом сегодняшнего рассмотрения является не она. К страху действия приводит обратная ей реакция, которая характеризует неудачные действия. Это реакция прекра­щения действия. Она же создает переживание печали.

<...> Если действие оказалось не способно справиться с изменения­ми внешнего мира, к которым оно должно было нас приспособить, стоит ли продолжать его бесконечно? Конечно, нет; продолжение бесполезного действия позволит опасности продолжить свое существование, а с другой стороны, совершенно изнурит субъекта. Необходимо сначала остановить это бесполезное действие, а затем направить силы, которые расходовались им вхолостую, в иное русло, т.е. совершить другое действие, которое при­ведет, возможно, к лучшему результату. Реакция остановки действия иг-

574 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

рает огромную роль; она представляет собой источник всех попыток, всех изменений и всего прогресса.

Изучая реакции, регулирующие действие, мы постоянно наталкива­емся на существенную психологическую трудность, состоящую в опреде­лении начального момента реакции. Почему действие прерывается в оп­ределенный момент реакцией остановки? Едва ли здесь следует говорить о фактическом препятствии или фактическом успехе. Это внешние по отношению к действию факторы, они с трудом поддаются оценке и ока­зывают свое влияние лишь косвенным образом, посредством вызываемых ими изменений действия. Мы должны признать, что протекание действия изменяется независимо от его внешних результатов, что в ходе его выпол­нения оно оказывается слишком легким или, наоборот, слишком труд­ным и что эти модификации действия определяют включение различных регулятивных реакций.

Как бы то ни было, связанные с меланхолией установки и особенно страх действия проявляются в виде реакций, прекращающих действие, замещающих его другим и, прежде всего, превращающих его в противо­положное действие.

Наиболее поразительным здесь является то, что эти реакции пре­кращения действия у наших пациентов невероятно преувеличены. Мы сталкиваемся в этих случаях с непрекращающимся неуспехом, являющим­ся, кстати говоря, основой меланхолического бреда. Речь идет о мгновен­ном неуспехе, прерывающем действие в самом его начале, при восприя­тии малейшего повода, требующего действия.

Почему же происходит такое преувеличение реакции неуспеха? <...> Наиболее важна здесь первая причина: значительное ослабление психичес­ких сил и реакция на это ослабленное состояние. <...> Нам следует иметь в виду один очень важный момент, которому старая психология не уделяла должного внимания. Он заключается в том, что действия, в том числе и те, которые составляют нашу духовную жизнь, требуют больших затрат психи­ческих сил. <...> Вполне вероятно, что разные действия требуют различ­ных затрат, что одни являются дорогостоящими в психологическом отно­шении, а другие экономичными. <...>

Понятно поэтому, что истощение и психическая бедность нарушают действие, делают его вялым, неровным и прерывистым. <...> При этом воз­буждаются реакции регуляции действия, о которых говорилось выше, и прежде всего реакция неуспеха. Создается впечатление, что организм пре­дугадывает, что действие, продвигающееся столь медленно, не приведет ни к чему хорошему, что оно слишком несовершенно для того, чтобы достичь своей цели, что оно встретится со слишком сильным сопротивлением и поэтому лучше всего сразу счесть его неудачным. <...> Когда та