Историко-психологический аспект

Исполнительского искусства

Появление фигуры исполнителя в музыкальном искус­стве - процесс исторический, связанный с дифференциа­цией музыкального творчества. В Западной Европе это произошло под влиянием социальных и культурологи­ческих причин, и продолжался процесс дифференциации в течение нескольких столетий. Его истоки уходят своими корнями в XIV столетие, когда в Италии, а затем в других европейских странах начинается эпоха Ренессанса. До этого в лице музыканта одновременно сочетались и созда­тель музыкальной композиции, и исполнитель. Понятия авторства, закрепления музыкального текста тогда не было. Среди огромного числа культурологических причин, поло­живших начало появлению фигуры музыканта-исполните­ля, исследователь интерпретации в музыке Н. П. Корыха-лова указывает на: 1) усложнение нотации с конца XII века, 2) развитие многоголосия, 3) эволюцию светской инстру­ментальной музыки, любительского музицирования. Отме­тим также постепенное усиление авторской индивидуаль­ности и усложнение музыкального текста.

Ускорение данного процесса в конце XV века, благо­даря изобретению нотопечатания, стало важным этапом в закреплении авторского текста. А в 1530 году в трактате Листениуса указывается на исполнительство как на само­стоятельную практическую музыкальную деятельность.

Постепенно стали формироваться требования, предъявляемые к личности исполнителя, его профес­сиональным и психологическим возможностям. Важней-

шие из них связаны с соподчиненностью воли испол­нителя воле композитора, возможностью артиста проявить свою творческую индивидуальность. Встал воп­рос: каков статус деятельности музыканта-исполните­ля - только репродуцирующий или, возможно, и твор­ческий? И какова сущность творческой воли исполните­ля, что разрешается делать артисту?

В то время считалось, что творчество исполнителя обязательно связано с корректировкой музыкального тек­ста, привнесением в него своих интонационных и фактур­ных элементов, обычно связанных с показом технических возможностей. Да и каждый музыкант тогда владел искус­ством импровизации и мог совершенно свободно «обнов­лять» композицию. Появляются фрагменты музыкальной формы и даже жанры, в которых изначально предполага­лась музыкантская свобода. В XVII веке высокого разви­тия достигает искусство каденции в инструментальной и вокальной музыке. А прелюдия или фантазия в своей природе содержат импровизационную свободу.

Рубежный момент в решении этой проблемы прихо­дится на конец XVIII века: композиторы в то время наи­более активно стремятся упрочить свое право на текст и образ музыкального произведения. Бетховен первый выписал каденцию к своему Третьему фортепианному концерту. Россини подавал в суд на певцов, которые слишком вольно вводили каденции в оперные арии. За­пись музыкального теста становится все более детали­зированной, необыкновенно расширяется арсенал ис­полнительских ремарок. Однако на протяжении всего XIX века наблюдается ответная реакция и со стороны артистов. Ее выражением во многом стало появление и активное развитие транскрипций, парафраз и попурри. Каждый исполнитель, тем более крупный концертант, считал своим долгом выступать с собственными транс­крипциями и парафразами. Этот жанр позволял чужую

музыку представить по-своему, и тем самым доказать свои творческие возможности, проявить свою волю. Однако уже в середине XIX века начинает зарождаться новое понимание творческой воли и психологической свободы исполнителя, которое однажды выразили очень емким понятием - интерпретация, что значит понимание духа произведения, его толкование, трактовка. Кто ввел впервые этот термин, осталось в анналах истории, но до­подлинно известно, что на него обратили внимание в рецензии французские музыкальные писатели и жур­налисты братья Мари и Леон Эскюдье.

Между тем бурное развитие музыкальной культуры в XIX столетии все настоятельнее требовало закрепле­ния статуса исполнителя - музыканта, который посвятил бы свою деятельность исполнению чужих произведений. К этому времени накопился огромный пласт музыки, ко­торую хотелось играть и широко пропагандировать. Сами композиции стали протяженнее и сложнее по музыкаль­ному языку и по фактуре. Поэтому, чтобы писать музыку, надо было посвятить всего себя только композиторско­му творчеству, а чтобы играть ее на высоком уровне, надо было много заниматься на музыкальном инструменте, развивая необходимый технический уровень. Если это было оркестровое сочинение, то его уже нельзя было сыграть публично после одной репетиции. Поэтому не­случайно несравненный пианист, по признанию просве­щенной Европы «король фортепиано», Лист в расцвете артистической карьеры, в 37 лет оставил исполнительс­кую деятельность, чтобы сосредоточиться только на со­чинении музыки.

Что касается понимания интерпретации как основы творческой деятельности артиста, то эта проблема обо­стрялась на рубеже Х1Х-ХХ веков. Композиторский стиль диктовал свои требования к психологическому облику исполнителя. Многие композиторы считали, что задача

исполнителя заключается только в том, чтобы точно передать все детали, которые выписаны создателем музыки. В частности, такой точки зрения придерживал­ся И. Ф. Стравинский. Ее очень часто можно встретить и в наши дни. Порой интерпретация подменяется ком­позиторами понятием «выученность», «техника». Напри­мер, с термином «интерпретация» в корне не согласен Б. И. Тищенко: «Я не очень люблю слово "интерпрета­ция": оно само в себя включает арп'оп какое-то отклоне­ние от авторской воли. А это я не признаю абсолютно. Но вот Владимир Поляков играет мои Сонаты не так, как я, а мне нравится его исполнение больше моего. В чем тут секрет? Наверное, это более высокий уро­вень технического мастерства: он играет легче, чем я; мне нужно напрягаться, а он со всем справляется, не ду­мая. Это не интерпретация, а другой род исполнения. И если он меня убеждает, то я его принимаю с благо­дарностью и восторгом» [Овсянкина Г., 1999. С. 146].

Однако уже более ста лет назад можно было встре­тить и другое понимание вопроса, которое высказал А. Г. Рубинштейн: «Воспроизведение - это второе тво­рение. Обладающий этой способностью сумеет пред­ставить прекрасным сочинение посредственное, придав ему оттенок собственного изобретения, даже в творе­нии великого композитора он найдет эффекты, на кото­рые тот или забыл указать, или о которых не думал» [Корыхалова Н., 1978. С. 74]. При этом композитор одоб­ряет привнесение артистом своего настроения, отлич­ного от его, авторского представления (как высказался К. Дебюсси по поводу исполнения своего струнного Квартета). Но именно настроения, а не вмешательства в нотный текст. Именно такое понимание интерпрета­ции было характерно для Б. А. Чайковского: «Я ценю интерпретаторов- и верных "букве" композитора, и при­внесших свое понимание, сопереживание. Приведу при-

мер: Нейгауз и Софроницкий, исполняя Шумана, были оба верны авторскому тексту, но насколько по-разному звучал Шуман и у Нейгауза, и у Софроницкого» [Овсян-кинаГ., 1996. С. 19].

Проблема психологической свободы, проявления личной воли, взаимозависимости ее с замыслом компо­зитора постоянно волновала и исполнителей. В психоло­гии исполнительского творчества наметилось две проти­воположные тенденции, которые остались актуальными и сегодня: либо первичности авторской воли при испол­нении, либо приоритета исполнительской фантазии. Постепенно музыкальная практика в лице выдающих­ся музыкантов конца XIX - первой половины XX веков (А. Г. и Н. Г. Рубинштейнов, П. Казальса, М. Лонг, А. Кор-то и др.) выработала психологически оправданное отно­шение к авторскому тексту, в большей или меньшей сте­пени сочетающее обе тенденции. Ценный вклад внесла русская исполнительская школа дореволюционного и советского периодов: А. Н. Есипова, Л. В. Николаев, К. Н. Игумнов, Г. Г. Нейгауз, Л. Н. Оборин, Д. И. Ойстрах, Д. Б. Шафран и др. В отечественной исполнительской школе сложилась традиция бережного отношения к ав­торскому тексту, к творческой воле композитора. Практи­ка подтверждает, что проблема психологической свобо­ды исполнителя остается актуальной и по сей день.

Лекция 2 Психологические проблемы интерпретации

Исследователи, в частности Т. В. Чередниченко, от­мечают, что между исполнительским искусством и имп­ровизацией есть связь, так как и то, и другое основано на памяти. Но исполнение (как по нотам, так и наизусть) предполагает обязательно верность авторскому тек­сту, а импровизация свободно варьирует заранее вы-

ученными элементами. Тем не менее, и в искусстве музыканта-исполнителя (особенно, если мы говорим о деятельности крупного музыканта) тоже есть творчес­кая свобода, без которой оно было бы просто звуковым репродуцированием нотных знаков. Но эта свобода не пред­полагает нарушение авторского нотного текста. А ведь именно оно долгое время подразумевалось под поняти­ем «исполнительская свобода»; музыкант любого ранга считал своим долгом изменить ту или иную текстовую деталь даже в классических произведениях, о чем крас­норечиво свидетельствует редактирование в XIX веке.

Впоследствии было осознано, что свобода испол­нителя проявляется в своем понимании образа произ­ведения, в неповторимо-индивидуальном воплощении его настроения, состояния, что выражается в мириадах исполнительских нюансов, не поддающихся точной нот­ной фиксации, а часто и не отражаемой в звукозаписи. Этот образ нужно музыканту-исполнителю услышать внутренним слухом на основе изучения всей структуры нотного текста, истории создания сочинения, прослуши­вания других исполнительских образцов, понимания произведения, длительного в него вживания. Очень ча­сто в этом процессе помогает интуитивное озарение. Именно интерпретация поднимает исполнительскую деятельность на творческий уровень. Ведь даже самая подробная запись, в том числе изобилующая исполни­тельскими ремарками, относительна. И все это надо воспроизвести и одухотворить.

Интерпретация - новое качество исполнительского искусства. В ней важна роль психологической установ­ки на соблюдение деталей авторского текста и соб­ственного отношения к ним. При интерпретации музы­кального произведения необходима иная сила творчес­кого воображения, нежели только при репродуцировании, так как надо не только понять музыкальное произведе-

ние, но и представить его на новом уровне. Так возни­кают два типа интерпретации: объективной,когда воля автора является доминирующей, и субъективной,если для исполнителя приоритетными становятся его соб­ственные мысли и чувствования. Проблема объектив­ной и субъективной интерпретации возникла из-за поляр­но противоположных психологических установок, в чем несомненна роль, во-первых, интеллектуально-эмоци­онального склада исполнителя, во-вторых, психологи­ческого климата, специфики и уровня развития культу­ры, носителем которой он является. Для отечественной исполнительской школы, в первую очередь, был харак­терен объективный тип интерпретации. Его расцвет при­ходится на 1920-е- 1980-е годы. Однако практика пока­зывает, что и при объективном, и при субъективном ин­терпретационных подходах возможно выдвижение выдающихся музыкантов-исполнителей. Все дело в та­ланте, который, по словам А Пуанкаре, есть: «...способ­ность к точному выбору». И при субъективной интер­претации доминирование личностных взглядов должно исходить из сути сочинения. Тогда это исполнение убеж­дает и потрясает, как потрясали исполнительские трак­товки В. Горовца или П. Казальса.

В процессе интерпретации воссоздается то, что было задумано композитором, но с привнесением сво­его личного отношения. Без него невозможна интерпре­тация, в том числе и при объективном подходе. Интер­претация предполагает сочетание и личной творческой свободы исполнителя, и пиетета перед композитором, перед его замыслом, который он зафиксировал в виде письменных знаков.

Образуется двойной диалог: исполнителя и компо­зитора, исполнителя и слушателя. Эти диалоги могут быть разной степени напряженности, могут быть обраще-

ны, прежде всего, к га1ю или к етойо. Особенно психоло­гически напряженным бывает диалог с композитором в тех случаях, когда исполняется произведение совре­менника (тем более, если автор присутствует в зале) или когда исполняется произведение очень популярное. Аналогичные психологические нагрузки накладывает и диалог с различной аудиторией. К тому же двойной диалог требует от артиста двойного психического кон­такта в одновременности.

При интерпретации важна роль ассоциаций: жизнен­ных и музыкальных. Характерный пример можно при­вести из творческой жизни талантливого русского пиа­ниста К. Н. Игумнова. Как известно, он был величай­шим интерпретатором цикла Чайковского «Времена года», в котором непревзойденной образной убедитель­ностью отличалась «Осенняя песня» (сохранившаяся раритетная звукозапись достаточно красноречиво под­тверждает это). К. Н. Игумнов отмечал, как он настро­ился на нужную эмоциональную волну, когда «вживал­ся» в эту миниатюру, вспоминая садик около отчиго до­мика в пору его осеннего отцветания [Игумнов К., 1974]. Он подразделял ассоциации музыканта-исполнителя на три вида: 1) построение определенной смысловой концеп­ции, поиски идеи, 2) стремление артиста вызвать у себя те настроения, которые, по его мнению, выражены в му­зыке, 3) зрительные, пейзажные представления. Игум­нов считал, что на артиста очень влияют внемузыкаль-ные впечатления: природа, живопись и т. д.

Ассоциативные связи возникают и при концертном исполнении. Но, по словам Игумнова, исполнительс­кий план, исходная точка должна обдумываться зара­нее, а на эстраде надо слушать себя, следить за логи­кой, а не «переживать». Образные аналогии должны ос­таться в сфере подсознания. Должно быть творческое воспроизведение того, что задумано раньше.

Тем не менее, ассоциации подразделяются на функционирующие в процессе занятий, при создании образа, и на ассоциации, появляющиеся во время кон­цертного выступления, так как интерпретация окончатель­но формируется только на эстраде. Предшествующая продуманность не исключает рождение нового художе­ственного облика в концертной обстановке. На сцене так­же важно творческое озарение.

Однако при всем различии психологических устано­вок обоих интерпретационных типов, они предполагают определенную амплитуду психологических колебаний, своего рода «зону психологического движения». Чрез­мерно объективный подход, когда исполнитель полнос­тью отказывается от своего взгляда на произведение и ставит перед собой задачу максимально точно и бе­зупречно «озвучить» нотный текст, называется атрибу­цией. В тех случаях, когда музыкант, увлеченный своей образной идеей, словно переходит границу «дозволен­ного» и даже изменяет нотный текст (что-то сокращает, переизлагает или вводит новые фрагменты, как, напри­мер, В. Горовиц играл в «Богатырских воротах» Мусор­гского цитаты из оперы «Борис Годунов»), то интерпре­тация перерастает в инвенцию.

Природа атрибуции и инвенции также уходит свои­ми корнями в психологическую установку. И атрибуция, и инвенция могут представлять высокую художествен­ную ценность. Атрибутивное исполнение имеет большое значение тогда, когда его отличает исключительная кра­сота озвучивания нотного текста и безупречное владе­ние музыкальным инструментом (голосом, оркестром). Атрибутивное исполнение предполагает, в том числе, и как бы воспроизведение той темброво-акустической атмосферы, которая была характерна для времени со­здания произведения. От атрибуции тянутся нити к аутен­тичному исполнению, получившему широкое распрос-

транение в последние десятилетия. Поэтому предста­вители аутентичного направления играют, к примеру, му­зыку барокко в залах той эпохи, на исторических музы­кальных инструментах, или на воспроизводящих их вне­шние и технические особенности.

Инвенция в том случае бывает ценной, когда испол­нительский «произвол» словно открывает невиданные, порой противоположные авторскому замыслу, но исклю­чительно убеждающие образы. А «нарушения» нотного текста не противоречат художественной гармонии. В инвенции музыкальное произведение становится сво­его рода импульсом для выражения сокровенных взгля­дов. В частности, таким откровением было исполнение гениальным итальянским пианистом Б. Микеланджело «Карнавала» Шумана. Широко известное произведение, отличающееся приподнятостью и восторженной поэтич­ностью, «вдруг» прозвучало в исполнении Микеландже­ло как рефлексивная исповедь с подчеркнутой траги­ческой интонацией. Эту трагическую ноту усилило вве­дение в конце цикла пьесы Шумана «Зима» из «Альбома для детей и юношества».

Общий психологический комплекс музыканта-ис­полнителя.Интерпретация предъявляет определенные психические требования к артисту. Помимо того, что дол­жна быть музыкальная одаренность (особенно, если мы имеем дело с исполнителем высокого класса), важны и общие психологические качества, среди которых вы­деляются: аналитический склад ума, эмоциональная отзывчивость, способность к многообразному ассо­циативному ряду, к быстрому психическому переклю­чению. Важны также сильная воля, дар воздействия, большая концентрация внимания, самоконтроль. Роль воли в искусстве исполнителя подчеркивал В. И. Сафо­нов, уподобляя ее приказу: «Каждый исполнитель, ког­да играет, должен себя чувствовать как полководец на

поле сражения. Могут произойти всякие неожиданнос­ти, и он всегда должен найти средства - парализовать их» [Игумнов К., 1974. С. 58]. Особенно подчеркнем роль воображения, способного порождать на основе нотной записи яркие образы, «вдохнуть жизнь» в нотную запись. К. Н. Игумнов говорил, что нотная запись - это чертеж, по которому надо воссоздать здание.

Свои психические требования есть и у атрибуции, и инвенции. Психология атрибуции основывается преж­де всего на аналитических свойствах личности, ее са­моконтроле и волевых качествах. Инвенция в первую очередь апеллирует к фантазии, чувству гармонии, ху­дожественно-созидательному началу.

Склонность к той или иной разновидности испол­нительского искусства определяется и темпераментом, и характером, и приоритетом тех или иных психических функций. Но любое высокохудожественное музициро­вание, будь-то интерпретация, атрибуция или инвенция, требует высокого развития всех общих психических функций человека, а не только музыкального дарования. И это необходимо учитывать и в музыкальной педагоги­ке, особенно, если речь идет о профессиональном му­зыкальном образовании, тем более, при стремлении за­ниматься развернутой концертной деятельностью.

Сегодня мы сталкиваемся с двумя кризисными тенденциями, нарушающими гармонию объективного и субъективного в исполнительском искусстве, когда нельзя говорить ни об атрибутивном, ни об инвенцион-ном исполнении. Одна, более характерная для педаго­гики (особенно в музыкальных школах), связана с чрез­мерным выучиванием всех текстовых нюансов, когда за буквой не стоит своя живая речь. Противоположная тенденция все чаще наблюдается в концертной практике. В ней - гипертрофия собственного «я», избыток, по сло­вам С. Т. Рихтера « "свободы"» и пресловутого « "проявле-

ния индивидуальности"»... [Чемберджи В., 1993. С. 59 ]. Однако Б. Л. Яворский в статье «После московских концер­тов Ферруччио Бузони», говоря о пяти типах исполнителей и слушателей, как высший тип исполнительства отмечал тот, «когда личность автора, насколько она проявилась в данном произведении, и личность исполнителя гармонич­но сливаются, и исполнитель привносит индивидуальные черты своей личности, не противоречащие заложенным автором возможностям» [Яворский Б., 1972. С. 56].

Лекция 3 Артистизм и эстрадная выдержка

Суть артистизма заключается в умении воздейство­вать на публику, «захватывать» ее своим исполнением, будь-то интерпретация, атрибуция или инвенция. Здесь на первый план выходит способность не только глубоко­го психологического проникновения в музыкальное про­изведение, но также и способность подчинить аудиторию своей творческой воле - «артистический магнетизм», по словам Ф. Бузони. Не последнюю роль играет лично­стное обаяние. Например, о выдающемся американском пианисте В. Клайберне в пору его молодости говорили, что даже если бы он только общался с публикой, то все равно имел бы большой успех, настолько музыкант был обаятелен. Артистическое исполнение предполагает уме­ние вовлечь в музыкальное переживание слушателя.

Артистичность включает способность двойного пере­живания времени на эстраде. Оно заключается в мгно­венном предчувствии, предугадывании целого, которо­му еще только предстоит развернуться. Ярким примером этому служит артистический опыт Й. Сигети, Д. Ф. Ойст-раха, С. Т. Рихтера и др. И одновременно двойное пере­живание времени - это проживание реальных мгнове­ний, которое проявляется в направленности сознания,

воли на общее движение музыкальной мысли. В исто­рии исполнительства бывали случаи, когда в сознании артиста время предвосхищаемое замещалось време­нем реальным, и музыкант, «выбрасывая» целые фраг­менты композиции, «переходил на коду». В частности, такой курьезный случай однажды произошел с выдаю­щимся скрипачом Сигети.

Двойное переживание времени немыслимо без рез­кого психического переключения с хорошей мышечной реакцией, какая была, например, у Н. Паганини. О его ред­ком психическом и мышечном переключении ходили легенды; великий скрипач мог мгновенно преображать­ся: то быть сгустком нервного напряжения, то становить­ся предельно спокойным. Двойное переживание време­ни предполагает и умение «раздваивать» внимание, быть одновременно увлеченным и холодным аналити­ком. Это гениально проявлялось в искусстве Ф. И. Ша­ляпина, который мог в моменты наивысшего артис­тического откровения на оперной сцене давать указа­ния хору и еще замечать нечто сугубо бытовое, типа: «сапоги скрипят, плохо смазаны!».

Особенность артистического исполнения заключа­ется в том, что те мысли и чувства, которые вкладывает музыкант, должны быть им продуманы и прочувствова­ны заранее, в процессе вживания в музыкальный об­раз. Они должны как бы стать сутью энергетики звуча­щего образа. А на сцене важны контроль и самообла­дание в реализации своих замыслов.

Артистизм - это особое психическое свойство нату­ры, не всегда соответствующее ее общим психическим качествам, хотя в быту считают, что, например, воле­вое исполнение свидетельствует о жестком характере. Однако это далеко не так. Нередко яркий музыкант, вла­стно воздействующий на огромную аудиторию, в быту бывает спокойным человеком с мягким характером.

И наоборот, исполнение императивной личности, с вы­раженными лидерскими чертами, может быть безволь­ным, лишенным харизматических качеств.

Понятие артистизма не идентично понятию эстрад­ной выдержки. Историческая практика подтверждает, что нередко яркие, артистические натуры чувствовали психологический дискомфорт при публичном выступле­нии (например, М. А. Балакирев, К. Н. Игумнов). И на­оборот, люди, лишенные исполнительского таланта, порой могут свободно выходить на сцену, уверенно иг­рать, ничего не «теряя», но и не потрясая души слуша­телей. Обладание эстрадной выдержкой зависит от пси­хического склада натуры, так как пребывание на сцене, тем более музыкальное исполнительство, актерская игра связаны с сильным психическим давлением. По­ведение на эстраде - это поведение в экстремальной ситуации, суть которой заключается, во-первых, в на­правленности внимания множества людей, в воздей­ствии их биополей, во-вторых, в общественной значи­мости публичного выступления.

Практика показала, что волнение необходимо во вре­мя публичного выступления, оно должно привносить в игру артиста повышенную остроту восприятия и чув­ствования. Такое волнение называют продуктивным. Из­лишнее волнение, не связанное с интерпретацией, а на­оборот, мешающее самовыражению, является непро­дуктивным. Лабораторные исследования показали, что в процессе публичного выступления в организме чело­века происходят значительные физиологические изме­нения: повышение артериального давления, учащение сердцебиения, повышение температуры, адреналина и холестерина в крови и т. д. Их чрезмерность свиде­тельствует о непродуктивном волнении, неумении адап­тироваться к экстремальной ситуации. Даже кратковре­менное выступление требует от человека психических затрат, равноценных восьмичасовому рабочему дню.

В 1974-м году российский психолог Л. Л. Бочкарев в дни V Международного конкурса музыкантов-испол­нителей имени П. И. Чайковского провел эксперимент с несколькими конкурсантами во время одного из туров. Перед выходом на сцену у них измеряли кровяное давле­ние, температуру и т. д. Полученные показатели, в кото­рых отразилась степень волнения, сопоставлялись с ху­дожественными результатами конкурсного выступления. Выяснилось, что в наиболее «выгодном» положении оказались те участники, волнение которых было уме­ренным. Они смогли наиболее полно выразить свои за­мыслы. Тот, кто слишком сильно волновался, многое «потерял», кто был наоборот очень спокоен, не сумел увлечь публику, его игра буквально «потерялась» в боль­шом зале, а порой была просто скучной. Следователь­но, именно средний уровень наиболее полно прибли­жается к продуктивному волнению.

У сценически адаптированного музыканта все не­гативные изменения в его организме должны после выступления постепенно исчезнуть без последствий для здоровья, подобно тому, как они проходят у хорошо тренированного спортсмена. (Например, у известного тя­желоатлета, чемпиона Олимпийских игр, многократно­го чемпиона мира и т. д. Ю. П. Власова во время состя­заний верхние цифры артериального давления повы­шались до 200 мм.) Причем происходить это должно естественно, без применения медикаментов. В против­ном случае, музыканту противопоказана артистическая карьера, так как она может привести к летальному ис­ходу. Известны случаи, когда артисты умирали прямо на сцене во время выступления или после него. Извес­тный пианист первой половины XX века Симон Барер скончался, исполняя Фортепианный концерт Э. Грига. После концерта смерть настигла профессора Ленинград­ской консерватории Н. И. Голубовскую.

Чрезмерное волнение привносит и осознание обще­ственной значимости публичного выступления. Дело в том, что каждый выход на сцену, игра обязательно для кого-то имеет определенную цель, в большей или меньшей степени значимую для музыканта. От успешно­го выступления зависит зачисление в учебное заведе­ние, сдача переходного экзамена, получение лауреатс­кого звания, утверждение профессионального статуса и т. д., наконец, просто комфортное психологическое со­стояние. К тому же исполнительское искусство нельзя «зафиксировать» раз и навсегда, оно изменчиво, каж­дый раз рождается заново и может изменяться под воз­действием множества причин. Человек осознает весь этот сложный комплекс, порой, на подсознательном уровне. В результате возникает состояние, сравнимое с предчувствием катастрофы, если выступление будет неудачным. К примеру, А. Н. Скрябин сетовал на то, что в каждом выступлении ему надо подтверждать то вы­сокое мнение, которое о нем сложилось как об одном из выдающихся пианистов современности, и это лиша­ет его покоя.

Исследователь феномена общественной значимо­сти публичного выступления А. Л. Готсдинер отметил: большинство детей, в отличие от взрослых, не боятся публичного выступления именно потому, что они не по­нимают его общественной значимости. Причем осо­бенность детской психологии такова, что, в противовес взрослым, дети чувствуют себя гораздо свободнее, если в зале много знакомых, и это их вдохновляет. Но в под­ростковом возрасте приходит осознание общественной значимости концертного выступления, и появляется боязнь выхода на сцену. Умение абстрагироваться от гнетущей «ответственности», преодолеть мрачные предчувствия требует и волевых усилий и серьезного самовнушения.

Проводя разницу между артистизмом и эстрадной выдержкой, подчеркнем, что артистизм - это врожден­ное качество натуры. Оно поддается развитию, но только при наличии природных задатков. Эстрадную выдерж­ку, как показала артистическая практика, можно выра­ботать, и это должно входить и в воспитательный комп­лекс учащихся, и постоянно находиться в поле зрения уже сложившихся артистов.

Лекция 4

Психология подготовки

К публичному выступлению

Есть такие счастливчики, для которых выход на сце­ну не представляет собой нечто неординарное. Однако большей частью люди волнуются, и от волнения не мо­гут реализовать свои артистические возможности. Вы­дающийся педагог Г. Г. Нейгауз справедливо говорил, что у талантливого человека увлеченность творчеством помогает преодолеть волнение. Однако если все же вол­нение чрезмерно и становится непродуктивным, что же отказаться от артистической карьеры даже при высо­кой музыкально-исполнительской одаренности?

Долгое время считалось, что единственный способ адаптироваться к психологически некомфортной сцени­ческой ситуации заключается только в регулярном выхо­де на сцену. Десятилетиями педагоги давали обычно один и тот же совет: «Играйте больше при публике!». Но в по­следние десятилетия сценическое волнение стало пред­метом научного исследования, результаты которого по­казали: эстрадная выдержка поддается воспитанию. И методы эти разнообразны. Исследователь психологи­ческой подготовки музыканта к концертному выступле­нию Л. Л. Бочкарев обратился к опыту спортивной психо­логии, где проблема преодоления волнения давно стала

предметом пристального внимания ученых. Спортсмен во время соревнований тоже, как и артист, находится в экстремальной ситуации. Он должен публично воспро­изводить свои достижения, выражающиеся во множе­стве разнообразных движений (исполнительское искус­ство также зиждется на разнообразии движений, хотя природа их отлична от спортивной). Музыкальная пси­хология, взяв за основу ряд положений спортивной пси­хологии, применила их к музыкально-исполнительскому творчеству.

Основой психологически комфортного состояния на сцене является степень выученности произведения. Поэтому прежде чем вынести произведение на концерт, необходимо проверить: соответствует ли оно критерию эстрадной готовности. Это понятие ввел и разработал Л. Л. Бочкарев. Итак, критерий эстрадной готовности вклю­чает: 1) умение сознательно управлять игрой, 2) умение интерпретировать произведение в воображаемом звуча­нии и в действии, 3) исчезновение представлений о тех­нических трудностях, 4) появление импровизационной свободы, 5) возможность эмоционального «проживания» своего исполнения и «слушательского» восприятия сво­ей игры, 6) способность регулировать психическое состо­яние. Только произведение, выученное на таком уровне, следует играть публично, и в этом случае можно гово­рить о серьезной сценической адаптации.

Подготовка к выступлению должна проходить в не­скольких аспектах: профессиональном, психологичес­ком, адаптационном, овладению ПРТ (приемами регу­лирующей тренировки), ситуационном.

Профессиональный аспектвключает целенаправ­ленную, грамотную работу над произведением. Нередко причиной излишнего эстрадного волнения является бо­язнь играть наизусть. В большинстве случаев, особенно в студенческой среде, это страх «нечистой совести».

Сочинение либо недостаточно прочно выучено на память, либо выучено только перед концертом, и музыкант еще не успел в него «выграться». Поэтому крепкое, правиль­ное и заблаговременное выучивание произведения на па­мять, психологически грамотное поведение на сцене, знание свойств музыкальной памяти и ее своеобразная гигиена уменьшат эту боязнь. Пианистка Л. Маккинон в книге «Игра наизусть» делится опытом: она выносит сочинение на эстраду только в том случае, если оно вы­учено наизусть не позднее, чем за десять дней до выс­тупления!

Аспект психологической подготовкиохватывает период с начала разучивания произведения и заканчи­вается репетициями в зале, овладением правилами поведения в день концерта. Первый этап психологичес­кой подготовки относится к началу работы над новым сочинением и включает установку на обязательное концертное исполнение. Причем важно точно опреде­лить, когда и где состоится выступление. Данный ас­пект заключается также в формировании мотивацион-ной установки, увлеченности творческим заданием, уверенности в реализации творческих устремлений.

Адаптационный аспектпредполагает «умствен­ный эксперимент», в который входят идеомоторная тренировка и психологическое моделирование деятель­ности в условиях предстоящего выступления. Идеомо­торная тренировка включает умственное представление всех игровых движений в совокупности с внутрислухо-вым звуковым образом. Мышцы (рук, пальцев) при этом внешне спокойны, однако по нервному напряжению они находятся как бы в состоянии «боевой готовности». Идеомоторная тренировка особенно результативна в со­вокупности с психологическим моделированием концер­тного выступления исполнителя. Психологическое мо­делирование - это мысленное воссоздание в вообра-

жении необходимого объекта и охват его внутренним взором. Идеомоторной тренировкой и психологическим моделированием занимаются в спокойном состоянии, абстрагируясь от окружающей обстановки и концентри­руя все внимание на изучаемом произведении.

Аспект овладения ПРТвключает психотерапевти­ческое овладение комплексом приемов саморегуляции. ПРТ предполагает погружение в состояние релаксации и внушение. Введение организма в состояние релакса­ции основано на традиционной психотерапевтической методике: постепенном расслаблении всех мышц - ног, рук, торса, головы, лица. Текст вну