Учебное пособие для высших учебных заведений

Издательство «Наука» 117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

Глава I. ПОЗНАНИЕ В СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Глава II. ПОТРЕБНОСТИ И МОТИВЫ В ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЯХ

Глава III. ЛИЧНОСТЬ КАК СУБЪЕКТ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Глава IV. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРСТВА

Глава V. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК: ПСИХОЛОГИЯ ВЫБОРА

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Сегодня мы заново осмысляем значение проблем психологии для судеб общества и его граждан. Несколько поколений советских людей формировались в атмосфере преклонения перед неумолимыми объективными законами общественного развития. Капитализм в соответствии с этими законами неминуемо сменяется социализмом, развитой социализм постепенно перерастает в коммунизм - общество всеобщего изобилия и счастья. Руководящая сила советского общества - Коммунистическая партия — обладает знанием, необходимым для осуществления триумфального восхождения к вершинам прогресса; чем лучше каждый член общества будет выполнять ее указания, тем скорее мы достигнем этих вершин. Понятно, что подобная, свободная от какихлибо сложностей и сомнений схема общественной жизни, не оставляла много места для раздумий о самостоятельной роли в ней индивида и его внутренней, психической жизни.

Экономический и социальный, духовный и политический кризис, начавший ощущаться в годы застоя, все больше разлагал эту простую и ясную систему общественных представлений. Перестройка восьмидесятых, до предела обнажившая и обострившая этот кризис, приведшая к распаду государства и общества в их исторически сложившихся геополитических границах, не оставила от нее камня на камне. В высшей степени хаотичный, непредсказуемый и неуправляемый характер экономической и общественно-политической жизни большинства республик бывшего Союза крайне трудно совместить с представлением об якобы направляющих и регулирующих ее «объективных законах».

В «смутное время», которое переживает Россия и страны ближнего зарубежья в начале 90-х годов, общественное сознание естественно отталкивается от этого представления. В том числе и в том новом его варианте, в котором вся советская история преподносится как производный отход от объективно необходимого, от нормального и естественного пути развития (по которому следуют страны Запада), а возвращение к этому нормальному пути - как гарантия выхода из кризиса. По всей видимости, это рассуждение во многом обосновано, однако оно никак не объясняет, почему попытки встать на нормальный и закономерный путь рыночной экономики и политического плюрализма ведут на практике к нарастанию хаоса и развала. И именно эта самая практика побуждает общественное сознание искать понимания происходящего не столько в тех или иных объективных закономерностях, сколько в субъективных факторах - в действиях (или бездействии) конкретных людей и групп. Как показывают данные опросов, в обществе существуют весьма различные мнения относительно виновни

ков бед, переживаемых страной: одни считают таковыми руководство бывшей КПСС и ее номенклатуру, другие — Горбачева, третьи — Ельцина, президентскую команду и вообще «демократов», четвертые - разогнанный осенью 1993 г. парламент, его спикера и советы в целом. В России относительно широкое признание завоевала и принципиально иная точка зрения, в соответствии с которой во всем виноваты прежде всего сами россияне: их традиционная пассивность, нежелание добросовестно трудиться, неумение брать на себя ответственность за собственную судьбу, покорность власти.

При всех различиях этих позиций их объединяет тенденция к субъективно-психологическому объяснению того, что происходило, происходит и, возможно, будет происходить в стране, идет ли речь о психологии отдельных политических деятелей (например, утверждение типа: трое участников встречи в Беловежской пуще развалили Союз) или целого народа. Похоже, эта тенденция отражает шараханье общественного сознания от одной крайности - дискредитированного оптимистического детерминизма к противоположной - представлению о прошлой и современной истории собственной страны как не знающей правил и ничем не контролируемой игре страстей и пороков населяющих ее и правящих ею людей. По своим практическим последствиям обе крайности сходятся: и та, и другая питает и воспроизводит общественную пассивность, нежелание и неумение противостоять обстоятельствам (оправдывается ли оно исторической неизбежностью или необозримостью ущербных психологических свойств правителей и граждан), низводит стремления и ценности людей к элементарному приспособлению и выживанию.

Подобная духовная и интеллектуальная ситуация придает особо острую актуальность теоретической лишь на первый взгляд проблеме соотношения объективного и субъективного в жизни и развитии общества. Та совокупность явлений и процессов, которую можно назвать социально-политической психологией, образует важнейший и вместе с тем хуже всего изученный и наиболее трудный для понимания компонент субъективной стороны этого отношения. В определенном смысле психология в данном ее аспекте имеет для постсоциалистических обществ и, возможно, особенно для России и близких к ней в социальном и культурном плане бывших советских республик куда более жизненно важное значение, чем для многих стран западной цивилизации. Не потому, что развитие этих стран свободно от острых и трудных конфликтных проблем, а потому, что в них существуют устоявшиеся способы решения подобных проблем - общепризнанные «правила игры», придающие всей общественно-политической жизни значительный элемент саморегулирования, более или менее рутинного автоматизма. Наиболее острые психологические проблемы возникают там скорее в сфере частной, чем общественной жизни. Совершенно иная ситуация в России и других похожих на нее постсоциалистических обществах здесь с психологией граждан, общественных и политических деятелей напрямую связан мучительный выбор самих основ дальнейшего бытия

общества, его ценностей и образа жизни. Вот почему духовно-психологическая жизнь этих обществ, возможно, дает более богатый материал для познания самых сложных, темных и затаенных уголков социально-политической, да и вообще человеческой психологии, чем более спокойная и ровная действительность относительно благополучных стран и регионов современного мира.

Предмет и научный статус социально-политической психологии

Заглавие этой книги, вероятно, может вызвать недоумение, а то и протест у читателя, маломальски знакомого с нынешним состоянием гуманитарных наук. Такому читателю известно, что в последние десятилетия плодятся научные дисциплины, в наименованиях которых фигурирует слово « психология». Первенцем в этом процессе была социальная психология, появившаяся в начале века и окончательно утвердившаяся в своих правах в 20-30-х годах. Затем появились экономическая и историческая психология (в англо-саксонских странах называемая чаще всего «психоистория», а во Франции - «история ментальностей»). Наконец уже в 70-е годы оформилась в самостоятельную дисциплину политическая психология. Все эти дисциплины, так или иначе отделяющие себя от общей психологии, развивались в русле единой тенденции гуманитарного знания: поисков взаимосвязей между психической жизнью человека и его социальным и историческим бытием — социальными отношениями, историческим развитием, общественно-политическими процессами и явлениями. Естественно, что по отношению к более «старым» наукам, с одной стороны, общей психологии, с другой — социологии, политической экономии, истории, а также политологии они приобрели междисциплинарный характер.

Казалось бы, коль скоро уже существует столько отраслей знания, выражающих данную тенденцию, зачем изобретать еще одну - социально-политическую психологию? Претендующую к тому же, судя по названию, на скрещивание и без того уже «гибридных» (психологосоциологических, психолого-политологических) наук?

Автор хотел бы со всей определенностью предупредить, что он отнюдь не намеревался «изобретать» некую новую дисциплину. Его задача значительно скромнее: попытаться «собрать» и по возможности систематизировать те социально-психологические знания, объектом которых являются взаимоотношения и взаимосвязи человека и общества.

Здесь важно уточнить понимание обоих компонентов этой взаимосвязи. В научной, особенно философской литературе понятие «человек» часто употребляется в обобщенном смысле, фактически равнозначном понятию «человечество». Психологическая, в том числе и социальнопсихологическая наука имеют дело с «эмпирическим», индивидуальным человеком, и именно о нем пойдет речь в этой книге. Понятие «общество» трактуется как совокупность многообразных отношений между людьми в границах определенного национально-государственного или цивилизационно-исторического пространства. Оно вряд ли бы нуждалось в дополнительном разъяснении, если бы структура этих образующих общество отношений не имела «многоэтажного», иерархического

характера - от непосредственных «контактных» отношений между людьми в первичных социальных группах до отношений «макроуровня» - между большими социальными группами (классами, нациями, слоями и т.д.) и внутри них или между гражданами и политической властью. История науки показывает, что те или иные уровни этой структуры в силу их специфики и неоднородности методов их изучения могут выступать как предмет отдельных отраслей знания. В любом случае отношения, функционирующие внутри общества, рассматриваются как социальные, однако поскольку это определение весьма многозначно (а в западных языках синонимично слову «общественный»), оно может обозначать такие разные вещи, как, например, отношения внутри семьи или между политическими партиями и избирателями. Именно поэтому необходимо подчеркнуть, что отношения, психологические аспекты которых образуют сюжет данной книги, - отношения макросоциального (социэтального) уровня. Иными словами, это отношения не столько между непосредственно контактирующими друг с другом индивидами, сколько их отношения с общественным организмом в целом, внутри больших, т.е. функционирующих в масштабах всего общества, групп и между ними, а также отношения между разными обществами.

Уже из этой характеристики нашего «предмета» становится ясным, что его действительно не нужно изобретать: психология отношений человека и общества привлекала внимание научной мысли на протяжении многих столетий. Любой историк, начиная со времен античности, стремился нарисовать психологические портреты, понять мотивы действий своих героев: политических деятелей, народов, групп общества. Психология наций и классов глубоко интересовала многих философов, представителей общественной и политической мысли. Один из наиболее ярких примеров - книга французского политического мыслителя первой половины XIX в. Алексиса де Токвилля «Демократия в Америке», которая и сегодня остается во многом непревзойденным образцом анализа национального характера американцев. Другой пример - ранняя работа Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» - одна из первых попыток исследования классовой психологии.

С выделением социологии в качестве самостоятельной науки психологические аспекты и факторы общественной жизни заняли видное место в разрабатываемой ею проблематике. Ни один крупный социолог не мог обойти их (даже если подобно Максу Веберу считал психологический подход в принципе неприемлемым для социологического анализа). Интерес к общественно-историческим, культурным аспектам и связям человеческой психики возрастал и в среде представителей психологической науки (что особенно характерно для Фрейда и фрейдизма, Л.С. Выготского и его школы). Выделение социальной психологии в качестве особой отрасли знания в сущности явилось результатом «встречи» социологии и психологии. Примечательно, что в числе первых, наиболее значительных социально-психологических теорий второй половины XIX - начале XX века были «психология народов» М. Лаца

руса и В. Вундта и «психология масс» Г. Тарда и Г. Лебона, трактующие прежде всего макросоциальный уровень психических явлений¹.

Сегодня этот уровень является объектом интереса специалистов различных областей обществознания. И потребность в его выделении в предмет особой научной дисциплины вызывается отнюдь не дефицитом теоретических и эмпирических исследований, во всяком случае не главным образом таким дефицитом. Источник этой потребности в другом: ни одна из существующих дисциплин не рассматривает макросоциальный (социэтальный) уровень психологических отношений и процессов как особую сферу психической жизни людей, обладающую своим собственным системным единством и своими специфическими механизмами и закономерностями. Можно сказать, что «мозговая атака» на эту сферу ведется с разных сторон и в разных (часто пересекающихся) направлениях, не имеет четко выявленных стратегических целей и очень часто подчиняется целям и интересам других сфер знания. Между тем такая цель существует и давно уже осознана научной мыслью. В самом первом приближении и в самом кратком и обобщенном виде ее можно было бы сформулировать следующим образом: познание психической жизни людей одновременно как продукта и движущей силы функционирования и развития общества.

Казалось бы, ближе всего к исследовательской работе в данном направлении должна находиться социальная психология. Не только в силу принятого ею наименования (социальная, сиречь общественная), но и следуя тем «декларациям о намерениях», которые провозглашают многие ее представители. «Социальная психология, - утверждает, например, автор одного из наиболее известных американских учебников по этой дисциплине Э.П. Холландер, изучает психологию индивида в обществе» ². Лидер французской социально-психологической школы С. Московиси определяет социальную психологию как «науку о конфликте между индивидом и обществом». И далее предлагает другое, уточняющее определение: «...наука о феноменах идеологии (социальные знания и представления) и о феноменах коммуникации»³. Понятно, что такие категории, как «общество», «идеология», «социальные представления», относятся именно к социэтальному уровню общественных явлений.

Представление о предмете социально-психологической науки, которое могут создать подобные определения, не подтверждается, однако, реальным положением дел в данной области знания. Здесь нет необходимости касаться идущих многие годы споров о предмете социальной психологии, иллюстрировать отмечаемый многими ее представителями факт нечеткости ее границ и структуры, «кризис идентичности», ощущение неясности собственного лица, который испытывает социаль

¹ Подробнее см.: Андреева Г.М. Социальная психология, М., 1980. С. 36-39.

² Hollander E.P. Principles and Methods of Social Psychology. Third Edition. N.Y. 1976. P. 31.

³ Psychologie sociale. Sous la direction de Serge Moscovici. P., 1984. P. 6-7.

ная психология в последние десятилетия. Важно отметить лишь две принципиальные особенности социально-психологической науки, сложившиеся в результате ее почти векового исторического развития. Во-первых, при всем многообразии конкретных интересов социопсихологов и разрабатываемых ими сюжетов их интересуют главным образом те психические феномены, которые формируются на основе непосредственных, «контактных» отношений между людьми. Прежде всего под этим углом зрения и в этих рамках социальная психология изучает социальное влияние и конформизм, процессы социализации индивида, динамику установок (аттитюдов) и ценностей людей, внутригрупповые отношения и лидерство, межгрупповые конфликты и многое, многое другое. Автор одной из наиболее известных обобщающих работ по социальной психологии Т. Шибутани считает основополагающим для сферы ее интересов тот факт, что «простое присутствие другого человека, даже совершенно постороннего, безусловно, изменяет поведение любой социализированной личности»⁴. Слово «присутствие», бесспорно, является ключевым в этом тезисе, выражает направленность, пафос основного массива социально-психологических исследований и учебных курсов.

Вторая особенность существующей сегодня социально-психологической науки состоит в том, что механизмы взаимодействия и общения людей, их социализации, усвоения ими социальных норм, ценностей и т.п. интересуют ее в целом гораздо больше, чем исторически и социально определенное содержание изучаемых психических образований и поведения. Иными словами, вопрос о том, как формируется отношение людей друг к другу и к окружающему миру для нее важнее, чем вопрос, что представляет собой запечатленный в их психике образ этого мира, стимулируемые им мотивы, цели, ценности.

Видимо, вторая из названных особенностей тесно связана с первой. На основе одного лишь изучения непосредственного общения и взаимодействия людей невозможно объяснить содержание и направленность их мыслей, эмоций, действий, типичных для определенных периодов и определенной социальной среды: они формируются и изменяются в процессе взаимоотношений человека как носителя психики с рядом макросоциальных ситуаций. Или, проще говоря, с историческим развитием. А такие взаимоотношения по определению выходят далеко за рамки непосредственных межличностных контактов, они опосредованы и закреплены в культуре и традициях опытом прошлых поколений, социальными и политическими институтами, отношениями между большими социальными группами, процессами и событиями исторического масштаба. Социальная психология не особенно дружит с историей, она предпочитает в основном заниматься человеком вообще, а не конкретно-историческим человеком. В изучаемом ею отношении «человек-общество» вторая его сторона - представлена поэтому довольно расплывчато - ведь общество всегда имеет конкретно-исторический характер.

⁴ Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969. С. 24.

Не случайно понятию «общество» многие социальные психологи предпочитают термин «социальное окружение».

Подчеркнем, что речь идет, разумеется, не о всеобщих, не знающих существенных исключений чертах социальной психологии, но лишь о наиболее типичных для нее тенденциях. В среде самих социальных психологов эти тенденции подвергаются критике. Такие крупные представители этой науки, как Л. Тэшфел и уже упоминавшийся С. Московиси, вводят в социальную психологию макросоциальный уровень. В сущности к этому уровню относятся такие направления социально-психологических исследований, как изучение общественного мнения, психологии массовых коммуникаций, кросскультурные исследования ценностей. Перу таких социальных психологов, как Д. Янкелович в США и Б. Катля во Франции, принадлежат интересные исследования исторической динамики массовой психологии и поведения в соответствующих странах.

Стремление выйти за пределы «классической» социально-психологической тематики особенно отчетливо прослеживается в работах советских социальных психологов. В этом сказалась, очевидно, их связь с марксистской обществоведческой традицией: ведь для марксизма определяющее значение имеют такие масштабные общественные категории, как «формация», «способ производства», «класс», «массы». В середине 20-х годов появлялись монографии, посвященные психологии масс и общественных движений⁵. В годы сталинизма развитие социальной психологии, как и социологии, надолго прервалось, а возродившись в 60-е годы, она стала развиваться по несколько иному пути, стремясь освоить и интегрировать накопившиеся к тому времени достижения западной (главным образом американской) социальной психологии. Тем не менее интерес к макросоциальной тематике сохранился. Так, в наиболее фундаментальные обобщающие работы и учебники по социальной психологии включались главы, посвященные психологии больших социальных групп⁶, в 1985 г. появилась коллективная монография «Социальная психология классов»⁷.

Тем не менее в советской социальной психологии 60-80-х годов макросоциальная тематика остается все же маргинальной, расположенной как бы на периферии ее интересов. В этом отношении характерно определение предмета социальной психологии, предложенное редактором и соавтором одной из наиболее значительных обобщающих работ по этой дисциплине - Е.С. Кузьминым: «Центральным явлением в социальной психологии следует признать общение... Острая потребность в социальной психологии как науке и возникает из необходимости

⁵ См.: Войтоловский Л.Н. Очерки коллективной психологии. М.; Пг., 1923-1925. Ч. I. Психология масс; Ч. II. Психология общественных движений.

⁶ См.: Андреева Г.М. Указ, соч.; Социальная психология. История, теория, эмпирические исследования / Под ред. Е.С. Кузьмина, В.Е. Семенова. Л., 1979. Далее: Социальная психология.

⁷ См.: Социальная психология классов. Проблемы классовой психологии в современном капиталистическом обществе / Рук. авторского коллектива Г.Г. Дилигенский. М., 1985.

изучения непосредственных, психологических способов, форм и средств общения между людьми... В результате общения складывается социально-психологическая структура личности, особенности малых групп и коллективов, психология более широких общностей (классов, наций и т.д.)»⁸.

Против последнего утверждения трудно возразить: общение является, несомненно, неотъемлемым механизмом формирования всех (в том числе и макрогрупповых) социально-психологических феноменов. Но в состоянии ли одно лишь общение, тем более общение непосредственное объяснить содержательные психические процессы, содержание личных и групповых потребностей, ориентации, ценностей, знаний? Вряд ли это содержание может быть понято без анализа тех психологических процессов, в которых «участвуют» не только непосредственно общающиеся между собой люди, но и отдаленные от них во времени и в пространстве явления и события общественной жизни. Акцент на непосредственность, который мы встречаем в данном случае у марксистского автора, свидетельствует о том, что профессиональные, типичные для современной мировой социопсихологии традиции и установки оказываются сильнее, чем идеологические и общетеоретические предпочтения.

Я далек от мысли, что те границы непосредственного общения и малых групп, которые определяют центральный предмет социальной психологии, те трудности, которые она встречает, пытаясь преодолеть подобные границы, - свидетельство какой-то ущербности этой науки. Эти трудности, по-видимому, говорят о другом: достаточно подвижные, но все же ясно проявляющиеся границы, в которых происходит длительное развитие социопсихологии, следует рассматривать не как ее «недостаток», но, скорее, как выражение неких объективных потребностей научного знания. Процесс дифференциации, являющийся общей закономерностью развития как естественных, так и гуманитарных наук, в конечном счете обусловлен накоплением эмпирических и теоретических знаний, ведущим к постоянному умножению и все большей конкретизации научной проблематики. В этих условиях становится все более трудным мобилизовать постоянно возрастающий арсенал смежных наук для исследования каждого конкретного круга явлений. Эта трудность связана во многом с умножением типов «технологии», методов исследования, каждый из которых в той или иной мере специфичен именно для анализа определенной сферы или уровня действительности и не «работает» за его пределами. Чем глубже проникает исследователь (или отрасль знания) в избранную им область, чем интенсивнее он стремится разработать адекватный ей аппарат исследования, тем труднее ему сохранять в поле зрения то, что происходит в других областях. Можно, конечно, иронизировать над профессиональными предрассудками ученых (в духе известного афоризма «специалист подобен флюсу»), но нельзя не видеть, что без возрастающей дифференциации научного знания, позволяющей создавать все более глубокую и

⁸ Социальная психология. С. 47, 50.

конкретную картину природного и социального мира, невозможен научный прогресс.

Сказанное целиком относится к социальной психологии. Непосредственные психологические отношения между людьми - органическая составляющая человеческого бытия и без их профессионального изучения невозможно понять это бытие в его статических и динамических аспектах, невозможно, следовательно, понять самого человека. Специфика данного круга отношений вызвала к жизни и адекватный им метод исследования - лабораторный эксперимент, который практически неприменим в большинстве других социальных наук. Лабораторный эксперимент, будучи далеко не единственным методом, применяемым социальной психологией, занимает в ней (как и в одной из ее «родительских» дисциплин - общей психологии) центральное место, и именно экспериментальные исследования лежат в основе важнейших ее открытий и достижений.

На примере социальной психологии видно и другое: дифференциация наук чревата опасностью чрезмерного разрыва, взаимного абстрагирования в действительности неразрывно связанных между собой явлений и уровней реального мира. В социальной психологии она проявилась особенно ярко в тех трудностях, на которые наталкивается формирование социально-психологической теории. Отставание теоретической работы от эмпирических исследований, сведение ее к выработке многочисленных «микротеорий», обобщающих лишь данные серии экспериментов, посвященных какому-то конкретному, частному вопросу, таковы характерные «болезни» социальной психологии, которые многие представители этой науки характеризуют как проявление ее кризиса. Корни этой болезни в общем понятны: вряд ли можно создать какуюлибо общую социально-психологическую теорию, не опираясь на психологическую жизнь общества в целом, не интегрируя и обобщая все ее взаимосвязанные уровни - от индивидуальной психики до феноменов общественного сознания. Ведь в действительности психические феномены, связанные с непосредственным общением, никак не отделены ни от того, что происходит «внутри» личности, ни от психических процессов, происходящих в «большом обществе». Все эти уровни психической жизни взаимно проникают друг в друга, и если можно искусственно абстрагировать один от другого в интересах конкретного анализа, то крайне трудно, если вообще возможно, осуществлять теоретический синтез одного, взятого отдельно уровня.

Путь к преодолению подобных трудностей видится в сочетании естественной и необходимой дифференциации наук с их интеграцией. Речь идет не о каком-то попятном движении, не о возврате к архаическому нерасчлененному знанию (в данном случае знанию о человеке), но о междисциплинарных научных направлениях, в пределах которых анализ определенного уровня или сферы явлений всемерно использует данные и знания о «соседних» или как-то сопряженных с ним уровнях и сферах. В сущности именно так, на стыке «соседних» наук - психологии и социологии возникла и развилась социальная психология, объединив

изучение отдельно взятого индивидуального человека, которым занималась психология, с изучением отношений между людьми, составлявшими предмет социологии. Подобные междисциплинарные науки находятся со своими «родственными» дисциплинами уже не в «соседских», рядоположенных отношениях, но образуют как бы зону пересечения, частичного взаимного наложения этих дисциплин. В этом отношении весьма характерно, что предмет многих социологических и социально-психологических исследований настолько совпадает, что практически невозможно различить, к какой «официальной» дисциплине они относятся. Так происходит, например, в тех случаях, когда социологи исследуют проблемы личности или группового действия, а социальных психологов интересуют ценностные ориентации или массовое сознание⁹. Примерно также выглядят отношения между общей и социальной психологией.

Кратко охарактеризованное выше состояние социальной психологии свидетельствует, что назревает потребность в отделении от нее относительно самостоятельного направления или дисциплины, которая могла бы взять на себя изучение социэтальных психологических явлений и процессов. Т. Шибутани отмечал, что «социальная психология стала независимой наукой потому, что специалисты различных отраслей знания не в состоянии были решить некоторые свои проблемы"¹⁰.

Необходимость в социально-политической психологии диктуется сходной ситуацией: социальные психологи в своем большинстве слабо связывают непосредственные отношения между людьми с отношениями, охватывающими все общество; представители других общественных и политических наук, даже понимая важность психологического измерения изучаемых ими процессов, не испытывают призвания к познанию специфических закономерностей и механизмов, действующих в психологическом поле общества. И в то же время из всего сказанного вытекает, что социально-политическая психология призвана интегрировать относящиеся к ее сфере знания и методы психологии (общей и социальной), социологии (главным образом ее макросоциологических направлений), политологии, истории, культурной антропологии и этнологии, стать новой зоной пересечения всех этих наук. Что же касается социальной психологии, то она является для социально-политической психологии главной «материнской» дисциплиной.

Разработанные ею представления о механизмах межчеловеческих отношений, выражающие их категории и закономерности, действуют не только на микро-, но и на макроуровне общественной действительности и должны поэтому войти в качестве органической составной части в изучение этого уровня. Поэтому в этой книге мы будем неоднократно обращаться к данным и «языку» социальной психологии.

Не в меньшей мере это относится к общей психологии. В сущности нет таких общепсихических, изучаемых на уровне индивидуального

⁹ Положение социальной психологии как зоны пересечения психологии и социологии, видимо, лишает смысла споры о том, является ли она преимущественно психологической или социологической наукой.

¹⁰ Шибутани Т. Указ. соч. С. 22.

человека, структур, явлений, процессов и механизмов, которые не действовали бы на макросоциальном уровне - они образуют наиболее глубокую основу психической жизни общества. Поэтому ее невозможно изучать, не вооружившись необходимым минимумом общепсихологических знаний. Эта гносеологическая первичность общей и социальной (в ее классическом варианте) психологии по отношению к социальнополитической, значительная общность их «материала» (человеческая психика на разных ее уровнях и в разных проявлениях) очень помогают исследованию сложных общественно-политических феноменов. Нередко совершенно разные по масштабу и содержанию индивидуальные и групповые переживания и типы действия, например поведение испытуемого в лабораторных условиях или какое-нибудь крупное общественное движение, возникают и развиваются по сходной схеме. Этот основанный на общепсихических законах изоморфизм микро- и макроуровней психики, ее функционирования в искусственно созданной и в естественной социальной ситуации, имеет для социально-политической психологии, как мы увидим ниже, громадное эвристическое значение. Он позволяет в самых простых, легко регистрируемых фактах найти ключ к пониманию гораздо более сложных явлений.

Все это ни в коей мере не означает, что подобные сложные явления могут быть просто сведены, редуцированы к элементарным общепсихологическим фактам, к явлениям другого, низшего уровня. Попытки такого редуционизма нередки в науке. Например, когда социальнопсихологические явления объясняются главным образом или целиком биогенетическими либо психофизиологическими характеристиками субъекта, а общепсихическая структура провозглашается определяющей структуру политической деятельности. Подобные представления противоречат самой природе субъективно-объективных отношений, лежащих в основе любой направленной на других людей, на общество психической активности.

Представляются одинаково ложными тезисы как о субъективном, психическом как простом отражении объективного (ситуации), побуждающем к определенной реакции на заданный ею стимул, так и о суверенности субъективного по отношению к объективному, даже о сотворении второго первым. Скорее, их отношения не строятся ни по той, ни по другой модели, но представляют собой взаимодействие, в котором нет неизменного разделения ролей между определяемым и определяющим. Субъект на основе своих собственных внутренних качеств, задатков и предшествующего опыта активно творит (а не просто воспроизводит) образ объекта, интерпретирует, а в определенных ситуациях и практически воздействует на него, но интерпретирует он все же не собственные внутренние побуждения и переживания, а реальный объект, находящийся вне его психики. Образ объекта, его бытие для субъекта определяется, следовательно, как самим объектом, так и субъектом и ту же двойственную детерминацию имеет действие субъекта по отношению к объекту. Образ пирожного как приятного и вкусного «объекта» не мог бы возникнуть в моем сознании, и не побудил бы меня купить и съесть его, если бы не было самого

пирожного и если бы живущая во мне память о моих специфических вкусовых ощущениях не пробудила потребность в лакомстве.

Совершенно очевидно, что объект общественно-политической психологии обладает, как и пирожное, своей спецификой, которая требует для формирования его психического образа тоже специфических (а не вообще любых) психических свойств и умений субъекта. Если для формирования положительного образа пирожного нужно обладать чувствительным к сладкому вкусовым ощущением и памятью о нем, то для отображения в психике общественно-политической действительности необходимы другие, значительно более сложные психические посылки. К их числу относится способность, например, к восприятию объектов, локализованных на больших временных и пространственных дистанциях от сенсорно ощутимого; к мобилизации не только личной, но и социально-исторической памяти, к абстрактному мышлению и оперированию социальными ценностями, к пониманию различных, в том числе макросоциальных, связей индивида. Естественно, что психические процессы, формирующие общественно-политическую психологию, не могут (несмотря на отмеченный выше изоморфизм) строиться только по той же схеме, что те, которые имеют дело с другими сферами объективного мира; ее нельзя считать простым продолжением, или проекцией на общество и политику, психологических закономерностей, выведенных из лабораторных экспериментов или из наблюдения за поведением людей в их непосредственном окружении.

Эта специфика социально-политических психических процессов является предметом нашего особого внимания в этой книге.

Задачи, которые мы ставим перед общественно-политической психологией, в той или иной мере уже решаются психологией политической. Это естественно: в политической жизни общества сходятся и концентрируются те психологические явления и процессы, которые относятся к макросоциальному, или социэтальному уровню. Зачем же в таком случае вводить рядом с политической психологией еще одну, вероятно, более или менее совпадающую с ней дисциплину?

Ответ на эти вопросы заключается (как и в случае с социальной психологией) в нынешнем состоянии политико-психологической науки. Редактор-составитель одного из наиболее фундаментальных американских трудов по политической психологии М.Дж. Германн отмечает ее разбросанность, фрагментарность, крайне слабую связь между отдельными направлениями и сферами исследований¹¹. По словам одного из специалистов, эта дисциплина напоминает Шалтая-Болтая, которого невозможно собрать¹². Этот разнобой приводит к совершенно разным толкованиям предмета политической психологии. По М. Германн, она и<