В возникновении конфликта всегда виноват другой?

Исследование конфликтов в школе показало наличие существенных расхожде­ний между представлениями учеников и учителей о причинах возникающих между ними разногласий. Так, с точки зрения учеников, основные причины их конфликтов с учителями сводятся к оскорблениям со стороны учителя, его нетактичному пове­дению; отсутствию объективности в оценке знаний учеников; завышенным требо­ваниям. По мнению учителей, основные причины их конфликтов с учениками свя­заны с нарушениями дисциплины на уроках, плохим выполнением домашних зада­ний; нездоровыми отношениями в классе. Нетрудно заметить, что каждый из участ­ников видит причины возникающих конфликтов в противостоящей стороне и возлагает на нее ответственность за их разногласия.

Тенденция педагогов возлагать ответственность за возникающие конфликты на учеников обнаруживает явную связь со стажем работы учителя: она оказалась са­мой высокой в группе молодых учителей со стажем работы до 5 лет; далее, в группе учителей со стажем от 6 до 10 лет наблюдается ее ослабление; и наконец, среди педагогов со стажем свыше 10 лет эта тенденция вновь возрастает, причем с замет­ным увеличением количества негативных суждений в адрес учеников. Для молодых учителей возложение ответственности на ученика, скорее всего, есть форма ухода от признания собственного неумения строить взаимоотношения, решать педагоги­ческие задачи и разрешать возникающие проблемные ситуации. Перенос ответ­ственности за конфликты на учеников у учителей со стажем работы более 10 лет связан, возможно, с тенденцией к деформации профессионального самосознания.

Полученный результат — возложение ответственности за конфликт на «друго­го», равно как и наделение его «плохими» чертами — типичен для изучения перцеп-

тивных явлений в конфликте. Напомним, что в типовой модели этнической ситуа­ции, выявленной Т. ван Дейком, участники — «Мы» и «Они» — наделяются разны­ми характеристиками. «Мы» — «положительные, вежливые, всегда помогающие, терпимые»; «Они», «иностранцы» — «отрицательные, опасные, доставляющие бес­покойство и т. д.» (ван Дейк, 1989, с. 184). Исследование межличностного оценива­ния в условиях конфликта показало, что в ситуации конфликта оценка выступает в форме простого перечисления негативных качеств, приписываемых оцениваемому. Использованная методика техники репертуарных решеток позволила продемонст­рировать, что ев состоянии конфликта оценивающий склонен выносить своему оп­поненту заведомо негативные, крайние оценки по всем основным показателям, мак­симально противопоставлять его хорошему знакомому и не соотносить с собой. В социально-психологических терминах это соответствует вытеснению оппонента в категорию "Они" и противопоставлению "Мы", со всеми вытекающими последстви­ями" (Конфликт в конструктивной психологии, 1990, с. 108).

Описанные результаты совпадают с нашими данными. В одной серии из собран­ных нами конфликтных ситуаций мы просили наших респондентов включить харак­теристики участников конфликта в описание (не давая никаких дополнительных инструкций). В тех случаях, когда описывались ситуации, участниками которых являлись они сами, мы получали характеристики «Я» и «Он/Она».

Анализ этого материала показал следующее. Характеристики участников кон­фликта содержали их ролевые позиции («мать — дочь», «ученик — учитель», «заве­дующая детским садом — музыкальный работник») в 100% описаний, социально-демографические данные — указания на пол участников ситуации, возраст (в 70-100% описаний), семейное положение (32,5%), образование (25,0%). Различий между описаниями «Я» и «Он/Она» по этим параметрам практически не было.

Из психологических составляющих образа «другого» лишь 25,0% от общего числа имеют позитивный или нейтральный характер («энергичный», «принципиальная», «рациональная», «сдержанная» и т. д.). Все остальные содержат выражен­ные негативные оценки. Они могут (с известной долей условности) быть разделены наследующие категории: характеристики эмоционального поведения («вспыльчи­ваяя», «эмоционально холодная», «нервный» и т.д.) — 31,2%; указания на эгоисти­ческие черты характера и поведения («не признает позиции другого», «из любых ситуаций старается выйти "сухой", переложить ответственность на другого» и т. д.) — 14,6%; осуждаемые привычки («любит власть», «любит деньги» и т.д.) — 11,5%; коммуникативные проблемы («не очень разговорчивая», «несколько отстраненная» и т.д.) — 9,3%; плохие отношения с окружающими («ее больше боятся, чем уважа­ют» и др.) — 6,2% и указания на внешние недостатки («внешне непривлекательная»)—3,1%.

В противоположность «другому» психологические характеристики «Я» имеют откровенно позитивный характер: «общительная», «доброжелательная», «весе­лая», «умная», «интересная», «широкий круг общения и интересов», «спокойная», «любит свое дело», «организатор» и др. (66,6%). Если речь идет о своих недостат­ках, они приводятся в форме «да... но...»: «обидчивая, но отходчивая», «вспыльчи­вая, но быстро отхожу», «легко теряю интерес к делу, если встречаю сопротивле­ние», «уверена в том, что делаю в данный момент, — в связи с этим не слышу совета других, даже если не права» и т. д.; т. е. указание на свои недостатки каждый раз

Тайное ощущение собственной вины мы весьма предусмотрительно прикрываем ненавистью, которая облегчает приписы­вание вины другому. Г. Зиммель

сопровождается «смягчающими обстоятельства­ми». Эти характеристики составляют 18,5% от общего числа. Качества, относительно которых можно утверждать, что они содержат негатив­ную оценку («нерасторопна», «ворчунья»), со­ставляют лишь 7,4%. Такой же процент выска­зываний может быть оценен как нейтральные.

Итоги данного исследования однозначно свидетельствуют о противопоставле­нии участниками конфликта «хорошего» себя «плохому» другому. Полученные ре­зультаты совпадают с аналогичными данными других исследований, хотя последние и весьма немногочисленны. Однако мы хотели бы интерпретировать факты извест­ного противопоставления «Я — другой» (так же как и «Мы — Они») как стремление к обоснованию своей позиции за счет обесценивания позиции «плохого» другого, Тем самым это противопоставление выполняет своеобразную защитную функцию. В одном из наших исследований врачам и медсестрам задавались вопросы, на­правленные на оценку основных причин разногласий, возникающих между ними. В результате были получены данные (табл. 8-5), свидетельствующие о тенденции приписывать ответственность, по крайней мере, за часть возникающих разногла­сий особенностям «другой» группы. Так, каждый третий врач (35,3%) усматривает причину разногласий врачей и медсестер в склонности последних вмешиваться в работу врача, с чем согласны единицы из числа медсестер (1,7 %). Большинство врачей (58,8%) связывают эти разногласия с недостаточной квалификацией, ошиб­ками в действиях медсестер, такой же позиции придерживается всего лишь 10,2% медсестер. В то же время указывают на личные недостатки врачей, низкую культу­ру их поведения 45,8% опрошенных медсестер и всего лишь 11,8 % врачей.

Полученные результаты подтверждаются ответами и на многие другие вопросы, Например, на вопрос: «Насколько объективно руководители относятся к пробле­мам, возникающим во взаимодействии между врачами и медсестрами, если между ними возникает конфликт?» 55,9% медсестер ответили, что «всегда, в конце кон­цов, виноватой оказывается медсестра», тогда как среди врачей ни один не дал по­добного ответа. 11,8% врачей уверены в том, что «всегда, в конце концов, винова­тым оказывается врач», и ни одна медсестра не разделяет этого мнения. Ответы на другие вопросы того же типа (предполагавшие оценку различий между группами по

Причины разногласий	Врачи	Медсестры
Общая плохая организация труда	35,3	42,4
Нечеткое распределение обязанностей врачей и медсестер	64,7	52,5
Склонность врачей вмешиваться в работу медсестер	23,5	11,9
Недостаточная квалификация врачей	41,2	20,3
Личные недостатки врачей, низкая культура их поведения	11,8	45,8
Склонность медсестер вмешиваться в работу врачей	35,3	1,7
Недостаточная квалификация медсестер	58,8	10,2
Личные недостатки медсестер, низкая культура их поведения	17,6	10,2

условиям деятельности, трудностям работы, вниманию руководства и др.) дали ана­логичный результат.

В целом эти данные легко объяснимы в рамках известного в социальной психо­логии феномена внутригруппового фаворитизма», связанного с предпочтением своей группы и соответствующей тенденцией к пристрастной интерпретации фактов.

Что же касается вопросов, непосредственно связанных с конфликтными ситуа­циями, то ответы на них отражают тенденцию возлагать ответственность за возни­кающие конфликты на другую сторону: это «они» создают конфликты своими не­правильными действиями, ошибками, личными недостатками и т. д.; если же при разрешении конфликтов допускаются несправедливости, то ущемленными оказы­ваемся «мы».

Тот же результат получен нами в рамках выполненного в 1990 году комплексного социологического и социально-психологического исследования социально-произ­водственных условий крупного промышленного предприятия в Средней Азии в связи с осложнением социальной обстановки и возникновением предзабастовочной си­туации в одном из его подразделений. Среди прочего нами было проведено интер­вьюирование как руководителей данного подразделения (одного из горных карье­ров), так и руководства всего промышленного комбината. Его данные показали, что эти две группы руководителей склонны по-разному интерпретировать причины сло­жившейся ситуации. Руководители самого подразделения считали, что она являет­ся результатом непосредственного неблагоприятного воздействия объективных факторов — условий труда, его организации, недостатков в стимулировании труда и др., которые в результате порождают и неудовлетворенность людей работой, и тре­бования с их стороны, провоцирующие увеличение напряженности и конфликтнос­ти. В высказываниях и оценках ситуации опрошенными руководящими работника­ми комбината происходящие события интерпретировались в контексте субъектив­ных факторов — позиции непосредственного руководства филиала — преследова­нии ими своих индивидуальных личных целей, влияния отдельных лидеров и т.д. Тем самым, по мнению вышестоящего руководства, ответственность за создавшую­ся сложную ситуацию в подразделении несет непосредственное руководство, а по мнению последнего, дело в тех аспектах организации труда, на которые оно не мо­жет иметь влияния и за которые отвечает общее руководство комбината.

Таким образом, результаты разных исследований подтверждают, что типично образы «другого» пристрастны и отражают тенденцию к возложению ответственно­сти за конфликт на «другого» и наделению его «плохими» чертами, с помощью чего обесценивается его позиция и усиливается своя. Тем самым противопоставление «Я — Другой» (как и «Мы — Они») выполняет защитную функцию.

Нормативные регуляторы

Традиционно описания и исследования конфликта акцентируют внимание на двух его аспектах — предметном, связанным с проблемой конфликта и ее решени­ем, и эмоциональном, отражающим чувства и переживания участников конфликт­ной ситуации. Эти два «измерения» конфликта выделяются в работах как отече­ственных, так и зарубежных исследователей.

При этом из поля зрения часто выпадает «третья реальность» конфликта — кон­фликт как социальная ситуация с ее главными атрибутивными свойствами — цен­ностно-нормативными характеристиками. Это качество конфликта, как правило, не является предметом отдельного внимания, а его проявления «размыты» между «деловым» и «эмоциональным» измерениями конфликта. Если они и рассматрива­ются, то лишь как позитивный или негативный фактор развертывания двух других реальностей конфликта — «деловой» и «эмоциональной».

Ю. Хабермас считает, что мир обыденной жизни людей состоит из трех пересе­кающихся, но различных миров: 1) объективного мира деловых отношений, 2) соци­ального мира с его нормами и оценками и 3) субъективного мира чувств людей, их надежд и т. д. Соответственно, объективный мир — это мир наших целесообразных (в значении ориентации на достижение целей) действий и поступков. С субъектив­ным миром мы находимся в экспрессивных отношениях, допускающих выражение нашего внутреннего мира. С социальным миром человек связан нормативными от­ношениями, что, по Хабермасу, означает существование неких легитимных крите­риев его поступков и высказываний (Монсон, 1992). Прилагая свои рассуждения к коммуникативной ситуации, Хабермас показывает, что в этих трех мирах мы как бы говорим на трех разных языках, во всяком случае, наши речевые высказывания вы­полняют разные функции (табл. 8-6).

Опираясь на вышеприведенные рассуждения Хабермаса, мы можем заключить, что в конфликте как фрагменте обыденной жизни отражаются все три «мира»: «объективный», «нормативный» и «эмоциональный» («экспрессивный»).

Нормативность в социологическом понимании — это объяснительный ключ к фактам единообразия в человеческом поведении. «Социальная норма — это то, что, независимо от индивидуальных оттенков... делает поступки разных людей с раз­личным субъективным значением этих поступков для каждого индивида действием определенного типа. Это и есть "социальное в действии"...» (Современная запад­ная социология, 1990, с. 228).

Таким образом, если мы хотим понять конфликт как социальный феномен, мы должны прежде всего обратиться к его нормативной природе. С понятными оговор­ками по поводу уместности подобной аналогии можно сказать, что, сравнивая кон­фликт людей и поединок животных, мы можем увидеть в последнем и борьбу за свои «интересы», и «экспрессию», но «человеческим» конфликт становится именно в силу своих социальных, нормативных аспектов.

Таблица 8-6

«Миры», их отношение к действительности и соответствующие функции речевых действий (фрагмент табл. Хабермаса, цит. по: Монсон, 1992)

Область действительности	Отношение к действительности	Общая функция речевого действия
Внешняя природа: «мир»	Объективность	Изложение фактов
Общество: «наш мир»	Нормативность	Установление межличностных отношений
Внутренняя природа: «мой мир»	Экспрессивность	Выражение субъективных переживаний

Общепринятое понимание нормативности связывает с ней представления о дол­жном, желательном, тем самым фактически задавая различные стандарты поведе­ния. Латинское слово Norma означает руководящее начало, правило, образец (Фи­лософский энциклопедический словарь, 1983, с. 441). Нормы задают не только дей­ствия людей, но и их взаимные ожидания. Общество поддерживает соблюдение норм, одобряет нормативно санкционированное поведение и разными способами борется про­тив отклонений от нормы.

Т. Парсонс подчеркивал, что связующим элементом общества являются «осно­вополагающая общность ценностей и доверие к тому, что и другие будут выполнять правила игры. Без этого нельзя заключить ни один социальный контракт и не может сохраниться ни одно общество. Можно выразить ту же мысль по-другому, сказав, что общество в основе своей представляет собой нормативную общность» (Боглинд, 1993, с. 44-45).

Традиция использования понятия нормы позволяет вычленить три аспекта нор­мативности. Во-первых, нормы обеспечивают возможность обоснования человеком своего поведения, «у человека есть побуждение обосновать свое поведение таким образом, побуждение представить его как поведение определенного типа — норма­тивное» (Бобнева, 1976, с. 167). Во-вторых, как уже указывалось, нормы задают определенные стандарты поведения. Наконец, нормы имеют общественно-истори­ческий, культурный характер, и «содержания и способы нормирования различны в разных культурах» (Соколов, 1972, с. 137).

Итак, нормативный аспект конфликта наиболее явным образом проявляется в трех главных отношениях:

1) стремление участников конфликта к нормативному обоснованию своих по­зиций и действий;

2) существование правил конфликтного взаимодействия;

3) существование культурных и этических норм конфликтного взаимодействия.