Катастрофическое травматическое состояние и его последействия

В ситуациях, когда субъективная оценка приводит к выводу о том, что ужасная опасность является неизбежной и данный субъект никоим образом не может ее избежать, аффективное состояние меня­ ется с тревоги на кататоноидную реакцию, и насту­ пает прогрессивное развертывание описанных ра­ нееразличных блокирующих откликов. Теперь мне

326 Г

бы хотелось обратиться к каждому из этих откли­ ков и при его рассмотрении обсудить природу пря­ мых последействий, состоящих, по существу, из должения этих откликов за пределами периода чрез­ вычайных обстоятельств.

Признание капитуляции перед неизбежнойопасностью. Сам этот акт, разрушая чувство безо­ пасности и неуязвимости, может иметь долговре­ менные последствия для психической структуры. Безопасность индивида зависит от веры в собствен­ ные силы, которая возрастает вследствие различ­ ных "внешних" ресурсов безопасности, исходят ли они от семьи индивида, от сообщества или от выс­ ших сил. Такая вера включает в себя набор иллю­ зий, которые способствуют отрицанию смерти и разнообразных опасностей, и отрицанию текущего отсутствия безопасности, с которым мы живем. Однако предположение безопасности является ос­ новой всех наших поведенческих паттернов, вклю­ чая некоторые из наиболее важных личностных черт. Такое (иллюзорное) чувство безопасности позволяет нормальное функционирование. При осознании крушения чувства безопасности некото­ рые люди не могут вернуться к своему прежнему типу личности, а приобретают вместо этого покор­ ный, рабский тип личности, и их способность к ут­ вердительному поведению становится в той или иной степени нарушенной.

Исследование катастроф, таких как наводнение в окрестностях Буффало, показало, что деструкция сообщества привела к серьезным и длительным труд­ ностям для его членов (K.Erikson, 1976), которые были неспособны функционировать без обычной помощи. Такая обычная привычная помощь и пред­ положения о собственной безопасности, конечно

вторая— травма 327

же, принимаются как нечто само собой разумеюще­ еся Однако их крушение может восприниматься в качестве общего элемента во всех несчастьях и ка­ тастрофах. Апатичное, ступорозное состояние лю­ дей в таких ситуациях, которое иногда описывает­ ся как "синдром катастрофы" 1977), может быть общепринятым знаком утраты и сопро­ вождающим ее паттерном капитуляции. Продолже­ ние крушения либо чувств безопасности, либо спо­ собности использовать поддержку сообщества для своего функционирования, серьезно препятствует возобновлению паттернов нормальной жизни.

Мысль о том, что люди функционируют сами себе и самостоятельно пытаются справиться с лю­ быми проблемами, встающими у них на пути, яв­ ляется ложной (смотрите, например, Caplan, 1981). В действительности люди функционируют внутри границ социального сеттинга и получают от его воз­ действий огромную поддержку, даже если она мо­ жет оставаться не воспринимаемой. Каплан сооб­ щает, что даже в "обычных" катастрофических си­ туациях наблюдалось ухудшение психических и интеллектуальных функций:

Расстройства внимания, сканирования, сбо­

ра информации, доступа к релевантным воспо­ минаниям, которые связывают важный смысл с восприятием, суждением, планированием, способностью к осуществлению планов и спо­ собностью к осуществлению обратной связи. Другими словами, обычный свойственный ин­ дивиду упорядоченный процесс направленно­ го вовне инструментального функционирова­ ния эго нарушен. Это происходит как раз тог­ да, когда для индивида важно действовать с

Г

максимальной эффективностью, чтобы он смог справиться со своей проблемой

В точности по этой же причине в ситуациях

стресса жертвы становятся зависимы от "внешней" помощи. Э.Х.Эриксон (1959) отмечал, что боль­ шинство областей функционирования индивида за­ висит от ценностей, получаемых от его социально­ го круга прав и обязанностей. Эти ценности под­ вергаются периодической "исторической" ревизии и существенно важны для поддержания присущего нам чувства идентичности и целостности.

2. Паттерн капитуляции. Когда происходит ка­ питуляция перед реальным внешним врагом, могут продуцироваться два паттерна. На сознательном уровне могут иметь место проблемы, связанные со стыдом — либо прямо выражаемым, либо тем, от которого защищаются любым из многих способов. В то же самое время может наблюдаться неспособ­ ность в самоутверждении, которая в действитель­ ности представляет собой продолжение поведения капитуляции. Осознание склонности подчиняться фаллическим, садистическим или нарциссическим объектам может сильно отвергаться и заменяться интенсивным стыдом, который следует за каждым случаем неспособности сопротивляться и потреб­ ности подчиняться. Данная проблема, очевидная при страдании и стыде, связанными с неспособнос­ тью действовать настойчивым или агрессивным об­ разом, может также приводить, в результате, в осо­ бенности у мужчин, к неспособности когда-либо проявлять утвердительную или доминирующую роль.

реакция как "первичная деп- Нидерлэнд подчеркивал во всех своих тру­

дах на данную тему, начиная со своей статьи 1961 года о проблеме выжившего человека (и по-новому сформулированной в 1981), что частью этой карти­ ны была хроническая, повторяющаяся депрессия. В 1968 Нидерлэнд писал, что данные реакции охва­ тывали "весь спектр от мазохистского характера до психотической депрессии" (1968а, Однако многие из этих депрессий не диагностируются как таковые, а проявляют себя в жизненном стиле от­ чаяния и обычно в физических симптомах хрони­ ческой усталости, слабости и отсутствии сопротив­ ления ко всевозможным видам (не только инфек­ циям) заболеваний. В нашей работе с уцелевшими узниками Холокоста мы сфокусировали внимание на связи между этими депрессивными реакциями и проблемами вины, в особенности теми, которые релевантны для проблем, уместных для выживших. Однако проблемы депрессии являются частью по­ сттравматической картины и не ограничиваются уце­ левшими жертвами геноцида (Krystal, 1978с). В этом контексте испытываешь склонность размыш­ лять о точке зрения Стерна (1951b), что кататоно- идная реакция также представляет собой "первич­ ную депрессию". Вопрос здесь заключается в том, что посттравматическая депрессия может рассмат­ риваться как продолжение этого аспекта травмати­ ческого состояния. Но в связи с этим возникает вопрос: "Почему эти отклики должны хронически продолжаться?" Рассуждая о том, что это означа­ ет, когда мы говорим, что при капитуляции, в со­ стоянии тотальной беспомощности, боль прекраща­ ется (как физическая, так и эмоциональная) и ис- пытывается чувство трагической печали, мы нахо-

330 Г

димся вблизи крайне важного инсайта. Пережив свою собственную смертность и беспомощность, ни одно живое существо не остается тем же самым. Реконструкция своего чувства безопасности, или даже веры, уже никогда не является полной. Как если бы данное потрясение послужило основой для черного фона, в который теперь будет окрашена ос­ тавшаяся жизнь индивида. Никогда более индивид не сможет уменьшить черные цвета в своей эмоци­ ональной палитре.

Переживание полного воздействия беспомощно­ сти и безнадежности, капитуляции перед неизбеж­ ной опасностью навсегда изменяет представление индивида и его восприятие самого себя и мира. Иллюзиям детства наносится непоправимый урон. "Рай потерян", — как это и происходит на самом деЛе. Таким образом, депрессивное отношение в посттравматических состояниях представляет собой, в значительной степени, утрату и реакцию на эту утрату.

4. Аффективная блокировка. Таким было самое первое последействие травматизации, сообщенное

(1946). В его ранних наблюдениях вы­ живших узников концентрационных лагерей аффек­ тивная анестезия была наиболее поразительной чер­ той. Такое же самое наблюдение было сделано мно­ гими другими исследователями (Lifton, 1967; Niederland, 1961). Так как часть катастрофического травматического отклика составляет блокировка сознательной регистрации боли и болезненных аф­ фектов, можно предположить, что индивид имеет дело с продолжением оцепенения. Однако имеют место некоторые важные связанные с травмой об­ стоятельства. Одним из них является сопутствую­

щая травме реакция алекситимии. Где же некото­ рые ранние наблюдатели усмотрели алекситимичес- кие характеристики?

5 Прололжение "режима чрезвычайных обстоя­ тельств". В некотором смысле, в точном соответ­ ствии с депрессивными проблемами, имеет место тенденция к продолжению сверхбдительности (Niederland, 1961, 1981; Krystal and Niederland, 1968). Такое сверхбдительное состояние может включать в себя такие отклики физической трево­ ги, как паттерны испуга, возросшее мышечное на­ пряжение и все те компоненты тревоги, которые иногда описываются как "сверхреактивность сим­ патической нервной системы". Сверхбдительность находится в контрасте с депрессивными тенденци­ ями, которые иногда описываются как "общая асте­ ния" (смотрите, например, Bastiaans, 1957). После того как было разрушено чувство безопасности, имеет место переживание повторяющихся состоя­ ний дистресса. Этот страх рецидива теперь извес­ тен как одно из регулярных последействий катаст­ рофы (Wolfenstein, 1977) и индивидуального стресса (Horowitz, 1976; Krupnik and Horowitz, 1981). Я нашел, однако, что то, что выжившие обычно опи­ сывают на языке вызывающего у них страх ожида­ ния возвращения травматической ситуации (напри­ мер: "Я боюсь, что нацисты возвращаются" или "Я думаю, что в следующем году нас ждет великая деп­ рессия") являются в действительности ожиданием возвращения травматического состояния и, в осо­ бенности, возвращения непереносимой аффектив­

реакции. Многие клинические синдромы хро­ нической тревоги и панические состояния следует понимать с этой точки зрения.

332

Хронические состояния тревоги могут проявлять себя целиком в физических симптомах (в особен­ ности в присутствии алекситимии) или в когни­ тивном наборе хронического беспокойства, небезо­ пасности и т.п. Так, узник, спасшийся от нацистс­ кого преследования, может сказать, когда его про­ водят в дом нового знакомого: "О, это очень хоро­ шее место для укрытия!" (Е.Тапау, 1970, личное сообщение).

Как уже упоминалось, физические симптомы тре­ воги могут с трудом поддаваться модификации при использовании техник, которые исследуют когни­ тивные элементы аффектов, то есть психотерапии или техник гипнотического "вскрытия". Приходится обращаться прямо к изменению состояний гиперак­ тивности посредством техник различной релакса­ ции и переподготовки. Повторяющаяся тревога и сновидения преследования являются частью этой проблемы, как и определенные состояния замеша­ тельства в бодрствующем состоянии (Niederland, 1981). Вот одно из немногих мест, где мы можем видеть отличие в воздействиях на жертв и на преступников.

6. Алекситимия. Имеются многочисленные на­ блюдения по поводу очень высокой частоты психо­ соматических заболеваний у выживших узников нацистскогопреследования(Bastiaans, Niederland, 1961; Krystal and Niederland, 1968). Сходным образом, имеется много хорошо задоку­ ментированных исследований чрезмерно высокой встречаемости психосоматических заболеваний у ветеранов, в особенности после второй мировой войны. Некоторые из этих исследований были рас­ смотрены в работах других авторов (смотрите Cohen

вторая— травма 333

and Cooper, 1954; Brill and Beebe, 1955; Archibald and Tudenham, 1965). Некоторые наблюдения наво­ дят на мысль, что высокая встречаемость психосо­ матических заболеваний в посттравматических со­ стояниях была связана с природой травмы. Одним из них были полученные мной данные (1971), что в то время как общая встречаемость психосоматичес­ кого заболевания составляла среди выживших людей, которым было менее 20 лет во время пресле­ дований, такая встречаемость возросла до 70%. Мне представляется, что более высокий уровень психо­ соматических заболеваний у подростков связан с эпигенетическим развитием или с паттерном эмо­ ций и возможностью регрессии.

7. Продолжение когнитивного сужения. Суже­

ние всех когнитивных функций, включая память, суждение, способность к решению проблем, разли­ чения и восприятия, которое ранее описывалось как часть травматической ситуации, может продолжать­ ся в различной и непредсказуемой степени. Поче­ му продолжается сужение — не ясно. Определен­ но имеет место отсутствие мотивации к повторно­ му расширению собственного психического функ­ ционирования; имеет место идентификация со смер­ тью, а среди людей, выживших в групповой ка­ тастрофе отождествление себя с погибшими (Niederland, 1961; Lifton, 1976, личное сообщение). Также имеется возможность длительных органичес­ ких изменений (Weiss et 1975). Во всяком слу­ чае, посттравматическое психическое сужение — широко распространенное состояние, хотя его ин­ тенсивность варьирует в очень широких пределах. (1976) концептуализировал это расстрой­ ство как "форму падения чувствительности; она

334 Г

относится к неспособности чувствовать или проти­ востоять определенным переживаниям вследствие блокировки или отсутствия внутренних форм воображения, которые могут связываться с таким переживанием" (р.27). Манифестации продолжаю­ щегося сужения психического функционирования принимают следующие формы:

(а) Общая пустота, тупость и сопутствующее по­ нижение профессионального, социального и семейного статуса. Некоторые люди, проявля­ ющие такую форму когнитивного торможения, пытаются вернуться к своим прежним профес­ сиональным занятиям или продолжать свое обучение, однако обнаруживают, что не могут это сделать, и скатываются к выполнению са­ мых не престижных, низших видов деятель­ ности. Дома они не способны функциониро­ вать в качестве родителей, так как их предви­ дение возможных последствий собственных действий или действий их детей ограничено. Они не могут служить ни в качестве ролевых моделей, ни осуществлять родительское руко­ водство. Они часто отходят к очень пассивной роли. Их поведение напоминает позу покор­ ности некоторых животных, или второстепен­ ную роль в стае, или пожизненную покорность выезженной лошади. Селигмэн (1975) пока­ зал, что животные, перенесшие неизбежную боль, которые не умерли вследствие реакции капитуляции (травмы), развивают пожизнен­ ную беспомощную реакцию; они не пытаются избегать будущей подверженности боли, а ло­ жатся и скулят. Также имеются данные, что в этот процесс вовлечены органические, или по меньшей мере психофизиологические, измене­

ния. Такие проблемы у родителей приводят в результате к эмоциональному расстройству в следующем поколении.

(б) Эпизодические "ледяные", или испуганные, отклики. По контрасту с подчинением неиз­ бежной опасности, которое имеет депрессив­ ный или мазохистский привкус, эта реакция связана с хроническим состоянием сверхбди­ тельности, склонностью к испугу и время от времени к панике. Данная паника, однако, проявляется в наихудших возможных действи­ ях в ситуациях стресса или опасности. Лица с таким типом отклика склонны совершать гру­ бые ошибки, проявляя тот тип поведения, ко­ торый карикатурно изображен в киноэкранном характере инспектора Клоше в сериях "Розо­ вой пантеры". В таком неуверенном типе по­ ведения присутствует комбинация неверных решений с физической нескоординированнос- тью, порывистостью или неуместной деятель­ ностью, в которой чрезмерная тревога и физи­ ческая возбужденность ("чрезмерная актива­ ция") способствуют ухудшению ситуации в результате когнитивных затруднений.

8. Псевдофобия. Неясно, имеет ли это затрудне­

ние какое-либо отношение к когнитивному расстрой­ ству. Но оно определенно связано с созданием трав­ матических сценариев (traumatic screens). Данная функция была известна в течение длительного вре­ мени, и Фрейд основывал на ней много сво­ их выводов относительно детских воспоминаний. Встречающиеся здесь трудности напоминают фобии в том смысле, что присутствует иррациональный страх определенного объекта и что этот страх мо-

жет становиться калечащим. Однако структура псев­ дофобии иная, в нее не вовлечено какое-либо вы­ тесненное бессознательное желание. Скорее данный отклик представляет собой переработку страха воз­ вращения состояния психической травмы таким об­ разом, который схож со способом трансформации невроза тревоги в фобию из "свободно плавающе­ го" невроза. В этих состояниях пациенты часто жа­ луются на то, что они страшатся некоторой специ­ фической вещи, такой как одетых в униформу лю­ дей, или звуков взрывов, или некоторых других стимулов. Эти страхи отражают страхи из прошло­ го. Некоторые люди могут также бояться собствен­ ных сновидений, которые представляют собой "по­ вторные воспроизведения" травматического прошло­ го. Они могут принимать снотворное скорее для подавления сновидения, чем для регулирования своего сна. Их хроническая, интенсивная тревога может представать в виде множественных фобий, однако эти люди не способны описать, чего они бо­ ятся. В конечном счете то, чего они боятся, это возвращение травматического состо­ яния; объект первоначального страха не забыт. Од­ нако другие люди особенно страшатся определен­ ных стимулов или сновидений, которые могут при­ водить к возврату (у выжившего человека) чувств вины (Niederland, 1961) или депрессии.

Диссоциативные воздействия травмы порождают множество травматических сценариев, которые, в комбинации с ухудшившейся толерантностью аф­ фекта, вынуждают посттравматического человека отражать все возрастающее количество стимулов. Таким образом, для выживших жертв Холокоста обычна неспособность смотреть по телевизору что- либо напоминающее о нацистах. Этот страх и непе-

вторая— травма 337

реносимость простираются на всех одетых в уни­ форму людей, на любую ситуацию борьбы и на лю­ бую порождающую тревогу историю или ситуацию. Другим примером такой непереносимости является госпитализация, которая может пробуждать воспо­ минания о заключении в тюрьму, и многие выжив­ шие узники концентрационных лагерей впадают в такой ситуации в панику, которая может завершаться психотическим или параноидальным психозом.

Травматическая ситуация, по сравнению с трав­ матическим состоянием, также является пугающей и вызывает у индивида разнообразные другие аф­ фекты, такие как стыд, вина или триумф. Это одна из причин, почему последействия травмы вовлека­ ют в себя огромную потребность в переживании аффектов подобно громадному усилению отсро­ ченной тревоги в автомобильном инциденте, где "едва не произошел" несчастный случай. Другой причиной для повторения интенсивных аффектов является потребность в восстановлении комфорта от испытывания этих аффектов. "Вызывание аф­ фективных откликов" и потребность в повторяю­ щемся повторном переживании травматического или околотравматического состояния является, ко­ нечно же, впечатляющей частью "травматического невроза", которая столь привлекательна для эко­ номических метафор. Симптомы повторяющихся образов; включая повторяющиеся сновидения, в особенности "травматический сценарий", — связа­ ны с этими феноменами. Мое крайне полезное на­ блюдение в этой сфере было получено на основа­ нии сообщений выживших узников концентраци­ онных лагерей спустя много лет после освобожде­ ния, что когда они просыпались от повторящегося сновидения, то часто испытывали боль или забо-

Г

левали. Сцена сновидения была селективной; на­ пример, им снилось, что они прибывают в лагерь

— момент максимальной опасности — или же они видели сон в связи с обстоятельствами перевозки в некотором товарном вагоне, часто в открытых ваго­ нах для перевозки скота, или же в закрытых ваго­ нах. Эти образы имели отношение к специфичес­ ким опасностям, а также к особым способам, по­ средством которых выживший узник спасся. На­ пример, жертвы нацистского преследования, кото­ рые были способны на проявление инициативы в течение значительного периода времени, были срав­ нительно не повреждены психологически. Их по­ вторяющиеся сновидения были связаны со сценами погони. Они просыпались напуганными, однако в тот момент в сновидении, когда результат погони не был известен. И однако, как в исследовании сновидения, видение такого сновидения спустя мно­ го лет после окончания данной опасности должно было нести в себе некий элемент самоуспокоения. Тем не менее, выжившие узники часто сообщали о чувстве тревоги и депрессии в течение ряда дней после таких сновидений. Бретт и Острофф (1985) высказали правильное заключение, что исследова­ тели посттравматических расстройств, которые об­ ращают внимание на повторяющиеся мысленные об­ разы, воспринимают посттравматическое состояние как находящееся под влиянием потребности в пол­ ной когнитивной обработке, которая была подавле­ на или потерпела крушение (Horowitz, 1976). Осо­ бенно релевантны нашим соображениям находки, сделанные Лауфером, Бретт и (1984), ко­ торые высказали предположение, что участие (или даже наблюдение) в зверствах вызывало широко распространенное и длительное тогда

вторая— травма 339

как участие в сражении более часто сопровожда­ лось повторяющимися и навязчивыми образами, со­ провождаемыми физиологическими (но не когни­ тивными) элементами расстраивающих аффектов. Я могу добавить, что хотя более часто отмечается наличие навязчивых визуальных образов, любая чувственная модальность (например, запах, чувство напряженности) или мысль могут стать частью трав­ матического сценария.

9. Реакция "умершего для мира". Мюррей (1967) смог синтезировать из работы Германа Мельвилля характерологию человека, чье поведение драмати­ ческим образом свидетельствует о его "мертвости для мира". Мюррей определил реакцию "умершего для мира" человека как прекращение испытывания им своего аффекта или части себя; чувство почти полной омертвелости или прекращение ориентации сознательной жизни; или переживание как умер­ шей части своего внешнего мира. Социальный мир индивида может восприниматься как умерший. Может наблюдаться эквивалент духовной смерти. Мюррей также отмечал, что некоторые люди оста­ навливаются в около такого прекращения, оставаясь почти что мертвыми; или же имеет место идентификация со смертью, или же мертвец стано­ вится причиной собственного продвижения к кон­ цу. Предыдущая глава снабдила нас когнитивным инструментарием, необходимым для понимания находок Мюррея.

Выжившие люди, перенесшие тяжелую психичес­ кую травму — травму, которая прогрессировала в продвинутое кататоноидное состояние, — которые находились на начальных стадиях психо­ смерти, в особенности те люди, которые ос-

340 Г

в таком состоянии в течение длительного периода времени, иногда показывают остаточную картину крайнего повреждения, даже опустошения. Мюррей чувствительно и проницательно дал описание таких людей. Я отмечал ужасные послед­ ствия страха "предваряющих" ("proleptic") (Spitz, 1963), то есть, ожидающих удовлетворения, аффек­ тов в связи с шансами сформирования удовлетво­ ряющих объектных отношений. Однако Мюррей уточнил трагическую картину, возникающую в результате склонности "омертвить живое".

Здесь мы видим как бы увядание первых рос­

тков жизненности индивида, как если бы он стал пустым или полым в самой сердцевине своего бытия. Наблюдается поразительное от­ сутствие чего-либо, кроме крайне неглубоких и поверхностных социальных взаимодействий; выход, а также ввод находятся на минимуме. Человек является изолятором. Для него чело­ веческий род становится целиком непривлека­ тельным и нелюбимым, монотонным кругово­ ротом ненужных копий (р.9).

Такое экстремальное состояние может восприни­ маться как отказ от всякой надежды на удовлетво­ рительные человеческие контакты, возникающий в результате деструкции базисного доверия. Мюррей суммирует свое наблюдение пациента: "Вся эмпа- тия в нем умерла; он был инертным, как камень, не затрагиваемым событиями или

которые затрагивали других людей" 10). Это ожидание в точности соответствует тем последстви­ ям тяжелой психической травмы, которые были очерчены ранее. Рассматриваемый случай взят из

— травма 341

произведения Вэллэнта (1962) "Ростовщик", бел-

портрете выжившей жертвы нацис­ тских преследований. Мерсо, персонаж Камю, явля­ ется еще одним примером того, что Лейтес (1953) называл "синдромом отсутствия Он иллюстрирует, что такое состояние может раз­ виться под влиянием травматических обстоятельств, которые случаются в повседневной жизни. Мюррей считал, что Герман Мельвилль был как раз

таким человеком и что он изобразил свое состоя­ ние во многих своих персонажах, в особенности в капитане Ахабе и ростовщике Бартлеби.

Такое трагическое истощение жизненных ресур­ сов, картина жизни, когда все чувства умерли, мно­ гократно описывалось в литературе о Холокосте, где среди прочего говорилось о "разрыве линии жизни" и "утрате личности" (Venzlaff, 1963). Здесь опять мы можем вспомнить идею о том, что травма­ тическое состояние является первичной депресси­ ей, ибо эти состояния хронической капитуляции, самоумаления и прекращения имеют много общего с этиологией и концепциями самоубийства (Shneidman, 1976а).

По сути, имеет место катастрофический процесс возрастания давления, проявляющий себя в возра­ стающей раздражительности, расстройствах сна и психосоматических встревоженных реакциях, кото­ рые заканчиваются "взрывом" или капитуляцией. Эта картина была описана и названа "изнурением борьбы" et al. 1946). Шнейдмэн (1976а) суммировал наблюдения администрацией госпита­ ля успешных самоубийств среди ветеранов, назвав следующие ключевые развития:

возросшая враждебность (ненависть к себе);

2) пертурбация (психологический дисбаланс);

3) сужение интеллектуального фокуса (воронко­ образная направленность или сужение содер­ жаний психики;

4) идея инсайт о том, что возмож­ но прекратить сознание и положить конец стра­ данию. Таков воспламеняющий элемент, кото­ рый взрывает эту смесь Эти сжа­ тые краткие описания выделяют те самые эле­ менты, которые мы находим в травматическом состоянии во всех ситуациях. Имеет место по­ давляющая опасность, неудача ей противосто­ ять, признание своей беспомощности и капи­ туляция. Когда начинается капитуляция, дан­ ный процесс более не может умышленно за­ кончиться и может быть остановлен лишь по­ средством вмешательства "внешнего" осуще­ ствляющего заботу лица. Однако, хотя наблю­ дается прогрессирующий паралич воли и спо­ собности сопротивляться, может прорываться внезапное побуждение осуществить (насиль­ ственную) смерть. Суицидальные пациенты, для того чтобы быть в состоянии уступить по­ буждению умереть, должны претерпеть суже­ ние своих когнитивных функций, как это об­ наруживается в их посмертных записках.

Это приводит нас к вопросу о последействиях конфронтации со смертью. Как уже упоминалось, Лифтон (1963, 1967, 1968) подробно описал эти последействия — идентификация со смертью и умершим. В действительности невозможно отделить последействия продолжающегося когнитивного су­ жения от последействий идентификации с умершим,

вторая— травма 343

и именно поэтому идея об идентификации с "умер­ шим для мира" и соответствующем поведении столь нас волнует. Такой особый исход связан с конф­ ронтацией и погружением в смерть, которое может возникать в результате различных фантазий и иде­ алом идентификации со смертью и умершим. Это иногда приводит к тому, что выжившие люди на­ чинают воспринимать себя как ходячих мертвецов или "умерших для мира".

Травматизация может воздействовать на инди­ вида, подрывая его символизацию жизни (Lifton, 1979). Конфронтация с умершим может принимать вид "печати смерти", которая перегружает фанта­ зийную жизнь образами "неестественной" смерти, которые в действительности являются воскрешени­ ем садистических образов. Хотя Лифтон считает, что такова суть "страха смерти", я воспринимаю это состояние как реактивацию страха возвращения инфантильной травмы (как обсуждалось ранее), и мысленные образы смерти служат экраном (screen) для непостижимого инфантильного травматического состояния. Эта идея особо гармонирует с образом "конечного ужаса" Лифтона, который также свя­ зан с чувством вины выжившего и с другими спосо­ бами, посредством которых весь порядок и каузаль­ ность мира воспринимаются разрушенными (напри­ мер, люди Hibakusha пришли в ужас при виде того, как весь ландшафт был разрушен в результате взры­ ва атомной бомбы). Психическое оцепенение, воз­ никающее в результате разрушения природы, свя­ зано с неспособностью воспринимать себя относя­ щимся к обычным людям "мира живых", как это имело место, но вместо этого отождествлять себя со смертью и умершим (Lifton and Olson, 1976). В таком типе воображения вина выжившего и ожи-

344 Г

фальшивого питания, а также утрата способ­ ности к установлению любящих человеческих свя­ зей являются неизбежными последствиями травмы. Но единственно конфронтация со смертью порож­ дает крушение символизации жизни, которое ухуд­ шает человеческие взаимоотношения и порождает потребность и стремление к помощи, но в то же самое время такую подозрительность и ярость, что жертвы катастрофы не ведут себя таким образом, который пробуждает благоприятные отклики. Ког­ да идентичность жертвы становится твердо устано­ вившейся, она может оказывать поддержку пороч­ ным кругам вины, ярости и отчаяния, которые вле­ кут посттравматических людей еще далее по пути самооцепенения и изоляции.

Общим остатком у людей, уцелевших в массо­ вой катастрофе, является ощущение того, что смысл жизни индивида состоит исключительно из памя­ ти по погибшим людям. Там, где родственники и другие люди были жертвой внешнего врага, эти ре­ акции стали еще более резко выраженными, так как они были усилены потребностью борьбы с оста­ точной хронической агрессией. Будучи установлен, такой паттерн "памятника" или "свидетельства про­ тив зла" в жизни выживших людей становится сред­ ством "освобождения" от некоторой вины у выжив­ шего человека.

10. Проблема агрессии. Гнев, который столь час­

то приходится подавлять в травматической ситуа­ ции, лишь уходит в подполье и возвращается в ка­ честве постоянной угрозы будущему приспособле­ нию субъекта. Его появление может быть отмечено, как только вновь устанавливается безопасность. Штерба (1949), работавшая с выжившими при Хо-

вторая — травма 345

подростками, обнаружила, например, что как только их привезли в эту страну и поселили в дома, где за ними был налажен уход, они дали волю постоянным жалобам и необузданному агрессивно­ му поведению. В течение всего того времени, что она имела возможность следить за поведением этих пациентов, Штерба (1968) обнаружила, что они сопротивлялись приглушению своей тлеющей яро­ сти. Анна Фрейд и (1951) сходным образом описывали таких детей как агрессивных и трудных для управления. В своей психотерапевтической ра­ боте с выжившими людьми Хоппе (1962, 1968, 1969) обнаружил, что у них имеют место как проблемы в связи с депрессией, так и проблемы в связи с агрес­ сией. Его пациенты, которые развивали "реактив­ ную агрессию" и "пристрастие к ненависти", были

защищены от бессознательной связи со свои­

ми мучителями в качестве фи­ гур прочным эго-идеалом, а также стыдом, гор­ достью и мыслью о выполнении миссии. Аг­ рессивно настроенный выживший человек по­ стоянно экстернализует часть своего суперэго и борется против представителей экстернали- негативной совести. Эта агрессия по­

рождает новые чувства вины, в особенности, если пристрастие выжившего человека к про­ явлениям ненависти направляется против чле­ нов его семьи (Норре, 1971, 179).

Оппозиция депрессивного выжившего в сравне­

нии с агрессивным выжившим принимает допол­ нительное измерение в работе Даниэли (1981а), которая описала "адаптационные стили" семей вы­ живших. Она противопоставила депрессивные се-

346 Г

мьи жертв (в которых в семье доминировала и раз­ делялась идентичность с жертвой) семьям борцов. Последние характеризовались потребностью в пре­ одолении, и для них была нетерпима ни депрес­ сия, ни вина (или стыд). "В отличие от жертв... они поощряли агрессию и неповиновение посторон­ ним людям" Активность, которая отлича­ ет эти семейные стили, еще раз подчеркивает то отличие, которое порождает тотальная беспомощ­ ность. Мой клинический опыт показал, что любой тип активности во время травматической ситуации был склонен минимизировать тяжесть последствий. Однако активность перед лицом подавляющих стрессов вз