ANDREA CHENIER – La Scala – 08.01.1955 – Callas, Protti - Votto
Я возвращался из Нью-Йорка, где с большим успехом исполнял "Отелло" совместно с Тебальди, "Кармен" с Райз Стивене и "Шенье" с Зинкой Милановой, после чего выступил на веронской Арене. "Ла Скала" нас с Каллас ожидала "Норма", ее боевой конь. Дирижировать должен был мой старинный друг Вотто. Я ехал в
"Ла Скала" ненадолго, так как месяц спустя мне предстояло выступить в венской "Штаатсопер" с "Кармен", затем отправиться в долгие гастроли по Франции с "Тоской", "Отепло", "Девушкой с Запада", "Самсоном и Далилой", после чего уехать в Рио-де-Жанейро и Чикаго и, наконец, возвратиться в Нью-Йорк.
Переступив порог "Ла Скала", я мгновенно почувствовал: позиции Марии Каллас стали настолько прочными, что любой партнер был заранее обречен на положение вассала, Эти последние два года стали для Марии периодом подлинного подъема и крупнейшего триумфа. Все как миленькие терпели ее выходки и всячески потакали ее капризам. Дело было совершенно понятным, но я решил не поднимать шум и притвориться, что не замечаю, как накануне только ее одну фотографировали в премьерных одеяниях; пропустил мимо ушей и ее жалобы на акустику театра.
Все это выглядело достаточно смешно. Я услышал, как один из руководителей театра на ходу бросил вполголоса: "Вот тебе раз! Она, видите ли, только сейчас обнаружила, что в зале мало акустики". Скорее всего, Мария находила мой голос слишком звучным и пыталась довести это до меня косвенным путем. Как бы то ни было, ей удалось добиться, чтобы сцену вынесли вперед на несколько метров.
Ясно, что открытие сезона должно было совпасть с триумфом "божественной". Однако и у меня имелось имя и целая карьера зa плечами, а также оказавшаяся под угрозой репутация. Кроме того, я был тут не последним. Пришлось поговорить с директором театра Гирингелли и потребовать, чтобы тот отдал конкретные распоряжения относительно цветов. Я не хотел, чтобы их бросали на сцену из зала, и сказал: "Предупреждаю. Как только мне станет известно, что для Каллас заранее готовят цветы и раздают их нужным людям из публики, я немедленно организую то же самое для себя. Судите сами, как будет выглядеть серьезный театр "Ла Скала", если его сцена станет филиалом кладбища Музокко".
Гирингелли заверил, что все будет как подобает. И действительно, спектакль прошел без сучка и задоринки. Мария насладилась своим триумфом, я тоже, однако иллюзия равенства просуществовала всего лишь одну ночь. На следующее утро в газете "Эпока" появилась обширная статья с множеством фотографий, посвященная нашему спектаклю. Марию Каллас по заслугам превозносили, но в тексте говорилось, что под управлением маэстро Антонио Вотто она "вместе с группой прочих солистов" блистательной звездой явилась в "Норме". Разумеется, это была откровенно состряпанная еще до спектакля статейка, но я не мог потерпеть, чтобы со страниц крупнейшей национальной газеты меня публично называли "прочим солистом". И пришел в неслыханную ярость. Я жил на улице Анелли, и редакция "Эпоки" находилась прямо за моим домом на улице Бьянка ди Савойя. Я потребовал разговора с директором Энцо Бьяджи. Тот, выслушав мои доводы, согласился, что мне нанесен моральный ущерб, и постарался исправить положение. В следующем же номере опубликовали мой крупный фотоснимок в костюме Поллиона с подписью: "Триумфатор".
Но столкновение с Марией оказалось всего лишь отсроченным. Во время одного из дневных спектаклей я сидел, гримируясь, в своей артистической, когда ко мне заглянул Этторе Пармеджани, бывший тенор, возглавлявший в ту пору официальную клаку "Ла Скала". «Кое-кто, - сказал Пармеджани, — требует, чтобы я не поддерживал аплодисменты публики в твой адрес после арии "В храме Венеры со мною..."»
Я поразмыслил секунду. Либо крепко спаянный "клан" дал трещину, либо там опасались, что мой чрезмерный успех затмит и без того блистательное выступление Марии. Всего за несколько дней до этого критик "Коррьере делла сера" Франко Аббиати написал следующее: "На нашей памяти не было другого такого Поллиона, как Марио Дель Монако".
Разумеется, я любил Марию и восхищался ею, но и допустить, чтобы меня переплюнули, не мог. Когда доходишь до оперных вершин, такого рода подробности приобретают решающее значение для карьеры. Так же как и Мария Каллас, я находился на вершине, твердо намереваясь пребывать там и далее.
В тот же вечер между мною и Каллас произошел самый настоящий скандал. В третьем акте я заметил, что Мария стремится держать высокие ноты дольше, чем необходимо. Я понял, что борьба началась. Я ответил в том же духе, насколько мог. Мария не уступала. Она была великолепной Нормой, я - не менее великолепным Поллионом.