Контрактуальное групповое лечение
Контрактуальное групповое лечение представляет собой более простой подход с попыткой как можно полнее освободиться от неписаных или неподтвержденных предположений и институциональных целей, отношений, ролей и поддержки. Чтобы достичь этого, и терапевт и пациент должны, насколько это возможно, начать с непредубежденного отношения «человека с Марса» и постараться выработать реальные условия контракта, приемлемые для обеих сторон.
Терапевтические отношения. Первый вопрос, который предстоит решить, желательно на предварительном интервью, — зачем терапевт и пациент здесь находятся. Это может привести к ситуации, которая институциональному терапевту покажется шокирующей. Например, если за лечением обращается алкоголик и говорит: «Я хочу перестать пить», терапевт может спросить его: «А зачем?» Выслушав пациента, он скажет: «Это не ваши причины. Это причины других. А почему вы хотите прекратить?»
Если пациент способен вынести такое объективное отношение, у него хорошее начало. Если не сможет, тогда оба участника с самого начала знают, в каком положении находятся, и могут соответственно принимать решения.
Аналогичная процедура может быть связана с «недостатками характера» или с другими случаями, когда жалоба формулируется неотчетливо или с помощью заимствованной терминологии. Если жалоба как-то связана с «отношениями», терапевт может спросить: «А что вы понимаете под отношениями?» Он потребует, чтобы пациент дал собственное определение слова, и, если институциональные концепции можно свести к операционным терминам, он может сказать: «Что ж, теперь я знаю, чего вы от меня хотите. Вы хотите, чтобы я помог вам избавиться от головной боли, излечить вас, чтобы вы не били жену» и т. д. Если пациент не в состоянии прояснить ситуацию, терапевт может зайти дальше и сказать: «Что ж, вы не можете ясно сказать, чего хотите, но мой опыт подсказывает, что те, кто обращается к психиатру, нуждается в его помощи, так что попробуем в дальнейшем понять, в чем дело и что именно я могу вам предложить».
Следует с самого начала понять, что такой подход требует определенной смелости, поскольку он открыто противоречит институциональному. Резиденту предстоит провести неприятные четверть часа, если на больничной конференции он представит следующую историю болезни:
«Алкоголик, направленный ко мне, заявил, что хочет перестать пить. Я спросил почему, и он ответил, что не видит для этого никаких причин, и ушел. Таково, джентльмены, мое сегодняшнее представление».
Поскольку контрактуальная терапия не односторонняя, а скорее двусторонняя, следующим шагом терапевта могут быть такие слова: «Что ж, почему бы вам не побывать у меня несколько раз. Вы сможете узнать меня и понять, что я могу вам предложить». На протяжении нескольких следующих посещений он может показать образцы своих «товаров». К концу этого периода и у него и у пациента возникает отчетливое понимание друг друга. Пациент может решить, что то, что предлагает терапевт, ему не нужно, и они дружелюбно расстанутся; каждый при этом сэкономил год или два, которые могут провести с гораздо большей пользой. С другой стороны, ответ пациента может быть положительным; он может решить, что то, что предлагает терапевт, ему интересно и полезно.
Преимущество в данный момент в том, что оба знают, как определить, достигли ли они чего-нибудь. Пациент в операционных терминах ясно сформулировал, в чем его затруднения, так что оба в состоянии понять, когда положение улучшается. В некоторых случаях критерии могут быть количественными, такими, например, как снижение кровяного давления или увеличение заработка игрока или торговца; в других — облегчение физических симптомов или ограничений; в третьих — облегчение психологических симптомов, таких, как импотенция или специфические фобии; или перемены в поведении (пациент перестает бить детей, отказывается от приема алкоголя или наркотиков, сохраняет работу, сдает экзамен или находит респектабельную подругу). Иногда предварительные критерии улучшения устанавливает сам терапевт; он, например, может попросить пациента сделать своей обязанностью не хихикать, перестать извиняться или видеть галлюцинации.
Когда доктор Кью решил открыть свою первую супружескую группу, он спросил у четверых наиболее вероятных кандидатов из числа своих пациентов, не будет ли им это интересно. Он объяснил им, что это эксперимент и что он сам не знает, что из этого получится и чего они смогут достичь, но если хотят, они могут приходить со своими супругами. Четверо пациентов поговорили об этом дома, и все четыре пары решили попробовать, несмотря на дополнительные расходы. К концу первой же встречи всем присутствующим стало ясно, что можно достичь многого, и все точно знали, что именно им нужно. Стало ясно также, что у каждой пары существует свой неписаный брачный контракт, на котором основана структура брака, и что этот контракт связан с определенными отношениями и порождает определенные игры, которые приводят к определенному выигрышу. Групповая ситуация позволяла каждой паре прояснить эти темы. Доктор Кью дал понять, что считает своей работой это прояснение ситуации, но не может дать никаких обещаний, что брак «улучшится». Останутся ли они в браке или разведутся, целиком зависит от них, но у них, по крайней мере, будет больше информации о том, на чем основано их решение. Как выяснилось, и из этих четырех пар, и из других супружеских групп, занимавшихся в последующие четыре года и заключивших такой же контракт, только одна или две пары, которые регулярно посещали занятия и у которых с самого начала отношения были плохими, решили развестись. Супружеские пары, занимавшиеся в общих группах и достигшие взаимопонимания, продолжали благополучно жить вместе.
В данном случае контракт прямо противопоставляется институту групповой терапии. Пары не поощрялись, больше того, им рекомендовалось не «предлагать» другу совместность, понимание, поддержку и тому подобное. После того как достаточное время наблюдалось такое поведение, было решено, что это напрасная трата времени, которое с большей выгодой можно потратить на контрактуальную работу понимания природы их трансакций друг с другом, а также на игры и сценарии, на которых основаны эти трансакции (см. главу 12). Шло время, и они начали «понимать» друг друга в подлинном смысле этого слова, так что вместо «поддержки» и «совместности», они могли делать свободный выбор между изоляцией, когда это необходимо, и сотрудничеством.
Нозологические различия. Более точно контракт может формулироваться с учетом особенностей тех или иных заболеваний, таких, как истерический паралич, фобии, одержимости, соматические симптомы, усталость и учащенное сердцебиение при неврозах; мошенничество, пьянство, наркомания, подростковая преступность и другое игроподобное поведение у психопатов; пессимизм, педантичность, импотенция или фригидность при расстройствах психики; галлюцинации, возбудимость или депрессия при психозах. Параноидальное состояние относится к числу немногих исключений, когда точный и ясный контракт невозможен, ибо в этом случае у терапевта может быть очень отчетливое представление о том, что нужно для достижения улучшения, но он не может объяснить это пациенту, пока тот к этому не готов. Первая цель в таком случае не «излечить» пациента, но остановить прогрессирование его болезни, ограничив архаическое мышление, которое стоит за его иллюзиями и дистонично по отношению к состоянию Эго Взрослый.
В особых ситуациях, таких, как супружеские или семейные группы, контракт может иметь в виду специфические перемены в реакциях пациентов друг на друга.
Поправки. То, что терапевт и пациент определяют операционные критерии улучшения, совсем не означает, что их конечная цель — облегчение симптомов или достижение контроля над социальными реакциями. Это означает только, что такие перемены будут восприниматься как определенные признаки улучшения и как мера эффективности лечения. Терапевт всегда будет искать решающие факторы, которые лежат в основе симптомов или реакций. А это означает, что в контракт время от времени нужно вносить поправки. Например, если терапевт первой целью поставил облегчение симптомов, а второй — исследование архаических отношений к родительским фигурам, он может вторую часть своего плана временно держать в резерве, пока не наступит подходящее время, и тогда предложить внести в контракт поправку. Однако принципы контрактуального лечения требуют, чтобы, если нет начальных противопоказаний, как с параноиками, терапевт с самого начала как можно полнее формулировал условия контракта — на соответствующих стадиях лечения и на языке, который пациент в состоянии понять на данной стадии своего терапевтического развития.
Поэтому со стороны терапевта первоначальный контракт выглядит следующим образом: «Вы узнали меня и получили некоторое представление о том, что я предлагаю и чего мы постараемся достичь; если это вас удовлетворяет, мы можем начинать». На что пациент может дать несколько вариантов ответа, каждый из которых должен быть обдуман терапевтом. Более подготовленному и способному понять пациенту терапевт может сказать: «Я владелец психиатрического магазина. А вы покупатель и видели, что я могу предложить». Эта часть контракта, начальное обязательство, отвечает на вопрос «Почему мы здесь?» Пациент здесь для достижения определенной цели, которая теперь четко определена, а терапевт здесь, потому что взялся за работу помогать людям достичь цели именно такого типа и знает, как он и пациент наилучшим образом смогут этой цели достичь. Никогда и ни в каком виде не подразумевается и не утверждается, что терапевт будет вести себя так, как он должен себя вести в представлениях авторов книг или телевизионных передач, что он попытается соответствовать популярному представлению о деятельности терапевтической группы, что он все время будет серьезным или даже мрачным, что он собирается превратить пациента в «хорошего, приятного парня», у которого «хорошие отношения», и т. д. Однако пациент может предполагать или высказывать любое из этих положений, и теперь сцена подготовлена для того, чтобы рано или поздно, с неплохими надеждами на успех противостоять этим его представле-ниям или, еще вероятнее, противопоставить его ожиданиям, когда он станет их высказывать, представления терапевта.
Хорошим примером спонтанного внесения поправок в терапевтический контракт служит пациентка, обратившаяся к терапевту по поводу ожирения, и это послужило основой первоначального контракта. Спустя примерно год она однажды сказала: «Я пришла сюда, потому что я толстая, но теперь понимаю, что я здесь потому, что я обманщица и симулянтка» С этого времени терапия была направлена на выяснение причин ее обманов и симуляции.
В группе. Согласно контракту, обязанности пациента заключаются только в том, что он время от времени предоставляет образцы своего поведения относительно других людей, чтобы терапевт мог их обдумать. Со стороны терапевта в этом аспекте контракт заключается в том, что, если ему покажется, что его слова полезны для пациентов, он произнесет их. С его стороны нет никаких предположений, писаных или неписаных, относительно того, что групповая терапия — это хорошо в каком-то неопределенном эмпирическом смысле. Есть лишь четкое соглашение о том, чего стоит добиваться и почему стоит. За исключением признанного неравенства, вытекающего из различных ролей, пациент рассматривается как полноправный член человеческой расы; он имеет право разглядывать терапевта и выносить о нем свое суждение — точно так же, как это делает терапевт. У терапевта есть обязанность получать сведения на основании поведения пациента, а от пациента ожидается, что он будет учиться на словах терапевта. С другой стороны, он может быть смущен или даже поставлен в тупик, в особенности если раньше проходил психотерапию институционального типа, обнаружив, что терапевт не собирается сидеть с невозмутимым видом, «собирая материал», и что он искренне рад, когда пациент проявляет признаки улучшения. Короче, при контрактуальном лечении к пациенту не предъявляется практически никаких требований; напротив, он получает разрешение говорить, когда ему хочется, и при этом говорить все, что хочет, без всяких исключений относительно денег, которые сменили прежние сексуальные табу. Терапевт оказывается в гораздо более трудном положении: он обязан шаг за шагом спланировать процедуру в традициях Адольфа Мейера,[13]а не просто надеяться на предоставляющиеся возможности.
Расчет времени. Поскольку терапевтический контракт долговременный, нет никакой необходимости спешить с его заключением и можно отвести достаточно времени — и в индивидуальных интервью, и в группе — на исследование всех его возможностей; затем, при благоприятных условиях, достигается согласие относительно его положений. Однако в редких случаях контракт может быть согласован на самом первом интервью и на первом групповом занятии, и тогда следует позаботиться, чтобы осталось достаточно возможностей для внесения поправок. Психоаналитики, которые придерживаются контрактуальной терапии, но рассматривают ее как одностороннюю, относительно этого «фундаментального правила» делятся на две группы. Некоторые немедленно, на первом же или втором интервью, укладывают пациента на кушетку и требуют свободных ассоциаций и полной откровенности, в то время как другие предпочитают отвести достаточно продолжительный период для знакомства, прежде чем возложить на пациента односторонние обязательства. Аналитик (с точки зрения пациента) не всегда ясно формулирует свою сторону контракта, так что пациент не понимает ясно его функции. Но аналитическая ситуация предоставляет наилучшие возможности для контрактуального соглашения, и две такие ситуации будут использованы в качестве примеров того, как это можно сделать. Используя оптимальные случаи в качестве парадигмы, терапевт может приспособить свою методику к любым встретившимся случаям.
Иллюстрации. На протяжении нескольких интервью Руфь, умная пятнадцатилетняя девушка, совершившая попытку самоубийства из-за любовной истории, раскрывала перед терапевтом некоторые из своих семейных трудностей. Она сказала, что больше ничего не может придумать, и доктор Кью предположил, что ей поможет, если она ляжет на кушетку. Пациентка с готовностью согласилась; вероятно, она ждала такого приглашения. Она продолжала рассказывать, — и некоторые ее откровения были настолько поразительны, что ставили доктора Кью в сложное положение при встречах с ее родителями. Она откровенно признала, что рассчитывает на его вмешательство, которое помогло бы ей сопротивляться и продолжать свои проделки. Происходящее было квалифицировано как пятисторонняя игра «Полицейские и воры», в которой участвовали члены ее семьи, доктор Кью и она сама. Анализ игры произвел на нее благоприятное впечатление, и это привело к новым откровениям. Она спросила, делает ли доктор Кью записи, и последующий обмен репликами свидетельствует, что она начала задумываться над его истинными функциями.
Несколько встреч спустя она, посмотрев в окно, сказала, что город прекрасен, и она чувствует себя сегодня счастливой. Доктор Кью спросил, действительно ли она так себя чувствует, и она ответила, вероятно, искренне, что правда. Наступившее молчание нарушил доктор Кью, сказав:
— О чем ты сейчас думаешь?
Руфь: Ничего особенного.
Др. Кью: Знаешь, мне кажется, из тебя может выйти аутентичная личность.
Руфь: Какая личность?
Др. Кью: Я сказал — аутентичная. Я хочу сказать — без всякого вздора.
Руфь: Мне это нравится.
Др. Кью: Но это будет нелегко, и мне кажется, впоследствии ты будешь чувствовать себя одинокой.
Руфь: Я и так одинока.
Др. Кью: Конечно, ты не будешь более одинокой, чем сейчас. Большинство людей подбирает себе друзей из числа тех, кто интересуется тем же, чем и они, так что выбор невелик. Если ты избавишься от всякого вздора, тебе придется выбирать друзей из тех, кто тоже избавился от вздора, а они не часто встречаются.
Руфь: Именно такие друзья мне нужны.
Др. Кью: Проблема в твоем возрасте. Родители все еще обладают властью над тобой, и людям в твоем возрасте приходится мириться с некоторым количеством вздора, чтобы ладить с ребятами в школе.
Руфь: Все равно я хотела бы попробовать.
Др. Кью: Тебе придется быть совершенно откровенной и рассказывать мне обо всем. И предоставить мне решать, что важно, а что нет. Торопиться некуда, и тебе не стоит чувствовать себя неловко, но рано или поздно, в разумных временных пределах, ты мне все должна будешь рассказать. Хочешь попробовать?
Руфь: Очень.
Этот разговор произошел во время одиннадцатой индивидуальной встречи, месяц спустя после начала лечения. Условия этого контракта совершенно ясны: она — в разумных временных пределах, без предрассудков и отбора — будет рассказывать все, что приходит ей в голову, а он постарается выполнить обещание и поможет ей стать личностью, свободной от вздора. Оставшиеся две неясности связаны со словами «разумный» и «вздор». «Разумный» по техническим причинам оставлено неопределенным — чтобы посмотреть, что она сделает с контрактом (в особенности, чтобы проследить за воздействием ее Взрослого на ее компоненты Родителя и Ребенка); в то же время по ее репликам в ответ на анализ игры «Полицейские и воры», проведенной доктором Кью, было ясно, что они одинаково понимают выражение «избавиться от вздора». В данный момент не было необходимости уточнять, что «вздор» включает в себя драматичную попытку самоубийства, поскольку для обоих было ясно, что, помимо прочего, контракт и ее обязательство следовать ему включают и первоначальную причину, по которой она обратилась к доктору Кью.
Боб, второй пациент, тридцати одного года, писатель, специализировавшийся на таинственных историях, через месяц после начала лечения оказался совсем не таким восприимчивым к терапевтической кушетке. Во время двенадцатой встречи он сказал, что избавился от всей ерунды, о какой только мог подумать, и не знает, что делать дальше. Доктор Кью предположил, что что-нибудь получится, если он ляжет на кушетку. Боб ответил:
— Я знал, что вы меня об этом попросите, но мне не хочется этого делать.
Поэтому доктор Кью вернулся к предыдущему обсуждению о возможном воздействии интенсивного лечения на творчество Боба и на его отношения с женой, заботящейся о нем, как мать. Он сказал, что теоретически удачное лечение может сместить творческие интересы Боба и сделать его более продуктивным и лучше организованным, но продукт, получившийся в результате этого, может оказаться не таким ходким, как его нынешние рассказы, так что если он решит продолжать, существует определенный риск для его благосостояния и структуры брака. Боб сказал, что готов на некоторый риск, но не больше. Поэтому оформление терапевтического контракта пришлось отложить, однако, были; зашл-жены важные основания: доктор Кью четко сформулировал некоторые риски, которые он предвидел, а Боб согласился на это пойти и включить эти риски в контракт. После некоторой подготовки они смогли продолжить обсуждение проблемы, почему Боб не хочет ложиться на кушетку. Это прояснило симптоматологию и сделало возможным для доктора Кью сформулировать, какую именно помощь он может предложить, и с этого момента терапия стала контрактуальной.
Утверждение контракта. Одно дело — обещать и начать выполнять обещание, и совсем другое — довести его до конца. В ходе встреч терапевт и пациент могут пожелать внести поправки, которые должны быть откровенно обсуждены. Однако в редких случаях поправка может быть односторонней со стороны терапевта, что неблагоприятно и клинически и экзистенционально. Например, терапевт может отменить часть своих обязательств, если обнаружит, что пациент, ранее диагностировавшийся как невротик, на самом деле оказывается на краю психоза. Он может оказаться не в состоянии обсудить это автократическое изменение с пациентом до самого конца лечения, пока состояние пациента настолько стабилизируется, что он сможет объективно, по-Взрослому воспринимать происходившее.
ЛИЧНОЕ ГРУППОВОЕ ЛЕЧЕНИЕ
Личный интерес к пациенту всегда может быть оправдан на эстетическом, экзистенциальном или фрейдистском основании. К подростковой преступности, как уже отмечалось, можно относиться неодобрительно не по моральным или этическим причинам, а потому, что она эстетически непривлекательна. По таким же причинам можно отрицательно относиться к неряхам. С точки зрения эстетики, долг женщины — выглядеть как можно привлекательней; чтобы выглядеть так, она не должна задирать юбку, должна регулярно принимать ванну и со вкусом одеваться. В личной терапии эти соображения могут обсуждаться в подходящее время и после должной подготовки — если такое обсуждение показано; подготовка может заключаться в проведении четкого различия между моральными предрассудками (со стороны пациента) и здоровыми потребностями (с точки зрения терапевта) в эстетическом совершенстве; или между произвольными ценностями среднего класса (которые пациент отвергает) и эстетическим императивом (к которому с восхищением относится терапевт); это различие впервые четко проявилось в пещерах Ласко и Альтамиры.[14]
Экзистенционально терапевт должен сознавать, что ему нужно быть лично вовлеченным в дела человеческой расы, если он желает сохранить членство в ней, и что он может это сделать, не устанавливая неосторожно слишком тесную связь с конкретным пациентом. Ибо для психотерапевта быть слишком безличным — все равно что стать «банкротом» в том смысле, в каком об этом писали Лилиан Росс и Витгенштейн; в данном случае слово «банкрот» почти синонимично слову «смехотворный» или «нелепый». «Кстати, — замечает пациентка посреди встречи, лежа на кушетке, — вчера вечером я убила мужа и спрятала его тело в шкаф. — Ага! — восклицает терапевт. — Вот здесь мы столкнулись с чем-то очень важным. Каковы ваши свободные ассоциации со шкафом?» Пациенту не разрешается отказываться от ответственности, возлагая ее на обстоятельства, если они не являются совершенно исключительными, как, например, война, и отрекаться от принятых им обязательств.
Фрейдистское основание аналогично экзистенциальному и основано на рассказе Фрейда о человеке с уставшей лошадью: «Поскольку она взяла на себя обязательство быть лошадью, она должна везти тяжелый груз». Человек, принявший на себя обязанности отца, должен содержать детей; с другой стороны, ему не разрешается ради этого убивать, даже если он психиатрический пациент.
Предосторожности. Такой личный интерес, эстетический и экзистенциональный, к пациенту как к члену человеческой расы (который терапевт испытывает или должен испытывать, будучи сам членом человеческой расы), должен четко отграничиваться от родительских запретов, навязывать которые терапевт будет испытывать искушение. Трудность проведения такого различия делает личную терапию наиболее сложной для эффективного осуществления, но если терапевт достаточно уверен в себе и опытен, чтобы рискнуть, она приносит очевидные и благотворные результаты.
Аутентичность против подложности. Вопрос об аутентичности, подлинности уже поднимался. Поскольку это единственное достояние человека, которое, за исключением крайних ситуаций, у него нельзя отобрать без его согласия, и поскольку это единственное наследие, которое терапевт может оставить пациентам, его стоит обсудить подробней. Если вначале позаботиться о самых трудных случаях, остальные не представят больших проблем. Актер, который использует различные приемы, необходимые для создания впечатления, что он Марк Антоний, аутентичен. Актер, который использует те же приемы, чтобы создать впечатление, что он хороший актер, — фальшив. Аналогично терапевт, который желает использовать необходимую методику для лечения пациента, аутентичен; тот же, который использует эту методику для демонстрации того, что он хороший терапевт, — фальшив. На практике это отличает терапевтов, которые действуют исключительно ради самих себя и своих пациентов, от тех, которые ориентируются на коллег, организации, публикации и конференции.
Поскольку Фрейд слишком сложен, превосходен и, возможно, чересчур безупречно аутентичен, чтобы быть образцом для подражания, более практичным образцом будет Карл Абрахам. В его «Избранных работах» видны все качества, к которым должен стремиться хороший терапевт. Он проницательный наблюдатель, внимательный слушатель, неутомимый собиратель данных, любознательный исследователь, дисциплинированный клиницист, аккуратный методист, добросовестный врач и независимый мыслитель.
Со стороны пациента аутентичность означает «избавление от вздора», как в приводившемся выше случае с Руфью. В терапевтической ситуации «вздор» проявляется как попытка воспользоваться скрытыми преимуществами того, что должно быть недвусмысленным Взрослым рабочим контрактом. Задача группового терапевта, как и психоаналитика, отразить эти попытки, в то же время сохраняя полное уважение к аутентичной личности. Эти фальшивые манеры составляют «игры» пациента, которые терапевт ради блага пациента рассматривает с объективностью и пониманием, граничащим с иронией. Только если пациент способен достичь такой же объективности, он сможет освободить свою аутентичную личность от мешающего ей «вздора». Отношение терапевта к той реальной личности, которая возникает в ходе успешного лечения, полностью отличается от его отношения к играм пациента.
МЕТОДЫ ЛЕЧЕНИЯ
Теперь, всесторонне подготовившись, терапевт, начинающий вести новую группу, может обратить свое внимание на чисто клинические размышления. Он решил все вопросы, которые должны быть решены до начала первого занятия. Он максимально, насколько позволили обстоятельства, подготовил помещение и обстановку. Он провел три первые минуты встречи, собираясь с мыслями и готовясь наиболее эффективно осуществлять свои терапевтические планы. А теперь представим себе, что пациенты тоже молчали все это время и что молчание было нарушено одним из четырех наиболее распространенных «первых ходов». Это такие ходы.
Пациент I говорит: «Я читал статью о групповой терапии, и в ней утверждается, что мы должны все время говорить».
Или пациент II говорит: «Что мы должны здесь делать?»
Или пациент III говорит: «Мне не хочется нарушать тишину: она кажется почти священной».
Или пациент IV говорит: «Простите, я опоздал».
Теперь для терапевта настало время выбрать метод лечения. Во время обучения и практической подготовки он познакомился с наиболее распространенными подходами, и здесь будет представлено лишь краткое резюме, чтобы освежить его память, прежде чем рассмотреть возможности, предлагаемые каждым методом.
РЕЗЮМЕ МЕТОДОВ
Как уже отмечалось вначале, в этой книге речь идет только об одном типе терапевтических групп, который наиболее часто встречается в клинической практике, — о группе взрослых, которые размещаются сидя. Это исключает некоторые специальные типы лечения без всякого обсуждения их достоинств. Те, кто хочет применять психодраму, в которой пациенты не сидят на стульях, должны обратиться к работам Морено и его учеников. То же самое относится к терапевтическим группам действия, в которых пациенты структурируют свое время не только путем разговоров. Эта специальная техника была развита Слевсоном и его учениками. Групповая терапия у детей в большинстве случаев принимает форму групп действия и проводится специалистами.
Классификация. Методика лечения взрослых применительно к сидячим группам была впервые исчерпывающе классифицирована Джайлсом Томасом вслед за Меррилл Мур в 1943 году, и его классификация все еще остается одной из наиболее полезных. Он размещает методы психотерапии на шкале с полюсами «аналитический» и «репрессивно-вдохновляющий», от фрейдистского психоанализа на одном конце до «Христианской науки»[15]на другом. Методы групповой терапии он классифицирует аналогично, с Шилдером в качестве одного «аналитического» полюса и «Анонимными алкоголиками» — другого. Современная литература по большей части посвящена «психоаналитическим» типам групповой психотерапии под такими названиями, как «групповой анализ», «психоаналитическая групповая психотерапия» и «психоанализ в группах».
Однако существует возможность классифицировать формы группового лечения более точно и систематически: во-первых, психологически или структурно, в соответствии с отношением или состоянием Эго терапевта; во-вторых, динамически или технически, в соответствии с тем, что находится в фокусе его внимания.
Психологическая или структурная классификация. Терапевтические группы можно классифицировать в соответствии с тем состоянием Эго, в котором терапевт преимущественно проводит работу: Родительским, Взрослым или Детским. Группы, в которых терапевт преимущественно использует состояние Эго Родитель, разместятся в районе «репрессивно-вдохновляющего» полюса спектра Томаса. В этом случае терапия сосредоточена на увещеваниях, наставлениях, призывах — на всем том, что обычно именуется «поддержкой». Если состояние Эго терапевта Взрослый, его вмешательство состоит преимущественно в интерпретации, конфронтации и объяснениях, без Родительских деклараций, и терапия размещается вблизи «аналитического» полюса спектра. Состояние Эго Ребенок терапевта находит проявление в терапевтических группах действия, особенно с детьми; эти группы не включаются в настоящее обсуждение.
Динамическая или техническая классификация. С другой точки зрения, аналитическое групповое лечение можно классифицировать в соответствии с тем, на чем сосредоточено внимание группового аналитика, психоаналитика или трансакционного аналитика. Групповая аналитическая терапия подходит к «группе» как к некоему существу, которое в каком-то, еще не вполне ясном смысле превосходит психическую составляющую своих членов, и терапия сосредоточена вокруг феномена, который связан с квазинезависимой жизнью группы как целого. Такой подход отражается в словаре, в котором присутствуют такие, например, термины, как «базовое предположение группы», «коллективный опыт», «заражение», «катализатор» и «общая тема». Психоаналитическая групповая терапия пытается разобраться в подсознательных мотивациях, защитах, фантазиях и сопротивлении индивидуальных членов, так что у групповой аналитической и психоаналитической техники существует некая общая область. Трансакционный анализ имеет дело непосредственно с трансакциями и наборами трансакций в том виде, в каком они происходят во время группового занятия. Всякая холистическая[16]концепция группы как чего-то большего, чем сумма индивидуальных членов, рассматривается как нечто не имеющее отношения к максимальному терапевтическому прогрессу, так что понятие «группы» не учитывается в терапевтической программе, хотя знания наиболее прагматичных особенностей групповой динамики существенны для эффективного трансакционного анализа. Поскольку подробный анализ трансакций и наборов трансакций требует прояснения генетических факторов, эта форма терапии имеет тенденцию перекрещиваться с психоаналитической групповой терапией. Четвертый тип групповой техники, который только начинает обретать форму, — экзистенциальный и в чем-то перекрещивается с анализом текущих трансакций.
В целом каждая из этих форм лечения склоняется к тому или другому из терапевтических отношений, описанных в предыдущей главе. Институционализация наиболее вероятна в поддерживающей, группоаналитической или психоаналитической терапии, в частности потому, что именно эти виды предпочитают наименее подготовленные терапевты, которые многое принимают на веру и придерживаются многих неписаных и писаных положений, еще тщательно не проанализированных и не обладающих строго определенной системой терминов. Трансакционный анализ и правильно проводимая психоаналитическая терапия — формы контрактуального лечения; экзистенциальная терапия является более личной.
Существует еще один тип классификации, который обладает большим личным значением и строится на качествах терапии (или терапевта). На практике, независимо от используемого метода, существуют «мягкие» терапии и «твердые» терапии. В мягких терапиях цель расплывчата и ограничена, а техника оппортунистическая, то есть строится на предоставившихся возможностях. В твердых терапиях цель четко определена и фундаментальна, а техника тщательно планируется, с тем, чтобы достичь цели наиболее прямым возможным путем. Хорошей аналогией может послужить разница между танцем, как объяснением, и балетом. Качество, которое воспринимает наблюдатель в «твердой» терапевтической группе, может быть названо бодростью. Эта книга ориентирована на твердую терапию и бодрость.
В обычных условиях в лечебных центрах нашей страны терапевту, когда он собирается работать в группе, приходится делать выбор между поддерживающей (Родительской) терапией и одной из трех распространенных аналитических (Взрослых) терапий: групповой аналитической, психоаналитической и трансакционной. Если он предпочитает не делать четкого выбора и уподобляется бегуну по пересеченной местности, рассматривая групповую терапию скорее как импровизацию, чем как науку, последующее обсуждение, тем не менее, будет для него полезно. Но если мы хотим, чтобы групповое лечение имело надежное основание, когда-нибудь необходимо будет продемонстрировать, что один из этих методов обладает большими преимуществами перед другими и что это преимущество связано с прочным теоретическим фундаментом.
Теперь возьмем четверых пациентов, упомянутых в начале этой главы и рассмотрим их с четырех главных терапевтических точек зрения, не забывая о нашей специфической задаче: принести пациенту облегчение как можно быстрее и сделать это облегчение как можно более постоянным. Последующее обсуждение начинающему может местами показаться непонятным, но по мере того, как он начнет воспринимать описания и предсказания с увеличивающимся клиническим опытом, обсуждение станет более узнаваемым и разумным.
ГРУППА ТИПА I
«Я читал статью о групповой терапии, и в ней утверждается, что мы все время должны говорить».
Поддерживающая терапия. Вначале рассмотрим отношение терапевта. Поддерживающий терапевт в общении с пациентами выступает в Родительском состоянии Эго (или если пациенты ему не нравятся, он может выступать в состоянии Эго Ребенок, играя роль родителя, как маленький мальчик играет роль врача). Поддерживающий терапевт-мужчина может признаться в своем отцовском отношении; но в большинстве случаев он будет ошибаться, и его собственная история или данные независимого наблюдателя покажут, что он скорее проявляет материнские свойства. Если он верит в определенную отчужден-1юсть, даже в так называемых поддерживающих ситуациях, он может удовлетвориться отношением не отца, а дяди; хотя опять-таки такие дядюшки постороннему наблюдателю кажутся скорее тетушками.
Рассматривая простейшую из этих альтернатив, можно сказать, что поддерживающий ответ Пациенту I может быть связан с его выраженным вслух интересом к групповой терапии либо с тем, что он взял на себя инициативу заговорить. Пациенты сразу поймут, что если они будут вести себя правильно, то получат одобрение со стороны терапевта, и, возможно, придут к выводу, что правильное поведение — это постоянные разговоры. С группой молчаливых кататоников или больных в состоянии депрессии это, возможно, шаг в правильном направлении. Однако его ценность по отношению к другим пациентам сомнительна, поскольку содержание происходящего будет все больше и больше определяться их впечатлением от предпочтений т<