Вода камень точит, даже если все против тебя

Шеймус

Настоящее

Письмо Джастин высохло и превратилось в жёсткий лист бумаги. Недружелюбный, как и слова, написанные на нём.

Сегодня утром я вновь перечитал письмо, когда проснулся. Наверное, надеялся, что оно мне всего лишь приснилось во время ночного кошмара.

Но это оказалось не так.

При дневном свете письмо причинило мне ещё большую боль.

Вчера ночью оно вызвало у меня сильную злость.

А утром заставило скорбеть — скорбеть по тому, что могло бы быть.

Что могло бы быть…

Я знаю, что Джастин не ждёт от меня ответа — и, скорее всего, даже против него — но мне кажется важным написать ей письмо.

Джастин,

Спасибо. Я знаю, что тебе было тяжело решиться и поделиться со мной столь ужасной информацией. Спасибо, что открыла мне правду несмотря на верность Миранде. Я очень ценю это.

Шеймус

Я вытаскиваю из мусорки её конверт — от него воняет гнилью со дна грязного, влажного ведра. Записав адрес, я сразу выбрасываю его. После чего переношу написанное на конверт и кладу в него сложенное письмо. Завтра по дороге на работу брошу его в почтовый ящик.

На часах чуть больше одиннадцати. Магазин внизу ещё открыт, поэтому я спускаюсь, чтобы поинтересоваться у миссис Липоковски не знает ли она что-нибудь о Фейт.

В помещении куча людей, желающих пораньше приступить к обеду. Я покупаю шестидюймовый сэндвич с жареной говядиной и прошу её зайти ко мне в третью квартиру во время перерыва. Не хочу занимать у неё время, пока она занята обслуживанием покупателей. Миссис Липоковски соглашается.

В три часа она стучится в мою дверь.

— Привет, Шеймус.

— Здравствуйте, миссис Л. Я не задержу вас надолго. Знаю, вы торопитесь домой, чтобы отдохнуть. Вчера вечером Хоуп сказала мне, что Фейт уехала.

Она удивлённо поднимает брови.

— Хоуп разговаривала с тобой?

Меньше всего я хочу обсуждать это, но все же отвечаю на вопрос, чтобы поскорее перейти к более важным для меня вещам.

— Да, я ходил с ней в круглосуточный магазин.

— Правда? — недоумевает миссис Липоковски.

— Фейт уехала? — переспрашиваю я, потому что мне надоело говорить о Хоуп.

— У неё оплачено до конца месяца, но она не знала вернется ли.

— А она сообщила куда уезжает? Или оставила какой-нибудь адрес? На случай если не приедет обратно?

— Нет. Она выглядела целиком погруженной в свои мысли, когда заходила ко мне; как будто уже была где-то в другом месте. Мне стало жаль её. Фейт очень целеустремлённая девушка, но у меня сложилось впечатление, что это решение давило на неё.

Её слова расстроили меня. Я надеялся, что Фейт нашла свою настоящую мать и переехала жить поближе к ней. Или что она нашла новую работу в другом городе. А вместо этого мне досталась неопределённость с оттенком негатива.

— Понятно. Пожалуйста, дайте мне знать, если что-нибудь услышите от неё.

Мисс Липоковски мягко улыбается, пытаясь успокоить меня.

— Хорошо, Шеймус.

— Спасибо. — В моём голосе нет благодарности. Скорее мольба о том, чтобы она принесла мне хорошие новости. И лучше раньше, чем позже.

Она кивает и направляется в свою квартиру.

— Хорошего тебе вечера.

После того как миссис Липоковски уходит, я возвращаюсь мыслями к письму Джастин. Мне не нужно его читать. Оно как живой человек, занимающий место в моей квартире.

Я знаю каждое слово, написанное в нём.

Меня вновь охватывает глубокая печаль. Я убит горем уже много месяцев. Вначале, из-за развода. Никогда не думал, что эту трагедию сможет потеснить в сердце что-то ещё. Но потом она забрала моих детей. Тропический шторм в моей душе сменился ураганом. А последние новости добавили к нему гигантскую волну-цунами в центре беспощадного безжалостного шквального ветра.

Как она могла принять столь важное для нас обоих решение, не посоветовавшись со мной? Без меня?

Я всегда думал о своих детях как о чуде. Потом что так оно и есть. Каждый ребёнок — это чудо. Нет, я знаю, что процесс зачатия и развитие ребёнка в утробе матери объясняется с научной и физиологической точки зрения. Но до сих пор не могу понять, как через девять месяцев рождается крошечный человечек — уникальный и ни на кого непохожий. Это сверхъестественно. Как и то, что эти маленькие существа способны покорить твоё сердце ещё до того, как вы встретились. А когда ты, наконец, знакомишься с ними и прикасаешься к ним в первый раз, то любовь, которая уже существует, превращается в нечто невероятно сильное, в желание защищать и лелеять эти крошечные тельца. Жаль, что в английском языке нет слова, чтобы описать это чувство. Хотя оно всё равно было бы неточным. Потому что та любовь, которую ты ощущаешь, когда видишь маленького нового человечка неописуема. Она настолько сильная и мгновенная, что не поддается логике. Это чудо.

И теперь меня очень обеспокоит вопрос: «Зачем Миранда родила Киру»?

Как только я задаю его себе, мне хочется повернуться к нему спиной — настолько он ужасен. Хочется выбросить его из головы и никогда не вспоминать. Кира существует и это все, что имеет значение. Любой вопрос с гипотетическим ответом, который может изменить реальность — это мука. Несмотря на нежелание узнать ответ, мне хочется бросить обвинения в адрес Миранды и посмотреть как она отреагирует на то, что её секреты перестали быть тайной. Хочется увидеть, как она начнёт увиливать. Хотя спесь не позволит ей опуститься до этого. Спесь и гордыня — это болезнь, разлагающая её тело. И она постепенно превратила мою бывшую жену в дьявола.

Мне нужно вернуть детей. Вода камень точит, даже если все против тебя. Время — коварный противник. Оно объединяется с другими силами — с окружающей средой и людьми — и приобретает разрушающие способности.

Мои дети начали меняться. Миранда и новая жизнь влияют на них, несмотря на сопротивление.

Я стал звонить Миранде домой по несколько раз в день. Её домработница недовольна этим, потому что именно она обычно берёт трубку. Но я чувствую, что между нами постепенно растёт взаимное уважение. Мое упорство работает и чаще всего я выигрываю, получая возможность поговорить со своими детьми по крайней мере один раз в день. Миранда и её муж работают допоздна и, наверное, женщина решила для себя, что легче дать мне пообщаться с детьми, не рассказывая об этом хозяйке, чем постоянно отвечать на звонки. Ребятам она нравится и это немного успокаивает меня, раз уж они постоянно находятся под её присмотром.

Пора начинать собирать аргументы в свою пользу. Я никогда и не думал, что стану обливать кого-то грязью, но в случае опеки над детьми, один из нас должен быть плохим. Я должен документировать всё. Поэтому беру записную книжку и записываю всё, что помню о Миранде и наших отношениях до сегодняшнего дня. Это занимает несколько часов и к концу работы я чувствую себя настолько измотанным, будто занимался физическим трудом. Помимо этого, я отправляю письма адвокатам, умоляя их взяться за мое дело.

Я должен вернуть своих детей.

Глава 42

Бэтмен-ангел

Фейт

Настоящее

Вчера ночью Клодетт приготовила мне ромашковый чай и настояла на том, чтобы я поспала. Но сон так и не пришел ко мне. Несмотря на то что я чувствовала себя в её доме в безопасности, мне было беспокойно. Я пыталась придумать дальнейший план действий и одновременно отговорить себя от него. Мои намерения менялись каждую минуту.

Я сижу в маленькой кухне Клодетт и ем рисовые хлопья, наблюдая за тем, как она наливает воду в кофейную машину. Мои мысли туманные и непонятные, как и сама реальность.

— Как ты жила, Мег? — спрашивает Клодетт в ожидании, когда будет готов её утренний наркотик.

— Меня теперь зовут Фейт. И всё было в порядке. — Это мой заученный ответ. Я в порядке. Я всегда в порядке.

Она улыбается. Судя по всему, постоянная практика не прошла даром и Клодетт поверила мне.

— Вот и замечательно. Мне нравится твоё новое имя, оно подходит тебе. И что привело тебя обратно в Канзас-Сити, Фейт?

Я хлюпаю носом — утром меня внезапно одолел насморк. Наверное, подхватила по пути простуду. Тот автобус оказался скоплением микробов, лающего кашля и сопливых носов. Что же рассказать ей? Она знает обо мне больше, чем кто-то еще. Знает все мои секреты. Наверное, нужно быть честной с ней.

— Я ищу свою настоящую мать. Или отца. Без разницы.

Она садится на стул и, не мигая, смотрит на меня своими проницательными глазами.

— Ты считаешь, что пора?

Я киваю и снова хлюпаю носом.

— Я должна понять кто я есть. А для этого мне нужны ответы на некоторые вопросы.

— Я тебе рассказывала, что выросла в семье опекунов?

— Нет. Поэтому ты занимаешься этим?

Клодетт глубокомысленно и грустно улыбается.

— Да. Мне было девять, когда я попала в систему. Я помнила своих родителей. Знала, кто они, но как бы мне хотелось, чтобы было наоборот. — Она делает глубокий вдох. — Приёмные родители стали моим спасением. Они заботились обо мне до восемнадцати лет. Я считала их супергероями. Или ангелами. Но больше склонялась к супергероям, потому что была фанаткой Бэтмена. Мне казалось, что они обладают исключительной способностью и одеваются в кожу, чтобы быть похожими на людей.

— Какой способностью?

— У них была способность заставить человека, который считал себя невидимым, нежеланным и нелюбимым почувствовать себя особенным. Они видели меня. Хотели. И любили.

Мне вспомнился Шеймус. Он единственный человек в моей жизни, который заставлял меня чувствовать себя подобным образом.

— Я посчитала, что обязана попытаться помочь другим детям: невидимым, нежеланным и нелюбимым. Вот почему я всегда принимаю близко к сердцу свои неудачи, как, например, с тобой.

Я мотаю головой.

— В этом не было твоей вины, Клодетт.

— Мне так жаль. — По её лицу тихо катятся слезы. — Ты даже не представляешь как я себя чувствовала из-за того, что произошло. До сих пор чувствую.

Мне не хочется говорить об этом, но я также не желаю, чтобы она считала себя ответственной за произошедшее.

— Клодетт, ты знаешь, я не люблю говорить о том дне, но всё-таки скажу, что считаю тебя Бэтмен-ангелом. Он был скотиной.

Она кивает и меняет тему разговора.

— Данные твоих настоящих родителей засекречены, даже в свидетельстве о рождении. Это стало одним из условий частного удочерения, что, как мы знаем, было незаконно. Единственная доступная информация касается того, что твоей матери было меньше восемнадцати лет.

— Это мне известно. Я поехала в Калифорнию, надеясь, что найду иголку в стоге сена. Я жила рядом с больницей, в которой родилась. Это тихий небольшой район на побережье — спокойный и доброжелательный. Понимаю, это глупо, но я надеялась, что однажды наткнусь на неё. Хотя, она, наверное, уже давно переехала. А может и не жила там вовсе. Но что еще я могла сделать? К тому же это помогло мне исчезнуть отсюда. Из ада.

— И каковы твои дальнейшие планы?

— Мне нужно поговорить с Трентоном Гроувсом. Они с женой удочерили меня при рождении и могут знать что-то о настоящей матери.

Клодетт снова смотрит на меня немигающим взглядом.

— Ты уверена, что готова к этому? Уверена, что хочешь встретиться с тем монстром?

— Я должна. У меня такое чувство, что он моя единственная надежда найти мать.

— А где он сейчас? — Она понимает, что я в курсе иначе не появилась бы у неё.

— В тюрьме. В Спрингфилде, по обвинению в хранении наркотиков. Я следила за ним. Это было легко, учитывая как часто он в нее попадает.

— Наверное, мне не стоит этому удивляться.

Я пожимаю плечами.

— Я тоже не была удивлена. Его сложно назвать порядочным гражданином. — Несколько лет назад я читала стенограмму судебного процесса по обвинению Трентона и его жены в жестоком обращении и пренебрежении опекунскими обязанностями. Нормальные люди не делают таких вещей с маленькой девочкой.

— Нужно, чтобы он добавил тебя в свой список посетителей и только потом можно будет договориться о времени посещения, — поучает меня Клодетт.

— Сделано. Завтра в десять утра.

Клодетт отводит взгляд в сторону и о чем-то думает.

— Я отвезу тебя. И пойду с тобой.

Как же я молилась об этом! Не хочу делать этого в одиночку.

— Вы уверены.

— Я должна всё исправить, — торжественно заявляет она.

Глава 43