Пределы предвидения и управления

Сказанное выше наводит на мысль, что предвидение и контроль за поведением не являются, в сущности, психологическими феноменами. Какими знаниями должны мы располагать, чтобы предсказать, какие движения фигур или своих глаз осуществит мастер? Его движения основываются на информации, собран­ной им с шахматной доски, поэтому предсказать их может только тот, кто имеет доступ к этой же инфор­мации. Другими словами, «предсказатель» должен понимать позицию по крайней мере не хуже самого мастера; он сам должен быть мастером! Если я начну играть с мастером, он неизменно будет выигрывать именно по той причине, что он в состоянии предсказать и контролировать мое поведение, в то время как я не способен делать это по отношению к нему. Чтобы изменить положение, я должен усовершенствовать свое знание шахмат, а не психологии.

Обратите внимание, что мастер-шахматист не управляет моим поведением с помощью каких-то психо­логических ухищрений ¹. Он всего лишь делает тот или иной ход, руководствуясь правилами игры, меняя тем самым мою шахматную среду и содержащиеся в ней возможности. Действительно, именно так почти всегда и контролируется поведение. Переделка мира¾ это очень эффективный способ переделки поведения; возможность пе­ределки индивида в ситуации неизмен­ного мира крайне сомнительна. Никакое изменение не будет иметь «управляющих» или предсказуемых последствий в отсутствие ясного понимания соответствующей части мира.

Умение играть в шахматы— это довольно эзоте­рический навык, однако он позволяет нам продемонстрировать достаточно общую закономерность. Поскольку восприятие и действие осуществляются в непрерывной зависимости от среды, нельзя по­нять их без понимания самой среды. Это означает, что психолог не может предсказать или контролировать действия того,

____________

¹ Шахматисты играют иногда «психологически», то есть принимают в расчет темперамент или привычки противника наряду с позицией фигур на доске. Но эта стратегия имеет лишь относительную ценность, она не поможет профану обыграть мастера и не спасет в слабой позиции.

___________ 193

кто знает о ситуации больше его, кто собирает такую информацию, которую психолог даже не принимает в расчет. Мир человека чрезвычайно сложен; сущест­вует огромное множество научных дисциплин от полито­логии до управления транспортными потоками— как отражение стремления его постичь. Немногие из этих дисциплин могут похвастаться значительными достиже­ниями, я, однако, не предполагаю заниматься здесь их критикой. Я просто хотел бы призвать к некоторой скромности дисциплину, называющую себя «наукой о поведении». Предсказание и управление поведением в реальном мире требуют знания о мире в таких подробностях, которыми мы пока не располагаем, а по­лучение этих знаний в любом случае не относится к компетенции психологов.

Наш анализ не только позволяет сделать вывод о том, что абсолютный контроль немыслим без пол­ного знания среды, но и указывает на те условия, при которых возможна определенная степень контроля. В тщательно контролируемых условиях— в лагерях для военнопленных, в исправительных учреждениях, в психиатрических клиниках и т. п.— нередко удается достаточно хорошо управлять теми, кто в них содер­жится. (Однако даже в таких ситуациях внушительно­му числу людей удается сохранить свою индивидуальность.) Именно в таких условиях оказывались особен­но успешными те самые методы управления, начиная от «промывания мозгов» и до «модификации поведе­ния», с которыми связаны столь распространенные страхи (или энтузиазм). Случаи их успешного приме­нения не могут считаться, однако, подтверждением той или иной конкретной психологической теории; они гово­рят лишь о том, что люди могут вести себя адаптивно в ситуациях, допускающих только ограниченное число вариантов поведения. И что более важно, почти не су­ществует доказательств того, что какое-либо манипули­рование, предпринимаемое в этих условиях, гарантирует надежно предсказуемые последствия после освобожде­ния индивида. Разумеется, заключение в тюрьму способно оказать мощное и длительное воздействие на человека, однако предсказать на основании этого, каким будет последующее поведение человека, не­возможно.

Есть еще одно следствие из нашего тезиса. Управление поведением требует не только того, чтобы среда была относительно замкнутой, но и того, чтобы управляющий понимал ее свойства не хуже, а желательно лучше, чем управляемый. В этом состоит то изначальное преимущество, которым обладают родители по отношению к своим детям; родительский контроль ослабляется (хорошо это или плохо), как только ребенок попадают в новое окружение, плохо известное родителям. Вообще каждое новое знание, приобретаемое человеком, делает его менее подверженным контролю. Образованными людьми несомненно труднее манипулировать, чем теми, кто лишен знаний, по тем же самым причинам, по которым хорошего игрока в шахматы труднее победить, чем обычного зеваку. Истина действительно делает нас свободными. Подлинное обучение – это в первую очередь не метод манипулирования учащимися, как утверждают некоторые, а прямая его противоположность. И не потому, что образование делает человека более воинственным, а потому, что оно позволяет ему увидеть больше альтернативных возможностей действия.

До сих пор мое обсуждение практической невозможности контроля за поведением касалось только восприятия и действий. Я ничего не говорил о воображении, абстрагировании и речи. Поскольку эти способности основываются на отделении когнитивных процессов от непосредственной ситуации, их еще труднее предсказывать или контролировать. Образы – это готовность к восприятию информации, фактически отсутствующей в непосредственной ситуации; а речь начинается как незавершенная перцептивная активность. Любая попытка манипулировать такими отчлененными активностями кажется с самого начала обречен­ной на провал. В некоторых контекстах это может показаться неважным, поскольку потенциальный манипулятор может удовлетвориться возможностью контролировать то, что делают люди, не беспокоясь о том, что они говорят и думают. Мы знаем, однако, что в конечном счете образы и мысли способны решительным и неожиданным образом влиять на поступки.

Прежде чем покончить с этой темой, полезно еще раз повторить, что на практике манипулирование

осуществляется повсеместно вне связи с какой бы то ни было психологической теорией. Одна из наиболее эффективных процедур манипулирования даже соответствует представленной здесь точке зрения. Поскольку поведение опирается на информацию, на него можно повлиять посредством дезинформации. Ложь едва ли назовешь изобретением психологов, но она часто оказывается эффективной. Единственная защита против нее состоит в овладении источниками информации, на которые не распространяется контроль лжеца. Связь между свободой выбора и доступом к надежной информации является очень важной; одно не может существовать в полной мере без другого. Это создает исключительно острую опасность для свободы в современном обществе, где средства массовой информации и многоликий институт посредничества осуществляют контроль за доступом к важным фактам. Зловещая угроза свободе со стороны стремящихся к манипулированию другими людьми психологов – иллюзия, между тем как опасность систематического получения неверной информации вполне реальна.

Социальное предсказание

Таким образом, изложенное выше заставляет думать, что никто – даже вооруженный хорошей теорией психолог – не может быть уверен в том, что сделает человек, если соответствующая ситуация ему непонятна. Но даже если ситуация ясна, все равно оста­ется еще одна трудность. Поскольку восприятие и поведение контролируются во взаимодействии со сре­дой, протекание этих процессов зависит как от индивида, так и от среды; индивид, осуществляющий прогноз, должен разбираться в последней столь же хорошо, как и понимать данного человека. Иными словами, необходимо знать схемы и намерения другого человека, чтобы догадаться о его поступке. Это, безусловно, трудно, поскольку эти схемы наглухо скрыты где-то в черепе человека и увидеть их невозможно. Какая же информация могла бы помочь в определении их природы?

Основу любого подхода к пониманию этой проблемы должен составлять тот факт, что во многих ситуациях

повседневной жизни мы действительно предсказываем поведение друг друга, причем делаем это достаточно успешно и регулярно. Мы в состоянии предсказать реакции людей на такие физические объекты, как, скажем, стул, дверь или телефон. Мы благосклонно приемлем их готовность подчиняться культурным нормам, например правилам уличного движения или требованию носить одежду в общественных местах. Мы видим, когда они веселы, сердиты или испуганы, и способны точно предсказать, когда их поведение приобретает эмоциональную окраску. Все эти прогнозы оказываются достаточно надежными только в более или менее знакомых ситуациях, это, однако, не ослабляет нашего интереса к ним.

На первый взгляд концепция познавательной активности, изложенная в этой книге, только затуманивает общую картину. Схемы формируются в опыте, опыт у каждого человека свой; следовательно, мы все должны очень отличаться друг от друга. Поскольку перцептивный опыт каждого человека уникален, мы все должны располагать уникальными когнитивными структу­рами, и, по мере того как мы становимся старше и все более отличными друг от друга, эти различия должны только усиливаться. Действительно, даже в са­мом начале мы не похожи: если только человек не однояйцовый близнец, то уже в момент рождения он отличен от любого когда-либо жившего на земле человека. Хотя и не много известно о том, как генетические различия влияют на поведение (несмотря на многочисленные идеологически окрашенные дискуссии по этому вопросу), ясно, что они влияют на него. Младенцы в различной степени активны, подвижны и реактивны, начиная с момента рождения; более чем вероятно, что с самого начала они наделены разными перцептивными схемами.

Все это бесспорно и порождает еще одну серьезную трудность для осуществления тонкого прог­ноза чужого восприятия или поведения. В то же время мы преувеличиваем проблему. Каждый способен увидеть шахматную доску, хотя и не каждый заметит матовую комбинацию. Мы все воспринимаем одни и те же наиболее заметные элементы окружения, хотя можем расходиться в оценке соответствующих предоставлений.

Такая согласованность должна означать, что субъективные миры в конечном счете не столь уж отличаются друг от друга и что наши изначальные схемы подготавливают нас к тому, чтобы замечать достаточно общие вещи.

Мы живем в мире предметов – вещей, обладающих поверхностью, обычно непрозрачных, оказывающих сопротивление прикосновению, сохраняющих форму, часто (но не всегда) подвижных, окрашенных в разные цвета и т.д. Информация, специфицирующая эти свойства, доступна любому организму, обладающе­му соответствующими схемами для ее восприятия. Поскольку такая информация имеет огромное адаптивное значение – в отсутствие ее едва ли возможно выживание, по крайней мере крупных животных, – не удивительно, что у нас есть соответствующие схемы. Мы все видим шахматную доску, потому что а) имеется информация, специфицирующая ее физические свойства; б) с самого рождения наши схемы, по крайней мере грубо, настроены на такого рода свойства; в) широкий опыт действий с предметами (хотя и не обязательно с шахматной доской) развил эти схемы до такого уровня, на котором подобная информация может быть собрана быстро и точно.

Общий для всех опыт относится не только к физической среде. Поскольку мы живем в рамках организованной культуры, нам приходится иметь дело с бо­лее или менее стандартизированным социальным опы­том. Мы ожидаем, что, оказавшись за рулем, человек будет держаться правой стороны (а также что он будет говорить связно, спать ночью и есть три раза в день, когда он может себе это позволить), потому что раньше много раз наблюдали это. У нас формируются предвос­хищения в отношении повседневного поведения таким же точно образом, как и предвосхищения в отношении других событий, и мы воспринимаем их тем же самым циклическим способом. Эти устанавливаемые культурой схемы опосредуют наше восприятие поведения других людей, а также лежат в основе самого этого пове­дения. Они как раз и отражают тот уровень пред­сказуемости, который требует и создает эта культура: недостаточный для того, чтобы предсказать чужую судьбу, но достаточный для того, чтобы существовать день за днем.