Эта картина не всегда соответствует твоим изначальным представлениям и всегда содержит в себе больше, чем ты думал.
Ну что за удивительные вещи творятся! Может ли быть совпадением, чтобы как раз во время этой нашей беседы, проводя ретрит в Бристоле (Англия) я познакомился с женщиной, рассказавшей мне историю, перекликающуюся с Твоей «метафорой»?
Мне было очень удивительно слышать ее рассказ сразу после того, что Ты рассказал мне здесь! Словно кто-то — какой-нибудь ангел — принес мне в «реальный мир» подтверждение информации, которую я получаю от Тебя в ходе нашего необычного диалога.
Слова этой женщины потрясли меня, и я попросил, чтобы она сама изложила свою историю на бумаге. Итак, привожу здесь удивительный отчет об околосмертном опыте Элизабет Эверит из Великобритании:
Дорогой Нил!
В прошлые выходные в Бристоле я обещала тебе изложить свою историю на бумаге, так что усаживайся поудобнее и читай.
Мне было двадцать пять, и я в первый раз за свою беспокойную жизнь чувствовала, что на меня снизошло благословение и покой. Я встретила принца своей мечты (после того, как перецеловала достаточно много лягушек) и вот уже семь с половиной месяцев носила под сердцем нашу дочь. Тут я попала в больницу.
Было очевидно, что у меня ветрянка, и это привело меня в ужас, ибо я сама работала в той же больнице акушеркой и видела, что последние три таких случая закончились в отделении интенсивной терапии. Я знала, какое лечение мне нужно и что оно требуется НЕМЕДЛЕННО.
Я чувствовала себя отвратительно, однако нашла в себе силы требовать от коллег, чтобы они отнеслись ко мне серьезно, несмотря на их явное нежелание. Началась черная комедия ошибок: они медлили, не верили моим жалобам, неправильно ставили диагнозы, забывали дать лекарства или давали неверные дозы... в результате ветрянка распространялась по моему организму и поразила легкие.
Мои бдительные и внимательные коллеги решили проверить уровень кислорода в крови лишь тогда, когда я уже посинела и судорожно хватала ртом воздух. Замеры показали, что уровень кислорода в крови составляет 64 % от нормы. Тут-то сотрудники больницы засуетились. Никто не понимал, почему я вообще еще жива при таких показателях.
Меня положили на тележку и срочно повезли в операционную. Анестезиолог шептал мне на ухо: «Показатели кислорода в твоей крови катастрофические. Нам придется извлечь ребенка, чтобы спасти твою жизнь. Ты понимаешь, о чем я говорю?» Вслух я, кажется, ничего не ответила, однако помню, как кричала в душе: «Конечно, я понимаю, о чем ты говоришь, черт бы вас всех побрал. Я говорила вам об этом еще неделю назад, толпа полоумных неучей!»
За считанные секунды в комнате появилось не менее десятка медиков. Они метались по операционной, лихорадочно готовя инструменты для кесарева сечения. Я никогда не испытывала такого позорного ужаса и такой уверенности, что «всё кончено». Инстинкт самосохранения овладел мною настолько сильно, что я и бровью не повела, когда врачи сказали, что не слышат сердцебиения моего ребенка. «А как же я! Я умираю. Ради Бога, помогите мне, пожалуйста!» — кричала я снова и снова... опять-таки, видимо, мысленно.
Встревоженный анестезиолог склонился ко мне и сочувственно прошептал: «Ради Бога, успокойся, через минутку мы уже начнем операцию. — По моим щекам потекли слезы отчаяния. — И перестань плакать, твои слизистые оболочки и без того воспалены, если их состояние усугубится, придется делать тебе интубацию!» Анестезиолог дал мне анестезию и, полагая, что она уже подействовала, сказал коллегам, что, как ни плохо мое состояние, спешить не приходится, потому что хирург «еще не доел свой пончик»...
Объятая смятением, ужасом, отчаянием и чувством одиночества, я соскользнула в анестезию, полагая, что сейчас умру и никто даже не расстроится.
Я пришла в себя (хотя и не подала виду) вскоре после операции и поняла, что меня положили в отделение интенсивной терапии. Вокруг хлопотали люди, но я всех их видела словно не в фокусе, — всех, кроме одной женщины, которая стояла слева от меня в несколько устаревшей накрахмаленной белой форменной одежде. Она улыбнулась и сказала тихим уверенным голосом: «Лежи спокойно, пусть эти люди сделают свою работу. Все хорошо. Они знают свое дело. Со мной ты в безопасности. А теперь спи».
С облегчением осознав, что операция закончилась, объятая неизъяснимым ощущением покоя, я позволила себе соскользнуть обратно в «сон». Почти сразу у меня возникло чувство, что я погружаюсь в водоворот. Что же это за чертовщина такая? Пока меня вертело в водовороте, перед внутренним взором пробежало несколько десятков отрывков из жизни. Каждый такой сюжет задерживал мое верчение на миг, и в то же время казалось, что он длился целую вечность. В одном фрагменте меня зарезали; в другом я сбила автомобилем собаку; в третьем я бежала через заболоченный луг и горчичный газ выжигал мне легкие; затем на долю секунды я каждой молекулой тела ощутила, как меня разносит на части взрывом.
То были не просто образы — я полностью переживала каждый из этих фрагментов. Все органы работали — вкус, слух, обоняние, зрение. У меня не было сознательных воспоминаний обо всех этих событиях, однако я каким-то образом знала, что все они когда-то произошли со мной.
(Постой. Здесь я хочу прерваться. Не говорил ли Ты мне что-то об этом? Когда я спрашивал, что происходит с человеком после смерти, не рассказывал ли Ты мне об этом?