Письмо доктора сьюарда артуру холмвуду

3 сентября.

Дорогой мой Арчи! Ван Хелзинк уже был здесь и уехал. Он вместе со мною

отправился в Хиллингам. Бла-годаря осторожности Люси мать ее завтракала вне

дома, и мы застали ее одну. Ван Хелзинк очень внимательно исследовал

пациентку, потом подробно обо всем расска-зал мне. Посылаю тебе доклад. Я

ведь не все время при-сутствовал при исследовании больной. После осмотра он

был очень озабочен и сказал, что надо подумать. Когда я ему сообщил о той

большой дружбе, которая связы-вает нас с тобой и как ты мне доверяешь, он

ответил: "Ты должен сказать ему все, что об этом думаешь; передай ему также

и мое мнение, если найдешь это нужным. Нет, я не шучу. Это не шутка, а

борьба между жизнью и смертью, если не больше". Я спросил его, что он этим

хочет сказать, ибо видел, что он говорит серьезно. Он не дал мне никакого

ключа к разгадке; но ты не должен сердиться на него. Арчи, так как его

молчание служит признаком того, что его мозг деятельно работает, чтобы

разобраться в этом случае и помочь Люси. Он подробно все разъяснит, когда

настанет время, в этом же можешь быть уверен. Поэтому я ответил ему, что

подробно опишу тебе наш визит.

Вот тебе подробный отчет о нашем посещении. Люси была жизнерадостнее,

чем тогда, когда я увидел ее впервые, и выглядела безусловно лучше. Не было

того ужасного вида, который тебя так взволновал, да и дыхание было

нормально. Она была очень мила с профессором и старалась делать все, что

было в ее силах, чтобы про-фессор чувствовал себя свободно и хорошо, хотя

это уда-валось ей с большим трудом.

Мне кажется, Ван Хелзинк заметил это, так как зна-комый мне косой

взгляд из-- под густых бровей выдавал его. Затем он начал болтать о

посторонних вещах, в об-щем, он говорил обо всем, кроме болезни, и так

искусно развлекал ее, что притворное веселье Люси скоро пере-шло в

искреннее. Понемногу, совершенно незаметно он переменил тему, перевел

разговор на причину своего при-езда и сказал нежно и ласково:

"Дорогая моя юная мисс. Мне страшно приятно видеть, что вас так любят.

Это очень много значит в жизни. Он сказал мне, что вы в плохом настроении и

невероятно бледны. Но где же ему знать молодых леди! Он поглощен своими

сумасшедшими и занят тем, что возвращает им по возможности здоровье, а

значит, и счастье тем, кому они дороги. Это стоит большого труда, но зато у

нас есть чувство радости и удовлетворения, что мы в состоянии дать такое

счастье. Ну а в молодых леди он ничего не по-нимает; у него нет ни жены, ни

дочери; да и не дело моло-дежи -- судить молодежь, это дело таких стариков

как я, у которого столько забот и тревог за них. Итак, моя доро-гая,

пошлем-- ка мы его в сад покурить, а мы с вами побол-таем наедине". Я понял

намек и пошел прогуляться; немного погодя профессор подошел к окну и

подозвал меня. Вид у него был очень суровый; он сказал: "Я ее хорошенько

выслушал и осмотрел и не нашел никаких болезненных процессов. Я с вами

согласен, она потеряла много крови, но это было раньше; во всяком случае,

она отнюдь не малокровна. Я попросил ее позвать служанку, которой мне

хочется задать несколько вопросов, чтобы уяснить себе кое-- что, так как в

данном случае важно знать все. Ведь должна же существовать какая-- то

причи-на; без причины ничего не бывает. Придется хорошенько обдумать все

дома. Прошу ежедневно присылать мне те-леграммы; если будет необходимо,

приеду снова. Болезнь меня очень интересует, а эта молоденькая леди меня

просто очаровала, и я непременно приеду, когда будет нужно".

Как я говорил тебе, больше он не сказал бы ни слова, даже если бы мы

были наедине. Теперь, Арчи, ты знаешь столько же, сколько и я. Я буду зорко

следить за нашей пациенткой. Надеюсь, что твой отец поправляется. Я

по-нимаю, старый друг, каково тебе теперь: больны двое лю-дей, из которых

тебе оба одинаково дороги. Я знаю твой взгляд на сыновний долг -- ты прав,

что исполняешь его; но все же, если понадобится, я немедленно напишу тебе,

чтобы ты приехал к Люси, так что тебе незачем очень волноваться, если я тебя

не вызываю.

Твой Джон Сьюард.

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

4 сентября.

Пациент зоофагос все еще продолжает меня интере-совать. У него был

всего один припадок; это случилось вчера в обычное время. Как раз перед

восходом солнца им начало овладевать беспокойство. Служитель был знаком с

этими симптомами и сейчас же послал за помощью. К счастью, люди прибежали

как раз вовремя, так как с восходом луны он стал таким буйным, что им

пришлось употребить все силы, чтобы его удержать. Но через пять минут он

стал постепенно успокаиваться и в конце концов впал в какую-- то меланхолию,

в которой пребывает и по-сейчас.

Позже.

Новая перемена в моем больном. В пять часов я заглянул к нему, и он

оказался таким же счастливым и доволь-ным как всегда. Он снова ловил мух и

глотал их, делая каждый раз отметку ногтем на стенке. Увидя меня, он подошел

ко мне и извинился за свое дурное поведение, потом очень покорно попросил

меня перевести его обрат-но в свою комнату и вернуть записную книжку. Я

решил, что следует подбодрить больного, поэтому распорядился перевести

Рэнфилда в его палату с открытым окном. Он снова рассыпал сахар на

подоконнике и наловил целый ворох мух.

Он их больше не ест, а собирает в коробку, как и рань-ше, и уже

осматривает все углы комнаты в поисках паука.

Полночь.

Снова перемена в нем. Я навестил Люси, которую застал в хорошем

состоянии и, вернувшись назад, оста-новился у калитки, чтобы посмотреть на

заход солнца, как вдруг опять услышал его вопли. Так как комната выходит

именно на эту сторону, то я слышал все яснее, чем утром. Это больно ударило

меня по нервам -- пере-ход от восхищения ярким великолепием солнечного

зака-та с его роскошными красками, оживляющими мрачные тучи и темную воду --

к ужасной суровой действитель-ности моего каменного здания, полного

трепещущего го-ря и всего того, что так тяготит мою душу. По мере того, как

солнце заходило, бешенство Рэнфилда постепенно уменьшалось; как только

солнце совсем зашло, больной выскользнул из рук тех, кто его держал, и

обессиленный опустился на пол. Удивительно, однако, как сильна бы-вает

реакция у сумасшедших: через каких-- нибудь пять минут он опять спокойно

стоял на ногах и озирался кру-гом. Я сделал служителям знак не держать его,

так как мне интересно было видеть, что он сделает. Он подошел к окну и

выбросил остатки сахара; затем взял свой ко-роб с мухами, выпустил пленниц и

выкинул коробку за окно; потом закрыл окно и сел на кровать. Все это

уди-вило меня, и я спросил его: "Разве вы больше не будете разводить мух?"

"Нет, -- ответил он, -- вся эта дрянь мне надоела!" Вот поразительный тип!

Хотелось бы мне разобраться в складе его ума или же постичь причину

внезапных перемен... Стойте! Разгадка, кажется, уже найдена -- если бы

только узнать, почему у него был па-роксизм в полнолуние и при заходе

солнца. Неужели солнце в определенные периоды дурно или, вернее,

воз-буждающе влияет на некоторые натуры -- так же, как луна? Увидим!..

ТЕЛЕГРАММА СЬЮАРДА, ЛОНДОН,

ВАН ХЕЛЗИНКУ, АМСТЕРДАМ

4 сентября.

Пациентке сегодня значительно лучше.

ТЕЛЕГРАММА СЬЮАРДА, ЛОНДОН,

ВАН ХЕЛЗИНКУ, АМСТЕРДАМ

5 сентября.

Больной гораздо лучше. Хороший аппетит, спокой-ный сон. Весела. Румянец

возвращается.

ТЕЛЕГРАММА СЬЮАРДА, ЛОНДОН,

ВАН ХЕЛЗИНКУ, АМСТЕРДАМ

6 сентября.

Ужасная перемена к худшему. Приезжай немедленно. Я не буду

телеграфировать Холмвуду, пока не увижусь с тобой.

Глава десятая