Андрей Панов: All that FUFLO

Вот отрывок из раннего, если не первого, интервью со Свином из "Рокси" #5 за 1981 год: "Caмoe раннее, что о себе помню - сижу под столом, здесь всего уютнее в высокой большой комнате, где, не переставая звучит музыка Брубека, прелюдии Листа, Чайковского в бит-обработках... Детство было полно музыки и шампанского. Первый раз дали попробовать в четыре года."
С тех пор много чего утекло, не только шампанского. Я думаю, сегодня нет ни одного мало-мальски уважающего себя рокера, который не слышал бы, если не записи (их негусто), то хоть про Свина и АВТОМАТИЧЕСКИХ УДОВЛЕТВОРИТЕЛЕЙ. За эти годы они стали легендой, обросшей всевозможными вариациями.
В марте сего года подполз некий юбилей - 35 лет Свину и 15 лет группе. Что ж, удобный случай поболтать за чашкой-рюмочкой.

Корр.: Андрей, в молодости ты ведь любил совсем другую музыку - CHICAGO, Билли Кобэма... Как же тебя прихватило на панк, да еще так, что теперь ты числишься дедом-основателем?

А.П.: Когда я кончил меломанствовать, я взял в руки гитару, сразу электрическую, мне было 19 лет тогда, что тут особенного? А когда человек к себе очень цинично относится и понимает, что играть толком не умеет... критерий обозначен, и я так рассчитал, что хуже меня уже быть не может, а раз так, то - если плохо, то все равно должно быть хорошо, потому что дальше некуда. А теперь мне ничего не нравится, так как очень много товарищей гораздо хуже меня.

Корр.: У меня есть запись московского концерта, который начинается с "Икры". Кстати, как правильно, - "Черная" или "Красная"?

А.П.: Да просто - "Икра". Икра бывает - красная, черная, форелевая и самая вкусная - щучья. Да, еще паюсная. Вот намазываешь все это на хлеб и - вперед.

Корр.: Слушай, это правда, что на том концерте в Москве ты кидался в зрителей какашками из банки?

А.П.: Нет, я кинулся банкой с кильками в вокалиста группы ДК, по-моему, Жариков фамилия, почти как у aктepa известного. Нас там водили-водили по коридорам, так страшно, выходишь со стороны как бы сцены - огромная изба, столы стоят буквой "П" и сидят люди, я такое только в кино видел, честно говоря. А потом дядька такой, в стройбатовской куртке с волосатой грудью - прыгал-прыгал, а я выпил-выпил, кровь молодая... я ему хотел что-то сказать, кричал-кричал, а он прыгал-прыгал, и чтобы человек обратил на меня внимание в конце концов, я кинул в него банкой с кильками, стояла там такая, открытая.

Корр.: Попал?

А.П.: Нет, ну куда, я кидаю, как девица в танк гранату. Но дело было в нем - он увернулся. Попал я прямо в барабан и мне сказали: "Пойди и убери".

Корр.: И что?

А.П.: Пошел и убрал. "Насрал - убери", меня этому еще в детстве учили. В школе, в лагерях всяких. Я до сих пор, когда выпью, из ресторана уношу с собой посуду.

Корр.: В том смысле, что стакан в карман и пошел?

А.П.: Да нет, собираю тарелки и несу к мойке. Тетеньки бывают очень растроганы. Все смеются, а мне не смешно. Ну, а там валялись эти кильки по всей избе, или как она должна называться? Столовая зала?

Корр.: Я не получал приглашений в столовые избы, поскольку не являюсь Андреем Пановым.

А.П.: Не Пановым, а Шульманом!

Корр.: Ах да, ты же Шульман! Хотел тебя спросить, ты по жизни как к женщинам относишься?

А.П.: Очень отрицательно. Но завишу от них, потому что гомосексуалистом по статистике можно стать только после 45-ти лет, если не стал раньше. Не люблю женщин и кошек. Да и котов тоже. И они меня не очень. Попадаются, правда, сумасшедшие. А вообще, любовь зла, полюбишь и козла. Дело-то семейное. Вот, кстати, делали мы программу с Мявой, она должна была называться "С особым цинизмом". Там все вещи посвящены наркомании, пьянству и разным смертям. Я как раз пошутил тогда с Мявой на эту тему, а получилось, что мы с ней на нее и накаркали. По поводу котов еще и Москвы. Считается, что зачинать ребенка лучше всего на собачьем месте, прямо на коврике. А хуже всего - рядом с кошкой, может вообще ничего не получиться. А я вот был зачат в Москве, поэтому меня в Москву тянет все время.

Корр.: А тебе Москва нравится?

А.П.: Обалденно. Мы вот с Лешей Рыбиным, которому тоже нравится Москва, сходимся в одном - что не любим Ленинград и ленинградцев. А Москва тем и нравится, что приезжаешь и понимаешь, что находишься в сердце России. И ничего там не хамят, это здесь хамят. Заходишь в транспорт и начинается, кто-нибудь кому-нибудь: "Вы говорите, как не ленинградец". И пошло-поехало: "Это кто не ленинградец? Я? Да я..." Такого жлобства я нигде не встречал.

Корр.: Ты всегда старался играть плохо. А как ты относишься к звуку?

А.П.: Ну, я не старался играть плохо.

Корр.: Но, по-моему, не старался и хорошо?

А.П.: Нет, я старался играть лучше и стараюсь сейчас - лучше, чем так называемые "андеграундные" команды. Естественно, я думаю о звуке, о новом звуке, потому что у нас публика - как были консерванты в Питере, так и остаются... А звук... Вот когда будет своя студия...

Корр.: Мне кажется, что это - по ведомству журавлей в небе...

А.П.: Ну, почему? У Шевчука же есть! И там будет свой оператор голимый; вот когда можно будет свое крутить самому, тогда можно будет говорить о звуке. А так - ты зависимый человек. Тем более, что вещи-то, как говаривал старикан Маккартни, летают в воздухе и тут уж как поймаешь, так и получится. Для каждой вещи нужен свой звук. Это мы с Андреем Черновым и постарались сделать в сборнике, который - ну, если... выйдет сейчас - сборник 79-94 гг. Там разные вещи, "Утренничек", например, записан по-новому. И еще один сборник готовится.

Корр.: На сцене у тебя со звуком не очень, мягко выражаясь.

А.П.: А на сцене я отдыхаю, а не работаю, чем, наверное, и отличаюсь от остальных. Это в жизни я работаю, прикидываюсь там... А на сцене полное отпускалово. И потом, на концерте очень многое зависит от людей, с которыми я играю. Одни люди - одно поведение и звук, другие - все другое.

Корр.: Как тебе работалось в группе 600 - проекте Михаила Дубова, где ты был певцом, а не руководителем?

А.П.: Миша, надо отметить, вообще мастер разных проектов. Он всегда делает их, но сам в них не удерживается, не знаю уж, плюс это или минус, но главное - активность. Проект 600 - то же самое, что и АУ, и люди там играли почти те же. Хотя у АУ плавающий состав и именно по причине консерватизма музыкантов. Одни упираются в одно, другие - в другое. Сочиняются разные вещи и, грубо говоря... Одни играют КЬЮЭ, другие ЧИЛИ ПЭПЕРС, третьи до сих пор торчат на ДИП ПЕРПЛ, восьмые - на БЛЭК САББАТ, и так всю жизнь. А вещи то, в конце концов - мои и хочется слышать такими, какими их слышу я. Вот последние три вещи, которые мы сделали с Димой "Осликом", мне больше всего понравились - они сделаны в "диско" или, скажем, в стиле "электропоп". И если есть возможность даже у таких безграмотных людей, как я, пробовать себя в разных вариантах, то, конечно, это надо делать.

Корр.: Считают, что у тебя в большинстве своем довольно злобные песни?

А.П.: Это, как сказала бы моя бабушка - "сытый голодного не разумеет". Злобных процентов тридцать, не более. Остальные очень добрые, пропаганда пьянства, вот и все.

Корр.: Я смотрю, ты хорошо к этому делу относишься?

А.П.: Есть два несчастья, которых я боюсь: это потерять голос, по определению и перестать пить. Я это дело очень люблю.

Корр.: У нас есть общий знакомый - Игорь "Панкер", он же "Монозуб" Гудков. Он рассказывает про тебя несколько знаменитых историй. Вот одна из них: как-то раз у него дома, где живет очень щепетильная бабушка, которая всем напоминает, что после туалета надо мыть руки, ты в этот самый туалет и пошел. Выйдя, в ответ на ласковое напоминание бабушки: "Андрюшенька, руки мыть вот здесь", ты хладнокровно ответил: "А я уже помыл". Насколько это правда?

А.П.: Это очень похоже на правду, потому что до твоего прихода всю ночь пил воду из унитаза. Вот представь, каково человеку, которого мучает похмелье, пить ночью воду из унитаза!

Корр.: А что, из унитаза вкуснее, чем из-под крана?

А.П.: Я тебе сделаю чай из этой воды - ты обалдеешь!...

Корр.: ...Не сомневаюсь...

А.П: Потому что в кране вода двоякой очистки - то есть и теплая идет и не теплая, а в унитазе - настоящий холодняк! И вода отличается! Вкуснее.

Корр.: А какова технология пития? Прямо головой туда и...

А.П.: Господи, ну какой ты! Спускаешь, подставляешь стакан... Если не лень, можно из бачка зачерпнуть...

Корр.: Да, это целая философия. А каковы твои философско-социальные взгляды в глобальном масштабе?

А.П.: Есть объективные взгляды и субъективные. Субъективно я - анархист, а объективно - тоталитарист, то есть таких, как я, я бы вешал на столбах, потому что такие, как я, развращают молодежь. Я - за сильное государство, но - субъективно, - повешенным быть не хочу. В качестве правителя мой идеал - Андропов. Потому что все зависит от территории. Такую огромную территорию, как у нас, другим способом, кроме тоталитарного, в порядке не удержать.

Корр.: Слушай, а почему ты так не любишь Гребенщикова?

А.П.: Потому что он насквозь фальшивый. Он ведет совершенно не в ту сторону.

Корр.: А есть та сторона и ты ее знаешь?

А.П.: Нет, так я никуда и не веду, кроме пивного ларька. Но направление можно ведь только указать. У любого пути есть развилка. Те люди, которые слушают Гробовщикова, даже не в Ленинграде в основном, они начинают пудрить себе мозги и становятся не теми, кем могли бы стать, вот я к чему. Его творчество - это чистой воды ханжество. Его же формулировка - "пиши раз в день текст, тогда раз в неделю что-нибудь получится". Одного этого достаточно.

Корр.: Ты хочешь сказать, что все поколение, которое выросло на его песнях, безжалостно обмануто?

А.П.: Да, это серьезный вопрос. Он соответствовал своему времени. Обманывает уж скорее Летов. А Гробовщиков - эстет, интеллектуал. Конечно, каждому хочется равняться по чему-то умному.

Корр.: И что же здесь плохого?

А.П.: Ничего. Нет, я ему очень благодарен, - не будь его и Майка, ты бы со мной сейчас не беседовал.

Корр.: А к Майку ты как?

А.П.: Очень хорошо, мы были с ним друзьями, собутыльниками довольно длительное время, тем более, что жили рядом. Но за три года до его смерти что-то случилось - он страшно разозлился на меня, перестал пускать к себе домой и всюду лажал. Может, я что-то по пьяни сотворил, не знаю. И теперь уж и не узнаю.

Корр.: Ну, а ты зачем сейчас всем этим занимаешься?

А.П.: Из любви к сцене, наверное. У меня сейчас даже нет преемника, человека, который занял бы мою нишу. Я умереть должен был к 25-ти годам. А после этого возраста я страхуюсь от любого случая. Я вот в сером хожу, потому что серый цвет самый маскировочный, раз - и нет никого. Вообще, то, что произошло все так - это совершеннейшая случайность. При моей лакейской натуре я мог бы быть слугой, продавцом, официантом. Шутом гороховым. То есть социальный герой из меня никакой.

Корр.: Однако, получился.

А.П.: Да, и я очень от этого страдаю. Повторяю, это - совершеннейшая случайность, и мне приходится нести все это фуфло.

© Алек Зандер RockFuzz #24, август, 1995

Андрей Панов: Когда сочиняешь музыку, в голове должен стучать барабан…

Виктор ЦОЙ. Стихи, документы, воспоминания. — СПб: Изд-во "Новый Геликон", 1991. Серия "Звезды рок-н-ролла", вып. 1.

У меня был сосед выше этажом. Сейчас уже переехал. С детства в одном доме жили. Однажды он сказал, что у него одноклассник или друг учится в Серовке. И у них группа хорошая, три человека — ПАЛАТА № 6. Тоже как бы въехали в панк-рок и все такое… Все очень здорово — типа дурака валяют. Я, говорит, к тебе их приведу.

А я как раз в это время свалил из театрального, ни черта не делал. Сидел дома, играл на гитаре, группу подыскивал. Сам до этого полгода как за гитару взялся. Аппаратуру купил, меломанство забросил.

А все началось с Монозуба. Он мне рассказал, что такое советский рок. Позже он стал Панкер, а в наших кругах это был Монозуб. Он мне позвонил и сказал, что у нас есть тоже советские группы, подпольный рок, поют на русском. Рассказал про них. А с Монозубом я познакомился, когда Юфа его привел устраиваться на работу. Я тогда был работником торговли по радио и телеаппаратуре, поскольку меломан. Монозуб тоже хотел попасть. Ну, как-то завелось знакомство, и один раз ночью по телефону он говорит, что есть такие группы, такие хорошие штуки пишут. "Ты ведь стихи пишешь?" — спрашивает. Я тогда тоже писал что-то. Думал, что это стихи. "А играть умеешь?" — "Нет", — говорю. — "Ты, — говорит, — учись". — "Как же, — говорю, — такие крутые там…" — "Ерунда! Это очень просто — группу сделать! Соберем ребят и начнем!"

А я как раз поступал в институт, и тут на мои плечи падают полторы тысячи деревянными — от папы. Мой папа свалил из страны законным путем в семьдесят третьем. И по их правилам, если ребенок учится, бухгалтерия оплачивает обучение. Финансирует его образование, значит. Конечно, я сразу купил всякого — барабаны там, три-четыре гитары… Все на это ухнул, короче. Взялся сразу за гитару и настолько заразился, что поехал и поехал. Каждый день с утра до ночи. Сейчас фиг так сделаю.Но я отвлекся вроде…

Короче, они пришли — Максим Пашков, Цой и барабанщик. Не помню, как его звали. Хороший барабанщик, кстати. Оригинал. Жаль, что не пошел по этой стезе впоследствии. Ну, Максим — очень активный человек, больше всех разговаривал. Потом поступил в театральный. А Цой придет и сидит в углу.

Сколько-то времени мы прожили одной семьей, потому что все были бездельники. Цоя и других из Серовки выгнали именно по той причине, что они там стали ходить в булавках, а Серовка всегда была рассадником пацифизма. Анашой воняло на всех этажах. Не знаю, как сейчас. Ну, учителя и педагоги поняли, что это такое, — кто-то подстригся, кто-то булавку нацепил. За то и выгнали. И песни не те пели. В Серовке две группы было — одна ГОЛУБЫЕ МОНСТРЫ, а другая — ПАЛАТА № 6. Максим сам в Серовке не учился, а приходил туда играть.

Как-то так получилось, что мы с Цоем стали главные бездельники. И жили рядом, у парка Победы. Там, где сейчас его родители живут. Пока Максим не поступил в институт, мы встречались каждый день. Тем более, что у меня дома стояла аппаратура. Я тогда еще занимался пластинками, постоянно были деньги с этого. Выпивка была дешевая. Вите родители всегда давали рубль в день. Сначала мы спрашивали, когда скидывались, — у кого сколько, а потом перестали спрашивать. "Давай твой рубль!" — говорим. Все знали, что у него рубль.

Собирались у меня, значит. Пили, гуляли, дурака валяли. У меня тогда стояло, наверное, полкиловатта. В основном, играли они, а не я. Ну, соседи бегают… А что толку бегать? Барабанные установки разные. Пели песни Максима, Цой в некоторых вещах был аранжировщиком. Про это Максим лучше может рассказать. Цой был басистом, ничего не писал тогда. Поскольку Максим относился к нему несколько иронически, что ли, Цой был всегда очень зажатый. Комплексанутый, даже так скажу. Когда же мы остались с ним два бездельника, я чуть ли не каждый день стал приезжать к нему по утрам. У него любимое занятие было — снимать с пленки. Или читать. С ушами все в порядке, снимает, как рентген. ДЖЕННИФЕР РАШ снял, что удивительно! Там маразматические аккорды, очень сложно… Сидит с гитарой, а ноги всегда выше головы. Балетная привычка. У меня родители балетные, я знаю. Когда у меня еще забор был — он придет, сядет и ноги на забор. Вытянуты прямо, и лучше, чтобы выше головы.

Значит, приезжал я, и мы завтракали. Мне очень нравилась кухня его папы. Там один день готовила мама, а другой день готовил папа. И оставляли завтрак на столе. Мне всегда очень нравилось, когда вообще есть завтрак! Папа готовил с какими-то заморочками непонятными. Корейскими, наверное.

Вообще, семья у Цоя — это очень классно! Его семья до сих пор является для меня загадкой. Отец по-русски довольно плохо говорит, а у матери волосы золотые и вот такая коса! Настолько разные люди, непонятно вообще, как они вместе живут.

Каждую субботу и воскресенье отец собирался с друзьями в большой комнате, мать им все носила. Шикарно накрывался стол, море водки, политические беседы… А Цой жил в проходной комнате, вот они через нас и ходили. Одни мужчины собирались,вообще без женщин, солидол такой — пьют-гуляют, отдыхают. Цой немножко посмеивался над своим папой, хотя сам признавал, что первые аккорды на гитаре ему показал отец.

Был такой хороший случай. Родители уехали на юг, оставили Цою девяносто рублей из расчета треха в день. А у Цоя была мечта, как и у всех, — двенадцатиструнная гитара. Он побежал и тут же ее купил. 87 рублей она стоила. А на сдачу, поскольку голодный, у парка Победы купил беляшей по шестнадцать копеек. И, значит, натощак их навернул. Он очень долго потом это вспоминал. Говорит, лежал зеленый, один в квартире, блевал, умирал. До туалета было не дойти. Лежал несколько дней. С тех пор беляшей не ел.

А еще у него были бабушка и тетя. Я их видел разок. Бабушка и тетя работали в столовой. Обе они по матушкиной линии. Они жили в дальней комнате. Пили они только портвейн, водку не пили.Цой рассказывал, что они на Новый год купили 15 бутылок портвейна и выпили. Один раз я сам заглянул к ним в комнату, а там портвейном весь пол уставлен — и сидят бабушка и тетя. Во люди! Я опять отвлекся. Значит, Цой сидел у себя, аранжировал максимовские песни. Максима тяжело аранжировать, потому что он сам себя аранжирует. В аранжировке — это вообще бог! И в музыкальном плане, наверное, это самый лучший музыкант, которого я в жизни встречал. У меня тогда только намечался первый состав, а сам я в семьдесят девятом первый раз взял гитару в руки. И через полгода уже гастролировал. Конечно, я у Цоя много спрашивал типа аккорды, не аккорды… Как это сделать, как взять… У Максима с Витей группа была в техническом плане очень сильная. У нас сейчас таких нет. Ни в рок-клубе, нигде. Потому что люди занимались музыкой, а не то что там — в рок играли. Когда записывались у меня, мы играли вместе. Иногда на выступлениях вместе играли, как в Москве, у Троицкого, я потом расскажу.

У Цоя, кстати, были хорошие склонности к пародированию. Он неплохо пародировал советских исполнителей — жесты, манеры… Особенно он любил Боярского. И Брюса Ли, но это уже потом. А с Боярским было заметно очень. Он ходил в театры, знал весь его репертуар, все его песни. Ему очень нравилась его прическа, его черный бонлон, его стиль. Цой говорил: "Это мой цвет, это мой стиль". И действительно, знал и исполнял репертуар Боярского очень неплохо. Впрочем, у такого человека нетрудно спеть все, что угодно, так что ничего удивительного.

Очевидно, что человек, который жутко много читал и жутко много снимал, должен был и сам начать писать.

Но у него комплекс был, я говорил. И вот однажды, когда мы толпой писались у меня, мы на него насели. С Антоном, с Ослом. Он сейчас уехал… Что тебе, мол, стоит стихи написать, музыку сочинить… Цой все кривлялся, а мы выпили и наседали, наседали… Мы тогда любили сухое вино в духовке разогревать. Покупали много сухого и разогревали в духовке. Зачем — не помню. Якобы градусы добавляются. Причем половина бутылок лопалась, потому что за базаром забывали, что оно там в духовке греется…

Значит, насели на него и выдавили что-то. Он вышел в коридор и с натуги чего-то написал, помню даже была там фраза о металлоконструкциях. Наша была накачка, панковская. Типа — все панки, все против… Мы посмотрели — действительно неплохо написал. В первый раз. А потом прорвало. Очевидно, если человек с малого возраста читает, аранжирует, — должно было прорваться. Достоевского всего прочитал, классику… Я в то время уже был не чтец, завязал с этим лет в семнадцать или восемнадцать. Сейчас лишь постепенно становлюсь чтецом, но читаю почему-то техническую литературу. Художественную неинтересно.

А Витя больше читал классику, точно могу сказать. После того случая его прорвало, как-то раз приходит, играет новую -она есть в первом альбоме: "Мои друзья всегда идут по жизни маршем…". Это его, если не вторая, то третья песня вообще. А ее довольно тяжело сделать, настолько все музыкально накручено. Помню, он говорил: мне, мол,нравится, что мы все у тебя встаем и с похмелья идем к пивному ларьку, даже зубы не чистивши. Не знаю, в чем здесь романтика, но очень многие так говорят. Потом еще песню сочинил, потом еще. Хорошие вещи. Они нигде не записаны. Мне нравилось, я ему подыгрывал. Потом Цой просто стал репетировать с моим ВИА. Мы записали пластинку по наколке Майка. Называется "Дураки и гастроли". Она у Троицкого есть. То есть не пластинка, а альбом группы АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ. Там и Майк играл, и Витя играл, почему-то Майк это отрицает. Там и Рыба играл. Перечислил всех. Песни все были мои, только одна была — Майка. И одна — Рыбы…

И также с великой наколки Майка поехали мы в Москву. К Троицкому. Майк до этого уже был там с Гребенщиковым и еще с кем-то. Якобы как панк. И мы зимой семьдесят девятого, по-моему, поехали туда большой толпой давать концерты. Там Витя еще спел свою не очень удачную вещь "Вася любит диско, диско и сосиски". Ну тогда все очень сильно были против диско. Хорошая музыка, как мне сейчас кажется. А мы там проканали с переделанной вещью Макаревича "…И первыми отправились ко дну". Ну а Москва — город маленький, сразу все узнали, схватились за это: новые люди, новая музыка! И мы дали еще концерт в чьей-то квартире, а потом в каком-то маленьком клубе. В общем, когда вернулись, оказалось, что и до Питера разговоры дошли.

А потом нас пригласили в ресторан "Бриг" на тридцатилетие Тропилло. АУ все пришло, и с нами, естественно, Витя, поскольку мы все время вместе болтались. И, как сейчас мне кажется, была тогда у Гребенщикова мысля АУ ну, что ли, пригреть — все-таки новые люди, молва такая… А поскольку я вел себя там отвратительно, о чем очень жалею, и на всю катушку дурака валял, то он, видимо, поостерегся. Мы там поиграли, а потом Витя спел какие-то свои темы. У него к этому времени накопилось вещей пять. И Гребенщиков, очевидно, понял — вот кого надо брать. И правильно, кстати, понял. И с тех пор Витя приходил ко мне все меньше и меньше, говорил, что все время у БГ находится. И потом, когда уже у него был первый концерт в рок-клубе, я к нему даже после не подошел, потому что Вите это уже было не надо и, я думаю, даже претило его понятию. Я это без обиды говорю. Просто он прошел этот период — и идиотства, и информационной накачки. У него уже был другой круг знакомых. Я сам прекрасно понимал обстановку, что я, в принципе, уже не нужен, там трамплин гораздо выше. Но это было потом. А вообще, пока Витя не стал большим человеком, он был, в общем-то, очень смешной парень.

Тогда мы все находились под влиянием Юфы. Никакие панки здесь вообще ни при чем — никакие Роттоны, никакие ПИСТОЛЗЫ. Все это Юфины телеги. Юфа был и стался главным идеологом, а я — типа игрушки для битья. Он такой законспирированный, как Ленин. Всегда появится в последний момент… Вообще, это очень заразительный человек. Он может своим психозом заразить кого угодно. Все эти некрореализмы и прочее. Человек из заграницы не выезжает, ему дали студию на "Ленфильме", ссуду и все дела. Сейчас снимает полнометражный фильм. Все эти чепцы, очечки, все эти параллельные кины…

Когда мы начали идиотничать, еще не было никаких панков. Один раз позвонил Юфа вечером. Говорит: "Ты знаешь, на Западе появилась группа каких-то кретинов типа нас. Называется СЕКС ПИСТОЛЗ. Сейчас передали одну вещь по "Голосу Америки". Юфа всегда слушает "голоса". Ну, я говорю: "Как музыка?" — "Типа СЛЭЙДА, — говорит, — только хуже раз в пять". Я говорю: "Ладно. Чего там внимание обращать?" И повесил трубку.

А потом стали появляться разные плакаты, показали их по телевизору, и мы сразу завелись. Идиотничаем. То в трусах зимой по улице, то обвешиваемся разными паяльниками-фигальниками, надеваем одежду не по размеру… Разные глупости. А как-то показали, что они еще и булавками обвешиваются. Нам понравилось. Мы, типа, тоже меломаны, давай булавки…Я помню: для полного идиотства кто-то надел галифе, а у меня были такие здоровые клеши — финские, вельветовые. Я взял их и ушил внизу очень красиво. Ходил по улицам, и все смеялись. А через три года смотрю — все в таких ходят, стало модно.

На улицах нас сначала никто не трогал. По той причине, что про панков не знали. Ну, идиоты и идиоты. Идиотами и были. И остались, собственно. А когда начались панки-фиганки, тогда начались дурацкие гонения. А за что? И так — кретины, и так — кретины. Какая разница? Слухи по городу ползут очень быстро. Узнали про нас, приглашать стали. Антон был мастер на эти дела, у него всегда знакомые приличные были. Многие хотели на новоиспеченных панков поглядеть. Спрашивают его:
— "Ты панк?"
— "А? Да."
— "Приходи".
— "А я с другом."
— "Ну, заходи с другом."
— "И выпить есть?"
— "Все есть!"

Звоним в дверь, а сами все обвешиваемся тут же, красимся. Помада-фигада… Нам открывают.
-"Это я с другом пришел".
— "Проходите". — И один за другим входят человек семь. Ну, и начинается — раздевание там, купание голыми…

Витя всегда был молчаливый такой. Отпустит шутку и сидит. Он меньше других красился. Может, только губы, не помню. Куда-нибудь булавки повесит — и все. На серые джинсы свои. У него были такие дудки. Он всегда любил дудки. И вот в гостях одна идиотка спросила: "Угадайте, сколько мне лет?" Ну, естественно, я сказал, как полагается, — лет тридцать пять. Кто-то сказал — семьдесят, кто-то — десять. А Витя такой скромный сидит, молчит. У него манера, кстати, была сидеть на корточках в углу. Либо в кресле, положив ноги на стол. Чтобы ноги всегда были сверху. Она говорит: "Вот единственный нормальный мальчик. Скажи, сколько мне лет?" Такая пауза… Витя сидит. Шестьсот. После чего все пошли мыться голыми в ванну. Это у нас было как пословица. "Шестьсот". Можно вогнать куда угодно. Чтобы много не говорить, можно сказать "шестьсот". На любой лад.

У нас была подруга из Серовки, у нее квартира на Пяти Углах, мама жила в деревне. Мы у нее часто собирались. Конечно, спали все вповалку, голыми… Это тогда среди нас было модно: никаких женщин, никаких комплексов. Женщин называли "жабами". Между прочим, от Юфы пошли такие выражения, как "жаболюб", "жабоугодник". То есть женщины просто отрицались. А в той квартире у Пяти Углов, между прочим, было полно клопов, от которых некуда было деться. И еще там был рояль. Вот однажды, когда все раскладывались спать, я улегся где-то на полу. А Витя прикинул и говорит: "Я буду спать на рояле. Он полированный, скользкий. Клопы станут взбираться и соскользнут". Улегся он на рояле. Минут через пятнадцать, когда уже все заснули, вдруг его голос: — "Андрей! Меня куснули!" Очень смешно было: темно, все спят, и вдруг он таким обиженным тоном…

А женщины нам тогда почему-то были ни к чему. Поэтому, когда у Цоя потом появилась восьмиклассница, он просто не знал, что с ней делать. В недоумении был. Может, говорил, люблю, может, нет, но гуляю. Ему самому тогда восемнадцать было. Он еще в театральный поступал, на кукольное отделение. Ему очень это дело нравилось. Но не поступил и пошел в краснодеревщики, в ПТУ.

А дальше он начал круто подниматься, я уже не нужен был. Но все равно из всего советского рока он мой самый любимый музыкант. Я не был на его концертах, я вообще на концертах бываю только на своих, потому что нельзя не бывать. Очень хреново отношусь к року. Неинтересно на дураков-то смотреть. Мне самого себя хватает. Какой рок, в задницу? Занятие для дебилов. Поукал, поакал — я музыкант! Спеть "В лесу родилась елочка" правильно не может. А Цой дрочил команду классно. Одну вещь не знаю сколько раз: "Стоп, сначала. Стоп, сначала…" Он не очень здорово мог управлять голосом, а в отношении слуха там идеально. У него, кстати, правильная была фраза: "Когда сочиняешь музыку, в голове всегда должен стучать барабан".

Я еще некоторое время звонил ему, но… Один раз, правда, он сам позвонил, когда у него сын родился. Хотел пригласить на день рождения. Но я, естественно, был пьян, зачем-то ему нахамил и бросил трубку. Вот и все. Один раз мы встретились в рок-клубе. Как говорил Зиновий Гердт в фильме "Соломенная шляпка":
— "Вы еще когда-нибудь виделись с вашей женой?"
— "Да."
— "Ну и что же?"
— "Мы раскланялись."
Так и мы с Цоем — даже не поговорили, вынужденно поздоровались и все…

Артемий Троицкий: Отвергая соблазны…

Лет десять назад в Ленинграде появились панки. Было их немного, десятка три, но энергии и шума хватило, чтобы «колыбель революции» содрогнулась. Одеты они были вызывающе, вели себя непристойно, дрались и скандалили, пели про неаппетитное (панк-рок!): про помойки, дохлых гадов и про то, что «в злобе приятненько жить». Клички имели соответствующие: Пиночет, Свинья, Осел. Самым загадочным персонажем в тусовке был Цой (как стало ясно в последствии, это не кличка) — молчаливый, отчужденный, исполненный чувства собственного достоинства, одетый в черное.

Он играл на ритм-гитаре и где-то в канун 1981 года сочинил свою первую песню «Мои друзья всегда идут по жизни маршем…» (могу продолжить: «и остановки только у пивных ларьков»).

С тех пор Цой написал еще порядка сотни песен, стал одним из самых известных и почитаемых людей советского рока, а в остальном изменился мало. Кого-то сломал быт, кого-то испортила слава, третьих соблазнили деньги… Что до Цоя, то он ничем не запятнал своего строгого черного «прикида». Музыка «Кино» с годами крепчала, стилистически оставаясь в том же русле. «Последний герой», «Сюжет для новой песни», «Электричка» и многие другие вещи, написанные 7-8 лет назад, были бы к месту и в последнем альбоме.

Откуда же взялась эта метафизическая непоколебимость Цоя? «Восточное» происхождение? «Панковская» закалка? Мне кажется, дело в другом. Если я правильно понимаю натуру Цоя, то могу сказать, что перед нами редкий тип прирожденного героя. Это человек, идущий по жизни не то чтобы победительно, но с полным ощущением себя персонажем приключенческого романа или кинобоевика. Он одинок, независим, благороден, причем это не поза, а норма жизни! Соответственно все жизненные блага, соблазны, конъюнктуру и т.п. он воспринимает спокойно и с легким презрением, как и подобает настоящему ковбою…

Как-то мы с Цоем говорили о литературных и прочих кумирах, и я упомянул своего любимейшего Дон Кихота. «Нет, это не мой персонаж, — сказал Цой, — он не сконцентрирован, он слаб». Его персонаж — Брюс Ли, великий мастер кун-фу, неожиданно вставший в один ряд с легендами мирового кино. Он не был актером, играл в фильмах самого себя, живя там своей жизнью и делая свое дело. Брюс Ли участвовал в сугубо безыскусных боевиках и не блестал артистизмом, но сама магия его присутствия по своей силе не уступала великолепному воздействию Орсона Уэллса и Марлона Брандо.

Цой тоже не актер. Я не припомню эпизода ни в «Ассе», ни в «Игле», который заставил бы меня подумать: «Нет, настоящий Цой в жизни так бы не поступил—» Да, с даром перевоплощения дела у него обстоят неважно. В компании Лебедева, Смоктуновского и Калягина ему делать нечего. Он «зацепил» публику чем-то другим. Может, именно тем, что в нем нет ни капли суеты или наигрыша, а есть надежность, спокойствие и честность. Неудивительно, что в наши склонные к истерике времена многие видят в нем если не спасителя, то, во всяком случае, настоящего героя. Слава Богу, что Цой бесконечно далек от политики.

Вообще говоря, неистребимая театральность наших киноактеров давно и сильно утомила. По сравнению с естественной западной (особенно американской) манерой виртуозность наших лицедеев воспринимается как старательное кривлянье. Может быть, стоит подумать о феномене Цоя с этой точки зрения?

«Советский экран», №8/1990.
Виктор Цой: стихи, документы, воспоминания (1991).

АУ в «Горе»

10 ноября (1994), в День милиции, в клубе «Гора» состоялся концерт группы АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, по-модному анонсированный как последнее выступление банды Свина в данном составе, что объясняется отъездом бас-гитариста АУ Михаила Дубова на продолжительные зарубежные гастроли в составе MEANTRAITORS, и, в общем, ставит под угрозу концертную деятельность старейшего панк-коллектива нашего города в ближайшее время. Впрочем, это время как бы и покажет.

А 10-го числа, в среду, на Лиговском проспекте, как и было обещано, Свин явился перед весьма разношерстной аудиторией эдаким аристократом жанра, стриженным под призывника, облаченным в красный свитер и шарфик, с печалью во взоре и на удивление трезвым. Обычная программа, убедительно прозвучавшая на этот раз во славу правоохранительных органов, была, по нынешним временам, не шибко убойной (бывает и круче), но все же была не лишена зрелищности и вызывала ответную реакцию в зале. Всему этому способствовали хороший звук и небольшие размеры клубной сцены, позволявшие как следует рассмотреть и послушать АУ. Свин был дисциплинирован, все обошлось без обычных эксцессов. Песни исполнялись, можно сказать, с душой, хотя порой и несколько инертно, в течение примерно часа, после чего УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ уступили свое место группе СС-XX.

Во время их выступления заметно повеселевший Андрей то и дело возникал в зале и в баре клуба, отдавая должное как духовной, так и телесной пище, дружелюбно вступая в контакт со своей публикой.

А вообще, АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, после серии клубных дуракаваляний, провели, вероятно, свой лучший концерт в этом сезоне. Приятно, что, несмотря на обычные обломы и неудачи, группа мало того, что существует, но и вызывает интерес у аудитории. Видимо, сказывается старинная закалка.

Александр ПОЛИЩУК
ROCK-FUZZ, № 18, январь 1995 г.

Борис Гребенщиков: Мы были, как пилоты в соседних истребителях…

Виктор ЦОЙ. Звезда по имени Солнце: Стихи, песни, воспоминания. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001.
Воспоминания о Цое, фрагмент.

… Ну, а возвращаясь к началу, надо сказать, что я не помню, точно ли в электричке была первая встреча [с Цоем], поскольку была еще встреча на каком-то тропилловском личном юбилее, куда он позвал всех, кого знал, и был там и АКВАРИУМ, и кто-то еще, и АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, у которых Витька в тот вечер играл на басу. Причем делал он это, выражая свою крайнюю нелюбовь к этой музыке. Он будто говорил: я в общем-то, к ним не принадлежу, я тут абсолютно случайно. Наверно, ситуация была такая, что играть душа требует, но то ли не с кем, то ли что-то еще. В общем, насколько я помню, это был первый и последний раз, когда он играл с АУ.