Измененная психофизиологическая реактивность

Уже в фазе индукции, погружения в гипноз, тело вовлекается в происходящий процесс. На этом этапе психические факторы тесно сплетены с физиологическими. Кьюби и Марголин (1942) показали, что гипноз или близкое к нему состояние можно вызвать с помощью сугубо физических средств, подвергая испытуемого че­му-то вроде сенсорной депривации. Даже классиче­ская индукция в известном смысле сужает сенсомоторное поле гипнотизируемого (ослабление внешних стиму­лов, сосредоточение на голосе гипнотизера, внушение мышечного расслабления, фиксация внимания на те­ле и т. д.).

Можно, следовательно, считать, что погружение в гипноз состоит в последовательной деструкции регуляторных механизмов, определяющих отношения гипноти­зируемого с окружающей средой. Происходит постепен­ная изоляция от всех источников возбуждения, за ис­ключением стимулов, исходящих от гипнотизера. По до­стижении гипнотического состояния в собственном смысле слова связь с окружающей средой восстанав­ливается: гипнотизируемый вновь обретает способность говорить, двигаться, воспринимать стимулы от внешней среды (иными словами, он обретает способность к дея­тельности, которая не могла бы появиться в процессе погружения в гипноз, не прервав его немедленно). Однако одновременно с этим гипнотическое внушение трансформирует воспринимаемую информацию: так, в случае гипнотического обезболивания трансформирует­ся болевая информация, передаваемая рецепторами.

Обычно переработка информации происходит в свя­зи с адаптацией к внешнему миру. Путем селекции от­сеивается информация, не нужная для этой адаптации или противоречащая данным, поступающим из внешней среды. Вызванная гипнозом «дезафферентация» (дру­гой термин для обозначения сенсорной депривации) вле­чет за собой прекращение деятельности этих механиз­мов контроля. Целый ряд ощущений и представлений, обычно подавляемых или оттесняемых на задний план, заполняет поле сознания. Таким образом, уже в фазе по­гружения в гипноз возникают изменения образа тела, сильные аффективные реакции, соответствующие акти­вации забытых конфликтов и воспоминаний, и т. п. В общем, гипнотизируемый уже не способен отличать дейст­вительный внешний мир от своих собственных представ­лений. Любая достаточно интенсивная стимуляция не­сет на себе отпечаток действительности.

Этим объясняется податливость гипнотизируемого внушению, если с начала процесса его внимание сфоку­сировано на личности гипнотизера. Как подчеркивали Кыоби и Марголин (1944), необходимо различать фазу погружения в гипноз и гипнотическое состояние. В ходе погружения в гипноз внушение направлено прежде всего на достижение дезафферентации. Чем больше испытуемый изолирован от внешних стимулов, тем больше внушение принимает для него значение реальности, и сильнейшее увеличение дезафферентации влечет за собой новое усиление внушаемости. Гипнотизируемый воспринимает внушения гипнотизера так, словно они исходят не от другого лица, а от него самого. Как только эта стадия достигнута, гипнотическое состояние уже достаточно углубилось и отношения с окружающей средой могут быть восстановлены без риска нарушить состояние гипноза: внешние стимулы проникают в сознание, но они теперь отфильтрованы, перестроены в соответствии с полученными внушениями.

Эксперимент с внушением ожога показывает, что действие внушения затрагивает не только моторные и сенсорные функции, но также и соматические (нейро-вегетативные) процессы, на которые центральная нерв­ная система обычно оказывает ограниченное влияние. Так, например, внушение ожога провоцирует тканевые изменения, которые обычно возникают только в ответ на стимулы, переданные рецепторами. Гипнотическое состояние выражается, следовательно, в генерализованной пластичности на всех уровнях организма

29.

Ипноз и внушаемость.

Пластичность, о которой мы говорили, свойственна не только гипнозу. Все явления, имеющие место при гипнозе (амнезия, изменения психомоторного поведе­ния, галлюцинации, соматические симптомы и т. п.), могут возникать спонтанно у больных истерией или психозами. Мы знаем также, что с помощью некоторых приемов, тех, которыми пользуются йоги, человек оказы­вается способным воздействовать на свои физиологи­ческие функции, которые обычно неподвластны созна­тельному контролю.

Истерию и психоз объединяет с гипнозом еще и то, что они способны, как и он, вызывать изменения состоя­ния сознания. То же можно сказать и о йоге, которая предполагает особую психическую и психофизиологи­ческую тренировку. Однако явления, сходные с гипнотическими, могут достигаться и без явного изменения состояния сознания. Как показали эксперименты, боль­шинство достигаемых под гипнозом результатов можно получить и путем внушения в состоянии бодрствования: удается, например, устранять таким способом бородав­ки, не поддающиеся никакому другому воздействию. Другой пример — иглоукалывание — представляет еще больший интерес, поскольку он касается обезболивания. Метод акупунктуры позволяет добиваться такой же полной анальгезии, что и гипноз. Между тем он — насколько можно заметить— не предполагает никаких психофизиологических манипуляций: у испытуемого не наблюдается признаков изменения сознания. В совсем иной области — в практике колдунов — иной раз сома­тические симптомы появляются или исчезают в результате простого произнесения словесной формулы: и не случайно негативный внушенный ожог (действие, име­ющее целью предупредить или ослабить поражение, вызванное настоящим ожогом) является традиционным приемом колдунов.

В общем, мы знаем сегодня, что практически не су­ществует физиологических функций, которые не находи­лись бы под влиянием психических процессов. Во мно­гих случаях нам неизвестно, как осуществляется это влияние и почему некоторые люди более восприимчивы к нему, чем другие. Можно строить предположения о том, не является ли способность такого рода врожден­ной и закрепленной в генетическом коде. В любом слу­чае мы вправе сказать, что гипноз ничего не создает. Он лишь активизирует уже существующие потенциаль­ные возможности.

Разумеется, это не означает, что нет различия между внушением, проведенным под гипнозом, и внушением в состоянии бодрствования. Так, например, эксперименты Орна с постгипнотическим внушением на «симулянтах» (с испытуемыми договаривались, что они должны вести себя как загипнотизированные) и на действительно загипнотизированных показали, что первые переставали повиноваться внушению, как только выходили из обста­новки эксперимента; напротив, загипнотизированные продолжали выполнять полученные приказания даже после официального окончания эксперимента (Orne, 1972).

Таким образом, в первом случае подчинение внуше­нию зависело в значительной мере от произвольного контроля испытуемого и прекращалось, как только его внимание, воля выходили из состояния мобилизо­ванности; во втором случае мы, по-видимому, имеем дело с гораздо более непроизвольным действием, кото­рое свидетельствует о настоящем автоматизме. Орн при­шел к выводу, что существует «логика транса», что гип­ноз обусловливает изменения психической деятельнос­ти, не наблюдающиеся у незагипнотизированных испы­туемых (Orne, 1959).

На группе подготовленных «симулянтов» опыты с гипноанальгезией проводил также сотрудник Орна Шор (1959). Опыты показали, что «симулянты» способ­ны в такой степени контролировать свои реакции на боль, что, судя по этим реакциям, их невозможно было отличить от действительно загипнотизированных испытуемых. Но опрос, проведенный после окончания экспе­римента, показал исследователю, что болевые ощуще­ния у подготовленных «симулянтов» были гораздо более сильными, чем у загипнотизированных. Грин и Рейер (1972) установили, что пороги терпимости к боли были гораздо выше у испытуемых, находившихся под гипно­зом, чем у тех, кто получил внушение обезболивания в состоянии бодрствования.

Эксперименты Ж. и Э. Хилгардов (1975) представ­ляют особый интерес. Исследователи сравнили реакцию на боль у одних и тех же испытуемых в трех различных ситуациях: без внушения; при внушении, проведенном в состоянии бодрствования; под гипнозом. Испытуемые были подвергнуты нарастающему болевому воздействию и должны были оценить свои болевые ощущения по десятибалльной шкале. Опыты показали, что болевые ощущения снижались сильнее при гипнозе, чем при обезболивании, внушенном в состоянии бодрствования. Данные этих экспериментов подтверждают, следова­тельно, результаты Грина и Рейера. Но — что особенно важно — они позволяют заключить, что, находясь под гипнозом, испытуемый чувствует боль, но она не дости­гает его сознания (или достигает в ослабленной форме). Прийти к этому заключению исследователям помог метод автоматического письма, к которому Хилгард уже прибегал в своих предшествующих экспериментах.

Этот метод сводится к следующему. Испытуемого просят указать на словах силу боли, и одновременно ему внушается, что его правая рука фиксирует силу боли на письме (по упоминавшейся десятибалльной шкале), при том, что сам он этого не сознает. Таким образом, каждый опыт сопровождался двойной оценкой. Оказалось, что в общем записанная оценка была выше, чем устная. Хилгард сообщает об одном испытуемом, Который утверждал на словах, что не испытывает ника­кой боли, в то время как его рука записывала все воз­растающие цифры по мере усиления болевого воздействия.

30.