Жизнь расцветает, если дать ей второй шанс
Шеймус
Настоящее
Кая выписали из больницы на прошлой неделе. Следующие четырнадцать дней он прикован к инвалидной коляске из-за гипса на ноге. По прошествии этого времени сможет пользоваться костылями. Естественно, ему не по душе это, но нисколько не останавливает от того, чтобы выезжать во двор и играть в баскетбол или бросать кольца каждый день после обеда. Я думал, что лестница станет большой проблемой, но Кай спускается и поднимается, сидя на попе, быстрее, чем я на ногах. Этого ребенка просто невозможно остановить. Если не считать шрамов на животе и ногах и специальной диеты, с ним все хорошо. Просто удивительно, какой у детей большой запас жизненных сил.
С Миранды сняли все обвинения. Мне предлагали оформить полную опеку над детьми, но я не смог этого сделать. Не только потому, что произошедшее было случайностью, но и потому, что она изменилась. Миранда стала любящей матерью, и я не стану забирать у нее детей из-за случайности. Она нужна им. Они заслуживает этого. На этой неделе мы подписали пересмотренное соглашение об опеке — дети проводят выходные с ней, а в течение недели живут со мной. Как и планировалось. Все счастливы.
Сейчас они у Миранды. За последние несколько недель я впервые остался один. А значит, могу выполнить свое обещание и пригласить Фейт на свидание.
Я сижу на пляже и наблюдаю за тем, как Фейт выходит из воды. На ней простое хлопковое платье цвета слоновой кости, подол которого она приподняла, чтобы не намочить. Ее дреды уже не яркие и разноцветные, как раньше, а белые. А сама она сияет, как лучик солнца.
Фейт подходит, раздвигает мне ноги и садится между ними на колени.
— Знаю, я уже говорила тебе это, но моему сердцу очень нравится твое, Шеймус, — искренне, но с какой-то болью произносит она и опускает подбородок.
— Эй. — Я заставляю ее поднять голову и посмотреть мне в глаза.
— Ты чего?
— Каждый день, проснувшись, я напоминаю себе, что настоящее — это возможность, а прошлое — урок. — Ее слова звучат, как хрупкое признание, которое хочется взять в руки и защитить от всего мира.
Я провожу пальцем по татуировке на ключице, которая выглядывает из-под платья, а потом спускаю лямку на плечо и читаю: «Жизнь расцветает, если дать ей второй шанс».
—Это о возможностях и уроках?
Фейт кивает.
—Отличный совет, — шепчу я и целую надпись.
Она пристально изучает мое лицо, задерживая взгляд на губах.
— Мне нравится, как ты смотришь на меня, Шеймус. Никто никогда не смотрел на меня так, как ты. Твои глаза разговаривают со мной. Когда я говорю что-нибудь смешное, они смеются. Когда мне нужна поддержка, говорят, что я справлюсь. Когда напугана, поддерживают меня. А когда ты хочешь поцеловать меня, твои глаза отражают мои мысли. — Фейт замолкает и отводит взгляд, а потом вновь переводит его на меня. — Я не хочу, чтобы это изменилось.
— Это и не изменится, — обещаю я.
Мои слова не убеждают Фейт. В ее глазах плещется страсть, боль, страх и стыд.
— Фейт. — Я и не знал, что в одном слове может быть столько надежды. Я не могу объяснить этого, но чувствую, что мое будущее зависит от него. Моя психика зависит от него. И сердце. — Пожалуйста, расскажи мне. Ты можешь рассказать мне все, что угодно.
Она до боли прикусывает губу и качает головой.
— Только не это, Шеймус. В прошлом я принимала неправильные решения.
— Все принимают неправильные решения. Думаешь, я этого не делал? Господи, да я был женат на неправильном решении в течение двадцати лет. У меня магистерская степень в этом плане. Закрой глаза, — умоляю я, закрывая свои.
— Зачем?
— Чтобы не думать о своих страхах, — шепчу я. — Закрыла?
— Да. — Ее голос. Так близко. Такой доверчивый. И нежный.
— Расскажи мне обо всем. Я хочу все знать. — Очень хочу.
Мне в ответ — тишина, но в ней нет угрозы. Я чувствую, как укрепляется решимость, и рушатся сомнения Фейт.
— А давай ты расскажешь мне о своем прошлом, а я о том, что чувствую к тебе?
— Ты правда хочешь услышать это? — Я ощущаю ее легкое дыхание на своем лице и слабую улыбку на губах.
Я киваю, несмотря на то, что она не видит меня.
— Не так сильно, как хочу рассказать о своих чувствах.
Она приступает к своей истории. Ее голос становится еще тише и нежнее, вызывая у меня мурашки по коже.
— Я выросла в приюте. Ты уже знаешь это. Последняя семья забрала меня в шестнадцать лет. Я ушла от них, когда мне было почти восемнадцать. — Она останавливается. — Теперь твоя очередь.
— Моя жизнь становится проще, когда ты рядом и сложнее, когда ты далеко. Твое присутствие сводит на нет напряжение, которое я ношу внутри себя всю жизнь. Ты облегчаешь мою боль и делаешь ее терпимой.
— Это всего лишь эффект плацебо[22], — возражает Фейт.
— Нет, ты и твоя доброта очень, очень реальные. Ты исцеляешь. Веришь. Заставляешь меня понять, что я — это не моя болезнь. Ты видишь меня, невзирая на нее, и принимаешь таким, какой я есть. Благодаря тебе, я не чувствую себя сломленным.
— Ты никогда не был сломленным, — шепчет Фейт. — Ты всегда был Шеймусом. — Я слышу, как она глубоко и размеренно дышит. И, наконец, собравшись духом, продолжает свою историю.
— Эта пара была странной. Женщина сидела дома и не работала. Она с гордостью называла себя опекуном и носила это звание, как нимб. Но ей было далеко до святой. Она была эгоистичной, злопамятной и командовала в доме, как диктатор. Он был распространителем наркотиков. Но она делала вид, что не подозревает об этом. А он притворялся, что не видит, как она с нами обращается.
Не в силах сдержаться, я спрашиваю:
— Но ты говорила, что твои опекуны были хорошими людьми?
— По большей части. Но только не последние. Твоя очередь.
Настал мой черед делать глубокие вдохи. В груди разрастается тревожная боль; она подбирается к горлу, угрожая вырваться наружу, но мне удается сдержать ее. Фейт, сегодняшняя Фейт, — это все, что имеет значение. И она должна это знать.
— Когда ты смеешься, я чувствую радость, которой ты делишься с окружающими. Ты никогда не прячешься за улыбкой, она всегда честная и искренняя. Мне нравится в тебе это.
— Можно я буду держать тебя за руку? Мне это очень нужно, Шеймус. — Я сердцем чувствую мольбу в ее голосе.
— Да. Пожалуйста.
Она находит мою руку и переплетает наши пальцы.
— А еще он был наркоманом. После девяти месяцев пребывания в их доме…я тоже стала наркоманкой. — В голосе Фейт слышится невыносимый стыд.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб. А потом прикасаюсь губами к мокрым от слез глазам. Это разбивает мне сердце.
— Когда ты плачешь, мне хочется уничтожить то, что вызвало у тебя грусть.
— Я плохо помню последний вечер в их семье. Ее не было дома, а мы ширнулись пока дети спали. Я употребляла кокаин. Ему захотелось пойти в парк, хотя на улице была полночь. Я пыталась отказаться, но он настаивал. По дороге я выпила фанту, которую он мне дал. Последнее, что я помню…я сижу на старой ржавой карусели и слушаю, как она протестующе скрипит при каждом вращении. — Она крепко сжимает мне руку. Так крепко, будто это поможет выпустить боль и гнев, которые разрастаются внутри.
И я повторяю то, что она сказала мне несколько месяцев назад:
— Выплесни на меня свою ненависть, Фейт.
— Я не могу, Шеймус.
— Выплесни на меня свою ненависть, Фейт, — громче повторяю я. — Пожалуйста. Тебе нужно выплеснуть ее. Я справлюсь. Кричи на меня, если нужно.
Проходит несколько секунд, и, наконец, ее ненависть разбивает молчание поспешным, рваным шепотом:
— Я ненавидела его, Шеймус. Я ненавидела ее. Ненавидела себя. Свое пристрастие. Я ненавидела свою жизнь. Я просто ненавидела. Ненавидела, чтобы выжить.
Ее слова разрывают мне сердце. Я освобождаю руку из захвата и крепко обнимаю ее. Фейт мгновенно отвечает тем же. Сила ее объятия прямо пропорциональна ненависти, которая бушует в ней.
Мне уже начинает казаться, что она просто сплющит меня, но внезапно ее объятие превращается в обычное, любящее.
— Мы. Ты и я, — хлюпая носом, произносит Фейт. — Мы должны стоять на твоем коврике, Шеймус.
Я улыбаюсь и, не открывая глаз, целую ее в лоб.
— Должны. И будем. Только позже. — Потому что сейчас мне хочется привести ее домой и никогда не отпускать.
Она обнимает меня крепче и снова хлюпает носом.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Теперь твоя очередь. Мне нужно услышать, что-нибудь хорошее перед тем, как я закончу свою историю.
— Твои объятия меняют людей. Я видел это. И чувствовал. В тебе есть искренняя доброта, качество настолько редкое и чистое, что мне хочется упасть перед тобой на колени. Я бы мог всю жизнь провести в твоих руках. — Я глажу ее по спине. Ей нужно расслабиться, чтобы договорить.
Несколько минут Фейт молчит, а потом продолжает. У нее уставший голос, будто те секреты, которыми она поделилась со мной, вымотали и опустошили ее. Но в этом и есть фишка всех секретов — они тягостные и тяжелые. Чтобы избавиться от них, нужна сила. Это не просто.
— Я очнулась в больнице. Доктора и полицейские мне все объяснили. Помимо кокаина, который я сама приняла, в моей крови обнаружили рогипнол[23]. — Ее голос спокойный, слишком спокойный. У меня внутри все сжимается. — Когда я отключилась, он раздел меня и изнасиловал. На рассвете нас нашел мужчина, который вышел погулять с собакой. Мы валялись под деревом, как выброшенный мусор. Я была голая. А он мертвый. Выстрелил себе в голову из пистолета.
Я жду, что она расплачется. Но нет. Это по моим щекам начинают катиться слезы. Я только крепче прижимаю ее к себе, не зная, чем еще помочь. Просто непостижимо на что способны люди.
— Мне жаль, Фейт. Мне очень жаль. — Я знаю, что мои слова ничего не изменят. Это не помощь. Но я не могу просто сидеть и молчать.
— Теперь я вызываю у тебя отвращение? — раздается едва слышный шепот. Это вопрос, на который она сама уже придумала пессимистический ответ.
— Нет. Никогда. Спасибо, что разделила со мной свое прошлое. Только самый подлый человек способен на подобный поступок. — У меня в голове не укладывается, что можно намеренно причинить вред другим людям. — Когда ты бросила употреблять наркотики?
— В тот же день. Больше в моей жизни не было наркотиков. Хотя, я чуть было не сорвалась, когда вернулась в Калифорнию. Именно поэтому я оказалась в приюте и познакомилась с Бенито.
Я резко открываю глаза и отстраняюсь от нее. На улице тепло и на пляже никого нет.
— Фейт, открой глаза.
Влажные ресницы медленно разлепляются и на меня смотрят блестящие от слез голубые омуты.
— Ты жила в приюте для бездомных?
Она кивает.
— Срок моей аренды практически закончился. У меня не было ни денег, ни работы, ни выбора.
У нее не было выбора? А я?
— Ты могла прийти ко мне. Ты должна была прийти ко мне.
Фейт качает головой и ее взгляд смягчается.
— Ты жил с Мирандой. Хоуп сказала, что вы семья. Теперь я знаю, что неправильно поняла ее, но тогда я не захотела вмешиваться и причинять тебе и детям неприятности.
Мне так и хочется сказать о неправильных решениях и об эффекте домино.
— Миранда. Она как несчастливый «пятак». Ей нужно было где-то жить, и она решила, что мой диван подходит для этого лучше всего. Я был в отчаянии. Мне хотелось вернуть детей, поэтому я разрешил ей остаться на несколько недель.
Фейт кивает; в ее глазах светится понимание.
— Ты не обязан объяснять, Шеймус. Ты все сделал правильно. У тебя все получилось, и дети снова живут с тобой. — Она вздыхает и вытирает слезы. — На самом деле Миранда не такая плохая, как я думала. Бенито она нравится. И Хоуп любит ее. — Я уже несколько недель знаю, что Хоуп мать Фейт, но все еще не могу поверить в это. — Именно Миранда убедила ее начать работать поваром в приюте. Да, деньги небольшие, но это первая настоящая работа Хоуп и она ей очень нравится.
— Я рад, что ты нашла маму и ответы на свои вопросы.
— Я тоже. Жизнь расцветает, если дать ей второй шанс
Мне хочется гладить ее, не переставая. Хочется убедиться, что все это действительно реально.
— Конечно. Ведь ты здесь, со мной.
— А у нас есть второй шанс, Шеймус? — нерешительно спрашивает Фейт. — После того, что ты узнал о моем прошлом, твои чувства изменились?
Я встаю, опираясь на трость и, стряхнув песок с джинсов, подаю ей руку.
— Пошли. Я не могу ответить на этот вопрос здесь.
Она обхватывает мою ладонь, и я помогаю ей встать.
— Почему?
— Потому что мы одеты. А мое тело умоляет меня ответить на твой вопрос…детально...обстоятельно…с помощью прикосновений, а не слов, и за закрытой дверью, в моей спальне.
— Шеймус, ты хоть представляешь, какой ты сексуальный? — возбужденно восклицает она.
Это были последние слова, которые мы произнесли. Ну, не считая «МЫ», которое сказала Фейт, когда мы целовались на коврике с надписью «W…E».
Я исполнил свое обещание: завел ее в спальню, закрыл дверь и снял с нас всю одежду. Следующие несколько часов я обнажал душу: каждым прикосновением…поцелуем…и движением бедер. Я успокаивал ее сомнения и страхи, давал надежду на будущее.
Все без слов.
И когда мы уставшие, но удовлетворенные лежим в темноте, Фейт, наконец, нарушает молчание.
— Шеймус?
— Да?
— Я тоже люблю тебя.
На моем лице расцветает улыбка. Она услышала все, что я хотел сказать.
Глава 65