Dvm aduersvs narentanos manvs fortiter consererem, inter micantia arma pietate uiriliter cecidi.

(Храбро вступив в схватку с нарентиицами, в великом сражении пал геройской смертью.)

Те, кто смог спастись, бежали домой и повергли город в такое волнение, что под впечатлением этого известия в Венеции могли начаться беспорядки, если бы Джованни Партечипацио для спасения республики не вернулся на оставленный прежде пост и не смог соблюсти достоинство в условиях охватившего горожан ужаса. Когда после этого волнения улеглись и прошел страх, патриции избрали новым дожем Пьетро Трибуно, который укрепил город в различных местах и при помощи огромной цепи обезопасил его от внезапных и стремительных нападений тех, кто желал нанести ему ущерб. Было это при папе Иоанне примерно в восемьсот восьмидесятом году. Однако нарентинцы не прекратили на этом грабить и разорять их.

При Пьетро Саннуто, девятнадцатом доже Венеции, нарентинцы почти осадили Венецию. Джамбулари (VII) пишет об этом так: «При этом доже жители Далмации и, в частности, жители Наренты, которую древние называли Эроной, в результате морских набегов подвергли город Венецию почти полной осаде, так что к нему невозможно было подвезти по морю ни продовольствие, ни провиант, ни товары какого то ни было рода, поскольку на дальних подступах или на глазах у всего города они подвергались разграблению с ущербом не только для тех, кто их перевозил, но еще в большей степени для той толпы, которая их ожидала». И это Венеция переживала не раз, как сообщает Сабеллико в 1–й книге IX эннеады. Он пишет, что в 976 году нарентинцы так жестоко разоряли прибрежные города, что положение Венеции немногим отличалось от положения осажденной, так что стыд и гнев взывали каждого горожанина к отмщению. Они говорили, что невозможно смириться с тем, что венецианцы, одержавшие столько славных побед на море, терпят наглые выходки кучки разбойников». Я поражаюсь, как не стыдно Сабеллико писать, что в те времена нарентинцы представляли собой кучку разбойников, прекрасно зная, что, по словам Марка Варрона (как видно из Плиния (III, 20)), колония Нарона, бывшая столицей нарентинцев, была столь велика и столь знаменита, что ей подчинялись другие восемьдесят девять городов. И позднее первые короли и императоры искали их дружбы, и среди прочих император Оттон III, видя, что они отложились от него, в 980 году повел против них войско и, как пишет Бар- ди во второй части) доставил им немало хлопот. Более того, он знает (как сам и пишет), что нарентинцы на протяжении ста семидесяти лет соперничали с венецианцами за не что иное, как господство на море. Не может же он сказать, что у венецианцев тогда было так мало сил, что они не могли (если тех была лишь «кучка разбойников») с ними справиться, поскольку сам же пишет, что до этого они одержали славные победы на море. Таким образом, не следует говорить и думать, что в те времена нарентинцы были кучкой разбойников (как считает Сабеллико), но, напротив, они были могущественны и весьма благородны. Видя, что венецианцы лишают их дани, которую платили на протяжении длительного времени, они на них и ополчились. Сабеллико, упоминая об этом во 2–й книге IX эннеады, пишет: «Дож Пьетро Орсеоло через послов убедил государей Египта и Сирии, а также при помощи благодеяний и подарков все итальянские государства в искренней дружбе со стороны венецианцев, и, решив, что настал удобный момент отомстить за недавние и давние обиды, учиненные нарентинцами, отказался платить им дань, которую им платили на протяжении многих лет за право безопасного плавания вдоль побережья Далмации. Варвары нарентинцы, разгневавшись на венецианцев, принялись разорять прибрежные города. Не ограничившись и этим, они совершили опустошительные набеги по суше в пределы задарцев, которые единственные из далматов находились в ту пору под властью венецианцев. Было это примерно в 996 году». До сих пор мы цитировали Сабеллико. В это время (согласно венецианским летописям) венецианцам удалось в значительной степени укротить ярость на- рентинцев. Последние, приняв христианство при их короле Святополке (Suetopelech), или (как его называют латинские историки) Сферопиле (Sferopilo), обращенным в Христову веру Мефодием Философом, которого впоследствии прозвали Кириллом (как сообщают Диоклеец, Бьондо, Сабеллико и Иоганн Авентин (IV)), оказали немалую помощь Италии. Когда при императоре Василии Македонянине на нее напали сарацины близ горы Гаргано в Апулии, они вместе с рагузинцами и другими соседними славянами (как повествует Лудовик Туберон в «Происхождении Рагузы» и Георгий Кедрин в жизнеописании упомянутого императора Василия) пришли с большим флотом в область Абруццо, называемой в те времена страной Тети (Thieti), и, явив свою исконную доблесть, изгнав сарацин из Италии, перебив немалое их число, чем заслужили себе вечную славу. Однако оставим пока этих славян до дальнейшего повествования и вернемся к рассказу о тех, что проникли в Верхнюю Паннонию и Нижнюю Баварию. Они заняли Штирию, Каринтию, Крайну (Carnioli) и многие другие соседние с ними земли и весьма прославили свое имя. Как пишет Авентин (III), при императоре Анастасии Дикоре примерно в 580 году они под предводительством Гифалона (Gifalone) проникли в Нижнюю Баварию, где находится город и горы, называемые венедскими от префектуры славян венедов, и, перейдя Истр выше места впадения реки Изар, взяли приступом города Пизониум (ныне, согласно Вольфгангу Лациусу, Позония), Августу Аци- лию и Моцению (Macelia) (ныне, согласно Абрахаму Ортелию, Монциг (Montzing)), который лежит на берегу Дуная с правой стороны. Захватили они и Старые Лагеря, город в 15 милях к востоку от Регенсбурга, называемый ныне Пфер (Pfer), и Летние Лагеря. Вместе с баварами они разгромили римское войско так называемых рипариев, поставленных охранять Дунай. Осадив Регенсбург, они вскоре овладели и им, поскольку славяне, искусные лучники и метатели дротиков, посылали такое множество стрел, что совершенно очистили стены от защищавших их воинов. Затем упомянутый Авентин пишет: «Римляне после многочисленных поражений от баварского короля Теодона и славян, отчаявшись удержать за собой Мезии, Пан- нонии и остальную часть Норика, оставили их и бежали в Италию примерно в 515 году. В это время славяне, называющие себя ныне хорутанами (Charioni), заняли ту часть Норика, что лежит среди горы Тавр, обращена на восток и ограничена реками Мура, или Мурава, Драва и Сава вплоть до территории Аквилеи, и владеют ей до сих пор, назвавшись по имени занятой местности карантанцами, или каринтийцами. Прославившись многими победами над различными народами, они примерно в 593 году были призваны королем лангобардов Агилульфом, который в ту пору вел войну в Италии и безуспешно осаждал город Падую. Не в силах взять город, он, как пишет Лучо Фауно (VI), обратился за помощью к славянам и с их помощью сумел его наконец захватить. Затем, двинувшись с упомянутыми славянами, на Рим, он через год овладел и им. Через 10 лет упомянутый король Агилульф, поссорившись с римлянами из‑за происков одной из своих дочерей, выступил из Милана и обратился за помощью к аварскому князю- кагану (Re Сасапо), который послал ему немалое число славян (как пишет Павел Диакон в «Истории лангобардов» (III, 29)). С эти войском он захватил город Кремону и 21 августа 603 года сровнял его с землей. Поскольку на обратном пути домой славяне совершали грабительские набеги на земли короля франков и германцев Хильдеберта, последний послал против них с сильным войском Тассилона (Tessalone), государя баваров, которые с востока граничили с упомянутыми славянами. В завязавшемся сражении он одержал победу и подчинил их Хильдеберту. Однако, как только Тассилон вернулся домой, они подняли восстание. По этой причине две тысячи баваров вторглись в славянские земли. Славяне вместе со своим королем Каганом, окружив баваров, изрубили их мечами, не оставив никого, как пишет Авентин (III), кто мог бы принести об этом известие домой. Вторгшись после этого в Баварию, они разграбили ее, разгромив войско выступившего им навстречу Гарибальда, сына Тассилона. Перебив римских солдат, они вторглись в Истрию, которую (как пишет Фауно (VIII)) и прежде неоднократно предавали разграблению во времена императора Феодосия. И в 617 году славяне, не в силах больше терпеть наглость аваров, выступили против них и, вступив с ними в сражение, одолели (как можно прочесть у Аймоина Монаха в «Истории франков» (IV, 9)). В этом сражении некто по имени Само выказал, среди прочих, такую доблесть, что славяне избрали его королем, и в этом достоинстве он пребывал тридцать шесть лет, проявляя немалую смелость и рассудительность во всех почти неисчислимых войнах и походах, которые он предпринимал против упомянутых аваров, всегда (как пишет Аймоин) выходя из них победителем. У него было двенадцать жен славянок, которые родили ему такое же число сыновей и пятнадцать дочерей. Было у него и несколько кровавых стычек с франкским королем Дагобертом, которому он нанес несколько поражений, сразив (как пишет Карл Вагрийский в «Истории венедов» (VII)) многих доблестных военачальников и перебив несколько тысяч франков. Однажды франки, возвращавшиеся из Нового Рима (Neoroma) со своими товарами, были посреди дороги дочиста ограблены славянами, предавшими смерти тех, кто оказал сопротивление. Дагоберт, узнав об этом, отправил к королю Само посла по имени Сихарий, прося восстановить справедливость. Посол, видя, что король Само не допускает его до себя, переоделся в славянское платье, дабы не быть им узнанным, и в таком виде в один из дней предстал перед ним. Изложив то, что ему поручил передать его государь, он добавил, что Само не должен пренебрегать франками, памятуя о том, что он со своим народом является подданным франкского королевства. Само, разгневанный этими словами, ответил, что он со своим народом был бы предан франкам, если бы Дагоберт со своими подданными не нарушал дружбы со славянами. Сихарий ответил, что невозможно слугам Христовым быть в союзе или дружбе с псами. Тогда Само сказал так: «Вы, конечно, объявляете себя слугами Христовыми, мы же его псы. За ваши нечестивые поступки, которые вы совершаете против его воли, мы имеем право мстить вам укусами». Сказав это, он повелел немедленно прогнать его прочь. Дагоберт был этим весьма обижен, посему, с отборным войском выступил против славян. Как пишет Аймоин (IV, 23), славяне разбили это отборное франкское войско, взяв множество пленных. И вскоре после этого они пришли на помощь своим славянам, что были осаждены франками в крепости Вогастро (Vogastro). Напав с тыла на врага, они обратили его в бегство, перебив многих и захватив обоз и лагерь. Воодушевленные этой победой, славяне в большом числе вторглись в Тюрингию и другие близлежащие области франкского королевства, так что воевода Дрван (Deruano), правивший этими славянскими городами, до той поры хранившими верность франкам, видя такие успехи славян, наносивших одно за другим поражения франкам, восстал и примкнул к ним. Славяне, предавая в течение некоторого времени опустошению франкское королевство, обратились в сторону Италии и, вторгшись в нее в 640–м, или, согласно Барди, 650 году, нанесли ей большой ущерб, но, будучи побеждены Гримоальдом, вернулись домой. Но и там они не долго пребывали в покое и вновь начали войну с Даго- бертом. Последний, сразившись с Амором, правившим дунайскими славянами после Кубокара, в первый раз вышел победителем, но в повторной схватке потерпел поражение, как пишет Карл Вагрийский (VII). Славяне, подданные Само, видя это, выступили против франков и жестоко разграбили их земли. Тогда Дагоберт решил отомстить славянам за все причиненные обиды и, собрав лучших воинов, бывших в его королевстве, выступил против них. По пути к нему прибыли саксонские послы, принесшие клятвы и предложившие помощь в надлежащем отмщении славянам, при условии, однако, освобождения их от дани в размере пятисот коров, которую они ежегодно платили тем королям со времен франкского короля Хлотаря I.





Дагоберт согласился на эти условия и освободил их от упомянутой дани, но никакой пользы от этого не имел. Как пишет Аймоин (IV, 26), в следующем году, одиннадцатом году правления Дагоберта, славяне вторглись в Тюрингию и разорили всю эту область. Посему Дагоберт был вынужден поставить королем Австразии (Austria) своего сына Сигиберта, дабы тот оберегал упомянутые пределы от славян. Последние, однако, не переставали разорять франкские земли, так что Дагоберт, почти отчаявшись, собрал три войска, каждое по пятьдесят тысяч, и послал их против славян короля Само. В сражении у Агунтума (Agunto) Само потерпел поражение благодаря превосходству неприятеля скорее в численности, чем в доблести. Тогда же эти славяне были обращены в веру Христову. В то время святой Ко- лумбан отправился проповедовать им Евангелие. После смерти Само его преемником стал Борут (Boruth), или, как его называет Вольфганг Лациус (VI), Борух (Boruch), который, по словам Лациуса, был первым королем каринтийских славян, который получил святое крещение от рук блаженного Доминика (Doningo), ученика святого Руперта, епископа ювавского (Iuuaniense) и просветителя карнов. В залог верности он передал королю Дагоберту своего сына по имени Горазд (Carasto) и племянника Хотимира (Chitomir). После этого он сразился с гуннами, разорявшими его земли, наголову разбил их и уничтожил. После смерти Борута славянами Карин- тии, или Норика, правили упомянутый Хотимир и, согласно Лациусу, Горазд. В это время ученый муж Майоран проповедовал и наставлял этот народ в Христовой вере. Славянские вельможи восстали против своего государя Хотимира за то, что он, отринув старую веру, которой издавна придерживались их предки, обратился к новой. Тогда баварский государь Тас- силон II пришел на помощь Хотимиру и заставил его подданных подчиниться своему господину. После его смерти славянские вельможи оставили христианскую веру и изгнали священнослужителей в Баварию. Вторгшись во Фриули, они сразились с герцогом Фердульфом, который пал в битве вместе с множеством своих подданных, как пишет Павел Диакон (III, 23). По его словам, в той битве пал герцог Фердульф и его наместник Аргаит, который подтолкнул его к этой битве. Так из‑за вспыльчивости и опрометчивости упомянутых Фердульфа и Аргаита погибло такое множество сильных и храбрых мужей, какое при мудром и осмотрительном руководстве могло бы сразить не одну тысячу врагов. Когда герцогом Фриули был Пеммо (Penmone), отец Ратхо и Ратхи, славяне вынудили его заключить с ними унизительный для него мир. Когда власть перешла к Ратхо, тот неосмотрительно разорвал его и совершил опустошительное вторжение в Крайну (Carniola), отчизну славян; за что получил заслуженное возмездие: славяне, вооружившись, вторглись в его владения и предали их свирепому разорению, как пишет Диакон (глава 52). Диакон, по какому бы поводу не писал о славянах, похоже, не испытывает к ним большой любви, всячески принижая их силу и доблесть. Причина этого кроется в том, что славяне, как пишет Бьондо в 10–й книге I декады, многократно воевали с лангобардами, сородичами упомянутого Диакона. Итак, когда славяне, как мы сказали, оставили христианскую веру, Тассилон, усилив войско, вновь вторгся в их земли и в результате нескольких стычек победил их, поставив над ними герцога по имени Вальдунг. Гемон с Региноальдом, Майораном, Готарием, Эрхинобертом, Регинардом, Августином и Гюнтером проповедовали им Слово Божье, которое вельможи, бывшие всадниками, яростно ненавидели. Однако преемник Вальдунга Ингон привлек их к христианской вере при помощи хитрости, устроив пир по совету Арна, зальцбургского епископа. Вальдунг, которого Сигиберт из Жамблу называет Ингон, не в силах обратить в христианство вельмож подобно тому, как он сделал это с крестьянами, созвал однажды всех своих подданных на пир, на котором господ усадил отдельно от простолюдинов. Последних он посадил за свой стол, и им со всеми почестями подносили яства на золотой и серебряной посуде; благородным же, сидевшим далеко от него, подавали на глиняной. На вопрос о причине Вальдунг ответил, что велел обслуживать столы сообразно качеству людей, поскольку крестьяне, будучи христианами, очищенными непорочной кровью Христа, имели души незапятнанные и чистые, благородные же, будучи идолопоклонниками, имели души запятнанные и грязные. Все это так подействовало на славянскую знать, что они все сделались христианами. И отсюда пошла известная торжественная церемония избрания герцога Каринтии. Церемония эта, будучи весьма необычной и непохожей на другие, заслуживает (для развлечения читателя), чтобы мы ее по возможности кратко описали, опустив некоторые подробности. Недалеко от крепости святого Вита в довольно широкой долине до сей поры видны развалины города, столь древнего, что и имени его никто не помнит. Рядом с ним на широком лугу находится довольно высокая мраморная глыба. На этой глыбе при коронации нового государя восседает крестьянин, которому принадлежит право совершения этой церемонии, так как он происходит из рода, издавна почитавшегося первейшим. Правой рукой он держит черную корову, а левой худую и неказистую кобылу. Вокруг упомянутого камня стоят толпы народа, в основном крестьяне, и ждут нового господина, который появляется на краю луга в сопровождении торжественной свиты знати и вельмож в богатых одеждах. Впереди всех выступает граф Гориции, май- ордом государя, который среди двенадцати малых хоругвей несет великую хоругвь эрцгерцога. За государем следуют магистраты и министры, как и все, в самом торжественном одеянии, которое только может быть. Среди всех один лишь государь одет по–простому, в незамысловатую и грубую крестьянскую одежду. Так он подходит к камню. Мужлан же, сидящий на камне, при его приближении начинает восклицать по–славянски: «Кто это, кто идет с таким почетом?» Стоящий же вокруг народ ему отвечает: «Это наш новый государь, идущий принять власть». Тогда мужлан опять вопрошает: «Праведный ли он судья? Радеет ли за отчизну? Свободен ли он? Достоин ли почета? Истинный ли христианин? Защитник ли и умножатель святой веры?» И на каждый из вопросов толпа отвечает: «Да, да, таков, будет…» В конце концов мужлан вопрошает: «По какому праву хочет он согнать меня с этого престола?» Тогда граф Гориции отвечает ему: «За семьдесят денариев покупает он у тебя это место. Эта скотина, то есть кобыла и корова, будут твоими. Будешь иметь одеяния, которые носит господин, будешь свободен ты и дом твой, не платя ему никакой подати». Тогда мужлан, слегка ударив государя по лицу рукой и приговаривая: «Будь правым судьей, то есть суди по справедливости», спускается с камня с кобылой и коровой, оставляя место свободным. После этого государь поднимается на камень, вынимает меч и потрясает им с суровым видом, обращаясь поочередно на все [четыре] стороны, давая этим, похоже, обет быть праведным судьей. Затем, велев принести ему воды, из мужицкой шапки выпивает ее перед всеми, верно в знак трезвости и безразличия к суетным изысканным яствам, столь ценимыми многими. Спустившись с камня, он со всей свитой идет в близлежащий храм и, отстояв службу, исполненную самым торжественным образом, снимает с себя мужицкую одежду и, отдав ее мужлану с камня, облачается в господское платье. Затем, торжественно отобедав со всей знатью и вельможами, он возвращается на луг, где с приготовленного судейского места вершит суд для тех, кто просит, или по обычаю этой страны дарует имения и феоды по своему усмотрению. Обо всем этом Эней Сильвий, впоследствии папа Пий II, который лично присутствовал на этой церемонии в Каринтии, подробно рассказывает в своей «Европе». Утвердив там свое господство, славяне неоднократно воевали с франками. В 667 году франки с большим войском под началом Андагиза, отца Пипина Младшего, бывшего майордомом франкского короля Теодориха, вступили в сражение со славянами и были разбиты, причем сам Андагиз (как пишет Авентин (IV)) пал на поле брани. Некоторое время спустя славяне, поссорившись с каганом, князем аваров, также народом славянского племени, владевшим Баварией, начали совершать набеги на их владения, так что каган был вынужден их оставить. Посему в 805 году (как пишут Суффрид Мейсенский и аббат Регино во II книге «Хроники») каган прибыл к императору Карлу Великому, прося у него место для жительства между Сабарией (Sabaria) и Карантанией (Carantano), утверждая, что не может больше жить в своих исконных землях из‑за постоянных набегов врагов на его страну, из которой в конце концов вместе с гуннами был изгнан славянами. Славяне же под началом Примислава, Чемики (Cemica), Стомира и Оттогера сели по реке Драве, начиная от пределов Баварии. Через некоторое время те славяне, которые жили на Дунае и в Норике, в союзе с бавара- ми напали на Верхнюю Паннонию, ограниченную, согласно римскому описанию, Дунаем, Савой и Дравой, а также вторглись в Дакию, лежащую на другом берегу Дуная, где разгромили и уничтожили остатки аваров и гуннов. Покорив все земли вплоть до устья Савы, они вывели туда колонии баваров и славян, как пишет Авентин (IV), который при этом отмечает, что почти в то же время константинопольский император Никифор отправил послами к Карлу Великому Петра Епископа и Калиста. После заключения мира между двумя упомянутыми государями было решено, что Карл владеет Паннониями, Дакией, Истрией, Либурнией и Далмацией, за исключением некоторых приморских городов, оставшихся за Никифором. Немного позже далматы, ненавидя греков за их ничтожество, послали к Карлу задарского градоначальника Павла и епископа этого же города Доната с дарами, перейдя в подданство франкской короны. Никифор, видя, что Далмация восстала против него, разорвал мир с Карлом и послал в Далмацию флот под началом патрикия Никиты, который, едва прибыв на место, вернул обратно все, что принадлежало грекам в Далмации, и даже с лихвой. Однако после смерти Карла и Никифора, а именно в 818 году, сын Карла Людовик Благочестивый поделил Далмацию с константинопольским императором Львом. В это время Людевит Славянин, государь Нижней Паннонии, именуемой ныне Позега (Possega), поднял восстание против императора Людовика, поскольку последний отказал ему в выплате жалованья. Он возбудил великую смуту в Восточной Баварии, привлек на свою сторону болгар, карнов и часть хорутан (Carioni) и захватил большую часть Верхней Паннонии. Эти обстоятельства вынудили Людовика созвать собор в Ахене, на котором среди прочего было решено отправить итальянское войско в Паннонию против Людевита. В состоявшемся сражении Людевит одержал победу и, как пишет Аймоин (II, CVI), еще больше возгордился. Тем не менее он отправил посольство к императору с просьбой о заключении мира при некоторых договоренностях и условиях. В случае соблюдения последних он обещал выполнять все повеления императора. Тот не согласился на предложение Людевита и отправил своих послов с другими соглашениями и условиями. Людевит от них отказался и, решив продолжать войну, послал поднимать восстание среди соседних народов, привлекая их на свою сторону. Тимочане (Tunuciani), народ, согласно Абрахаму Ортелию, живущий по соседству с болгарами, восстав против болгар, хотели перейти на сторону императора. Однако Людевит сумел повести дело так, что в конце концов убедил их оставить императора и примкнуть к нему. Когда войско императора возвращалось из Паннонии, фриулийский герцог Кадолай (Cadaloch), герцог Фриули, скончался от лихорадки, и его место занял Бальдерих (Balderich). Когда он вступил в область карантанцев, которые держались его власти, войско Людевита вышло ему навстречу, однако Бальдерих, напав на него на реке Драве, обратил в бегство. Борна, герцог Далмации, собрав сильное войско, напал на Людевита у реки Колапий, называемой славянами (по словам Лациуса) Купой. В начале битвы Борну покинули гудусканы (Guduscani), народ, также живущий по соседству с болгарами, однако с помощью с своих телохранителей–преторианцев он сумел избежать плена. В этом бою пал Драгомуж (Dragomus), тесть Людевита, который с самого начала восстания Людевита оставил зятя и примкнул к Борне. Гудусканы, вернувшись домой, были вновь покорены Борной. Людевит же, воспользовавшись этим случаем, вторгся в Далмацию с сильным войском и предал все огню и мечу. Борна, видя, что не может сразиться с ним на равных, спрятал все свое имущество в крепостях и с небольшим отрядом самых смелых своих воинов начал изматывать войско Людевита, нападая на фланги и арьергард. Перебив таким образом три тысячи воинов неприятеля и отняв триста верблюдов (camelli), он вынудил его покинуть свою страну. В январе Людовик собрал новый собор в Ахене, на котором было решено снарядить три войска в трех местах и отправить их одновременно разорять страну Людевита, дабы усмирить его дерзость. Одно из них вторглось через Норикские Альпы, второе через область карантанцев, а третье через Баварию и Верхнюю Паннонию. Два из этих войск, то есть правое и левое, совершили вторжение несколько позже, столкнувшись с неприятелем при переходе Альп. Среднему войску, проходившему через Каринтию, повезло больше: трижды одержав победу над врагом и переправившись через Драву, оно дошло до назначенного места. Людевит при этом не предпринял никаких приготовлений и не пытался искать мира с противником. Поэтому три войска, соединившись, предали страну Людевита огню и мечу. Однако в том войске, что прошло через Верхнюю Паннонию, при переправе через Драву начались болезни из‑за тлетворности воздуха, и умерло немало человек. Эти три войска были набраны в Саксонии, Восточной Франкии, Алемании, Баварии и Италии. После их возвращения домой карны (Carniolani), которые жили по реке Саве по соседству с фриульцами, передались Бальдериху. То же самое сделала та часть каран- танцев (Carentani), что прежде приняла сторону Людевита. Последний, видя выступление из Италии в Паннонию сильного войска, оставил город Шиша (Sciscia) и ушел к далматским сербам. Живя там, он, узнав, что один их тамошних государей собирается его предать, однажды убил его и овладел его городом. Затем он дал знать императору, что желает побеседовать с ним в надежном месте. Когда ему в этом было отказано, он переехал к Ладе Славянину, дяде Борны по материнской линии, который после смерти упомянутого Борны был поставлен императором Людовиком управлять Далмацией. Прожив там некоторое время, Людевит был предательски убит упомянутым Ладой. Таков был конец знаменитого Людевита. Войны, которые он вел, и походы, предпринятые против разных народов, описаны (как говорит Авентин) в пергаментной книге, хранящейся в Ильммюнстере (Monasterio de'Monaci posto all'Ilmo), где описаны и другие войны славян. Последние во времена франкского короля Арнульфа, мстя за обиды, учиненные франками, вторглись в их королевство и жестоко разорили некоторые провинции, так что Арнульфу пришлось выступить против них лично. Однако его войско было разбито и понесло большие потери, как повествует Регино (II). Он пишет: «Когда Арнульфу, императору и королю франков, находившемуся в пределах баварцев в 891 году с целью подавить нападения славян, сообщили, что неприятель истребил множество его воинов и одержал победу, тот, скорбя по причине гибели своих подданных, со многими вздохами стал причитать, долго перечисляя триумфы и победы, которые франки всегда одерживали над врагами, стяжав себе славу почти непобедимых, а теперь впервые бежали перед врагами славянами. Последние, двигаясь далее, заняли страну, которая от реки Марахава (Marahaua), получила название Маравания, а затем Моравия (как пишет Беат Ренан в «Германии» (I)), и, изгнав оттуда остатки маркоманов, поселились в тех местах, значительно расширив свои владения, поскольку, как пишет Франциск Иреникус (XII), королевство славян моравов включало в себя Венгрию, Чехию и Русь и было таковым до предпоследнего моравского короля Святокопия (Suatocopio), о котором Пьерфранческо Джамбулари (I) пишет так: «Где он имел мир и покой на Руси, в Польше, Моравии и Чехии, странах, по природе склонных к войнам и обильных отчаянными воинами, способными на любые, самые великие дела». Эти моравские славяне, как пишет Вольфганг Лациус (IX), много воевали с франками, немцами и саксами. Доставили они немало хлопот и печенегам (Pazinaci), ныне татарам (как пишет Регино (II)). Марцин Кромер и Ян Дубравий дали пространное описание этого королевства, которое просуществовало до 991 года, когда после смерти короля Всеволода (Sueulado) оно было захвачено венграми, поляками и в большей части чехами. Моравия стала христианской, по мнению Венцеслава Богемского, при Святополке (Suatoplugo), который правил моравами, имея престол в Велеграде. Он принял христианство со своим народом от Кирилла Философа, которого прежде звали Константином. Поскольку он является просветителем болгар, рашан и других славян Далмации и Моравии, мне представляется необходимым вкратце описать его жизнь, ссылаясь на Диоклейца, Яна Дубравия и Августина Моравия в его жизнеописаниях оломоуцких епископов.

Кирилл был родом грек и родился в Фессалониках, ныне Салоники. Отцом его был патрикий Лев. Сначала его звали Константин Философ. В 887 году был назначен управлять Велеградской церковью римским папой Адрианом III. Он был первым архиепископом Моравии, наставив прежде в христианском вероучении болгар, сербов, далматского короля Святополка (Suetopelech) и после них моравского короля Святополка (Suatoplugo) со всем его народом, границы которого проходили по рекам Висла, Дунай и Ваг. После пяти лет управления Моравской Церковью он отказался от этой должности и с согласия Стефана, преемника папы Адриана, поставил вместо себя своего брата Мефодия, с которым дурно обошелся король Святополк (Suatoplugo) Младший. Отправившись однажды на охоту, он велел архиепископу Мефодию не начинать мессу до его возвращения. Мефодий подождал до полудня, однако, опасаясь глумления над священной жертвой и видя, что народ, собравшийся в большом числе, уже начинал выходить из церкви, не стал больше ждать и, ослушавшись повеления короля, начал отправлять мессу. Когда он стоял у алтаря, явился король в окружении толпы охотников и своры собак и, стремительно войдя в церковь, среди гама и собачьего лая схватился за оружие. С трудом удержавшись, чтобы не нанести ранение архиепископу, он сбросил наземь все, что было на алтаре. Уйдя оттуда, Мефодий незамедлительно отправился в Чехию и отлучил от церкви короля, наложив интердикт на все его королевство. В Чехии он пробыл недолго и отправился в Рим, где встретил своего брата Кирилла. Вскоре он вновь был призван в Моравию, однако, видя, что король, человек надменный и исполненный злодейства, все равно проявлял свирепость по отношению к священнослужителям, не смог вынести потери и разорения своего стада. Посему он вновь вернулся в Рим, где и скончался в 907 году. Он был погребен в церкви Святого Клемента, святые мощи которого его брат Кирилл привез с Таврического полуострова, называемого ныне Малой Татарией. Как рассказывают Ян Дубравий и Эней Сильвий, славяне, которые были обращены Кириллом в Христову веру и для которых он перевел на их славянский язык Старый и Новый Заветы, пожелали, чтобы месса и богослужение велись на их собственном языке. Обратившись в связи с этим за разрешением к римскому папе, он поставил этот вопрос на обсуждение в консистории, где поначалу было некоторое противоречие, но вдруг раздался голос, произнесший: «Да всякий дух славит Господа, и всякий язык Его исповедует». И тогда папа немедленно разрешил то, о чем просили славяне, священнослужители которых, особенно либурнийских славян, подчиненных норицкому эрцгерцогу, и сегодня справляют мессу и другие службы на своем родном языке, вовсе не зная латыни. Более того, сами норицкие государи, как пишет Авентин (IV), использовали славянское письмо для общественных надписей, как можно убедиться в церкви Святого Стефана в Вене. Славяне имеют два вида букв, чего нет ни у греков, ни у латинян. Один вид был найден Кириллом и называется кириллицей (Chiuriliza), другой — блаженным Иеронимом, и он называется буквицей (Buchuiza). Выглядит буквица так:

Кириллица же выглядит так:

Два этих вида письма были найдены (как мы сказали) Блаженным Иеронимом и Кириллом, о чем осталась непреходящая память у славян, в особенности у чехов и поляков. Оба этих королевства произошли от этого славянского племени, которое, овладев Иллирией, вывело свои колонии дальше на север, то есть в Чехию и Польшу. Случилось это так (как пишет Ян Дубравий (I)). Хорват по имени Чех, благородный и весьма уважаемый муж, случайно или умышленно убил одного из своих, мужа также уважаемого. Будучи в этом осужден и вызван в суд, он не захотел явиться в суд, за что его противники подвергали его ежедневным преследованиям. Посему большая часть Хорватии взялась за оружие, чтобы защитить и поддержать свои законы вопреки упорству Чеха. Последний, видя народную ярость, не стал ждать неприятностей и по совету друзей заблаговременно уехал, решив искать взамен отчего дома — новый, который мог бы стать ему надежным убежищем и удобным местожительством. Вместе с ним ушел его брат Лях (Lecho) со своими родственниками, друзьями, слугами и большим числом прочего народа. Отправились они тем путем, что ведет через Валерию, расположенную между Дунаем и Савой, которая в те времена находилась во власти хорватов, в Верхнюю Паннонию, рядом с моравами. Направившись в Моравию и обнаружив, что она, равно как и большая часть Саксонии, находилась во власти славян, они осели там на некоторое время. Моравы же, узнав о причине их скитаний, научили их, как поступить. Они рассказали им, что недалеко оттуда лежит страна, называемая германцами Богемия, где упомянутые германцы одно время жили, но теперь она ими оставлена и обезлюдела, за исключением небольшого числа вандалов, их соплеменников, которые живут там порознь в своих лачугах. Эта страна, по их словам, могла бы подойти им для жительства. Чех охотно принял это предложение, тем более что находился в таком положении, что выбирать не приходилось. Вновь отправившись в путь, он мирно, никого не обижая, прошел через хребет Герцинских гор и спустился в Богемию. И, куда бы он ни шел, убеждался он в справедливости того, что ему было сказано: что Богемия невозделана, пустынна, и хозяйничают в ней скорее стада овец и коров, чем люди, которых по сравнению с изобилием скота было крайне мало. Те люди, что им встречались, были просты, носили длинные волосы и занимались пастушеством. Поначалу, увидев людей Чеха, они испугались, но, узнав, что те одного с ними племени и пришли как друзья, стали их приветствовать, открыв свои объятия, и принесли им подарки, которые у них принято приносить друзьям, а именно молоко, сыр и мясо. Дали они им и проводника, чтобы тот провел их в Нижнюю Богемию. Дойдя до горы, возвышающейся между Эльбой и Влтавой, которую местные жители называют Ржип (Rzip), что означает «вид», так как оттуда открывается вид на обширные окрестности, Чех поднялся на упомянутую гору и, глядя вокруг и восхищаясь небом и здоровым воздухом, плодородной почвой, лесами и рощами, весьма пригодными для выпаса, прозрачными потоками и реками, изобилующими рыбом, не смог сдержать охватившую его радость, воздел руки к небу и стал благодарить богов за оказанную ему милость. После этого он заклал заранее приготовленные жертвы, которые у этого народа было принято делать богам, и, спустившись с горы, поделился своей радостью со своими, сказав им о том, что настал конец их долгим и туманным скитаниям, и приказав строить там дома и возделывать поля, дабы не быть вынуждены жить только плодами охоты и питаться лишь мясом наподобие зверей. Хорваты же были искусны как в строительстве домов, так и в возделывании полей, поэтому каждый из них с радостью дал такой обет. Он же не уставал воодушевлять и побуждать их к этому. Когда же число жителей тех мест значительно умножилось из&#8209;за наплыва как вандалов, так и далматов, которые стекались в Богемию как в место удаленное, где не было волнений и постоянных войн, Лях, также желая стать основателем нового народа и нового королевства, пришел к своему брату Чеху с просьбой отпустить его со всеми, кто пожелает за ним следовать, на поиски новых земель и места для жительства. Если же они их не найдут, то обещал вернуться к нему обратно. Легко получив на это согласие своего брата, он перешел через горы на север и пришел в те земли, которыми ныне владеют частью силезцы, частью поляки. Преуспев не хуже своего брата Чеха в своих намерениях, он населил те земли новыми жителями, обращаясь с ними со всей возможной скромностью, не выказывая ни заносчивости, ни высокомерия, к<

Наши рекомендации