Теория разрядки и топографический взгляд на аффекты

Рапапорт (1953) показал, что каждая описанная Фрейдом фаза развития перешла в практически

168 Г

неизменном виде из его самых ранних теоретичес­ ких обобщений, когда еще не было проведено раз­ личие между теорией катартического гипноза и пси­ хоанализом. Даже во второй период, когда бессоз­ нательные фантазии стали центром интереса, аф­ фект продолжал рассматриваться как связанные с катексисом влечения. Вся первоначальная теория тревоги представляла собой, в конечном счете, мо­ дель конвертирования либидо в аффект для цели разрядки (Freud, 1898). Тогда, согласно точке зре­ ния Фрейда, аффекты были физиологическими фе­ номенами разрядки, которые могли стать привязан­ ными, хотя и достаточно свободно, к

Считалось, что расщепление между аффектами и мыслями и слабость взаимосвязи между ними де­ монстрируется такими защитами против эмоций, как смещение (Freud, 1926).

Одной из проблем, возникших в результате кон­ цептуального расщепления психических процессов, была трудность в обращении с бессознательными аффектами. В «Толковании сновидений» Фрейд (1900) сказал, что он «заранее предполагает... [что аффекты являются] моторной или секреторной фун­ кцией» (р.582) — поэтому, по смыслу, они всегда являются сознательным феноменом, хотя Фрейд предвидел, что когнитивные аспекты аффектов мо­ гут быть бессознательными. Фрейд столкнулся со многими теоретическими затруднениями при попыт­ ке обсуждения возможности бессознательного чув­ ства

Остаток топографической теории мешает непре­ дубежденному взгляду на эмоции и создает про­ блемы в двух областях: 1) он отделяет органичес­ кое единство аффектов от их когнитивных аспек­ тов и 2) он описывает сознание как феномен да-

Так как сознание представляет собой кон­ тинуум, спектр, психоаналитика интересует та фор­ ма степень и образ действий, в которых эмоции становятся осознаваемыми.

Взаимоотношение между переживанием аффек­ тов и состоянием осознания является сложным и взаимным. С одной стороны, эмоции помогают оп­ ределять качество и состояние сознания; с другой стороны, ищутся модификации сознания для со- владания с эмоциями (Krystal and Raskin, 1970). Исследование (1951) характера позна­ вательной способности при засыпании и пробуж­ дении добавляет еще большее число измерений в вариации сознания. Особый интерес представляют феномены, переживаемые под воздей­ ствием галлюциногенных средств; эти феномены показывают, что аффектов также ва­ рьируют в связи с модификацией сознания. Неко­ торые из этих переживаний напоминают лихора­ дочные состояния детства в том смысле, что пере­ живаниями в различных частях тела могут быть ощущения, которые могут быть частью эмоциональ­ ных переживаний, за исключением того, что эти ощущения являются лишь физическими или пред­ ставляют собой фрагменты обычного переживания аффектов. Но главная причина, по которой люди принимают наркотические средства «для опьяне­ ния», заключается в изменении переживания аф­ фектов, во многих отношениях за пределами тра­ диционно ожидаемого способа отщепления (splitting) мыслей от чувств (Krystal, 1970).

Ясно, что аффективная память старше, чем ког­ нитивная и символьная память, и что она продол­ жает существовать как отдельная и необходимая Функция на протяжении всей жизни (смотрите,

например, Stern, 1983). Также справедливо, что аффективные состояния регулируют когнитивные и другие обрабатывающие информацию операции. Я говорю здесь о воспоминаниях, связанных с оп­ ределенным состоянием. Так как воспоминания свя­ заны с состоянием сознания, в котором они приоб­ ретаются и могут быть восстановимыми в состоянии, из этого следует, что аффективные со­ стояния сходным образом функционируют для ре­ гуляции восприятия, регистрации, решения пробле­ мы, оценки и принятия решения. Следовательно, находящиеся в состоянии депрессии индивиды не могут вернуть в сознание свои «счастливые» вос­ поминания (Ianzito et 1974; Bowers, 1983; Hirschfield et Silverman, Weingarten, and Post, 1983) и не могут принять благоприятных решений или поступков. Таким образом, они увековечивают свое депрессивное состояние. Главное препятствие для понимания этих взаимодействий проистекало из ошибочной идеи Фрейда что аф­ фекты должны быть, по самой своей природе, со­ знательными.

Аффекты функционируют в качестве постоянных, но «подпороговых» сигналов в ходе обработки дан­ ных восприятия и импульсов на предсознательном уровне. Следовательно, мы осознаем наличие эмо­ ции лишь изредка — когда, например, аффект ста­ новится достаточно интенсивным, чтобы пробиться в наше сознание. Конечно, каждое психическое со­ бытие, каждая мысль и воспоминание несут свой собственный аффективный окрас. Однако он часто обычно столь близок к «среднему» безопасному состоянию покоя, что игнорируется. И опять лишь

«интенсивная» и «выделяющаяся» эмоциональная реакция обращает на себя наше внимание. При

tjj^rr^ —

ких обстоятельствах «экспрессивный», т.е. физио­ логический, аспект эмоции является столь внуши­ тельным, что склонен приравниваться со всем пе­ реживанием аффекта. Это одна из причин, почему Фрейд (1926) считал аффекты феноменами «раз­

Пытаясь отличить бессознательные аффекты от латентных, Пулвер (1971) заключил, что в такое различение вовлечена сама концепция аффекта. При клиническом подходе, который доминировал в ра­ боте Фрейда, современные психоаналитики рассмат­ ривают аффекты как периодические реакции раз­ рядки, варьирующие по интенсивности от «присту­ па» до средне или даже слегка выраженного, но ограниченного феномена. В попытке достижения систематического взгляда на эмоции полезно при­ нимать во внимание, что у каждого психического события имеется аффективный компонент. Эмо­ ции, рассматриваемые таким образом, являются постоянной манифестацией оценочной функции аналитика. Аффект лучше всего рассматривать как качество всякого опыта (Schafer, 1972). Из этого следует, что аффективное измерение каждого пси­ хического события является неизбежным, хотя ча­ сто минимальным, аккомпанементом всякого ког­ нитивного опыта. Осознавание, регистрация и оцен­ ка аффективных аспектов психического функцио­ нирования будут, конечно, подвержены вариации вдоль нескольких градиентов. Гринблатт (1963) рассуждал о непрерывности чувств:

Люди говорят о выражении эмоции, как если

бы это был дискретный, ограниченный во вре­

мени акт. Однако интроспективно трудно пред­ положить, что эмоция возникает как дискрет-

172 Г

ное событие; скорее представляется, что эмо­ циональная значимость придается почти каж­ дому моменту времени. Конечно, в сознатель­ ном бодрствующем состоянии мы находим пре­ обладающее фоновое настроение, тон или ка­ чество аффективного переживания в любое время; и в сновидениях эмоционально значи­ мый смысл, по-видимому, связан с каждым событием сновидения. На таком аффективном тоне происходят более или менее дискретные эмоциональные события, некоторые поднима­ ются подобно мелкой ряби, выступающей на общем фоне, другие возникают в форме более высокой волны, а некоторые столь велики и сильны, что рядом с ними явно ничтожен фон, на котором они развились [р. 199-200].

Романист (Nietzke, 1972) использовал аналогию между погодой и настроением в ее крайней форме, описывая различные эмоциональные состояния сво­ его главного героя как состояние «непогодицы». Ясно, что невозможно состояние безэмоциональ­ ности, как невозможно состояние «отсутствия ка­ кой-либо

Конечно, метафорическое описание аффекта как

«разрядки» не было порождено экономической те­ орией. Напротив, это был способ зить» — таким же самым образом, как «темпера­ менты» Галена — субъективное переживание об­ легчения, которое нашло многовековое отражение в фольклоре, поэзии и философии. Возможно, этот факт объясняет охотное принятие экономической точки зрения. Соблазнительно думать об аффек­ тах, в особенности о гневе, на языке анальных ана­ логий, как о веществе, от которого необходимо из­

бавиться. Метафорическое использование феноме­ на разрядки особенно уместно для описания опре­ деленных субъективных переживаний и желаний, в особенности тех, которые связаны с избавлением. Кнэпп прокомментировал то упорство, с ко­ торым мы связываем агрессию с анальными мета­ форами. Роковое совпадение, что начинающие хо­ дить дети развивают свои реактивные образования как по отношению к пачканию, так и к агрессии, в одно и то же время, по-видимому, определяет нашу прижизненную склонность воспринимать агрессию в экскрементальных терминах. Возможно, для дос­ тижения чувства автономии и самоконтроля требу­ ется, чтобы агрессия воспринималась в этих терми­ нах. Но как для нас может быть возможно продол­ жать такой взгляд на агрессию как часть психоана­ литической теории?

Данный феномен также следует понимать как проистекающий из топографического и экономичес­ кого подходов. Экономический подход метапсихо- логии дает нам метафоры «разрядки» в общем. То­ пографическая теория определяет вытеснение как эквивалент становления чего-либо бессознатель­ ным. Как будет подробнее обсуждаться позднее в этой главе, агрессивные импульсы и аффекты могут быть вытеснены путем лишения их сознательного узнавания личностью. Другими словами, всегда, когда индивид воспринимает агрессию скорее как вектор, направленный на объект, нежели как фор­ му боли, это происходит потому, что агрессия была вытеснена.

Сознательная эмоциональная сдержанность

Многие из метафор, которые стали частью психо­ аналитического учения, включают в себя идею уда-

174 Г

ления (выбрасывания) как подлинный смысл идеи аффективного «выражения». Все они связаны с продолжающимся использованием модели транс­ формации энергии вместо обработки информации. Другим источником затруднений в психоаналити­ ческих подходах к аффектам является использова­ ние тревоги в качестве образцовой эмоции (Novey, 1959). Новей считал, что выбор тревоги в качестве образцового аффекта имел крайне неблагоприятные последствия, потому что тревога не являлась ти­ пичным аффектом — «теория тревоги не является теорией аффектов» (р.94).

Имелись веские исторические причины для пси­ хоаналитической поглощенности тревогой. Редак­ тор Стандартного (Freud, 1926), добав­ ляя список трудов Фрейда, связанных с рассмотре­ нием тревоги, заметил, что «тема тревоги встреча­ ется в очень большом числе (возможно, в боль­ шинстве) трудов Фрейда» (р. 175). Тревога пред­ ставляет особый интерес для клинициста — это наиболее часто встречающаяся проблема, «сигнал опасности» для всех других аффектов в их сигналь­ ной функции и также для боли. И однако на про­ тяжении своей жизни Фрейд продолжал настаи­ вать на том, что тревога развивается, когда тормо­ зится проявление либидинальных импульсов ин­ дивида. Желание Фрейда иметь возможность транс­ лировать функцию психики в концепцию

новской физики в течение некоторого времени за­ темняла смысл этого Когда Фрейд гово­ рит (1893а) о конверсии «либидинального катек- сиса инстинктивных импульсов» в тревогу, не сра­ зу понимаешь, что он также подразумевает некото-

Автор имел в виду Джеймса Стрэчи. — прим. пер.

рые аффекты. Однако в своей последней опубли­ кованной заметке (3 августа 1938) Фрейд (1938) проясняет это значение: «Чувство вины также воз­ никает от неудовлетворенной любви [курсив мой] подобно ненависти. В действительности мы были прослеживать происхождение каждой

мыслимой вещи из этого материала: подобно эко­ номически самодостаточным состояниям с их эрзац продуктами»

Дорси построил свое исследование аффектов на этой точке зрения: он утверждал точно так же, как это ранее делал Фрейд, что любовь является «всем, что мы имеем». В результате он (1972а) предварил свое обсуждение эмоции словами: «Всегда, когда пробуждается какой-либо мой аффект, его пробуж­ дение заслуживает моей всецелой благодарности, так как оно представляет собой мой мгновенный способ помощи самому себе. Все, что я пережи­ ваю, заслуживает моей всецелой любви, ибо как раз благодаря такому переживанию я сохраняю свою жизнь» (p.xiii). Любовь становится существен­ но важной для выживания, потому что она необхо­ дима в перенесении болезненных аффектов: «Лишь посредством любви, когда течение моей жизни пред­ ставляется непривлекательным, я могу ощутить возрастание своей самоидентичности. Терпение по­ рождает терпение, увеличивая склонность к терпе­ нию, самой выносливости жизни (p.xvii).

Так же, как белый цвет содержит все цвета спек­ тра, так и любовь охватывает все чувства, отража­ ющие процесс нашей жизни. Когда у нас есть шанс это замечать, как в самоисцелении или в содей­ ствии расширению сознательного понимания нашей самости, мы особенно склонны уравнивать любовь с жизненными силами или с полным наслаждени-

устал

ем нашей идентичностью и целостностью. Любовь — аффективное состояние, которое благоприятствует достижению наиболее всесторонней саморепрезен­ тации. Такая разновидность саморепрезентации включает в себя сознательное узнавание источника собственных объектных репрезентаций. Любовь так­ же, между прочим, является аффектом, наиболее благоприятствующим осознанию сущностной при­ роды аффектов в целом — что они служат сигнала­ ми наших жизненных процессов.

Из-за того, что боль всегда присутствует в аф­ фектах тревоги, гнева, печали и т.п., становится более трудным делом рассматривать эти дисфори- ческие аффекты в качестве битов информации, не­ обходимых для сознательной самодисциплины ин­ дивида. Так, печаль не только помогает нам заме­ тить «утрату» объекта, но также принуждает нас пересмотреть нашу прежнюю неспособность понять саму психическую репрезентацию этого объекта как психическое событие нашего собственного творе­ ния. В процессе осознания собственной целостнос­ ти «моя печаль помогает мне встретиться лицом к лицу со свидетельством того, что я есть все то, по утрате чего я горюю. Понимание мной своей целос­ тности затемняется, когда мое внимание подчинено моей печали или страху того, что часть меня "утра­ чена", однако постепенно моя озабоченность такой утратой самости обнаруживает себя как начало при­ знания ее наличия» (Dorsey, 1971а, р.90).

Другими словами, начало наших исследований аффектов начинается с признания центрального по­ ложения концепции психической реальности, т.е. того, что мы должны создавать каждое восприятие и воспоминание, а также каждую само- и объект­ ную репрезентацию, проясняет мысль Фрейд а

(1917) о том, что траур возникает в результате троекции объекта». Дело в том, что каждое вос­ приятие, регистрация, воспоминание и психичес­ кая репрезентация являются продуктом и творени­ ем психической активности индивида. Таким обра­ зом, если, как предполагал Фрейд, индивид обна­ руживает лишь после утраты объекта, что объект­ ная репрезентация (плюс информация об утрате объекта) надежно укрыта в его психике, тогда про­ цесс траура является просто вопросом коррекции собственной бухгалтерии. С началом горевания мы испытываем «возвращение вытесненного», боль агрессии, которая отражалась при первоначальной экстернализации.

Если любовь — это аффективное переживание жизнеутверждения и принятия всех аспектов и со­ бытий нашей жизни, мы можем легко видеть, что некоторые события в нашей жизни, вследствие их болезненной природы или оппозиции к ранее сфор­ мировавшимся идеалам, трудно Поэтому любовь может рассматриваться как желание ощу­ щать свою текущую жизнь как часть саморепрезен­ тации, в то время как ненависть является желани­ ем отделить свою идентичность от такого вызываю­ щего отвращение восприятия.

То, что индивид не может принять как часть сво­ ей саморепрезентации и (истории) своей жизни, он вынужден с гневом отвергать и продолжать бороть­ ся против признания того, что это имеет к нему прямое отношение. Индивид может делать себя более сильным посредством возрастания своей спо­ собности выдерживать (и интегрировать) все, что трудно любить. При обозрении наших психичес­ ких содержаний мы сталкиваемся со многими вос­ поминаниями, импульсами, репрезентациями, ко-

178 ал

торые мы не можем легко принимать и с удоволь­ ствием интегрировать. Мы должны сохранять свое

и справедливое негодование и

жать свой протест против того, что мы когда-либо имели с этим что-либо общее. Кроме того, мы дол­ жны сохранять бдительность, чтобы такие воспоми­ нания не пришли на смену хорошей (идеализиро­ ванной и очищенной) части нашей саморепрезента­ ции.

Здесь мы используем мысль Дорси о любви как образцовом аффекте, а из нее вытекает точка зре­ ния, что другие аффекты представляют собой моди­ фицированную любовь. То, что мы не можем с лю­ бовью и мирно принять, мы должны отвергать и де­ лать чужим — но самое главное, мы должны обо­ значать это как «не-Я». Наши воспоминания, же­ лания, репрезентации Собственного Я и объектов должны сознательно (с любовью) приниматься, пе­ реноситься и использоваться для нашей пользы (адаптивно) или же должны гневно и болезненно подвергаться вытеснению, изоляции или проекции. Дорси воспринимает боль и несчастье как средство достижения индивидом счастья. Несчас­ тье воспринимается как отрицание или отсутствие

сознания, целостности и интеграции индивида. Базисная важность несчастья, включая боль,

состоит в том, что оно указывает на то, что индивид не делает свое Собственное Я созна­ тельно счастливым и довольным в своем пси­ хологическом функционировании Мой тезис о том, что счастье — это естествен­ ное выражение высоко ценимой целостности человеческого бытия, что радость жизни состо­ ит в чутком осознании единства человеческой

природы, действительно указывает на то, что любое жизненное событие, которое служит за­ темнению реальности целостности Собственно­ го Я, будет восприниматься как помеха созна­ тельному счастью

Боль и болезненные аффекты могут испытывать- ся лишь вместе с выражением протеста и требова­ нием облегчения, ибо они являются сигналами про­ теста. Однако полезно уметь использовать такие аффекты в качестве сигналов, воспринимать их как часть собственной жизни, обращать на них внима­ ние и проживать их с любовью — другими слова­ ми, развивать до максимума переживание собствен­ ных аффектов.

Что будет, если вместо переносимости аффектов мы бы пытались развивать анестезию? Поступать так крайне заманчиво и часто становится преобладаю­ щим образом жизни. В своей работе с выжившими узниками холокоста и с лицами в других посттрав­ матических состояниях я обнаружил, что у них до­ минирующим было желание забыть и сделать себя нечувствительным. Временами выживание было возможно лишь ценой продолжения аффективной анестезии. В одном случае, где мужчина жаловал­ ся на свою неспособность работать вследствие ут­ раты памяти, я открыл секрет, который он не разде­ лял со мной: В течение времени около года его перевозила с места на место особая команда В их задачу входило выкапывание рвов для захоро­ нения целых поселений и сокрытие своих преступ­ лений посредством сжигания всего вокруг. При сле­ дующем визите пациента я дал ему совет, позаим­ ствованный у Карла Сандбурга: «Иногда хорошее забвение лучше хорошей памяти».

180 Г

Несомненно, что каждое посттравматическое раз­ витие требует сохранения интрапсихических барье­ ров и нечувствительности различной степени, од­ нако представляется столь трудным делом сохра­ нять осознание собственных болезненных аффек­ тов как творения собственной психики, что мы дол­ жны задаться вопросом о ценности или необходи­ мости такого осознания. Каковы возможные выго­ ды переживания всей своей боли и болезненных аффектов бессознательно? Мотивация к собствен­ ной нечувствительности состоит в том, что через нее индивид сможет избежать потрясений от воз­ действий болезненного отклика на восприятие и когнитивное развитие. Аффект — тот элемент пси­ хических событий, который представляет опасность.

В девятой главе, посвященной травме и аффек­ ту, мы увидим, что аффекты могут возникать в ре­ зультате чрезвычайных обстоятельств или что они могут быть частью развития травматических состо­ яний. При пробуждении травматических пережи­ ваний или отражении травмы посредством отрица­ ния, расщепления собственного самоосознания — когнитивная и аффективная блокировка, характер­ ная для алекситимии — является правилом. Отказ от таких защит является болезненным и опасным. Нам следует тщательно пересмотреть преимущества и полезность сознательного переживания всей сво­ ей боли и болезненных аффектов и отказаться от защиты нечувствительностью.

Я должен сознаться в своей пристрастной защи­ те расширения в как можно большей степени соб­ ственного самоосознания. Я ожидаю, что так как каждый аффект обладает собственной жизнеутвер­ ждающей ценностью, он может рассматриваться как модифицированная, страдающая или борющаяся

любовь к себе. Единственно по этой причине бло­ кировка индивидом осознания какого-либо аффекта наносит ему вред. Как об этом говорит Дорси (1971а):

Делая мою психику нечувствительной к эмо­ циям, я с необходимостью сталкиваюсь со все­ ми теми сложностями, которые возникают, ког­ да я делаю мое «телесное эго» невосприимчи­ вым к его чувствительным переживаниям. Моя эмоциональность — это моя стандартная чело­ веческая оснастка. Реальность того, что я на­ полнен жизнью, несет с собой мощь моего же­ лания жить. Моя любовь к жизни — это лю­ бовь к Собственному Я. Всегда, когда у меня возникает переживание, что мне трудно жить, трудность состоит в том, что я испытываю зат­ руднения жить в свое удовольствие [р. 129].

Согласно этой точке зрения, каждая эмоция пред­ ставляет собой своекорыстие (модифицированную любовь к себе) или нечто само собой разумеющее­ ся. Признание своей продукцией всей нашей само­ репрезентации и объектной репрезентации содей­ ствует целостному осознанию природы нашей иден­ тичности. Дорси считал, что наиболее трудный пер­ вый шаг к такому всегда нелегкому раскрытию ле­ жит в признании факта эмоциональной сдержан­ ности Собственного Я. Однако поддерживать осоз­ нание своей целостности всегда трудно, потому что это влечет за собой признание ответственности и полную заботу об этом. Мы видим в самонаблюде­ ниях и клинических исследованиях, что наши жиз­ ненные стили включают в себя отрицание облада­ ния или контроля важных частей нас самих. Осоз-

Г

нанное владение собственным телом ограничено. Представляется более легким делом ощущать вину за какую-либо часть своей жизни, чем брать на себя сознательную и позитивную ответственность за нее. Это ошеломляющий парадокс, что для нас труднее всего владеть нашим собственным аффективным и когнитивным выражением. В равной степени вы­ зывает изумление рассмотрение «искусственного рая» самооцепенения.

Дорси по-своему выступал в защиту рас­ ширения индивидом аффективной переносимости и аффективной вербализации, а также узнавания аффектов: «Существенное уменьшение моего несча­ стья (включая боль) обеспечивается лишь благода­ ря моему постепенному открытию, что эта помощь состоит исключительно из оказания помощи моей собственной природе, что это истина моего собствен­ ного существования, что я способен жить лишь по­ средством этого и через это» (р.38).

Хотя мы понимаем, что самооцепенение необхо­ димо и должно с любовью приниматься как необ­ ходимая часть самоисцеления, мы можем принять во внимание то, что в реальной жизни представля­ ется менее самоочевидным: что полезно определять все компоненты, аспекты, смыслы и дериваты соб­ ственной боли. Сознательное проживание собствен­ ного аффекта делает возможным использование его полного информационного потенциала.

Как в хирургии мы нуждаемся в анестезии, точ­ но так же в процессе взросления нам требуется много самообезболивания для того, чтобы выносить наполняющее нас возбуждение. Требуются допол­ нительные ресурсы для открытия диагностической и терапевтической полезности боли и потенциаль­ ной опасности жить в неизвестности или страхе

боли. Представляется намного более легким и есте­ ственным делом принимать лекарственные средства или продолжать причинять себе вред без чувства наносимого себе ущерба.

Проблема в связи с прекращением отрицания сво­ ей индивидуальности и началом осознавания на­ ших болезненных аффектов, содержащих инфор­ мацию об отсутствии интеграции и целостности в нашей жизни, состоит в том, что такое поведение пробуждает самокритикующие наклонности. Мы хотим имитировать поведение родителя, который наказывал нас за причинение себе вреда. Вслед­ ствие борьбы против обнаружения смысла наших болезненных аффектов мы испытываем громадные затруднения в спокойном принятии своей самодес- труктивности. Можно выразить это и по-другому: очень трудно осознавать модифицированные фор­ мы любви. Таким образом, трудно воспринимать собственную ярость как оскорбленную любовь и спокойно ее принимать.

Иллюстрация случая

Пациент, о котором вновь будет упоминать­ ся в главе о гедонических аспектах аффекта, испытывал огромное количество ярости и за­ висти, к которым он был склонен, и наконец смог вербализовать, что с ним происходило. Когда он сталкивался с желанным, сильным,

«идеальным» человеком, он хотел, чтобы этот человек полюбил его и сделал его счастливым, целостным и совершенным. Его первым аффек­ том были любовь и стремление быть любимым, однако данное чувство было мимолетным и затмевалось последующей реакцией. Когда от этого далекого незнакомца не исходило ника-

кого отклика, чувства пациента сменялись на зависть и ярость, в которых он погрязал. Та­ ким было частое повторное разыгрывание ис­ тории его жизни; ибо, будучи вынужден подав­ лять свою любовь в раннем детстве, он смог выжить лишь посредством возбуждения «обрат­ ной стороны» своего любовного потенциала.

Болезненные эмоции и физическая боль явля­

ются «призывом» к особому вниманию к некоторо­ му аспекту себя. Проблема заключается в тенден­ ции болезненного аффекта заглушать, как это име­ ет место, все другие аффекты своей интенсивнос­ тью, временно делая невозможным испытывать дру­ гие чувства, «противоположное» чувство и взгляд на себя. Такие временные исключения проистека­ ют лишь из сознательной сферы: «Хотя сильная эмоция может казаться способной исключать нали­ чие более слабой эмоции, такой запрет в действи­ тельности содействует сохранению и выделению вытесненной эмоции (Dorsey, 1971а, Вдо­ бавок, мы можем становиться «загипнотизирован­ ными» расстроенной частью нас самих, в действи­ тельности становясь «одной болячкой». Поэтому Дорси (1971а) подчеркивает: «Моя сознательно отрицаемая бессознательная ненависть функцио­ нирует непрерывно» (р. 107). Так как невозможно устранить или разрушить эмоцию или аффективно заряженную мысль, встает вопрос, может ли инди­ вид переживать их в полной мере осознанно или же он вынужден отчуждать часть себя и продол­ жать жить с такой отчужденной частью себя. Аф­ фект обычно разъединяется, так что когнитивные аспекты аффекта отделяются от его экспрессивных аспектов, и иногда смещается. Мы уже обозначали

все долговременные модификации аффектов как

«защиты от аффектов». В гармоничном развитии с желаемой степенью аффективной дифференциации, вербализации и десоматизации и с развитием же­ лательных навыков в переносимости аффектов ин­ дивид обретает способность воспринимать свои эмо­ ции как информацию для себя.

Если аффекты не созревали таким образом и со­ стоят главным образом из физиологических, под­ ражательных и моторных откликов, тогда они бу­ дут обладать «деспотическим» качеством, осуще­ ствляя господство и иногда дезорганизуя сознатель­ ную сферу психического функционирования. С этой точки зрения мы можем расширять определение аффективного созревания и аффективной толеран­ тности: Мы нуждаемся в культивации способности переносить порождаемое аффектами интенсивное возбуждение с достаточным самообладанием для сохранения в то же самое время осознания своей целостности. «То, что не может быть излечено, следует терпеть» — это очень глубокая мудрость. Перенесение невзгод с благожелательным приня­ тием своей целостности — это самоисцеляющее от­ ношение. Его мудрость обнаруживается в том фак­ те, что хотя боль должна переживаться в настоя­ щем, воспоминания из отдаленного прошлого со­ храняют свою остроту, потому что нам не удается признать их обоснованность вызвавшими их при­ чинами. Мы нуждаемся в принятии себя, касатель­ но прошедшего, с прощением и добротой. Для того чтобы примириться с самим собой, принять свое прошлое, индивид может выбирать, признавать ли сознательно авторство всех само- и объектных реп­ резентаций, которые существуют в жизни (психи­ индивида. Выбор самоинтеграции представля-

устал

ет развитие любви к себе; отказ от такого призна­ ния тормозит потенциал любви.

Поэтому Дорси (1971а) объявляет: «Сознатель­ ная любовь к себе требуется для биологически адек­ ватного самоуважения... Любовь — самая могуще­ ственная из всех сил... Реальное освобождение от депрессии, как от всякого несчастья или боли, на­ ступает лишь тогда, когда я открываю саму ее фаль­ шивую "непривлекательность", что является моди­ фикацией любви» (р.88).

Как врачи и как пациенты мы вынуждены смот­ реть в лицо вызову любить то, что очень трудно любить. Мы ощущаем потребность войти в более тесное соприкосновение с теми свойствами, кото­ рые не вызывали у нас любви и отвергались, и со значимыми объектами нашего прошлого. Мы дол­ жны помогать людям научиться любить самих себя, хотят прежде они ощущали себя нелюбимыми и пришли к заключению, что они нелюбимы. Силь­ ная любовь необходима индивиду, чтобы полюбить то, что вначале воспринимается как вызывающее отвращение. Вёрмсер (1981), который в своем на­ учном исследовании стыда обнаружил глубины уни­ жения такой тяжести и качества, что иногда лишь психоз или смерть могли служить мерой его интен­ сивности, также закончил свое исследования сло­ вами о любви. Он заключил:

Я рассматриваю в качестве подлинного заве­

та и посвящения этого исследования глубин стыда, что мир нуждается в служении идеалу любви. Многих людей наполняет чувство, что подлинная «трансценденция», которую иска­ ли столь многие философы, — это «эрос, ве­ ликий целитель» «Пира». В нем объединение

и разъединение осуществляются и преодолева­ ются в более высоком примирении [р.309].

Естественно, нам приходится начинать постепенно и медленно практиковать любовь к нелюбимым час­ тям в нас самих и терпеливо развивать смелость иметь дело с тем, относительно чего «трудно быть храбрым». Мы можем ожидать столкновения с интенсивными страстями в нас самих и в наших пациентах. Нам сле­ дует взращивать «сильное» прощение, для того чтобы мы смогли смотреть в лицо «непростительной» неспра­ ведливости. Готовы ли мы к столкновению с «силь­ ной» ненавистью там, где она развилась, потому что она включает в себя сильную оппозицию?

Дорси (1971а) объяснял:

Интенсивность каждой из моих несчастли­

вых эмоций может быть понята как включаю­ щая в себя соответствующую ей («противопо­ ложную») счастливую эмоцию. Моя ненависть сильна в такой именно степени, в какой она включает в себя все то, что создает препят­ ствия для выражения ненависти. Сильная не­ нависть не требуется всякий раз, когда «лег­ ко» ненавидеть. Лишь когда я смогу пережи­ вать с ненавистью то, что я раньше переживал просто с любовью (расширяя свое обожание), я смогу осознать, что такое сильная ненависть. Мой страх силен в такой именно степени, в какой он включает в себя все то, что создает препятствия для выражения страха. Лишь ког­ да я смогу проживать со страхом то, что я преж­ де проживал храбро, я смогу осознать, что та­ кое сильный страх. Сильный страх не требует­ ся всякий раз, когда «легко» опасаться, и т.д.

Г

Идея о целостности индивида и об автономной природе его эмоций берет начало с определения или базисных концепций самой любви. Агрессия явля­ ется попыткой очистить нашу любовь идеалисти­ чески — достичь совершенной любви, свободной от ненависти, которая может вести к уменьшению нашего самоосознания. Наиболее полезное отноше­ ние заключается в том, чтобы воспринимать нена­ висть как дополнение к любви или ее атрибут. Та­ кая точка зрения неоднократно выдвигалась Дорси (1971а): «Глубинное понимание того, что любовь "и" ненависть — это по сути одно и то же, а не две разные сущности, обеспечивает эмоциональную ориентацию, необходимую для правильного пони­ мания моей неповрежденной идентичности, един­ ственного моего твердого основания для чувства реальности или здравого смысла» (р. 145). Как это определяет Дорси, различие заключается не между любовью и ненавистью или любовью и другим аф­ фективным отношением, а скорее оно лежит в сте­ пени осознавания своей любви. Для психоанали­ тически эрудированного человека не является не­ коей поразительной новостью, что ненависть скры­ вает бессознательную любовь. Но способность про­ живать пережив