Моими всегда являются твои самые Высокие Мысли, твои самые Ясные Слова, твои самые Великие Чувства. Все, что меньше этого, — из другого источника.

Теперь задача различения становится простой — ведь даже для начинающего ученика не должно быть сложным выделить и признать в себе самое Высокое, самое Чистое, самое Великое.

Но Я дам тебе еще и следующие наставления...

Самая Высокая Мысль — всегда та мысль, которая содержит радость. Самые Ясные Слова — те, что содержат истину. Самое Великое Чувство — то, которое вы называете любовью.

Радость. Истина. Любовь.

Все три взаимозаменяемы, и одно всегда ведет к другим. Не имеет значения, в каком порядке их помещать.

Мысли, исполненные гнева, мести, горечи или страха, не посланы Богом. Мысли, исполненные беспокойства, разочарования, ощущения собственной ограниченности или недостаточности, не посланы Богом. Как и мысли, исполненные неприятия, осуждения, проклятия.

А также любые мысли, гасящие надежду, убивающие радость, угнетающие дух, ограничивающие свободу.

Я знаю, что послание, которое Трой получил в метро, пришло прямо от Бога, — ибо оно возвестило о безусловной любви и полном приятии. Вот этим мыслям, этим посланиям вы можете верить всегда.

А сейчас давайте зададим себе еще один вопрос. Было ли совпадением, что как раз в том районе, куда наш герои приехал для продолжения своего самоубийственного пути, работало общество, предлагающее подобным людям методы изменения жизненного курса? Неужели это всего лишь случайность, что одна из этих программ — причем, единственная в день, когда Трои пришел туда, — имела самое непосредственное отношение к его проблеме? И неужели это просто удача, что здание, где проходила та встреча, находилось как раз напротив магазина, где парень купил инструмент задуманного самоубийства?

Или это был истинный Момент Благодати, связанный с Другим таким же моментом на следующий день в поезде?

Всякий раз, когда события происходят словно по определенному замыслу, вполне возможно, что в дело вмешался Кто-то Еще...

Не всегда все происходит столь драматично, как в историях Джерри Рейда и Троя Баттсрворта. Иногда это бывает весело и даже немного забавно... и все-таки действенно Спросите-ка у Кевина Донки.

Тяжело бывает переживать праздники, когда что-то не ладится в жизни. Праздники — время радости и веселья, но они могут вместо этого принести горечь и печаль. Ярчайший пример тому — история Троя, а сколько еще подобных историй хранится где-то в уголках памяти разных людей! Однако (и здесь снова можно вернуться к нашему предыдущему повествованию) праздники могут стать и временем исцеления. Ибо в дни, отведенные традициями и культурами разных народов для памятования великих тайн жизни, сердца открываются легче.

Это может быть рамадан. Это может быть Рош Хашана. Это может быть Белтсин*. Не имеет значения. В каждой традиции, в каждой культуре есть эти особые дни и времена, когда люди открыто выражают свою глубочайшую мудрость и наивысшее счастье, — через церемонии и ритуалы, через песни и танцы, через семейные застолья, через обмен радостью, через празднование Самой Жизни.

* Кельтский праздник костров (середина мая) — Прим перев.

Итак, приближалось Рождество, но настроение у Кевина Донки было не очень-то праздничное. На самом деле он чувствовал одиночество и отчуждение.

«Если бы только они попытались понять! Если бы единственный раз меня выслушали! — думал он. — Если бы не относились ко всему так критично! Если бы...»

В семье Кевина возникли весьма серьезные трения. Сестра почти с ним не разговаривала. Брат тоже злился. Даже отец вступил в эту войну — причем не на стороне Кевина.

«И хотя Рождество — не время для склок, — грустно размышлял Кевин, — никуда не денешься от факта, что в семье его осуждают, причем очень несправедливо».

Все дело в сделке, которую он заключил со свояком. Все почему-то решили, что он не сумеет выполнить свою часть соглашения.

«Хотя бы обдумали все как следует! — думал Кевин. — Я единственный вижу все в правильном свете, — говорил он себе с горечью. — Я единственный. Я ЕДИНСТВЕННЫЙ!»

Он злился. Всю неделю перед Рождеством он ни о чем больше и думать не мог. Он почти решил не идти с семьей в родительский дом на Рождество (а каждый год они встречали праздник именно там).

«Я совершенно потерял голову от обиды, — вспоминает он теперь. — Я не представлял, что делать, как утрясти все эти разногласия. И я не хотел идти туда, окунаться в эту напряженную атмосферу, тем более вместе с детьми. Дети ведь все видят. Вы думаете, они ничего не понимают, а они-то знают все. Просто чувствуют. Я не хотел портить им Рождество».

Чего только не перепробовал Кевин, чтобы преодолеть свои чувства. Он как раз читал книгу дона Мигеля Руиса «Четыре соглашения» (Don Miguel Ruiz Fow Agreements) Теперь он пытался применить на практике один из предложенных там принципов гармоничной жизни... Не воспринимать ничего лично.

«Слишком сложно, — говорит он ныне. — Это замечательное соглашение, и заключить его с жизнью действительно стоит. Но не так легко следовать ему, когда тебя критикует и осуждает собственная семья. Я думал, что они знают меня гораздо лучше».

Кевин Донка — хиропрактик из города Лейк-Хиллз, штат Иллинойс. Он многих вылечил в своем городе. «А теперь, по иронии судьбы, я не могу вылечить даже себя, — думал он. — Хотя, конечно, у меня болит душа, а не тело...» В его случае необходимо было божественное вмешательство. Нечто далеко выходящее за рамки того, чему их учили в школе хиропрактики.

Наступила последняя суббота перед Рождеством. Пообедали как обычно, разве что чуть побогаче, чем всегда. Кевин понимал, что скоро ему придется принять окончательное решение и объявить о нем своей семье. Как он скажет детям, что они не увидят деда на Рождество? Как объяснит жене всю глубину своей горечи?

— Папа, папа, посмотри-ка на меня! — восторженно крикнула шестилетняя Мария, когда после обеда все расселись в гостиной. Девочка танцевала. Ее зеленые глаза искрились, мягкие каштановые волосы разлетались в стороны. Она весь день слушала CD-плеер — одну и ту же песню.

— Сними меня на видео, па! — попросила дочка — Хочу посмотреть, как у меня получается!

Кевин улыбнулся. Дети доставляют столько радости Хоть На миг мрачные мысли покинули его разум. И вот они вдвоем спустились вниз, в большую комнату, которую дети называли «бесидкой» — по аналогии с беседкой и потому, что в ней можно беситься. Кевин достал видеокамеру, уселся на софу, направил объектив на Марию, и она, в который раз, начала свой танец.

В полюбившейся девочке песне есть такие слова... «Моя неистовость убивает меня». Но Кевин заметил, что Мария поет... «Моя единственность убивает меня».

— Эй, детеныш, в песне не так поется, — мягко поправил дочку Кевин. — Там другие слова, — и он сказал ей, как правильно.

Мария на секунду задумалась и сказала...

— Мне больше нравится, как пою я! Кевин пожал плечами, улыбнулся, и они возобновили видеозапись.

Девочке захотелось немного поддразнить отца, — что она и сделала вполне в духе шестилетнего ребенка. Дойдя до строчки, где папа ее поправил, Мария подскочила к камере, приблизила личико чуть не вплотную к объективу и спела:

«Твоя единственность убивает тебя, папа!»

Кевин зажмурил глядящий в объектив глаз и выключил камеру. «Казалось, меня слегка стукнули по башке», — вспоминает он.

Его душу захлестнула горечь разлада с семьей. Вспомнились собственные слова: «Если бы. они единственный раз меня выслушали... Я единственный... единственный...»

И тут он понял, что получил послание из мира очень далекого от них с Марией — и одновременно сущего прямо тут, внутри них.

Вечером, улегшись в кровать, он взял одну книгу, которую читал в то время, — «Дружбу с Богом». Прочтя всего несколько страниц, он обернулся к Кристине.

— Должен кое о чем тебе рассказать, — сказал он и поведал жене историю о Марии и о песне. — Я думаю, это Бог говорил со мной об истории с моей семьей. В этой книге сказано, что Бог беседует с нами постоянно. Нужно только открыться.

— Я знаю, — ласково согласилась жена. — И что же ты собираешься делать?

По щеке Кевина прокатилась слеза и остановилась на губах. Соленая. Вспомнились два запавшие в душу вопроса из книг «С Богом».

Действительно ли это Я?

Что сделала бы любовь?

— Я пойду к ним на Рождество. Приду с любовью — неважно, что они думают и говорят.

Кристина улыбнулась. На следующий день Кевин позвонил отцу.

— Я хотел бы прийти к вам с семьей на Рождество, папа, вы не против? Давайте забудем все, что между нами стоит, и погуляем как следует.

Отец даже не задумался ни на миг...

— Это именно то, чего хочется и мне.

Вот и все... единственность уже больше не убивала Кевина.

* * *

Крупицы величайшей мудрости нередко приходят к нам из уст младенцев, и случившееся с Марией Донка — очень красивый и трогательный пример. Ощущение одиночества перед лицом внешнего мира — штука очень распространенная. Для того чтобы, подобно Кевину, преодолеть это состояние, нужно острее осознать ситуацию. Иногда подтолкнуть нас к такому осознанию может самая неожиданная вещь Например, невинная, на первый взгляд, совершенно отвлеченная реплика ребенка.

Но действительно ли слова Марии были отвлеченными? Неужели они в самом деле не были связаны с тем, что происходило в тот момент в жизни ее отца? Было ли это просто наивной шуткой, случайной выходкой расшалившейся девчушки? Или это тщательно замаскированное Божественное Вмешательство? Возможно, это была беседа с Богом?

Полагаю, да. На самом деле я даже знаю, что это так. Бог часто обращается к нам устами младенцев. Почему? Потому, что дети не забыли Они совсем недавно были «там» и еще не утратили связь с глубочайшей истиной и высшей реальностью.

Тут мне вспоминается история из первой книги «Бесед с Богом» о маленькой девочке, которая сидела за столом кухни, обложившись карандашами, и увлеченно что-то рисовала. Заинтересовавшись, чем так поглощена малышка, к ней подошла мать.

— Что делаешь, солнышко? — спросила она. Девочка с улыбкой подняла взгляд.

— Рисую портрет Бога!

— Как мило, — улыбнулась мать, — но знаешь ли, солнышко, никто на самом деле не знает, как выглядит Бог.

— Ничего, — сказала девочка, — дай мне только закончить...

Видите, как это у детей? Им даже и в голову не приходит, что они могут не знать то, о чем не имеют ни малейшею представления все остальные люди на свете — так называемые разумные взрослые люди. С одной стороны, у детей совершенно чистое восприятие, а с другой — они не могут оценить по достоинству свои мысли и высказывания. Сболтнут истину, бросят вам жемчужину мудрости — и ускачут по своим делам.

Моя добрая приятельница, преподобная Маргарет Стивене, как-то рассказала мне об одном незабываемом событии в своей жизни. Однажды за какой-то проступок она шлепнула дочурку по попке и пожурила ее немного. Девочка расплакалась. Маргарет посмотрела на нее и сказала...

— Ладно, не плачь. Я тебя простила Девочка посмотрела на нее в упор и ответила.

— Твои слова простили меня, но глаза — нет. Какая проницательность, какое точное понимание. Только дети способны видеть и высказывать подобные вещи настолько четко.

Маргарет сейчас уже за восемьдесят, но она до сих пор использует этот эпизод в своих поучительных беседах и проповедях, показывая, как собственный ребенок преподнес ей незабываемый урок прощения — напомнив, что прощение должно идти не просто из уст, но от души.

Вот и в истории Кевина Донки: отец получает урок от дочери — мудрость, «случайно» сорвавшуюся с языка девочки просто потому, что она перепутала слова песни. Но действительно ли она перепутала? Произошло ли это случайно?

И снова я говорю — нет.

Не случайно и то, что Бог через Кевина рассказал эту историю мне. Ибо этот урок был предназначен не только Кевину Донке, жителю города Лейк-Хиллз, штат Иллинойс, но многим тысячам людей — читателям этой книги.

Теперь я хочу сказать вам, что урок этот гораздо шире, чем вам может показаться. Размышляя над историей Кевина, я понял, что не весь ее смысл заметен с первого взгляда. Я отчетливо увидел, что «единственность» — это духовное состояние. Она может быть неблагоприятна или благоприятна — все зависит от того, как мы ее переживаем.

Если воспринимать единственность в том смысле, что мы отделены от всех остальных — я «единственный», кто делает то-то и то-то, «единственный», кто воспринимает все так-то и так-то, — тогда единственность истощает.

Если же воспринимать единственность как единение со всеми — в том смысле, что в мире есть только «мы» и Всё в Одном, — тогда единственность придает сил.

В зависимости от того, как мы понимаем единственность, мы становимся либо больше, либо меньше.

А вот как понимаю ее я.

Во Вселенной есть «один лишь Бог». И больше ничего. Это замечательное утверждение, и из него следуют совершенно захватывающие выводы. Например: мы воистину все Едины. Мы все сделаны из одного теста. Или, как сказал выдающийся физик доктор Джон Хагелин, «в основе своей вся жизнь едина. Жизнь — это Единое Поле»*.

* Физики давно заметили, что между такими явлениями, как гравитационное поле, электромагнитное поле и поля сил ядерного взаимодействия, есть много общего. Однако в характеристиках этих полей существуют некоторые важные различия, которые пока не позволяют воспринимать их как единое явление. Тем не менее ученые не оставляют надежду объединить их все в единой непротиворечивой теории, которую заранее назвали Единая Теория Поля. — Прим. перев.

И насколько же мы едины?

Мир был потрясен, когда в феврале 2001 года выяснилось, что генетическая структура всех людей на 99,9% идентична. Исследования в рамках программы Human Genome Project, которую проводили независимо друг от друга две группы ученых, привели к удивительным результатам — мы наконец получили научное подтверждение тому, о чем духовные учителя говорят нам с начала времен.

Вот некоторые предварительные заключения этих исследований:

• Существует гораздо меньше человеческих генов, чем предполагалось ранее, — возможно, около 30 000, а не 100 000, как прежде полагало большинство ученых. Это лишь на треть больше, чем у кольчатых червей.

• Среди этих 30 000 человеческих генов обнаружено лишь 300 генов, не имеющих соответствия в генетической структуре мыши.

Вам приходилось слышать, что между всеми людьми существует всего шесть уровней различия? Так вот, человека от Микки Мауса отличают всего 300 генов.

Чем больше мы узнаем об этом мире и о том, как он устроен, чем больше узнаем о жизни, — тем более глубоко убеждаемся, что в основе нашей вселенной лежит именно то, что милая малышка Мария назвала единственностью. Жизнь — единственное, что тут есть. Все, что мы видим и открываем о ней, — -не более чем вариации одной темы.

Я называю эту тему Богом.

Эволюция подталкивает людей к тому, чтобы они изменили свое представление о единственности — и вместо единственности разобщения пришли к единственности единства.

По-настоящему осознав, что Жизнь — Единственное Сущее, мы видим, что Любовь тоже — Единственное Сущее.

Так же, как и Бог. Ибо Жизнь, Любовь и Бог — одно. Эти слова взаимозаменяемы. Вы можете заменить одно из них другим практически в любом предложении, и ни смысл, ни внятность от этого не пострадают. Только расширятся.

Жизнь, Любовь и Бог общаются с нами ежедневно сотнями способов, иногда их слова приходят с голосами детей, иногда — с шепотом Внутреннего Друга...

НАШ ДРУГ НА НЕБЕСАХ

В Сиэтле все будет гораздо лучше, ребята, — вот увидите.

Мама Мэри пропела эти слова, ведя свой старый потрепанный фургон по автостраде. Красная краска машины успела порядочно выгореть еще в Филадельфии, а теперь она вообще покрылась дорожной пылью и совсем изменила цвет.

Дорога была долгая, и маленькая Мэри Эндерсен уже устала смотреть в окно. Еще больше она устала от перебранок с тремя другими детьми в машине, которые были гораздо старше ее. Поскольку она была самая младшая в семье, остальные дети постоянно ее клевали. Может быть, ей стоило остаться дома с отцом и двумя самыми старшими братьями? Однако у Мэри не было выбора — ведь она еще совсем маленькая. Когда мама решила уехать на поиски лучшей жизни, не имея за душой ничего, кроме старого фургона, четырех детей и двухсот долларов, оставалось лишь отправиться за ней.

— Почему в Сиэтл? — в сотый раз спросила Мэри.

— Это же на другом конце света!

— Именно поэтому, — чтобы уехать от Филадельфии как Можно дальше, оставаясь при этом в той же стране, — отвечала мама.

И вел, после нескольких дней нуги, на горизонте наконец показался город. Серые воды пролива Паджст казались холодными. Мэри все это не правилось. Конечно, она не стала говорить об этом прямо. Просто сказала:

— Ой, мамочка, что-то мне не по себе. Прошло время, но беспокойство осталось.

Мать Мэри нашла работу сразу. Это, конечно, хорошо, но работа была в китайском квартале — удивительном и суматошном месте. Речь у людей тут торопливая и забавная, — кажется, они всегда куда-то спешат. Витрины забиты всякими странными штуками — подвешенные за шею ощипанные утки и куры, неопознаваемые овощи и сушеное нечто, от чего у Мэри к горлу подступала тошнота. А хуже всего то, что тротуары то и дело были мокрыми, а в небе все время висели тучи.

Никто не обращал внимания на девчушку, околачивающуюся за стойкой старой гостиницы, где работала ее мать. Она была тут чужая. Поговорить не с кем, детей вокруг нет. Братья и сестры каждый день в школе. Иногда во время обеда мать шла с Мэри к воде покормить чаек, но чаще всего девочке приходилось как-то развлекаться самой в холле гостиницы. Обычно она была одна... и чувствовала себя одинокой.

Когда настало время идти в первый класс, другие дети уже закончили школу и ушли из дому. Мэри с матерью перебрались в Южный Сиэтл. Их новый дом был просторнее, чем все их прежние жилища, но это не столько радовало Мэри, сколько пугало: казалось, дом так и кишит приведениями, особенно темный подвал с паутиной по углам. По, по меньшей мере, по соседству были другие дома, там жили дети, и было с кем поиграть.

Теперь матери приходилось добираться с работы дольше. Старый фургон давно развалился, а автобус из центра Сиэтла шел невероятно долго, петляя чуть ли не по всему городу. После долгого рабочего дня и часовой поездки в автобусе мать обычно чувствовала себя слишком усталой и разбитой, чтобы поиграть с дочкой. К девяти годам одиночество стало для Мэри образом жизни.

Каждое утро девочка одевалась и отправлялась в школу. Вернувшись домой, она оказывалась одна. Оставалось только смотреть телевизор. Огромный дом скрипел и вздыхал, и Мэри не любила быть тут одна даже днем. Жутковато. Она нередко околачивалась в ближайшем магазине, листая журналы и болтая с покупателями.

Однажды Мэри проголодалась, но, как обычно, денег у нее не было. И она задумала стащить батончик. Никто не увидит. Ее не поймают. К тому же и стоит этот батончик всего ничего. Она сунула конфету в большой карман своего фиолетового пальто. «Как просто», — улыбнулась себе Мэри.

Это оказалось так легко и так приятно, что девочка стала воровать регулярно. Денег у нее никогда не было, а хотелось чего-то всегда. Итак, Мэри стала просто тащить все, что приглянется. Фиолетовое пальто подходило для этого идеально — с большими карманами, широкое, в нем легко можно было спрятать что угодно.

Иногда девчушка воровала просто для развлечения. Вот до чего дошло. Она уж не просто тащила нужные ей вещи или пищу, теперь она делала это ради удовольствия. И никогда не чувствовала себя виноватой.

И вот она в очередной раз возвращалась из магазина, хрустя свежеукраденным батончиком. Тогда-то все и произошло. Это был опыт, который изменил всю жизнь Мэри, — и оказывает на нее влияние по сей день.

— Ты что, и вправду такая? — услышала она голос.

Девочка остановилась и оглянулась Рядом никого не было.

— Ты что, и вправду хочешь быть такой?

Теперь ей показалось, что голос звучит у нее в голове. Мэри застыла.

— Т-ты... о чем? — спросила она безмолвно.

— Ты и вправду такая? — снова спросил голос.

Тогда Мэри поняла. Она не испугалась, не устыдилась Она просто поняла, что голос спрашивает у нее, действительно ли она хочет таскать батончики и вообще чужие вещи, — действительно ли она собирается стать воровкой.

Голос обращался к ней вполне дружелюбно. Никакой оценки, никакого осуждения. Просто вопрос, естественно, требующий ответа.

— Нет, — подумала девочка, — я не хочу быть воровкой.

Она выбросила батончик в урну И почти сразу ей стало легче. И тут к Мэри внезапно пришло неоспоримое внутреннее знание. Ей предстоит сделать что-то гораздо более значительное, у нее есть более высокая цель. Ей показалось, что она должна совершить в жизни нечто важное, а этот... воровской бизнес... ей мешает.

В тот же миг Мэри поняла, что никогда больше не возьмет чужого. И еще кое-что: она поняла, что не одинока! Девочка всегда была одна и чувствовала себя одинокой. А теперь все это закончилось Она знала, что у нее есть друг. Она слышала его голос глубоко в сердце.

Мэри не сразу дала ему имя (в конце концов она решила называть его «Богом»), но с этого дня одиночество закончилось, и «друг» стал ее верным спутником.

Дружба с Богом — не просто очаровательная фантазия. Она может стать ощутимой, действенной реальностью. В книге «Дружба с Богом» предложены семь шагов к этому состоянию бытия. Но не обязательно проходить этот путь последовательно, шаг за шагом. Как и в любом процессе развития, мы можем пропускать некоторые шаги — иногда даже все. На самом же деле, в таких случаях мы не пропускаем шаги, а просто совершаем их все сразу.

Именно это и произошло с Мэри, когда она была маленькой. Он шла по улице Южного Сиэтла, и к ней пришло мистическое переживание, Момент Благодати, и этот момент полностью изменил все ее отношение к жизни. Она больше не была одинокой. Она больше не путалась в собственных ценностях.

Тогда, на улице, Мэри совершила прыжок к дружбе с Богом — и семь шагов ей не понадобились

Эти семь шагов к дружбе с Богом легко запомнить и легко совершить. Вот они:

Узнай Бога.

Доверяй Богу.

Люби Бога.

Прими Бога.

Используй Бога.

Помогай Богу.

Благодари Бога.

В «Дружбе с Богом» эти шаги обсуждаются очень подробно. В книге говорится о том, каким образом жизненный успех обусловливается течением самой жизни. Там это показано наглядно. Там же изложены Пять Позиций Бога (перечисленные и в книге, которую вы держите в руках, в главе 15) и объяснены Три Коренные Концепции Целостной Жизни:

Осознание

Честность

Ответственность

Это необыкновенный документ, и я бы рекомендовал каждому ознакомиться с ним как можно внимательнее и глубже, чтобы извлечь все таящиеся в нем сокровища. Если вы сделаете это, то поймете, что для того, чтобы узнать человека — узнать по-настоящему, — нужно забыть все, что вы думали о нем, все, что вам о нем говорили окружающие, — и просто окунуться в собственный опыт общения.

То же самое касается Бога. Вы не можете по-настоящему узнать Его, если считаете, что вам уже известно все, что можно знать о Боге, — особенно если ваши знания основаны на том, что рассказывают окружающие.

(История Троя Баттерворта — яркий тому пример. Разные люди, включая священнослужителя, рассказывали парню, как Бог относится к гомосексуалистам. И вот он решил, что знает мнение Бога по этому поводу. Ему прямая дорога в ад — и точка. Потом Трои обрел собственный опыт общения с Богом и понял, что Его любовь безусловна. Бог не разделяет ограниченные суждения некоторых людей. Но сами эти люди очень хотят убедить остальных, что Бог их ограниченные суждения разделяет.)

Вам может быть очень трудно поверить кому-то, кого вы не знаете, поэтому бывает трудно поверить Богу.

Вам может быть очень трудно полюбить кого-то, кому вы не верите, поэтому бывает так трудно полюбить Бога.

Вам может быть очень трудно от всей души принять и впустить в свою жизнь кого-то, кого вы не любите, поэтому бывает трудно принять Бога.

Вам может быть очень трудно использовать кого-то, кого вы не хотите принять и впустить в свою жизнь, поэтому бывает трудно использовать Бога.

Вам может быть очень трудно помогать кому-то, от кого вам нет никакой пользы, поэтому бывает трудно помогать Богу.

И вам может быть очень трудно испытывать сердечную благодарность к кому-то, кому вы ничего не можете дать, поэтому бывает трудно испытывать благодарность к Богу.

Это касается всех чудесных процессов и откровений, о которых идет речь в книгах серии «С Богом»; каждый новый шаг вытекает из предыдущего. Интересно, что Семь Шагов к дружбе с Богом можно предпринимать и в обратном порядке То есть вы можете начать путь к дружбе с Богом с благодарности за все, что есть в вашей жизни.

Проанализировав свою жизнь и увидев, за что вы можете поблагодарить Бога, вам, естественно, захочется Ему помочь. Когда Бог «собирается» что-то сделать, следует только попристальнее вглядеться, понять Ею намерение, и тогда вам естественным образом захочется «помочь» Богу, захочется сыграть свою роль в Совершенном Раскрытии Своего Я — и оказывается, что именно это и «собирался» сделать Бог.

Помогая Богу, вы обнаружите, что на самом деле вы используете Его — обращаете себе во благо то, Каков Он Есть. Используя Бога, вы поймете, что вы его воистину принимаете и впускаете в свою жизнь. Осознав, что Бог — в ваших объятиях, вы поймете, что любите Его. Любовь подразумевает доверие. И в самом конце этого процесса вы поймете, что знаете Бога, как не знали Его никогда прежде. Это и есть истинная и неподдельная дружба с Богом.

Итак мы увидели, что в этом случае неважно, в какую сторону падают домино. Они могут даже упасть все сразу, как это случилось с Мэри Эндерсен, когда она была маленькой.

Мэри до сих пор дружит с Богом. Эта дружба — не плод ее воображения, не полет фантазии. Все очень реально, неподдельно и осязаемо. Когда Мэри оказывается на распутье, когда ей необходимо сделать выбор, когда перед ней встает та или иная проблема, та или иная сложная задача, — она знает, что не одна. У нее есть друг. И Он всегда готов дать совет.

И этот совет всегда хороший. Шепот в ее сердце.

ПУТЕШЕСТВИЯ ДУШИ

Необычный опыт Джейсон Гардхэм приобрел еще будучи ребенком. Мальчик всегда вставал раньше всех в доме. Ему нравилось жить на ферме, нравилась эта свобода — бегай, играй, броди где хочешь. Больше всего он любил лес, граничащий с владениями их семьи. Летом каждое утро, проглотив бутерброд, мальчишка отправлялся туда.

Мать всегда раньше других замечала, что Джейсон встал и ушел чуть свет, — спустившись на кухню, она неизменно обнаруживала, что сын снова забыл поставить банку с ореховым маслом в холодильник, а хлеб положить в хлебницу.

Джейсон уходил в лес играть со своими друзьями. Он знал, что они не из этого мира, но говорил о них как о чем-то совершенно реальном. Войдя с первыми лучами восхода под сень деревьев, мальчик тут же ощущал пронизывающую воздух энергию и мог сразу сказать, встретит он сегодня весело резвящихся среди папоротников детей или нет. Иногда дети уже ждали его, и тогда весь день проходил в играх — они прятались среди зелени, гонялись друг за другом, бегали, смеялись.

В другие дни Джейсон мог целое утро вглядываться и вслушиваться в лес, но никого не находил. Тогда он приходил домой весь в слезах.

— Что случилось, родной? — спрашивала мама.

— Мои дивные дети не пришли сегодня в лес. Не пойму, куда они делись, — всхлипывал он. Да, именно так он их называл... своими «дивными детьми».

Мать обнимала своего маленького мальчика. Она никогда не подвергала его слова сомнению. Тем более ей не приходило в голову ворчать на сына за то, что он окружил себя компанией воображаемых товарищей. Однажды она просто спросила его, откуда он знает, что они есть. Он так же просто ответил: «Верю». Что ж, если он верит в своих товарищей и в саму жизнь, которая ему их дала, то и она согласилась верить во все, что он ей рассказывал о своих необыкновенных переживаниях.

Много раз Джейсон деловито и подробно рассказывал о том, что видел и слышал, — такие рассказы встревожили бы всякую мать. А она просто верила, что ее ребенок особенный, что он чем-то отличается от других.

В этой атмосфере приятия и безусловной любви Джейсон вырос и стал здоровым, нормально приспособленным к жизни юношей. И при этом мог свободно отдаваться своим необычным переживаниям и открыто говорить о них, не опасаясь насмешек. Мать доказала ему, что ей тоже можно доверять.

Случилось так, что в возрасте семнадцати лет Джейсон Гардхэм совершил путешествие в самые отдаленные пределы Космоса, на самый край небес. И он сделал это, даже не выходя из своей спальни.

Тут следует обратить внимание читателя, что мы говорим о совершенно нормальном подростке — он страдал, когда его не любила девушка, занимался спортом, увлекался живописью. Он не употреблял наркотики, не экспериментировал с «кислотными путешествиями». Его больше тянуло к книгам. Хорошая книга — вот что доставляло ему истинное удовольствие.

Однажды вечером, в июле 1958 года, Джейсон как раз и собрался почитать после ужина. Он не читал, он только хотел почитать. Он направился в свою комнату за книгой, а вместо этого нашел совершенно иную реальность.

Переступив порог, он оказался в полной темноте. В полной темноте. Ниоткуда не пробивалось ни лучика. «Ого», — подумал он и потянулся к выключателю, но тут почувствовал, что с ужасающей скоростью мчится через пустоту.

«Я умру, — закричал его разум. — Тут нет воздуха! Я лечу слишком быстро!»

А потом понял, что делать. Нужно верить. Он всегда так делал, если происходило что-то странное. Джейсон воззвал к Богу. Для него это было совершенно естественно. Он всегда оставался открытым к духовным вопросам и считал, что находится в близких личных отношениях с Богом. Совет и поддержка Бога (их, как он верил, давали ему эти особые отношения) играли в его жизни очень важную роль. Вера никогда ему не изменяла. Джейсон всегда был убежден, что Бог его любит и всегда готов прийти на помощь. Вот и сейчас юноша обратился к своей вере.

И тут же Джейсона окутало изумительное чувство полной безопасности. Это было очень теплое ощущение — ощущение нерушимого мира и глубочайшего покоя. Сердце стало биться не так неистово, и юноша с любопытством огляделся.

Он летел сквозь пространство! На смену тьме пришли захватывающие картины звезд и планет, и лун, и астероидов, и комет — всего, чем полон открытый Космос.

«Уж не потерял ли я сознание? Или это просто игра воображения?» — спрашивал он себя.

Мимо проносились звезды. На непостижимой скорости Джейсон мчался среди неописуемой красоты. Полет все продолжался и продолжался, не было ни холодно, ни жарко, юноша ощущал лишь блеск бесшумно скользящих мимо него светил.

«Куда я лечу? И зачем я сюда попал?» — спрашивал себя он

Затем снова вспомнил о Божьей любви. И вспомнил: верь.

Вдруг Джейсон почувствовал, что сбавляет скорость. Остановился. Перед ним было что-то вроде стены — огромной золотой стены, излучающей неземной свет. Настолько высокой, что не видно вершины. Не видно и краев — ни слева, ни справа. Ее великолепие вызывало трепет, и Джейсон просто не верил своим глазам.

Так он и стоял у стены, и тут прямо перед ним медленно оформилось что-то вроде глубоко утопленного окна, его створки открылись. Джейсону показалось, что это окно в вечность, через которое душа улетает на небеса. Из-за окна светило множество мерцающих огоньков — такого дивного великолепия он никогда еще не видел. Юноша протянул руку, чтобы коснуться разноцветного луча, и ему пришлось зажмуриться, — свет стал так ярок и прекрасен, что не было сил смотреть.

«Но я должен видеть!» — закричал он, чувствуя, что его сердце вот-вот разорвется от любви.

И открыл глаза. И оказался в своей комнате.

Возвращение ошеломило Джейсона не меньше, чем отлет. В изумлении он стоял на том самом месте, где его тело и находилось все это время. Юноша точно знал, — на этот счет у него не было ни малейших сомнении, — что его отправили в этот полет не просто так. Путешествие души — возможность узреть высшую реальность. Назовите ее Богом, назовите Небесами, назовите как угодно. Джейсон ее увидел и ощутил.

«Но для чего? — спрашивал он себя. — Для чего мне дано было это путешествие?»

А потом он понял, что над этим вопросом можно ломать голову очень долго.

И был прав.

Не то чтобы он не пытался найти ответ. Он не раз расспрашивал людей, которые, на его взгляд, могли дать ему ключ к пониманию этого опыта. Но обычно их ответ сводился к тому, что «Очевидно, Бог хотел тебе что-то показать. Придет время, и ты сам поймешь смысл увиденного».

Итак вопросы оставались. Иногда воспоминание о путешествии и чувство, что он не понимает его значения, доводили Джейсона до слез. Грустно было, что ему не хватает осознания, и еще более грустно за весь мир и за тех людей, которые никогда не познают того изумления и радости, что пережил он.

Он нередко прокручивал в памяти это путешествие, оставаясь наедине с собой. Так прошло почти тридцать лет.

Затем, в середине лета 1987 года, Джейсон зашел в местный магазин товаров для художника, чтобы купить себе нужные материалы. Едва он начал рассматривать витрины, как краем глаза заметил, что к нему направляется какой-то человек.

Это был очень высокий живописный индеец с длинными иссиня-черными волосами. Пронзительные темные глаза. Жилетка поверх джинсовой рубашки. Не говоря ни слова, мужчина остановился в метре от Джейсона

Тело Джейсона сразу же наполнила мысль. Если мысль вообще может заполнить тело человека, пропитать каждую его клетку, то с Джейсоном произошло именно это. Он знал на клеточном уровне: «Этот человек должен сказать тебе что-то очень важное».

Джейсон прищурился, сосредоточивая внимание на неожиданной встрече.

— Нельзя ли поговорить с вами? — спросил индеец глубоким приятным голосом.

Джейсон немного занервничал, затем вспомнил: верь.

— Да, — ответил он ровно, — конечно.

— Может быть, выйдем на улицу? Джейсон кивнул и пошел вслед за ним.

Мужчины уселись в уличном кафе неподалеку. Незнакомец глубоко вздохнул.

— Я сразу понял, что это ты.

Джейсон опять прищурился, не отвечая. Сердце неистово забилось — не терпелось узнать, что хочет сказать ему незнакомец. Его словно парализовало. В голове роились вопросы, но для них не находилось слов. Пока он собирался с мыслями, чтобы спросить, за кого его принял этот индеец, в сознании сформировался образ. Образ золотой стены. А вместе с образом пришло ощущение. Верить. Верить в то, что происходит. Верить своей интуиции. Просто... верить.

Теперь Джейсон совершенно расслабился. Он знал, что должен сам начать беседу. Именно ему предстоит разбить лед, завязать общение, проложить дорогу к тому, что собирается сказать этот человек.

— Прежде чем скажете вы, позвольте рассказать кое-что мне. Этот опыт пришел ко мне много лет назад, когда я был совсем еще юным. Почему-то мне кажется, что вы должны об этом знать.

Индеец улыбнулся...

— Пожалуйста. Я с удовольствием выслушаю вас.

Джейсон поведал о своем путешествии через время и пространство. Он не знал, почему рассказывает обо всем незнакомцу. Лишь знал, что это нужно, и старался не упустить ни одной подробности. Описал все, что видел и чувствовал, даже попытался передать свою грусть от того, что так и не смог понять смысл своего опыта. Где-то посреди рассказа он заметил, что по щеке индейца катится слеза.

Закончив, Джейсон с удивлением отметил, что с него свалился груз. Теперь он понима<