Достижения и изъяны феноменологии

Достижения	Изъяны
Развернутая характеристика работы сознания Понимание концептов как сущностей наполненных экзистенциальной силой Фактический отказ от теории абстракций	Абсолютизация ментальной относительности Забвение исторического метода, отсутствие осмысления динамики знания Известная приверженность концепции абсолютной истины

После всего изложенного резонно обратиться к вопросу об использовании достижений феноменологии в менеджменте. В связи с этим нельзя не вспомнить об усилиях Макса Шелера по развитию в противовес формальной этике Канта материальную, т.е. жизненную, этическую систему[69]. Но, к сожалению, Шелер остался в рамках субстанциальной этики, он рассуждал об этике вообще, придавая особое значение ценности любви. В этой связи ему не было необходимости обращаться к ценностям субстанциальных наук, например, экономики.

Несмотря на выше отмеченные слабости феноменологической этики она актуальна для менеджмента. Эта этика ориентирует на понимание концептов как феноменов, насыщенных жизненной силой. В нашем случае это означает, что менеджеру полезно, как выражается Питер Друкер, «выйти в мир»[70]. Имеется в виду, что топменеджеры в течение нескольких недель выполняют работу своих подчиненных или же занимают положение своих клиентов, так, врач превращается в пациента. «Выйти в мир» как раз и означает руководствоваться феноменологическим методом. Ориентирующийся на феноменологию менеджер понимает, что в концепты менеджмента необходимо вчувствоваться, в процессе чтения книг они усваиваются далеко не полным образом. Концепты менеджмента – это не абстракции. Разумеется, феноменология концептов имеет место не только на нижних этажах менеджмента, но и, например, в общении топменеджеров между собой. По нашим наблюдениям в среде менеджеров распространено несколько пренебрежительное отношение к концептуальной стороне дела, они склонны квалифицировать себя, прежде всего в качестве практиков. Но практика как раз и есть реальность концептов, она совпадает с ними. От феноменологии не надо отказываться, она действительно является хорошей профилактикой от забвения жизненного мира. Но всегда следует иметь в виду, что феноменологическая работа должна проводиьтся на базе субстанциальной науки. Это обстоятельство не учитывалось классиками феноменологической философии, в частности, Гуссерлем и Шелером.

Заканчивая анализ феноменологии, необходимо отметить ее особое место в философии XX века. Она осталась вне лингвистического поворота. И в этом смысле феноменология не вписывается в основной тренд развития современной мировой философии. В немецкой философии этот тренд начался с фундаментальной онтологии Мартина Хайдеггера, а затем был продолжен герменевтикой.

Хайдеггер наряду с Витгенштейном считается революционером в философии. Его система воззрений довольно необычна и явно перегружена различными метафизическими моментами[71]. В данной книге нет необходимости обсуждать их. Мы предлагаем очерк философии Хайдеггера в таком ее виде, который может быть полезен менеджеру.

По Хайдеггеру, будучи рожденным, человек чувствует себя заброшенным в мир. У него нет выбора, кроме как стать бытием-в-мире. Человек неизбежно потерпит фиаско, если он не пойдет навстречу истине мира. Но как добиться желаемого, а именно, открытия мира навстречу человеку, что и является истиной? Хайдеггер убежден, что если человек станет обращаться с миром по своим меркам, т.е. в соответствии со своими ценностями, то его непременно постигнет неудача. Следовательно, предстоит осторожно вписаться в мир, в окружающую человека среду. Но не посредством субъективных мыслей, которые неизбежно исказят восприятие мира, а при помощи слов. Истина бытия рождается в слове, следовательно, язык становится домом бытия. Бытие имеет временной характер, причем такой, что будущее – увы, это смерть человека – властвует над настоящим. Смысл бытия струится из будущего. Если человек отклоняется от истины бытия, то он попадает в объятия несобственного. Основной рецепт Хайдеггера таков: истолковывайте основания, истоки бытия-в-мире, не торопитесь, не подхлестывайте себя кнутом ложно понятой цивилизации, особенно науки. Тише едешь – дальше будешь. Хайдеггер – онтолог. Онтология определяет теорию познания, эпистемологию. Теория не должна нарушать онтологию, ей предписано почтительно присутствовать при бытии.

В философии Хайдеггера многое вызывает возражения, в частности, отрицание института ценностей и активной роли теории, а также критика науки. Но для нее характерны и достижения: опора на язык, рассмотрение соотношения личности и мира (менеджер сказал бы «среды»), попытка определить смысл настоящего на основе будущего.

Сторонников аксиологических теорий не устают обвинять в насилии над существующим. Мир – объективен, ценности – субъективны. Мир и ценности несовместимы. Так рассуждал и Хайдеггер. В приведенном софизме не учитывается, что миру, среде противоречат не все ценности, а лишь определенная их часть. Некоторые ценности вменяются среде вполне успешно, другие несовместимы с ней. Относительно ценностей, несовместимых с миром, в частности, с рыночной средой, предупреждение Хайдеггера весьма кстати. Менеджер всегда должен учитывать, что лишь некоторые его планы в принципе способны осуществиться. Всегда следует искать возможности согласования личностных установок с обществом, а также с природой. Ценности не произвольны, их системой отсчета являются внешняя по отношению к личности среда. Причем здесь возникает важный экологический момент, согласно которому человек не должен разрушать среду своего обитания, которая не исчерпывается природой, а включает и рыночные, и товарно-денежные, и организационные, равно как и многие другие, отношения. Далеко не всегда учитывается, что ценности менеджера являются не его односторонними отношениями к среде, а, по крайней мере, двухместными предикатами, равноправной стороной которых выступает среда.

О значимости лингвистического поворота для современной философии и науки мы уже говорили. Он актуален и для менеджмента. Нельзя забывать, что этот поворот одним из первых инициировал Хайдеггер. Злободневна также его идея о влиянии будущего на настоящее. Но он не сумел развить ее сколько-нибудь определенно. Сказалось его отстраненное отношение к науке. Таким образом, есть, по крайней мере, три сюжета представлений Хайдеггера, актуальные для философии менеджмента. Это: 1) первостепенная значимость языка, 2) координация ценностей с внешней средой, 3) футуристическая идея влияния будущего на настоящее.

От онтологии Хайдеггера пролегает прямая дорога к герменевтике бытия его ученика Ханса-Георга Гадамера[72]. Подобно своему учителю он считает, что люди существуют в мире, однако они должны понять не только мир, но и друг друга, что возможно не иначе, как в диалоге, который, имея длительную историю, выступает как предание. «Мы всегда находимся внутри предания»[73], в истории. Следовательно, мы должны включиться в традицию (предание) в качестве ее органичной части. Часть не может состояться иначе, как в составе целого. По сути, Гадамер поставил на место хайдеггеровского бытия философскую традицию. Одним этим шагом он снял с философствования Хайдеггера покров таинственности. «Всемерно поддерживать диалог, давать сказать свое слово и инакомыслящему, уметь усваивать произносимое им – вот в чем душа герменевтики»[74]. Гадамер не уставал восхищаться диалектикой Платона с характерной для нее вопрос-ответной методикой, а также философией Гегеля, сумевшего придать диалектике глобально-эволюционный характер. За счет диалектики субъект не только включается в традицию, но и расширяет ее горизонты. Люди понимают друг друга тогда, когда их горизонты пересекаются. Расширяются же горизонты за счет практического использования знания. Обнаружив сердцевину философствования в диалектике вопроса и ответа, – «кто хочет мыслить, должен спрашивать»[75] – Гадамер решительно подверг критике научную методологию с ее, как он считал, приверженностью к понятийному знанию, которому недостает конкретности и ситуативности. Истину приобретает тот, кто включается в историческую коммуникацию, а она имеет диалогический характер.

Масштабом философии Гадамер избрал искусство. Искусство «творит нечто образцовое, вместо того чтобы создавать то, что соответствует правилам. При этом явно невозможно отделить определение искусства как творчества гения от конгениальности воспринимающего. И то и другое – свободная игра»[76]. Но искусство – это еще и символ, причем в двояком смысле. Во-первых, постольку, поскольку символ, будучи частью бытия, включается в него как целое, часть представляет целое; во-вторых, символ выражает бытие непосредственно своей единичностью, а не понятийным образом[77]. Наконец, искусство является также праздником в качестве репрезентации общности людей в ее непосредственной и законченной форме[78]. Понятием праздника Гадамер подключил свою философию к этике. Ведь этика и есть радостная общность людей. Вне исторической традиции этика невозможна. Таким образом, Гадамеру, по крайней мере ему так казалось, удалось выстроить в едином ключе всю философию, от ее исходных начал, онтологии, до этики. Но все это было сделано от имени не онтологии, как у Хайдеггера, а герменевтики. Оба, и Хайдеггер, и Гадамер, были заняты вопросом возможности обустройства человека в мире.

В предыдущих абзацах проведена определенная реконструкция герменевтики Гадамера. Осмысливая ее содержание, резонно представить в виде цепочки основные концепты философствования Гадамера. На наш взгляд, это можно сделать, например, следующим образом: традиция, понимаемая как языковое явление, и включение людей в ее историю – диалектика вопросов и ответов – диалог и вслушивание в него – герменевтический круг как определение частью целого и целого частью – символизация целого, представление его не понятием, а единичным – искусство как масштаб философии – наращивание герменевтического опыта – расширение герменевтических горизонтов – понимание как пересечение герменевтических горизонтов – единство слова и дела – обеспечение торжества общего дела.

Разумеется, мы представили всего лишь концептуальный каркас герменевтики Гадамера. Он может быть выстроен и другим образом, но его основные узлы останутся теми же самыми. Интересно заметить, что сам Гадамер, вроде бы полностью лишенный какой-либо претенциозности, тем не менее, считал свое философское детище безукоризненным. Ему всегда казалось, что буквально все достижения философии могут быть органично включены в его герменевтику. Налицо явное преувеличение автором достоинств изобретенной им теории. Но в данном месте мы считаем целесообразным подчеркнуть, что герменевтика Гадамера по меркам философии сколочена весьма добротно. Это ее качество как раз и ввело Гадамера в искушение считать герменевтику вершиной философии.

Онтологическая герменевтика Гадамера занимает в современной философии весьма почетное место, но, разумеется, в ее адрес высказываются и критические замечания. Представители Франкфуртской школы Ю. Хабермас и К.-О. Апель не мыслят свои философские построения без герменевтики Гадамера, позволяющей, как им представляется, наметить основные контуры современной философии языка. Но даже при этом условии оба они считают, что в онтологической герменевтике, во-первых, недостаточное внимание уделяется критической функции языка, во-вторых, отрицается саморефлексия субъекта, в-третьих, не получает свого выражения актуальность как науки вообще, так и, особенно, общественных наук[79]. Весьма настороженно воспринимается герменевтика бытия постструктуралистами, в частности, Ж. Деррида. Постструктуралисты полагают, что невозможно обосновать правомерность самого достижения понимания и согласия. Субъекты могут вместо понимания и согласия избрать непонимание и несогласие. По мнению постструктуралиста Ж.-Ф. Лиотара, между субъектами всегда сохраняется принципиальное несогласие.

Подытоживая все изложенное выше относительно герменевтики, нельзя не прийти к выводу, что она представляет многие значимые аспекты современной мировой философии. Союз с ней желательна для всех теоретических систем, в том числе и для менеджмента. Особенно это касается двух ориентаций, во-первых, на диалог, во-вторых, на масштаб искусства. Без диалога, даже если он не всегда приводит к полному согласию, не может быть обеспечен успех дела менеджмента. Что касается масштаба искусства, то он очень часто используется при оценке менеджмента[80], и, следует отметить, далеко не всегда обоснованно. Искусство в отличие от менеджмента кульминирует не в этике, а эстетике. Используя выражение «искусство менеджмента», часто желают подчеркнуть своеобразие менеджмента, особенно в быстроизменяющихся и насыщенных коллизиями условиях. Но не следует забывать, что в любых условиях менеджмент остается наукой. Оригинальная наука – это своеобразная наука, но никак не искусство.

Наконец, есть возможность обратиться к вершинной части современной немецкой философии, которую называют по-разному, и теорией коммуникативного действия[81], и дискурсивной этикой, и критической герменевтикой. Наиболее видными представителями этой философии являются франкфуртцы Карл-Отто Апель и Юрген Хабермас[82]. Но в лице основателей Института социальных исследований, расположенного как раз во Франкфурте, Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно они имели довольно влиятельных предшественников. Именно эти два исследователя, ориентировавшиеся на марксизм, разработали в конце 1930-х годов проект создания в противовес традиционной так называемой критической теории[83]. Проект был очень дерзновенным. Ставилась задача выработать такую теорию, которая позволила бы осуществить продуктивную критику современного общества массового потребления и позволила бы преобразовать его в необходимом направлении. Старые теории не устраивали ни Хоркхаймера, ни Адорно. Оба были разочарованы, во-первых, засильем, как они выражались, инструментального разума, лишенного высоких устремлений, во-вторых, наукой, также не сумевшей преодолеть узкие горизонты меркантильного отношения к жизни. Но каковы же новые идеалы? И Хоркхаймер, и Адорно дали вполне определенный ответ на этот вопрос, но он мало кого удовлетворил. Хоркхаймер вспомнил о религии, Адорно занялся конструированием эстетической теории. Усилия в указанных направлениях не позволили реализовать сколько-нибудь успешно проект критической теории. Но многие немецкие мыслители не спешили сдать этот проект в архив. Он выглядел очень обнадеживающим. Рассмотрим в этой связи генезис идей Апеля и Хабермаса.

Благодаря влиянию на них творчества Хайдеггера и особенно Гадамера, с которым их связывали дружественные отношения, они с молодых лет усвоили уроки лингвистического поворота. Язык – это предельно актуально. Но многое не устраивало Апеля и Хабермаса в построениях Хайдеггера и Гадамера. Во-первых, историцизм, согласно которому состояние философской мысли определяется исключительно слепым ходом событий. Во-вторых, забвение рациональной мысли и ее прогресса. В-третьих, отсутствие масштаба, который бы указывал на то, чего именно следует добиваться.

Первостепенный интерес Апеля к языку привел его к теории речевых актов Остина. Язык ведь должен быть признан самой активной способностью человека. Вместе с теорией речевых актов Апель усвоил и американский прагматизм. В результате он осуществил беспримерный синтез немецкой и американской философии. Но Апель остался верен трансцендентализму. Философия должна подготовить почву для науки, она предшествует ей. Американец нацелен на действие, поступок. Апель не идет дальше языка. Не мышление, а язык есть условие действия. Но язык реализует сообщество людей, которые благодаря ему коммуницируют друг с другом. Язык возвращает Апеля к герменевтике[84]. Итак, по Апелю, решающие события совершаются в языке. Но как это возможно и возможно ли вообще? Существует ли окончательное рациональное обоснование (нем. Letztbegründung)? Против него выступают многие прагматики и, особенно, постструктуралисты. Апель считает, что оспаривающий правила аргументации, попадает в перформативное противоречие. Положение считается окончательно обоснованным, если а) оно не может быть опровергнуто без противоречия и б) не может быть выведено без логического круга. Иначе говоря, вопреки многочисленным скептикам мы способны выдвигать новые ценности. Диалог должен быть очень хорошо организованным, т.е. он превращается в дискурс, в обмен аргументами. В процессе дискурса ложное критикуется и опровергается, а людям не остается ничего иного, как взять ответственность за принятое решение на себя. Философия в итоге кульминирует в дискурсивной этике ответственности. Итак, вроде бы реализован проект критической теории. Она возвышается над инструментальным разумом, ибо представляет собой этическую вершину. В кратчайшем изложении концептуальный стержень рассуждений Апеля выглядит так: язык – дискурс – этика ответственности.

Приблизительно тот же путь прошел и Юрген Хабермас. В отличие от Апеля он в своей аргументации постоянно ссылается на социальное знание. Хабермас показывает, что эволюция общества связана с ростом актуальности общественного договора. Растет коммуникация между людьми, а идеалам просвещения не видно альтернативы. Именно поэтому на первый план как раз и выходит дискурсивная этика ответственности, призванная дать ключ к разрешению самых злободневных вопросов. Мы должны понять, каким образом возможно разрешение проблем.

Пишущие о философии Хабермаса обычно отмечают, что в наиболее законченном виде его теория изложена в «Теории коммуникативного действия». В действительности же даже в этом труде она все еще имеет незаконченный вид. На наш взгляд, ее венчает дискурсивная этика, изложенная в монографии «Моральное сознание и коммуникативное действие» (1983)[85].

Хабермас предъявляет к речевым актам шесть требований. Это: 1) истинность для пропозиций (констатаций), 2) правильность для нормативных (ценностных) сообщений, 3) правдивость для экспрессий, 4) понятность для речевых актов, 5) действенность телеологических утверждений и 6) уместность используемых ценностных стандартов. Для Хабермаса крайне важно не только выразить требования, предъявляемые к речевым актам, но и представить последние в рациональной форме. С этой целью он обращается к правилам осуществления дискурсов. Вслед за Робертом Алекси[86]Хабермас различает 1) логические, 2) диалектические и 3) риторические правила.

Для начала перечислим логические правила.

1.1. Ни один из акторов не должен противоречить сам себе.

1.2.Если актор приписывает предикат F объекту A, то он должен быть готов приписать предикат F другим объектам, схожим с A во всех релевантных аспектах.

1.3. Различные акторы не должны использовать одни и те же выражения с различным смыслом.

Двумя главнейшими диалектическими правилами являются следующие.

2.1. Каждый актор должен утверждать лишь то, во что он реально верит.

2.2. Актор должен обосновывать почему и что он проблематизирует или не проблематизирует.

Переходим к риторическим правилам.

3.1. Каждому субъекту, обладающему речевой компетенцией, разрешено принимать участие в дискурсе.

3.2. Каждому разрешается утверждать нечто и задавать вопросы, предлагать темы для дискурса, выражать свое отношение, желания и потребности.

3.3. Недопустимо препятствовать актору, посредством как внешних, так и внутренних побуждений, в осуществлении им своих прав, указанных в 3.1. и 3.2.

Но каким образом обращаться с аргументами и правилами? Хабермас следует логической модели обоснования, разработанной Стивеном Тулминым[87]. Она обладает следующей формой: к предпосылке, обычно являющейся описанием ситуации, применяется правило, которое будучи конкретизированным за счет дополнительной информации, добытой благодаря, например наблюдениям и опросам, обеспечивает получение результата, заключения. Несколько упрощая положение дел, можно представить аргументацию Хабермаса трехзвенной цепочкой: факт – правило – результат.

Все изложенное выше относительно дискурсов можно считать введением к собственно дискурсивной этике. Теперь наступает решающий момент, а именно, переход от логико-лингвистических построений к этике. Замысел Хабермаса таков: следует обнаружить универсальный принцип аргументации U, без которого моральная теория, защищающая, по определению, интересы всего сообщества граждан, а не только отдельных людей, несостоятельна. Но как добиться этого? Во-первых, идентифицируя неизбежные и нормативно содержательные предпосылки аргументации. Во-вторых, за счет представления их в эксплицитной (разъяснительной) форме. Если оба условия выполнены, то открывается путь к формулировке самого принципа универсальности U.

«Каждая значимая норма должна удовлетворять условию, согласно которому следствия и побочные результаты, при всеобщем соблюдении этой спорной нормы в интересах каждого, могут быть приняты без какого-либо принуждения»[88].

Хабермас не утверждает, что принцип универсальной аргументации(U) можно буквально вывести из неких предпосылок осуществления дискурса. Он лишь настаивает на близости его к этим предпосылкам. То же самое относится и к зависимости от (U) дискурсивно-этического принципа (D).

«Нормы лишь тогда значимы, когда они одобряются (или могут быть одобрены) всеми ими затронутыми как участниками того или иного практического дискурса»[89].

Формулировкой принципов универсальной аргументации и значимости норм Хабермас, по сути, заканчивает обоснование дискурсивной этики. Подведем промежуточные итоги, пытаясь выразить существо дискурсивной этики в простейшей форме. Ответ на вопрос «Что такое этика?» надо искать в языке. В своем наиболее развитом виде язык есть прагматика, совокупность прагматических дискурсов. Собственно моральная точка зрения достигается тогда, когда исходят из дискурсивно-этического принципа (D) и принципа универсальной аргументации (U). Принцип (D) устанавливает нормы, являющиеся морально значимыми. Принцип (U) выражает условия, при которых нормы приобретают универсальную значимость.

Результатом правильно организованного этического дискурса оказывается консенсус, достигнутое согласие. Чем большее число людей достигло согласия, тем лучше. Консенсус свидетельствует о взятии очередной этической высоты многими. Дискурс направлен на достижение не диссенсуса, а консенсуса.

Итак, мы изложили в основных чертах философию Хабермаса.

При ближайшем рассмотрении выясняется, что Хабермас склонен ограничивать свою деятельность реконструктивным методом. Правоверный же прагматист американской закалки руководствуется не реконструктивным, а конструктивным методом. Показательна в этой связи критика Хабермасом воззрений американского философа Дж. Роулза, прославившегося своей книгой «Теория справедливости». Хабермас предлагает «философии ограничиться прояснением моральной точки зрения и демократической процедуры, анализом условий для рациональных дискурсов и переговоров. В этом качестве философии не нужен конструктивный, но достаточно лишь реконструктивного метода. Субстанциональные ответы, которые нужно найти здесь и теперь, она представляет более или менее просвещенному суждению самих участников дискурса, причем ведь не исключено, что в публичной дискуссии примут участие и философы – в качестве интеллектуалов, а не экспертов»[90]. На первый взгляд, предложение Хабермаса представляется вполне приемлемым. Но оно довольно робкое. Дело в том, что ничейной территорией оказывается философия общественных наук, тех самых, которые его интересуют более всего, т.е. философия социологии, политологии, юриспруденции, менеджмента. Обществоведы ее избегают постольку, поскольку они не философы, а философы, потому что они не специалисты в области конкретных наук. Бесспорно, Хабермасу удалось представить в содержательном виде единство философского и социально-политического знания. Но он прошел лишь часть необходимого пути. Иначе говоря, его прагматика имеет половинчатый, урезанный характер. Тот, кто ограничивает себя реконструктивным методом, не является полнокровным прагматистом.

Итак, в кратчайшем изложении путь трансформации немецкой философии в XX столетии можно представить следующим образом: феноменология Гуссерля – онтология Хайдеггера – герменевтика Гадамера – философия коммуникативной рациональности Хабермаса. Кульминировал он в дискурсивной этике ответственности, которую, как нам представляется, вполне правомерно называть критической герменевтикой. Строго говоря, дискурсивная этика ответственности объемлет собой не всю критическую герменевтику, а лишь ее этическую часть. Но есть еще и теория познания, и онтология, и многое другое.

Зададим теперь сокровенный вопрос: Представляет ли критическая герменевтика интерес для менеджмента? Бросается в глаза, что по сравнению с аналитической философией менеджмента ей недостает действенности, ориентации на конкретный поступок. Но аналитики уступают герменевтам во внимании к коммуникации. Они воспевают логический вывод, но не ценностный диалог. Для критического герменевта именно он представляет наибольший интерес. Менеджмент не может обойтись без языковой коммуникации ее субъектов. Это неоспоримо. Но в таком случае дискурсивная этика обогащает менеджмент, ибо задает канву организации и проведения зрелого дискурса. В этой связи первостепенное значение приобретают хабермасовские принципы универсальной аргументации и значимости норм. Благодаря дискурсивной этике менеджер вырабатывает свои ценностные ориентации. Неудачный диалог всегда представляет собой отклонение от зрелого (мюнданного) дискурса. Мы имеем возможность судить о нем по тем отклонениям, которые имеют место. Приведем на этот счет конкретный пример.

На абсолютном большинстве российских предприятий внедряется идеология всеобщего управления качеством (Total Quality Management – TQM). Намерения хороши, а итоги нет. По существу TQM внедряется формально. К сожалению, такое положение дел характерно для российских предприятий в большей степени, чем для их аналогов из развитых стран Запада. Достаточно часто иностранные эксперты обвиняют россиян, и далеко не всегда безосновательно, в формальном отношении к TQM. Без всяких преувеличений можно утверждать, что вопрос о преодолении формализма по отношению к TQM стал для абсолютного большинства российских предприятий центральным. Почему же формализм столь живуч на российских просторах? На наш взгляд, ввиду явного игнорирования содержания дискурсивной этики. Если система обучения организована так, что нет искорки в глазах, то менеджмент теряет свою подлинность и становится формальным. Пора вспомнить Апеля и Хабермаса. Знания подлины лишь тогда, когда они насыщены этической силой. Подлинность отношений между людьми в любой организации зависит от их контактов, диалогов, дискурсов. Без дискурсивной этики они непременно приводят к росту отчуждения между людьми. А это означает, что менеджмент теряет свою подлинность. Таким образом, критико-герменевтическая концепция менеджмента представляет значительный интерес. Но ей присущ органический недостаток. Дело в том, и Апель, и Хабермас крайне робко ставят ее в метанаучную позицию. Зрелый диалог предполагает опору на концептуальный потенциал субнаук. Немецкие философы прошли мимо этого обстоятельства.

Дискурс

На мой взгляд, философы всегда неконкретны.

Для Вас быть конкретным, значит, находиться в пределах субнауки. Но задача философов состоит в том, чтобы развивать метанауку.

Но Вы же отмечаете, что и Гуссерлю, и Хайдеггеру, и Гадамеру, и Хабермасу недостает как раз метанаучного подхода. Следовательно, они плохие философы?

Мы должны принимать философов такими, какими они являются. У всех ученых есть те или иные недостатки. Перечисленные Вами философы действительно не проводили четко метанаучную линию. Но было бы неверно считать, что она им полностью чужда. Каждый из них, будучи весьма образованным человеком, вольно или невольно сверял свои воззрения с данными наук.

Позвольте мне еще раз выразить свой скепсис относительно философов. Вы, на мой взгляд, не желаете признать очевидное, а именно, что они говорят банальности. Каждый ведь знает, например, что для менеджера актуально искусство диалога.

Я опять не могу согласиться с Вами. Философы 100 лет объясняют, что язык, как правило, важнее ментальности. Но многим исследователям, в том числе менеджерам, эта мысль чужда. Но в таком случае диалог – это всего лишь тень ментальности. Философы же настаивают: диалог превыше ментальности. Почитайте внимательно Гадамера и Хабермаса. Вы найдете у них такое богатство мыслей по поводу диалога и дискурса, которого нет ни у одного знаменитого менеджера. Этим богатством следует определенным образом распорядиться. Важно дать обоснование тому, что делается и должно делаться в менеджменте. А это можно сделать не иначе, как от имени философии менеджмента. Не следует противопоставлять философов и менеджеров друг другу, они делают общее дело.

А я и не пытаюсь противопоставлять их друг другу. Мне просто хочется большей конкретности. В связи с этим я поднимаю вопрос об ответственности. Что понимают Хабермас и Апель под ответственностью? Что-то неопределенное?

Решимость добиться максимального эффекта. В этой позиции действительно нет достаточной ясности. На наш взгляд, ответственность есть решимость добиться максимальной эффективности в реализации принципа максимизации ожидаемой полезности.

А решимость – это ментальная диспозиция?

Вы полагаете, что «поймали» меня на особой приверженности ментальности?! Решимость представляет собой не только ментальную, но и дискурсивную установку. Это запрет на этическое равнодушие.

Выводы

1. Согласно феноменологической системе Гуссерля научные концепты не являются абстракциями, они наполнены большой чувственно-экзистенциальной силой. Он ставил ментальность впереди языка.

2. Феноменологический подход в менеджменте предполагает необходимость окунуться в повседневность жизненных ситуаций.

3. Фундаментальная онтология Хайдеггера дает важные ориентиры для менеджмента, а именно, акцент на актуальность языка, указание на необходимость вписаться в мир, придавая первостепенную значимость особенностям внешней среды, указание на зависимость настоящего от будущего.

4. Герменевтика Гадамера ориентирует на наращивание герменевтического опыта, диалог, умение выслушать другого. Но ей недостает критического настроя, опоры на науку. На ее основе можно развить диалогическую концепцию менеджмента.

5. Хоркхаймер и Адорно, будучи недовольны традиционными теориями, выдвинули программу определения параметров критической теории. Науку они характеризовали в качестве инструментального разума.

6. Апель и Хабермас развили новую философскую теорию, теорию коммуникативного дискурса, основное содержание которой составляет дискурсивная этика ответственности. Главной инстанцией философствования признается язык, а именно зрелый дискурс. Следовательно, необходимо определить условия зрелого дискурса.

7. Апель считает, что оспаривающий правила аргументации, попадает в перформативное противоречие.

8. Хабермас рассмотрел содержание коммуникативного дискурса, опираясь на принцип универсальности (U) и дискурсивно-этический принцип (D). Согласно принципу универсальности, принимается лишь та ценность, которая признается участниками дискурса без принуждения. Согласно дискурсивно-этическому принципу, ценности значимы, если они одобряются участниками дискурса.

9. Слабость позиции Хабермаса состоит в том, что он не отмечает принадлежность ценностей определенной субнауке.

10. Опора на содержание критической герменевтики позволяет развить критико-герменевтическую концепцию менеджмента.

11. Неудачный диалог всегда представляет собой отклонение от зрелого дискурса.

Концепты

Феноменологический метод

Жизненный мир

Феноменологическая концепция менеджмента

Фундаментальная онтология

Фундаментально-онтологическая концепция менеджмента

Диалог

Герменевтическая концепция менеджмента

Критическая теория