Применять ясновидение и другие подобные способности — это не более чем пользоваться шестым чувством.

Но Моника говорит не только о «прозрениях» — о видении предстоящих событии, — но и о прямом общении с умершей матерью. Один раз это произошло, когда Моника все еще пыталась оправиться после смерти мамы, а второй — много лет спустя, когда мать пришла предупредить ее. Возможно ли это?

Вот отрывок из «Бесед с Богом», книга 3:

Ты говоришь о связи с духами. Да, такая связь возможна.

Твои любимые никогда не бывают далеко от тебя, не дальше мысли, и, если ты в них нуждаешься, они всегда здесь, готовые дать совет или утешить.

Если ты очень переживаешь по поводу того, все ли «в порядке» с любимыми существами, они пошлют тебе знак, сигнал, коротенькое «сообщение», в котором скажут тебе, что у них все хорошо. Тебе даже не нужно призывать их, потому что души тех, кто любил тебя в этой жизни, — стоит им почувствовать малейшее затруднение или нарушение твоей ауры, — тянутся к тебе, влекутся к тебе, мчатся к тебе.

... Если ты действительно открыт им, ты будешь чувствовать их утешительное присутствие.

Когда мы поймем, что в истории Моники ничего необычного нет, что на самом деле такое случалось всегда и происходит прямо сейчас с тысячами людей, — тогда мы будем готовы тому качественному прыжку, о котором мечтает все человечество. К прыжку в завтрашний день, когда мы возродимся в облике Новых Людей.

Уже есть Учителя, достигшие этого уровня, и они сейчас пытаются пробудить нашу планету. Во многих странах, среди многих народов они — отверженные, ибо их взгляды нарушают status quo, вынуждают людей пересмотреть свое отношение к себе, заставляют нас с пугающей ясностью увидеть, что мы сделали друг с другом и как все можно исправить — достаточно просто познать и принять себя, Какие Мы Действительно Есть.

Настало время покончить с разобщенностью. Мы должны «пригласить в свой дом» тех, кто раскрывает перед нами наше же величие. В прошлом мы осыпали их насмешка осуждали, избегали — и даже распинали. Теперь у нас явилась возможность признать, что проницательность, мудрость и даже дар пророчества — штука обычная.

Как и...

ДАР ЦЕЛИТЕЛЬСТВА

Мы уже встречались в этой книге с Биллом Такером, живущим неподалеку от Милуоки, штат Висконсин (глава 2). Это тот самый неверующий менеджер агентства недвижимости, чья челюсть изумленно отвисала с каждым этапом осуществления чуда Джонсонов. Билл рассказал мне, что с того дня его жизнь буквально полна чудес, и когда он поведал мне еще об одном, — поразительная, яркая история, — я не смог удержаться, чтобы не включить в этот сборник и ее, ибо она очень выразительно иллюстрирует центральную мысль всей книги: Вещи, которых мы не знаем, есть. Прямая связь между человеком и Божеством существует. И эта связь используется гораздо шире, чем думает большинство из нас.

Как «Беседами с Богом» я надеялся наконец рассеять иллюзию о том, что Бог больше не общается с людьми напрямую, так этой книгой я надеюсь со всей очевидностью показать, что необычайное обыденно.

Как только до нас «дойдет» это, мы сразу же поймем, что все наши представления о жизни на Земле были до сих пор в лучшем случае неточными, искаженными и неполными.

А затем мы искренне попытаемся выяснить, как все обстоит в действительности.

Тем, кто глубоко укоренились в нашей ограниченной и скудной жизни, может быть не слишком легко воспринимать новую реальность. Те же, кто уже готовы к коллективному перерождению в Новых Людей в новом обществе, рады любым свидетельствам нашей готовности и способности вместе создавать этот новый для человечества опыт.

Итак, сейчас я передаю слово Биллу Такеру. Послушайте его вторую историю, на этот раз от первого лица:

* * *

Холодным февральским днем 1990 года мать позвонила мне из милуокской больницы святой Марии.

— Немедленно приезжай в больницу! — взмолилась она.

— В чем дело? — спросил я.

— Твоему папе стало плохо, и я вызвала скорую помощь, — плакала она в трубку, — а теперь они отказываются говорить мне, в чем дело.

Я вскочил в машину и помчался в больницу святой Марии. Меня отправили в онкологическое отделение. В то время я не знал, что онкология имеет какое-то отношение к раку. Мать отвела меня к врачу, и я спросил, почему он не хочет с ней разговаривать.

— Потому, что у меня очень плохие новости, и я хотел, чтобы рядом с ней был кто-то из родных.

— Ладно, — сказал я, — в чем дело?

— Обнимите-ка маму за плечи и держите покрепче, — велел врач, и я его послушался. — Ваш отец умирает от рака... и мы уже ничего не можем сделать.

— О, Боже, не-е-е-ет! — закричала мать и обмякла в моих руках.

— Но вы же можете сделать хоть что-нибудь, доктор? — взмолилась она.

— Очень жаль, но он курил в течение пятидесяти лет, и восемьдесят процентов его легких разрушены. Мы не можем облучать, поскольку в этом случае понадобилась бы слишком большая доза на слишком большую площадь: мы бы просто разрушили все остальные органы. Опять же, мы не можем использовать и химиотерапию, ибо требуемое количество препаратов его просто искалечит и усугубит страдания в последние дни его жизни. И мы не можем его оперировать, потому что в этом случае пришлось бы полностью удалить оба легких и ему было бы нечем дышать.

Мать изо всех сил пыталась отыскать хоть какой-то проблеск надежды:

— Сколько ему еще осталось? Доктор помолчал и ответил медленно:

— Полгода он не протянет... — и кивнул мне, чтобы я снова поддержал мать. Я понял, что плохие новости еще не закончились.

— Доктор, — снова взмолилась мать, — в июле мы собирались отдохнуть во Флориде. Он сможет поехать?

— Думаю, вы не поняли, ваш муж едва ли доживет до июля.

Мать посмотрела на меня расширившимися глазами, словно доктор сказал что-то неприличное.

— Что он говорит, Билл?

— Доктор пытается как можно мягче объяснить тебе, мама, что папа умрет гораздо раньше, чем через шесть месяцев, — мать снова застонала и упала мне па руки. Мы привели ее в чувство при помощи нашатыря.

Вся дрожа, она попросила:

— Пожалуйста, доктор, скажите прямо, сколько ему осталось?

Я кивнул врачу, и он ответил:

— Ну... наверняка сказать, конечно же, нельзя... — тут я нетерпеливо закатил глаза, — но не думаю, что он протянет более трех недель, — сказал доктор и торопливо добавил: — Однако мы можем выписать ему обезболивающие. Можно сделать ему и облучение, но это не особенно продлит его жизнь. Просто в последние дни ему будет не так тяжело.

Тут мать обернулась ко мне и сказала:

— Я знаю, что у тебя особые отношения с Богом. Сынок, ты должен спасти отца!

— Мама! Но я же не Иисус Христос! Что я могу сделать?

— Думаешь, я не знаю о чудесах, которые ты творил? Я знаю, что твоя дочь удивительно быстро излечилась от паралича. И я знаю, как тебе удалось добыть кучу денег — молитвами! А теперь, — настаивала она, — ты должен исцелить своего отца!

И я решился. Конечно, мать права по поводу дочки. Она действительно излечилась от почти полного паралича, — и именно я сказал, что так оно и будет. По поводу денег она тоже права. Однажды я, не мудрствуя лукаво, попросил Бога дать мне в течение четырнадцати дней миллион долларов. И действительно, на четырнадцатый день один банк инвестировал в мое дело миллион. И тут я тоже был заранее уверен в исходе. «Бог не подведет», — говорил я всем.

И вот теперь, в больнице, я понял, что в очередной раз настало время (надеюсь, вы простите мне это выражение) «отвечать за базар». Я обернулся к врачу и сказал:

— Ладно. Мой отец исцелен. Он не умрет. У него уже нет рака.

Знаю, что это прозвучало очень легкомысленно, но сам я к этому легкомысленно не относился. Я говорил совершенно искренне. Доктор смотрел на меня разинув рот, как на идиота.

— Сынок, закрывая глаза на правду, делу не поможешь, — сказал он ровно. — Ваш отец не протянет и месяца.

— Доктор, Вы, вероятно, не имеете ни малейшего представления, с чем столкнулись. Я повторяю: мой отец исцелен от рака.

И мы с мамой ушли из больницы.

Я тут же выбросил эту историю из головы. Поскольку «дело сделано», что толку об этом думать, задавать вопросы или «волноваться» по поводу того, сбудется предсказанное или нет. Я знал, что чудо уже произошло, независимо от того, видит ли кто-то зримые подтверждения этому.

Отцу назначили облучение: на удивление малые дозы: по одному сеансу в шесть недель в продолжение нескольких месяцев. Он кое-как тянул. Или, может быть, лучше сказать «ковылял помаленьку». Вопреки всем прогнозам, в июле мама с отцом, которого еще считали очень больным, все-таки поехала отдыхать во Флориду.

В октябре меня, как офицера запаса ВМФ, призвали на действительную службу в связи с проведением операции «Щит в пустыне», предшествовавшей «Буре в пустыне». Меня направили в Чикаго заменять другого офицера, которого послали в Саудовскую Аравию.

В конце февраля 1991, как раз после окончания пятидневной наземной операции, к нам в часть позвонили и пригласили к телефону меня. Это был онколог отца.

— Офицер Такер... из Милуоки? — спросил он неуверенно.

— Да, Билл Такер слушает.

— Слава Богу! Разыскивая Вас, я, по-моему, пообщался со всем личным составом ВМС США! — сказал врач. — Вы не поверите, но...

— Отчего, же, доктор, поверю, — перебил я.

— Нет, нет, послушайте! Вы не поверите, но Ваш отец... рак закончился!

— Это естественно, — ответил я.

— Нет, нет, я имею в виду, что он вылечился! Это чудо! — торопливо проговорил доктор.

— Где вы были до сих пор? — спросил я. — Это произошло год назад, в больнице.

— Что? — удивился врач. — Я не совсем понима...

— Доктор, то, с чем вы столкнулись, — действительночудо. Вы только что употребили это слово в переносном смысле, а надо бы в прямом. Разве вы не помните, как я сказал, что мои отец исцелен?

— Ну да, вот я и говорю, что это —чудо: иначе и не назовешь! — воскликнул он, явно так и не сумев ухватить суть.

После этого отец проработал еще семь лет. Затем однажды он заболел снова. Мы опять отвезли его в больницу (теперь в больницу Колумбии, ибо папин онколог работал в обеих больницах, и на этот раз направил нас именно сюда).

Когда мы вошли в клинику, врач сразу же бросился к нам, поздоровался, а потом, обняв отца за плечи, произнес громко, на все приемное отделение:

— Эй! Смотрите! Это и есть тот самый Человек-Чудо!

Работники больницы, очевидно наслышанные о чудесном исцелении моего отца, зааплодировали. Я был рад, что профессиональные медики готовы признать возможность чудес, но мне не очень нравилось, что они, очевидно, считали это чудо моей заслугой. «Их еще учить учить», — сказал я себе.

Проведя необходимые анализы, врач пригласил меня в кабинет.

— Боюсь, на этот раз все гораздо хуже, — сказал он удрученно. — В этот раз у него рак другого типа, так называемый «мелкоклеточный рак» — наихудшая его разновидность. Растет очень быстро и трудно поддается лечению.

— Все в порядке, доктор, — сказал я. — Он уже исцелен и от этого.

Доктор воззрился на меня сердито и несколько секунд помолчал, взвешивая мои слова. Затем с расстановкой произнес:

— На — этот — раз — я — так — не — думаю.

— Вы и в прошлый раз так не думали, доктор, — усмехнулся я. — Или вы полагаете, что Бог уже не тот, что прежде?

— Послушайте! — воскликнул он. — Я не против религии. Мой лозунг: «хорошо все, что действенно». Но верят многие люди, однако Бог не исцеляетих всех от рака.

— Может быть, они просто не просят Бога, доктор. Вы когда-нибудь об этом задумывались? Может быть, они просто «фаталисты» и не тревожат Бога подобными просьбами потому, что верят в «судьбу». Или, возможно, они просят, но в сердце своем сомневаются, что Бог придет к ним на помощь. Тогда в их молитвах нет никакого толку. Но посмотрите мне в глаза, доктор. Разве я сомневаюсь в себе или в своей вере?

— Ладно, поживем — увидим... — уступил врач.

— Я не слышу в ваших словах убежденности, доктор. Тут, видите ли, нужно знать — твердо знать — заранее, что чудо уже случилось, иначе чуда не будет.

Врач снисходительно улыбнулся.

— Как скажете, — ответил он спокойно.

— Именно, — улыбнулся я в ответ. — Теперь вы наконец ухватили суть!

На следующей неделе врач сказал нам, что мелкоклеточный рак прошел. Он с благоговением смотрел, как мы покидаем больницу.

Через неделю папа снова пришел в клинику, и оказалось, что болезнь возобновилась. Я еще раз вознес молитву, и на следующую неделю отцу снова сказали, что он здоров.

Через несколько недель недуг опять вернулся. Мы стали в больнице Колумбии завсегдатаями.

С каждым разом рак набрасывался на отца все более жадно. Его ноги распухли, и он едва передвигался. Дышал натужно. Я видел, что он несчастен.

В течение следующих семи месяцев недуг всякий раз уходил по моему слову, но затем возвращался вновь. Я уже чувствовал себя виноватым, — словно вмешивался в некий высший небесный замысел.

И мне подумалось: «Не могу же я заниматься этим. вечно. Я же вижу уже, что ни к чему ему так страдать».

И тогда ко мне пришло понимание. Все так очевидно, я даже смутился, что не видел этого прежде.

Это — не мое призвание. Это — не моя жизнь.

Это — не мое дело. Это папино дело... и Божье.

И я сказал Богу: «Пожалуйста, пусть он будет с нами, сколько возможно, но, когда придет Твое время и его время, пожалуйста, пусть он уйдет легко».

Во время последнего визита в больницу отец спросил врача, может ли тот помочь ему прожить еще несколько недель.

— У нас будет золотая свадьба, доктор. Я так хотел бы отпраздновать ее со своей любимой.

Врач посмотрел через папино плечо на меня, затем сказал:

— Я сделаю все, что смогу, — и улыбнулся. Через три недели мы все вместе гуляли на золотой свадьбе родителей.

Отец уже больше не выходил из дому и почти не вставал с постели. Распухшие ноги ужасно болели. Однажды, вскоре после золотой свадьбы, пытаясь добраться до ванной, он упал и разбил очки. Я помог ему встать и усадил на кровать. Он посмотрел на меня глазами, полными печали, заплакал и сказал:

— Сынок, пришло мое время. Я больше не хочу жить с болью. Дай мне умереть. Пожалуйста.

Я поднял взгляд к небесам и подумал: «Мы очень любим этого человека, но не хотим держать тут помимо его воли. Боже, да свершится Воля Твоя».

Затем пришлось отвести его в больницу. Через несколько часов он скончался.

* * *

Как и все собранные тут удивительные истории, этот рассказ — красивое свидетельство Божьей любви и совершенства жизни, которое проявляется во всем Божьем творении.

Всему свое время и всякой вещи под небом. Время рождаться и время умирать. Время насаждать и время вырывать посаженное. Время плакать и время смеяться.

Жизнь — вечная. У нее нет ни начала, ни конца. Она лишь обретает разные выражения в разных точках бесконечного круга. Смерть — фикция и ее на самом деле нет, хотя уход из тела есть.

Время, когда каждый из нас уходит из тела, всегда подобрано идеально. Когда отцу Билла в первый раз поставили диагноз, время уходить для него еще не настало. Иногда ограниченность восприятия не позволяет нам понять это. Может казаться, что жизнь человека в этом теле почти закончилась, а на самом деле ему предстоит еще многое сделать.

«Чудотворец» — это просто человек, который отчетливо видит и абсолютно точно знает, что уместно в данный момент времени, и, основываясь на этом, выбирает устраивающий его исход.

В каждый момент у нас есть много вариантов выбора.

Это трудно объяснить без глубокого обсуждения природы времени. Однако объем данной книги не позволяет мне это сделать. Я лишь скажу, что времени, как мы его знаем, на самом деле не существует. То есть время — это не что-то, что проходит. Это что-то, через что проходим мы.

Нет времени, кроме данного времени. Нет момента, кроме данного момента. Все, что есть, — это «сейчас». — «Беседы с Богом», книга 2.

Вечное Сейчас содержит в себе все возможности. В нем — любой постижимый исход. Это как компакт-диск с компьютерной игрой. Любой постижимый исход уже запрограммирован на диске. Играя, вы не создаете исход, вы просто выбираете его в сложном процессе отторжения всех остальных возможных исходов, которые уже существуют.