Гармоники в шаманских традициях
ВВЕДЕНИЕ
В Западной Монголии есть ручей, водопадом впадающий в Оленью реку. Его почитают как священный. Согласно старинной легенде, монгольские шаманы постигли искусство гармонического пения, вслушиваясь в звуки струй этого водопада, порождавшие гармоники. Говорят, что водопад, этот принесли в дар человечеству духи, пожелавшие посвятить людей в тайну гармоник.
Слово «шаман» происходит от эвенкийского «саман». Ввели его в обиход антропологи, которым понадобился единый термин для обозначения людей, ранее именовавшихся «колдунами», «ведьмами», «знахарями», «волшебниками», «ведунами», «магами», «ясновидящими», «предсказателями». Майкл Харнер в своей работе «Путь шамана» (Michael Harner. The Way of the Shaman) определяет шамана как человека (мужчину или женщину), обладающего умением переходить на иной уровень сознания и вступать в контакт с обычно недоступной, скрытой реальностью, чтобы обрести знания и силу или помочь другим людям.
Вот что пишет на эту тему Джин Ахтербург, автор книги «Образность и врачевание» (Jeanne Achterburg. Imagery and healing):
«Шаманская практика включает в себя умение временно погружаться в особое состояние сознания, а также умение контактировать с духами-стражами. Цель этих действий — оказание помощи другим людям».
Шаманизм считается древнейшей формой целительства, известной человечеству. Чтобы выполнить поставленную перед ним задачу, шаман должен войти в контакт с миром духов. Чаще всего главным средством достижения этой цели служит именно звук — ив первую очередь звук человеческого голоса. По выражению доктора Ахтербург, «звук прокладывает дорогу к иной реальности».
В данной главе мы подробно рассмотрим способы использования гласных звуков и гармоник в различных шаманских традициях.
МОНГОЛЬСКОЕ ОБЕРТОНАЛЬНОЕ ПЕНИЕ
Пожалуй, наиболее развитой традицией гармонического пения обладают жители Тувинского региона Монголии. Речь идет о технике горлового пения хоомей. Монгольским словом хоомей обозначается особая манера сольного пения, когда в голосе певца отчетливо слышатся два различных тона, два мелодических рисунка. Первый звук — монотонное носовое гудение — представляет собой основной тон. Его высота на протяжении песни практически не меняется. «Второй голос» составляют пронзительные звуки разной высоты, похожие на свистки. Это обертоны (от 5-го до 13-го), образующие мелодию «второго голоса». В целом напев в стиле хоомей напоминает звучание варгана.
Если, к примеру, частота колебаний основного тона составляет около 100 Гц, то мелодический рисунок «второго голоса» будет находиться в диапазоне от 600 до 1300 Гц. Тувинские певцы умеют производить носом и необычайно высокие гармоники — от 16-й до 23-й, с частотой от 1600 до 2300 Гц. В случае если основной тон приближается к ноте ля первой октавы фортепиано (440 Гц), частота обертонов достигает 10120 Гц, что практически выходит за пределы человеческого восприятия.
Этномузыковеды изучили систему частот и обертонов, на которой строится стиль хоомей. Однако сведений о том, каким способом тувинским певцам уда-тся производить столь необычные звуки, а главное, о том, какой цели они служат, в научной литературе содержится крайне мало.
Некоторые приемы обертонального пения хоомей мы рассмотрим в шестой главе. Что же касается его практического предназначения, то о нем остается только догадываться. Лично я склонен придерживаться следующей версии, стиль хоомей, в настоящее время ставший элементом светской музыки, представляет собой внешний, публичный вариант эзотерической традиции священных шаманских песнопений, которые использовались в ритуалах исцеления и преображения. При помощи этих песнопений шаманы вступали в контакт со всевозможными природными духами и сущностями из иных миров.
Питер Майкл Х.шел, автор книги «Через музыку к внутреннему Я», пишет о «магическо-анимистическом» музыкальном языке монголов, родина которых когда-то представляла собой мощный центр шаманизма. По мнению Хэмела, стреляя из лука, монголы внимательно вслушивались в гул натянутой и отпущенной тетивы. Таким образом, они смогли «проникнуть в тайну музыки, понять физическую основу звука, а затем научились повторять голосом это монотонное гудение, архаический прообраз музыки». Так и зародился музыкальный стиль хоомей. Вот как Хэмел описывает монгола, владеющего искусством горлового пения:
«Он издает монотонный носовой звук средней высоты и в то же время меняет объем ротовой полости, открывая и прикрывая рот, благодаря чему спектр гармоник этой длинной, протяжной ноты варьируется. Внезапно взлетает пронзительная мелодия, состоящая исключительно из усиленных гармоник этой единственной басовой ноты...»
Настолько необычно и даже сверхъестественно звучит голос певца хоомей, что становится понятно, отчего мастерам обертонального пения приписывали способность контактировать с миром духов и управлять неземными силами. Говорят, что шаманы древности обладали настолько совершенной техникой, что их пение можно было ясно и отчетливо услышать даже с огромного расстояния.
Некоторые этномузыковеды считают, что горловое пение, распространенное в Монголии, а также в Восточной Сибири среди тувинцев и хакасов, возникло как имитация звуков варгана, очень на него похожих. Другие исследователи, как уже отмечалось, связывают хоомей с гудением тетивы лука. А возможно, люди и впрямь научились обер-тональному пению, вслушиваясь в журчание Оленьей реки. Но все ученые сходятся в одном: каков бы ни был источник этой техники, возникла она не как результат вокальных упражнений развлекательного характера. Песни, зафиксированные этнографами и перенесенные на бумагу, носили светский характер. Однако их традиционная связь с варганом, главным инструментом местных шаманов, наводит на мысль, что изначально они существовали в совершенно ином качестве.
По мнению музыковедов, свистящие гортанные звуки, составляющие «верхний голос» песни в стиле хоомей, вероятнее всего, являются специфическим видом голосовой маскировки (различные формы этого приема применяются во многих священных ритуалах). Любопытно, что в более древних монгольских традициях и горловое пение, и варган ассоциируются с потусторонним миром. Вероятность такой связи подтверждается аналогией с тибетским обертональным пением, которое принадлежит исключительно религиозной сфере и представляет собой элемент тантрических ритуалов в монастырях Гьюто и Гьюдмед.
Проблема возникновения обертонального пения рассматривалась с различных позиций. Однако и мистический подход Хэмела, и чисто научный подход этномузыко-ведов дают единый результат: скорее всего, этот вид искусства зародился в шаманской среде. Главный недостаток научного подхода заключается в том, что исследователи-этнографы не в силах постичь и распознать собственно шаманский, мистический аспект той музыки, которую они изучают.
Тед Левин, основатель Гармонического хора, совершил поездку по Туве с целью записать на пленку пение хоомей. Феномен хоомей Левин рассматривает с чисто научной точки зрения, но с большим интересом. Вот что пишет он в примечаниях к созданному им музыкальному альбому «Тува — голоса из сердца Азии» (Ted Levin. Tuva — voices from the Center of Asia):
«Эти стили, вероятнее всего, представляют собой остаточные элементы протомузыкальной звуковой системы, в которой человек путем подражания стремился наладить контакт с наиболее значимыми для него силами и существами. В случае тувинцев речь идет о домашних животных, окружающем ландшафте — горах и пастбищах, стихиях — ветре, воде, свете.
В традиционной звуковой системе Тувы наших дней горловое пение по-прежнему тесно связано с природой... Очевидно, горловое пение издревле служило средством выражения восторга, экзальтации, порожденной красотами окружающего мира. Шагая в одиночестве через луга, пастухи затягивали свои напевы не в расчете на слушателей, а лишь для самих себя, для гор и бескрайней степи».
Левин отмечает, что в Туве горловое пение находится практически исключительно в компетенции мужчин. Гортань женщины тоже способна производить такие звуки, хотя и на более высоких тонах. Однако для женщин этот вид искусства остается запретным, поскольку, как считают тувинцы, может повлечь за собой бесплодие. Впрочем, этот предрассудок постепенно отмирает — по мере того как традиционная культура уступает место современной, — и теперь в Туве можно встретить девушек, изучающих хоомей. Что же касается тувинских пастухов, то они, как пишет Левин, оказались на перепутье между традиционной системой ценностей и новыми веяниями:
«Во многих сферах материальной и духовной культуры когда-то звучные голоса традиции затихли, оставив за собой лишь слабое эхо. К примеру, практически исчезли с лица земли тувинские шаманы, издревле выполнявшие функцию знахарей и целителей, а шаманизм официально был низведен до статуса исторического пережитка, подлежащего воссозданию лишь на театральной сцене».
Сожаление Левина легко понять. На привезенной им кассете записан шаманский ритуал, исполняемый не настоящим шаманом, а актером, «в течение долгого времени и весьма убедительно игравшим роль шамана в театральных постановках». Вполне возможно, однако, что истинные шаманы попросту сочли невозможным записывать на пленку свои священные церемонии.
Исходя из собственного опыта общения с шаманами, я могу утверждать, что они довольно охотно позволяют непосвященным участвовать в сакральных ритуалах. При этом большинство из них наотрез откажется записывать эти ритуалы на магнитофон. Они убеждены, что звуковая энергия, способная пробуждать древних духов и обитателей иных миров, останется на пленке. Это, во-первых, нанесет немалый ущерб самому ритуалу. Во-вторых, воспроизведение записи будет иметь тот же эффект, что и живой обряд, то есть записанные на кассете звуки призовут тех самых духов. Естественно, что шаман не может допустить появления такой пленки. Она, прежде всего, может испортить отношения между шаманом и духами. Кроме того, все это может грозить серьезной опасностью тому, кто непреднамеренно вызвал духов, но не представляет, что с ними теперь делать. Зная это, нетрудно понять, почему многие шаманские ритуалы до сих пор не зафиксированы на пленке.
Искусство гармонического пения применяется, помимо Тувы, и в ряде других областей Внешней Монголии. Следующая глава этой книги, «Тантрические гармоники», посвящена особой форме обертонального пения, разработанной тибетскими монахами. Но следует отметить, что использование вокальных гармоник в качестве магического орудия шамана выходит далеко за пределы Азии и встречается в рамках самых разнородных традиций — от африканской до эскимосской.
ГАРМОНИКИ В МАГИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ МАЙЯ
Во «Введении» я описывал мистический опыт, который пережил в древнем центре цивилизации майя Паленке, когда мне при помощи гармоник удалось осветить темное помещение. Некоторое время назад мне довелось встретиться с человеком, проведшим много лет среди индейцев лакандон, обитателей мексиканских дождевых лесов. Ла-кандон считаются потомками майя, построивших Паленке. Я рассказал своему новому знакомому о происшествии в Паленке. Он кивнул и сказал: «Вам необычайно повезло! Чему-то наподобие этого учат шаманы майя: они умеют создавать свет при помощи высших гармоник».
Конечно, не стоит и надеяться отыскать сведения об этом в исторических трудах, посвященных майя, или исследованиях этномузыковедов, записывавших пение лакандон на кассеты. Но испытанное мною в Паленке не пригрезилось мне, что подтверждают и слова моего знакомого. Искусство обертонального пения входит во многие шаманские традиции, но тщательно оберегается от посторонних.
Очевидно, владея искусством обертонального пения, можно не только создавать свет, но и вызывать духов и иных обитателей потустороннего мира в том случае, если в звук заложено верное намерение. Известная американская целительница-медиум Каймора, пребывая в трансе, сообщила, что гармоники способны резонировать с различными планами бытия (астральным, каузальным и т.д.). Иными словами, именно гармоники могут стать ключом, отмыкающим двери в иные реальности. Это утверждение созвучно верованиям шаманов австралийских аборигенов.
АБОРИГЕНЫ АВСТРАЛИИ
Австралийские шаманы в своих магических ритуалах используют гармоники, порождаемые не голосом, а особым духовым инструментом — диджериду, деревянной трубкой, которая издает очень низкий основной тон и отчетливые обертоны. Звук диджериду очень похож на «однотональный аккорд» тибетских монахов.
Извлечь из диджериду элементарный звук совсем не трудно: нужно просто подуть в него, почти сжав губы так, чтобы они вибрировали. Но одно из главных условий, необходимых для настоящей игры на этом инструменте, — владение техникой так называемого кругового дыхания. Прием этот, весьма сложный, заключается в том, что поток выдуваемого воздуха не прерывается, то есть диджериду ни на секунду не перестает звучать. Чтобы достичь такого эффекта, музыкант должен уметь вдыхать воздух через нос, одновременно выдыхая через рот. Интересно, что эта же дыхательная техника была развита и в Тибете. Даже сама по себе, в отрыве от волшебных звуков диджериду, она способна погрузить человека в измененное состояние сознания.
О диджериду поведал мне Джулиус, белый австралиец, долгое время проживший в туземном племени, что и позволило ему изучить традицию использования этого инструмента.
Австралийцы верят, что до того, как на землю ступила нога первого аборигена, здесь обитали божественные существа, именуемые ванджина. Ванджина были расойтворцов. Они создали все бесчисленное разнообразие живых и неживых форм, наполняющих нашу планету. Когда же были созданы аборигены, для ванджина настало время покинуть Землю. В дар людям они оставили дид-жериду. Гудение диджериду порождает особое звуковое поле, нечто вроде окна между двумя измерениями, через которое ванджина могут путешествовать в мир людей и наоборот.
Для диджериду подойдет лишь полый сук особого дерева, выеденного термитами. Чтобы разыскать такое дерево, шаману необходимо войти в измененное состояние сознания, именуемое «временем сновидений» (с!геатИте)[9]. Перенесшись во «время сновидений», шаман пускается в путешествие, в конце которого его ждет то самое особое дерево.
Джулиус признался, что, живя в туземном племени, не раз пытался самостоятельно найти такое дерево, но всякий раз терпел неудачу. Однако ему приходилось наблюдать, как старейшины племени погружались во «время сновидений» и возвращались из своих походов с полыми ветвями в руках. Джулиус также поведал мне, что диджериду используется не только в магических церемониях призывания ванджина, но и для исцеления. В таких случаях больной ложится на землю, а шаман играет на диджериду над пораженной недугом частью тела. Меня поразило сходство между этим обрядом и другими видами лечения резонансом — включая обертональное пение, когда один человек направляет звук своего голоса в тело другого, и «киматик-терапию», в которой звуковая волна, направляемая в пораженный орган, порождается не голосом, а инструментом.
Многие исследователи, которым приходилось наблюдать шаманские ритуалы, отмечают, что их необходимым элементом является пение гласных звуков (гласные звуки, как говорилось ранее, содержат в себе энергию гармоник). Однако до сих пор последовательной научной работы в этой области не проводилось. Некоторую информацию о шаманских песнопениях можно почерпнуть из книги Джин Ахтербург «Образность и врачевание»: «Обычно шаманские песнопения представляют собой цепочку фонем, не поддающихся переводу или интерпретации на языке повседневной реальности. Они имеют смысл только на уровне эмоций».
ШАМАНСКИЕ РИТУАЛЫ АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ
Часто шаманские песнопения передаются от поколения к поколению, от отцов — к сыновьям. Но столь же часто случается, что шаман получает совершенно новую, уникальную песню от божества или духа. Такие песни обычно представляются нам, как пишет доктор Ахтербург, бессмысленным набором фонем. Примером тому может служить один индейский напев, состоящий из бесконечного повторения трех слогов: «А-Хей-Я».
Несколько раз мне выпала счастливая возможность присутствовать на шаманской церемонии племени уичоль. Шаманы этого племени проводят магические ритуалы под «руководством» пейота. Многие их напевы терапевтического назначения состояли из повторяющихся гласных звуков. Улучив минуту во время перерыва, я спросил шамана, исполнявшего песнопения, откуда они ему известны.
«Некоторые — традиционные песни шаманов нашего племени, — ответил он. — Но большинство из них приходит ко мне магическим путем прямо во время пения».
Джозеф Раэль, индеец из племени тева, известный под именем Расписная Стрела, использует особую технику, которую сам именует «пятью вибрациями». В 1983 г. в ходеобрядового «танца солнца» Джозефа посетило видение: ему представилось, что по всему миру выстроены «залы для песнопений». Исполняя в этих залах священную музыку, можно путем резонанса воздействовать на все живые существа, населяющие нашу планету.
В настоящий момент на земле существует восемнадцать таких залов. С Джозефом я познакомился в одном из них, расположенном в Голд-Хилл, штат Колорадо. Это круглое помещение, по виду весьма схожее с «кивой»[10], было специально сконструировано в расчете на «пять вибраций». Эта техника также основывается на использовании энергии, заложенной в гласных звуках. Каждый звук в системе Раэля наделен особыми свойствами и возможностями:
А — символ чистоты. Способствует духовному и физическому очищению.
Э — символ родственной связи. Помогает осознать наше родство со всем сущим.
И — символ ясности. Помогает приобщиться к божественному разуму.
О — символ невинности и стремления к познанию.
У — этот звук возносит нас к Богу.
Вместе с Джозефом мы начали петь. Каждый звук полагалось тянуть около пяти минут, концентрируясь на заложенной в нем энергии. После чего Джозеф приказывал нам замолчать и, сохраняя в памяти только что пропетый звук, вслушаться в него. Это упражнение лишь укрепило мою уверенность в том, что я не зря уделяю столько внимания изучению гармоник. Переходя от гласной к гласной, я заметил, что каждую из них сопровождает особая гармоника. Полагаю, именно эти гармоники, вкупе с основным тоном, и являются источником особых свойств, присущих каждому гласному звуку. Кроме того, во время пауз, перемежавших пение, я ощутил, как моя нервная система настраивается на частоту пропетого мною звука, заряжается его энергией, хотя сам звук длился совсем недолго. Мне показалось, что эти паузы, когда ты в тишине напрягаешь слух, не менее полезны, чем само пение. Каждая новая пауза отличалась от предыдущей: всякий раз иным был настрой моей нервной системы, мое внутреннее состояние. Сама тишина звучала по-разному. Я и прежде неоднократно выполнял это упражнение, однако в тот день я впервые на собственном опыте убедился, сколь сильно воздействие резонанса, порождаемого гласными и их гармониками, на мозг и внутренние органы человеческого тела.
Во время перерыва я поделился с Джозефом своим пониманием тайны чудодейственной силы гласных и входящих в их состав обертонов. Затем я спросил, согласятся ли, по его мнению, старейшие знахари его племени — или других племен — поделиться своими познаниями в области магического применения гласных звуков.
Усмехнувшись, Джозеф сказал, что старикам, конечно, многое известно о волшебной силе гласных, однако в ответ на расспросы они, скорее всего, будут изображать полнейшее непонимание. И мне, и ему не раз приходилось наталкиваться на суровый отпор со стороны представителей различных магических традиций: все они считали, что священные звуки, составляющие их ритуальные песнопения, посланы им в безраздельную собственность и делиться своим секретным знанием с чужаками совершенно недопустимо. Кроме того, шаманы наотрез отказываются признать, что все целительные звуки на нашей планете взаимосвязаны и представляют собой единую систему. Мы с Джозефом сошлись в том, что для успешного применения звуков в целебных целях необходима полная открытость всех источников информации.
В настоящий момент, в силу недоступности нужных сведений, мы можем лишь размышлять о роли гармоник в шаманизме. Можно, однако, с некоторой долей уверенности утверждать, что в Монголии и многих других странах вокальные гармоники являются необходимым элементом шаманского ритуала. Весьма вероятно, что шаманы умеют использовать гармоники в качестве ключа, отмыкающего «окна» между измерениями. Сквозь эти окна люди могут путешествовать в мир духов, а духи — спускаться в мир людей. Возможно, в звуке и его обертонах заключена особая энергия, движущая сила, овладев которой, шаман получает возможность осуществить свои цели.
С точки зрения физиологии воздействие вокальных гармоник выражается следующими признаками: у певца изменяются ритмы дыхания, сердцебиения и мозговых волн, в результате чего он входит в измененное состояние сознания, необходимое для общения с духами. Можно предположить, что гармоники через резонанс активизируют различные доли мозга, высвобождая гормоны и нейроны, способствующие переходу сознания на иной уровень. Пока тем не менее нам остается лишь строить догадки, утешая себя надеждой, что в будущем мы получим доступ к недостающим сведениям.
ГАРМОНИКИ В ТАНТРЕ
МОНАХИ ГЬЮТО И ГЬЮДМЕД
Однажды ночью 1433 года тибетский лама Джецун Ше-раб Сенге увидел изумительный сон. Ему почудился голос, какого никогда прежде не слышала эта земля: низкий рев, породить который могло бы лишь горло дикого буйвола, но никак не человека, в сочетании с другим звуком — высоким и чистым, как пение ребенка. Оба эти голоса, такие разные, исходили тем не менее из одного источника — из горла самого Джецуна Шераб Сенге.
Во сне Джецун Шераб Сенге получил повеление создать на основе этого необычайного голоса новую технику песнопения, которая объединит в себе мужской и женский аспекты божественной энергии. Через сновидение Джецуну Шераб Сенге открылся тантрический звук, который объединяет поющих его единой сетью универсального сознания.
На следующее утро Джецун Шераб Сенге, как обычно, приступил к пению ежедневной молитвы. И из его горла вырвались те самые звуки, которые он слышал во сне, — сверхъестественные, тантрические звуки. Джецун Шераб Сенге собрал остальных монахов и поведал им о своем откровении.
В том же году, более пяти веков назад, в Лхасе, столице Тибета, был основан тантрический монастырь Гьюдмед. В этом монастыре начали преподавать вокальную технику, которая открылась во сне ламе Джецуну Шераб Сенге. Особенность этой техники заключалась в том, что человек, овладевший ею, мог петь одновременно три ноты, которые составляли так называемый однотональный аккорд. Еще до конца XV столетия в Лхасе возникла тантрическая школа Гьюто, последовали которой также стали применять «однотональный аккорд» в священных ритуалах.
На протяжении многих веков Тибет, недоступный для чужеземцев, свято хранил тайну магических песнопений за стенами монастырей. Обрывочные сведения об этом удивительном вокальном искусстве порой доходили до «цивилизованного» мира вместе с рассказами о сверхъестественных способностях, которыми якобы обладают монахи. Но сведения эти были так скудны и неправдоподобны, что казались не более чем вымыслом.
В 1950 г. Тибет был завоеван Китаем. Некоторые монахи бежали в Индию, где продолжили свою тантрическую практику. Их религиозная система осталась эзотерической, однако отдельным духовным учителям и этномузыковедам все же удалось частично приоткрыть завесу тайны и составить некоторое представление о тантрических ритуалах тибетцев. Исследователи возвращались на Запад с рассказами об удивительном вокальном искусстве монахов Гьюто и Гьюдмед.
Одно из самых ярких описаний тибетского пения приводит исследователь Тибета доктор Хьюстон Смит, создатель документального фильма «Реквием по вере» (Dr Huston Smith. Requiem for a Faith):
«Монахи открыли способ придавать полости рта такую форму, что она в качестве резонатора многократно усиливает звучание обертонов и вводит их в ряд звуков, доступных человеческому уху. Что это за способ — до сих пор остается загадкой. Каждый лама, пройдя соответствующее обучение, обретает способность в одиночку петь целый аккорд, состоящий из нот ре, фа-диез и ля. Религиозная значимость этого феномена связана со способностью обертонов пробуждать действие различных полей, для восприятия которых вовсе не обязательны органы слуха. Обертоны по отношению к нашей системе слухового восприятия играют ту же роль, что и явления божественного порядка — по отношению к нашей земной жизни. Задача религиозного культа состоит в перемещении категории «божественного» с периферии нашего сознания в его центр; следовательно, способность перемещать обертоны на уровень непосредственного восприятия имеет важнейшее символическое значение. Ведь именно в этом и заключается главная цель духовного поиска: ощутить повседневную реальность наполненной "обертонами", несущими информацию об иной реальности, которую можно почувствовать, но не увидеть, ощутить, но не передать словами, услышать, но лишь на глубинном уровне слуха».
Невозможно подобрать достаточно точные определения, чтобы описать тантрическое пение, о котором говорит доктор Смит. Нужно собственными ушами услышать этот горловой рев с его высокими, чистыми обертонами, чтобы осознать и испытать на себе его удивительную силу.
Позднее, когда музыковедам удалось подробнее изу чить обертональное пение монахов Гьюто, ко всеобщему удивлению выяснилось, что басовый тон «однотонального аккорда» звучит на две октавы ниже до первой октавы и имеет частоту колебаний 75 Гц. При этом частота самого низкого тона в диапазоне оперного певца составляет не меньше 150 Гц — почти в два раза выше, чем необыкновенный бас этих монахов. Басовая нота в пении Гьюто, по-видимому, представляет собой субгармонику, расположенную на октаву ниже основного тона. Второй составляющей «однотонального аккорда» является отчетливо слышимая гармоника, отстоящая от баса вверх на две октавы и терцию и соответствующая ноте ре-диез. Кроме того, в голосе певца слышны также, хотя и менее отчетливо, 5-я и 10-я гармоники. Нотный состав «однотонального аккорда» монахов Гьюдмед иной: бас звучит на ноте фа-диез, а тон «второго голоса» отстоит от него на две октавы и квинту.
Монахи из Гьюто практикуют также технику «mdzo skad», что буквально переводится как «голос помеси яка с быком». Когда певец применяет эту технику, в его голосе звучат параллельные терции. А монахи Гьюдмед используют прием «gshin rje'i agar skad», что означает «рев Убийцы Владыки Смерти». Певец при этом издает параллельные квинты.
Тантрические песнопения исполняются с целью вызвать какое-либо божество и затем слиться с ним. Монахи в буквальном смысле превращаются в тех богов или богинь, которым только что возносили молитву. Возможно, «однотональные аккорды», исполняемые последователями различных тантрических школ, представляют собой обращения к определенным божествам.
В целом конкретное назначение вокальной техники, обретенной во сне ламой Джецуном Шераб Сенге, до сих пор остается загадкой, хотя гипотез на этот счет существует немало. К примеру, доктор Хьюстон Смит полагает, что посредством такого пения монахи перемещаются с уровня обыденного сознания на уровень сознания религиозного. По словам настоятеля монастыря Гьюто, в этом звуке воплощаются мужской и женский аспекты Ямы, убийцы смерти. Существует также версия, что такая специфическая манера пения призвана замаскировать, сделать недоступным для понимания сам священный текст молитвы. Доктор Альфред Томатис, французский отоларинголог, изучавший вокальные традиции разных народов, считает, что причиной возникновения этой техники стало географическое расположение Тибета: в этой высокогорной стране необходимо петь очень низким голосом, чтобы производить высокие гармоники. Этномузыковед Питер Майкл
Хэмел высказывает предположение, что при помощи этих звуков монахи воздействовали на собственные чакры.
Терри Джэй Эллингсон, автор книги «Мандала звука» (Terry Jay Ellingson. The Mбndala of Sound), провел обширное исследование разновидностей тибетского песнопения. Вот что он пишет о вокальной технике, применяемой в тантрической школе Гьюдмед:
«Этой специфической вокальной технике должны обучаться все без исключения ученики. На момент проведения исследования ею владели более шестидесяти процентов учеников (о тех, кому она не давалась, говорили, что они просто «поют слишком тихо»). Этой технике приписывается несколько назначений. Во-первых, она позволяет утаить от непосвященных слушателей текст песнопения. Во-вторых, в результате того, что в голосе певца одновременно звучат несколько тонов, создается особый акустический эффект: слова песнопения трансформируются в три мантры, занимающие в системе обрядов важнейшее место, — "Ом-Ах-Хум" (этой версией мы обязаны западным специалистам акустического анализа). В-третьих, особая дыхательная техника, требующая сознательной координации брюшных мышц, мышц диафрагмы и резонансных полостей гортани и головы, может быть связана с системами тантрической медитации и йоги, в которых делается акцент на координацию "колес", то есть чакр, расположенных в тех же участках тела, посредством энергий дыхания. В-четвертых, этот стиль пения символически связывается с "Rdo rje 'Jigs byed" (Вад-жрабхайравой), особым идамом, божеством начальной ступени тантрической школы. В своей роли "убийцы смерти" это божество символизирует буддийское учение и практику, а поскольку основная цель практикующего тантру — вступить в контакт с божеством и воплотить его в себе самом, то пение голосом "убийцы смерти" позволяет поющему преодолеть смерть. На более обыденном уровне такая вокальная техника получает сравнение с голосом быка, так как Ваджрабхайрава представляется существом с головой быка (южноазиатского водяного буйвола)».
«ОДНОТОНАЛЬНЫЙ АККОРД» И СТИЛЬ ХООМЕЙ
Исследователи нередко проводят параллели между «од-нотоиальным аккордом» тибетцев и горловым пением хо-омей, распространенным в Тувинском регионе Монголии. Такое сравнение вполне естественно, поскольку необходимым элементом обеих этих разновидностей пения — тем элементом, который и составляет их сакральную сущность, — являются гармоники.
Монгольская техника обертонального пения каргираа характеризуется необычайно низким звучанием основного тона, мощно резонирующего в глубине грудной клетки. Выпевая гласные звуки, пеЕцы каргираа производят гармоники, отстоящие от основного тона на две с половиной — три с половиной октавы. Главное различие между тибетской техникой «однотонального аккорда» и монгольским обертональным пением в том, что тибетские песнопения обязательно включают в себя сакральный текст, тогда как монгольские представляют собой бессловесные напевы.
Некоторые исследователи выдвигают гипотезу, что техника «одиотонального аккорда» развилась иа основе монгольского обертонального пения. Буддийские монастыри, населенные тибетскими монахами, существовали в Монголии до конца 20-х гг. XX в.
Согласно другой версии, тибетская вокальная техника берет начало в традиции бон — анимистической шаманской религии, предшествовавшей буддизму на территории Тибета. В буквальном переводе с тибетского «бон» означает «петь». О характере вокальной техники бон почти ничего не известно, однако, судя по некоторым данным, она была схожа с певческим стилем монгольских шаманов, применяющих открытые гласные для создания гармоник.
Терри Джей Эллингсон в «Мандале звука» пишет, что вокальная техника бон, очевидно, «основывалась на модификациях звука, возникающих на стыках гласных в непрерывной цепочке слогов, не несущих определенного смысла, То есть, по-видимому, включала элементы, схожие с теми, что встречаются в обрядовых песнопениях современных буддистов».
В одном из буддийских текстов Падмасамбхавы, великого духовного учителя IX в., основоположника тибетского буддизма, есть следующее указание: «Пой, как пели древние мастера, святые бон, — голосом высоким и чистым, рожденным из глубины, как лай черного пса».
По-видимому, здесь описывается разновидность обертонального пения, где низкий основной тон порождает высокие обертоны. В своих наставлениях тибетским последователям тантры Падмасамбхава предупреждает, что пение «однотонального аккорда» без слов пробуждает звуки и энергии бон. Истинное певческое искусство бон, пишет Падмасамбхава, оставалось доступным до тех пор, пока священные тексты песнопений сохранялись в своей первозданной чистоте и целостности. Позднее же песнопения постепенно выродились в бессловесные напевы, войдя в состав магической традиции бон.
Когда в 1985 г. монахи из Гьюто совершали турне по США, мне удалось пообщаться с верховным настоятелем монастыря. Я дал ему послушать кассету с выступлением Гармонического хора. Этот ансамбль, возникший в Нью-Йорке, занимается обертональным пением. Его репертуар составляют напевы из одних лишь гласных звуков с мелодией, построенной на цепочках гармоник разной высоты. Запись, казалось, заинтересовала и позабавила настоятеля. «Очень любопытно, — резюмировал он, когда пленка кончилась. — Но где же слова?» Лишь через некоторое время мне пришло в голову, что пение Гармонического хора должно было напомнить ему бессловесные мелодии шаманов бои.
Тексты тибетских песнопений состоят из мантр. На исполнении мантр основывается вся система буддийских ритуалов, поскольку мантры обладают способностью вызывать духов и божества — по одному или нескольких сразу. Певец визуализирует призываемое божество в структуре мандалы — космологической схемы. Мандала представляет собой круг, заполненный архетипическими символами, каждый из которых олицетворяет определенное божество. Мандала может вмещать более ста пятидесяти божеств и духов, каждому из которых отведено особое место на схеме. Путем такого сочетания вокализации и визуализации тибетские монахи достигают своей главной цели — слиться с пробужденной ими силой, стать ее воплощением.
В буддийской традиции Тибета путь к просветлению включает в себя познание трех таинств — тела, речи и разума. Суть этих трех таинств сконцентрирована в мантре «Ом-Ах-Хум». Речь выполняет функцию посредника, связующего звена между телом и разумом. Такая концепция речи основывается на понимании звука как созидательной силы. Мантры, в частности, рассматриваются в качестве инструмента привлечения божеств и различных сил вселенной. Вполне возможно, что суть трех таинств в еще более сжатом виде выражена в «однотональном аккорде» (каждому таинству соответствует один из трех элементов аккорда).
ТЕХНИКА «ОДНОТОНАЛЬНОГО АККОРДА»
Физиологический механизм удивительного звучания «однотонального аккорда» до сих пор остается загадкой. Как вы уже знаете, мне выпала возможность пообщаться с монахами тибетских тантрических школ Гьюто и Гьюдмед, когда они в 1985 и 1986 гг. независимо друг от друга совершали турне по США. Однако, невзирая на все мои усилия, монахи упорно не желали делиться с непосвященным секретами своего вокального искусства.
Недоступные сведения порой обрастают самыми невероятными теориями и догадками. К примеру, гид, сопровождавший в путешествии по Штатам монахов из Гьюто, на одном из концертов поведал группе любознательных слушателей, что монахи проглатывают кусок мяса, привязанный к струне, и поют, удерживая мясо в гортани. Этот прием и позволяет им добиться столь необычного звучания голоса. Год спустя один человек, слышавший рассказ гида, пересказал его настоятелю монастыря Гьюдмед. Выслушав рассказ, переданный через переводчика, монахи дружно расхохотались. Наст<