О современном кризисе психоанализа

Предлагаемая советским читателям книга проф. Л. Шертока является заметным событием в современной научной литературе. Ее автор — руководитель Центра психосоматической медицины им. Дежерина, один из наиболее известных французских психотерапевтов. Ему принадлежит ряд работ по вопросам гипнологии, теории психоанализа, теории психосоматической меди­цины, переведенных на несколько языков, в том числе на русский (монография «Гипноз», М., Медгиз, 1972). На протяжении многих лет Л. Шерток стремится к поддержанию научных контактов с советскими учеными, неоднократно бывал вСоветском Союзе, принимал активное участие в организации и работе научных конференций и симпозиумов (в частности, Междуна­родного симпозиума по проблеме бессознательного в Тбилиси в 1979 г.).

Настоящая его книга заслуживает внимания прежде всего потому, что она посвящена обсуждению глубокого кризиса, который затрагивает сегодня самые основы психоаналитического направления. В ней уделено также много внимания проблеме гипноза, рассматриваемой методически оригинально в экспериментальном и клини­ческом плане, с использованием огромного опыта, кото­рым располагает автор в этой области. Но представ­ленное в книге обсуждение острых вопросов современ­ной психотерапии, истории и логики их исследования настойчиво обращает мысль автора к теории психоана­лиза, к запутанной драме ее развития, к парадоксам и тупикам мысли, которыми завершается, по-видимому, в наши дни ее долгая эволюция.

Хорошо известно, что идея неосознаваемой психи­ческой деятельности, явившаяся для психоанализа от­правной, стала в последние годы звучать (будучи глу­боко переработанной с позиций теории диалектического материализма) и в советской научной литературе. Достаточно ясное понимание этого диалектико-материалистического осмысления данной проблемы совершенно необходимо для методологически адекватного подхода к упомянутой выше сложной ситуации, создавшейся в психоанализе, для определения причин, ее породив­ших, и ее существа. Нам представляется поэтому целесообразным прежде, чем перейти к рассмотрению идей и гипотез Л. Шертока, изложенных в предлагае­мой книге, кратко остановиться на общей характерис­тике постановки проблемы бессознательного в совре­менной научной литературе.

Когда историки культуры примутся за решение пред­стоящей им нелегкой задачи – за подведение итогов развития психологической и философской мысли в на­шем уже близящемся к завершению XX в., – их внимание будет, несомненно, привлечено к весьма своеобразному феномену, каким предстает в резуль­тате своей сложной и противоречивой эволюции психо­анализ.

Хорошо известно, что психоанализ родился в атмо­сфере бурных споров и в целом — в обстановке резко выраженного отрицательного отношения к нему со стороны многих наиболее авторитетных представителей науки — медицины, психологии, социологии — рубежа XIX и XX вв. Он продолжал, однако, развиваться, хотя это развитие совершалось под знаком непрекра­щавшихся острых разногласий между его признанными лидерами,— разногласий, многократно переходивших в расколы течений.Пестрота мнений, которая поныне наблюдается в его рамках, делает нелегким ответ даже на такой, казалось бы, простой вопрос: явля­ется ли психоанализ, несмотря на все перипетии и парадоксы его истории, более или менее единой теоре­тической конструкцией или же, рассматривая его сегодня, мы оказываемся, скорее, лишь перед поверх­ностно объединяемым конгломератом течений, лишен­ным подлинного, специфического для него концепту­ального ядра?

Ответ на этот вопрос тем более затруднителен, что, с одной стороны, теоретические позиции, которые характеризуют различные направления современного психоанализа, никогда не были ранее так трудно сов­местимыми, а с другой — что, несмотря на эту свою внутреннюю разнородность и даже расщепленность, психоанализ продолжает оставаться в рамках западной культуры течением качественно особым, противостоя­щим большинству других направлений, которые в той или иной степени символизируют или выражают эту культуру.

Сегодня можно уверенно сказать, что, завоевав с боями определенное место в буржуазной идеологии как течение, имевшее вначале психотерапевтическую, а затем преимущественно философскую и социологи­ческую ориентацию, психоанализ стал постепенно наталкиваться в рамках этой идеологии на довольно резкое сопротивление его дальнейшей экспансии. При всей «модности» некоторых его понятий и призывов, их популярности на страницах невзыскательной массо­вой печати, он остается тем не менее в условиях совре­менной культуры Запада скорее изолированной сферой мысли. Подлинного оплодотворения идеями психоана­лиза других концептуальных направлений, проникнове­ния этих идей в иные философские или психологи­ческие течения (за исключением разве что, и то лишь в ‘очень’ поверхностной форме, сартровского экзистен­циализма, персонализма Э. Мунье или леви-строссовской антропологии) не произошло. И тем более, ко­нечно, не приходится говорить о каком бы то ни было влиянии идей психоанализа (если отвлечься от уже полузабытой ситуации 20-х гг.) на работы советских исследователей.

Такое своеобразное положение вещей, сохраняю­щееся на протяжении уже почти целого столетия, не может не заострить естественно возникающий вопрос: чем же обусловливается эта парадоксальная жизнеспо­собность системы, которая сама по себе, то есть при ретроспективном взгляде на ее собственные внутренние противоречия, обрисовывается как крайне неустойчи­вая? Что позволяет этой системе сохранять определен­ную степень исторически выраженной стабильности при отнюдь не сочувственном принятии ее миром других идей, при явном наличии в ней сильных критических тен­денций, направленных на переосмысление ее основных исходных положений?

Предваряя последующее изложение, мы сразу сфор­мулируем мысль, которую хотели бы, отвечая на эти вопросы, подчеркнуть. Своеобразие судьбы психоанали­за объясняется своеобразием спектра идей, которые он пытается утвердить, существованием в этом спектре как важных идей, имеющих серьезное значение для дальнейшего развития наших знаний, так и идей малой и даже негативной научной ценности, идей-эфемер, о которых перестают говорить и думать очень скоро после того, как они сформулированы. Если последние придают истории психоанализа облик динамичной мо­заики, неустанной смены программ и декораций, то первые выступают как основа неоспоримой сопротив­ляемости, которую это течение оказывало на протяже­нии десятилетий самым разнообразным попыткам его критики.

Каковы же эти «стабилизирующие» психоанализ идеи? Ответ требует глубокого анализа, потому что они не легко воспринимаемы: согласие с ними возможно лишь при отказе от трактовок, уже давно став­ших традиционными, то есть при условии нового взгляда на целый ряд психологических и клинических проблем.

Когда мы говорим, что в психоанализе существуют идеи, предполагающие отказ от традиционных тракто­вок, мы касаемся вопроса, который недавно был пред­метом оживленного обсуждения и в западной и в со­ветской литературе и связан с теорией так называемых парадигм, предложенной Т. Куном и развитой У. Куайном, П. Файерабендом и др.

Идея «парадигмы», положенная Т. Куном в основу созданной им теории развития научных представлений¹, заключается в том, что эти представления не возникают как результат обработки только конкретных данных опыта. Путь от этих данных к обобщенным научным выводам более сложен потому, что выбор исследовате­лем того, что подлежит измерению и наблюдению, а также выбор самих используемых методов наблюде­ния и измерения определяется теорией, которой при­держивается исследователь. Подобные исходные теории Кун квалифицирует как «парадигмы», последователь­ная смена которых выявляет, по его мнению, основ­ные рубежи в историческом процессе развития знаний.

В каком смысле особенности судьбы психоанализа становятся более понятными, если они рассматриваются сквозь призму куновской «парадигмической» схемы раз­вития научных представлений?

Почти уже вековая история психоанализа убеди­тельно говорит в пользу того, что, сколь бы ярко ни проявлялась изменчивость направлений психоаналити­ческой мысли, все эти направления, начиная от соз­данных первыми «отступниками» А. Адлером и К. Юнгом и кончая наиболее известными современными тео­ретиками психоанализа Дж. Клайном и Ж. Лаканом, основываются так или иначе на одной и той же общей для них парадигме: на идее существования «бессозна­тельного», понимаемого как категория принципиально психологическая. Именно эта идея — отражающая те­перь уже бесспорный психологический факт — при­дала психоаналитическому направлению сопротив­ляемость, позволившую ему уцелеть, несмотря на множество неблагоприятных воздействий, с кото­рыми оно на протяжении своей долгой истории стал­кивалось.

Почему мы определяем опору на идею бессознатель­ного как опору именно на парадигму, по крайней мере как на парадигму в том несколько условном понимании этого термина, которое обосновывает Кун? Прежде всего из-за глобальности того сдвига в понимании проблем психологии — да и не только этой дисцип­лины,— который возникает при принятии этой идеи. Если утверждается, что неосознаваемая психическая деятельность обнаруживается в том или ином виде в структуре любой формы человеческого реагирования, в структуре любого поведенческого феномена, то ста­новится очевидной невозможность понять в отвлечении от этой идеи ни одно, по существу, из проявлений целенаправленной активности человека. Остановимся на этом подробнее.

Нам уже приходилось писать², что если речь идет, например, об активности восприятия, то принятие парадигмы бессознательного подсказывает, что осозна­ются субъектом только некоторые из воздействующих на него стимулов, прошедшие через контролирующий так называемый «фильтр значимости», отражается же на поведении и многое из того, что было воспринято неосознаваемым образом.