Глава 6. Ночи Гермионы Грейнджер

Время утекало преступно быстро. Первые пять дней пролетели незаметно. Гермиона ела, спала и читала, сидя на кухне, всеми силами стараясь справиться с томительной усталостью, волнами накрывающей тело.

Сначала гриффиндорка думала, что дело в пережитых пытках и неудобной кушетке, но слабость не отступала ни после горячей ванны с ароматным отваром трав, ни после очередного сытного обеда. Все попытки скопить силы для побега терпели крах.

Варианта оставалось только два: либо Снейп травил её намеренно, либо ритуал отнял не только магию.

Зельевар появлялся редко и специально делал все, чтобы лишний раз не сталкиваться с Гермионой. Не увидь она его на кухне с подносом, решила бы, что о её трапезах заботятся домовики. Прервав поток тщательно заготовленных вопросов беспалочковым "силенцио", мужчина оставил еду на столе и молча аппортировал. Знатно припечатанная заклятьем Гермиона еще несколько часов не могла проронить ни звука.

Так уныло и странно проходили дни, и сколько еще таких бесполезных дней ждет её впереди Гермиона боялась загадывать.

На шестые сутки самочувствие резко улучшилось. Только проснувшись и свесив ноги с кушетки, Гермиона поняла, что сосущая пустота под ребрами куда-то исчезла, а апатия, после ритуала стремительно нарастающая, отступила. Очень хотелось жить, и еще немного - петь.

Укутавшись в плед как в тогу, девушка несколько раз переступила босыми пятками по полу, сочла его слишком холодным и натянула шерстяные носки – вместе с просторной мантией один из подарков от щедрот профессора.

Утро выдалось солнечным и, судя по слегка запотевшим окнам, холодным. Пошерудив кочергой еще горячие угли, Гермиона подбросила несколько поленец и нарисовала шестую палочку на гладком кирпиче. Шестой день.

Телу было легко. Прошла головная боль, делающаяся с каждым прожитым днем все назойливее и ощутимей.

Это было странно. Зелья? Размышляя и вспоминая подробности вечерней трапезы, Гермиона спустилась на кухню, чтобы найти там горячий завтрак, накрытый крышкой. Овсянка, бекон, яйцо, какао и восхитительный кусочек её любимого яблочного пирога с корицей.

Ничего особенного на ужин она не ела и не пила. Странных запахов и привкуса у еды не было, тем не менее что-то важное не давало девушке покоя.

Этой ночью ей снился сон. Не то чтобы Гермионе никогда не снились такие сны. Гриффиндорка вдумалась, вспоминая ускользающие подробности. Нет, определенно <i>такие</i> не снились.

Ночью было жарко. Так жарко, что тело в коконе одеяла горело и плавилось. Трещал камин, еловые дрова стреляли снопами искр, гаснущими на кованной решетке, мир за окном застлал розовый молочный туман, не выхватить взглядом крон ближайших деревьев.

Чьи-то руки раздели её. Бережно сняли длинную ночную рубашку – ту самую, в которой она обнаружила себя после ритуала. Горячий вздох обжег пупок, язык влажно и горячо прошелся по выпирающей бедренной кости, выше, вдоль по ребру, по затвердевшему соску, по шее.

Чужое дыхание щекотало ухо, а скользкие пряди скулу. Бережные но настойчивые пальцы что-то сумасшедшее вытворяли меж разведенных ног. Гермиона выгибалась, приникая обнаженным телом к твердой мужской груди, стонала, сквозь плотно сжатые зубы, почти плакала, искала губами чужие жесткие губы и жадно их целовала, царапала крепкие плечи, белеющие в темноте, шептала всякие глупости.

Потом мужчина поцеловав её в висок, так как целуют детей перед сном, спустился вниз, и его горячий язык, до этого смело исследовавший податливое тело, коснулся влажной промежности, доставляя стыдное ни с чем не сравнимое удовольствие.

Больше Гермиона ничего не помнила.

Ложечка, которой девушка помешивала какао, последний раз звонко стукнула о край чашки и замерла. Сон неохотно выплывал из памяти, неповоротливый огромный крейсер в слишком узкой бухте. Шквал эмоций с пробуждением ушедший на задний план. Живых, настоящих эмоций.

Девушка поерзала в кресле, надеясь притупить неуместное, остро нахлынувшее возбуждение. Ей не мог присниться подобный сон. Не должен был сниться.

Гермиона до боли прикусила костяшку пальца. Истерика никогда еще не служила на пользу дела. По лестнице гриффиндорка, путаясь в спадающем с плеч пледе, поднялась почти бегом. В своей комнате перед узким настенным зеркалом сбросила плед, на него бесформенной белой кучей упала ночнушка.

Ни новых синяков, ни засосов. Синие, посветлевшие по краям следы на предплечьях, метки, оставленные стальными пальцами Фенрира; длинная желто-зеленая уже полоса на бедре – стегнула ветка в лесу; разбитые коленки и темные пятна по позвоночнику – ссадины и синяки, печати холодного алтаря.

Изучив себя придирчиво и тщательно, гриффиндорка оделась. Доказательств жуткой мысли, посетившей её голову, не было, как не было ей опровержения. Спросить напрямую? Заткнет очередным "силенцио" и… А, собственно, что и?

Весь день Гермиона провела в сомнениях и раздумьях, уничтожая запасы сушеной мяты. Отвар совсем не успокаивал. Она чувствовала себя бодрой и здоровой, пару раз даже бралась за палочку, но не произнесла даже самого простого заклинания, не желая лишать себя надежды.

— Ужин, — вечером появился зельевар с привычным подносом под крышкой.

— Какое зелье вы подмешали мне вчера?

— Даже если бы и подмешал, наивно думать, Грейнджер, что я вам отвечу. Еще более наивно считать, что стану переводить на вас ингредиенты. Приятного аппетита.

В этот раз он не ушел. Сидел напротив, опустив крючковатый нос в какой-то свиток и ждал, пока Гермиона доест.

Гриффиндорка решила не вызывать подозрений, съела все и, сухо поблагодарив, поспешила в уборную, искренне надеясь избавиться от ужина, до того как подействует предполагаемое зелье.

Она даже взялась уже за ручку двери.

И проснулась, лежащей на кушетке. Бодрая, выспавшаяся, испуганная. Без единого воспоминания о минувшей ночи.

Седьмая палочка появилась на каминной полке. Грейнджер медленно натягивала теплые чулки и смотрела сквозь окно. Некоторые вещи встали на свои места. На некоторые вопросы нашлись ответы. Лучше бы их не было.

Почти до самого вечера девушка просидела на кухне. Нехотя проглотила завтрак, обеда так и не дождалась, сквозь урчание в желудке даже обрадовавшись этому факту. Иногда Снейп не приносил еды, видимо не мог.

Книгу Индерес гриффиндорка прочла дважды и даже написала эссе рассуждение на три свитка. Ближе к вечеру, прихватив полотенце, она пошла в ванную комнату и четверть часа пролежала в деревянной бадье, одуряюще пахнущей можжевельником. Из круглых окошек под потолком сквозь разноцветные витражи на воду падали яркие блики. Магией этого места закат превращался в погожее утро.

Когда Гермиона вышла, ужин уже ждал на столе. Припрятав хлеб, девушка скормила содержимое подноса камину, а чай выплеснула в раковину. Со своими страхами надо встречаться лицом к лицу.

Ожидая в любой момент подвоха, Гермиона долго не могла уснуть, поэтому пробуждение от прикосновения холодной ладони к животу было резким и неприятным.

Все опасения оправдались, но поглядеть в лицо своим страхам оказалось не так-то просто.

Гермиона лежала на спине, а над ней между разведенных коленей нависал Снейп, выше и выше задирающий подол ночной рубашки. Возмущенный крик застрял в горле. Гермиона, парализованная омерзением и ужасом, ненавидела себя за не съеденный ужин. Снейп поступил с ней гуманно, почти пощадил, избавив от необходимости помнить и понимать. Она сама докопалась до истины, получив вместо сладких сновидений оживший кошмар.

— Сейчас, девочка, сейчас.

Зельевар стянул с неё ночнушку, бережно придерживая ладонью под спину, убрал каштановые пряди, попавшие на лицо, и настойчиво поцеловал в губы. В том сне она отвечала. Гермиона помнила, что отвечала на поцелуи, таяла, растворялась в них, и как же ей было хорошо тогда. Губы разомкнуть удалось с трудом, из груди вырвался задушенный стон. Она будет бороться, найдет выход, но сейчас никак нельзя раскрываться. Неизвестно как бывший профессор на это отреагирует.

От поцелуя кружилась голова. Губы Снейпа требовательные, сухие, прохладные, горькие как аптечная настойка умело терзали её рот. Гермиона отвечала, задыхаясь, часто смаргивала выступающие на глазах слезы.

Зельевар был слишком сосредоточен на процессе, чтобы что-то заметить. Он выцеловывал дорожки от ключиц к уху, нежно водил ладонью по бедрам, а Гермиона содрогалась внутренне от каждого прикосновения, от веса его теплого тела на себе, от черного водоворота панических мыслей, никак не желающих выстраиваться в цельную картину.

Ей было противно, но вместе с тем до одури хорошо. Возбуждение нарастало, заставляя забыть обо всем или почти обо всем.

Чуткие, прохладные пальцы зельевара слегка помассировали клитор и Гермиона потерялась в новых ощущениях. Она тяжело, загнанно дышала, комкала руками простынь и упрямо как приклеенная смотрела в окно.

Смольные пряди невесомо коснулись живота. Снейп соскользнул с кушетки. О нет, он не собирался уходить. Во сне, оказавшемся не сном вовсе, с этого началось все самое пикантное. Гриффиндорка свела колени, чувствуя на себе прожигающий взгляд мужчины.

— Разведи ноги, — хрипло, незнакомо, надтреснуто прозвучал голос к которому она привыкла за годы обучения в школе. Не хлесткие приказ, не мягкая просьба, что-то животное, чему сопротивляться не было сил.

В голову сами лезли рациональные мысли про афродизиак, но Гермиона впервые не хотела ни о чем думать. Коленки разъехались в стороны. Сильные руки тут же стиснули бедра, чуть подтянули вниз, опаляющее дыхание рассыпало по коже мурашки, горячий язык подразнил клитор, и заскользил по гладким лепесткам промежности. Если бы гриффиндорка могла, она бы умерла от стыда. Снейп жадно ласкал её языком, даря острое извращенное удовольствие.

К языку присоединился палец, с едва слышным влажным звуком проникший внутрь, оглаживающий, надавливающий, двигающийся резко на грани боли. Нарастающее удовольствие взорвало мир миллионом маленьких белых звездочек, пронесшихся под плотно сомкнутыми веками. Гермиона выгнулась от яркой и неожиданной волны оргазма.

Дав девушке насладиться ощущениями, зельевар вернулся на кушетку. Его бледная ладонь стиснула простынь справа от Гермионы, прижав и её волосы. Теперь девушка не могла отвернуться, её еще трясло от пережитого оргазма, но способность связно мыслить уже возвращалась, на привязи волоча за собой стыд и отвращение.

Снейп дрочил, глухо постанывая сквозь зубы. Гермиона всем телом чувствовала как напрягаются бедра мужчины, как резко ходит по члену его ладонь. Горячая струя обдала живот, испачкала щеку и подбородок. От неожиданности гриффиндорка распахнула глаза. Снейп смотрел на неё нечитаемым взглядом. В ярком свете луны, неудачно заглянувшей в окно, было очень хорошо видно его некрасивое лицо, огороженное волосами, свесившимися по скулам.

Гермиона торопливо закрыла глаза, по спине пополз холодок. Снейп слез с кушетки, стер пальцем липкую дорожку с её лица. На живот легло махровое полотенце, впитавшее, отвратительно быстро остывшую на теле жидкость.

Зельевар колдовал. Гермиона ощутила это как легкое покалывание между пальцами. Не удержавшись девушка повернула голову.

Профессор был уже одет в свою обычную глухую черную мантию. Небрежным взмахом руки он разжег камин и теперь его палочка, взятая самым сложным и изящным боевым хватом, смотрела прямо на Гермиону.

— Мисс Грейнджер?

Под пристальным холодным взглядом гриффиндорка взметнулась, прикрывая наготу сбившейся простыней, с опозданием понимая, что попалась. Кровь прилила к щекам, от стыда и злости стало больно в груди. Когда зельевар понял, что она не угостилась ужином? Сразу или только сейчас?

— Афродизиак? Спящая красавица? Лиловый туман? Что? — голос дрожал, звучал тихо и задушено.

— Тролль, мисс Грейнджер. Скажите еще амортенция.

— Тогда что же? — выдержка отказала совсем и вопрос прозвучал как неразборчивый писк. Гермиона задыхалась от слез.

— Десять капель Сна наяву, мисс Грейнджер.

Снейп вел себя так, словно стоял в своем подземелье и объяснял очередную прописную истину пустоголовым ученикам.

— Это запрещенное зелье, — успокаиваясь, прошептала Гермиона, отстраненно поражаясь глупости и неуместности подобных высказываний.

— Зелье Сна наяву обладает слабым галлюциногенным свойством, заставляя воспринимать происходящее как сновидение, оно не вредит здоровью, мисс Грейнджер. Ограничения касаются только несовершеннолетних волшебников, так что ешьте впредь свои ужины.

За время разговора Снейп не убрал палочку, и Гермиона уже догадалась почему.

— Не делайте этого, пожалуйста, — по горлу стекали слезы, аж больно как много слез. — Прошу вас!

— Не делать чего? — От интонации зельевара в комнате стало холоднее.

— Не стирайте мне память!

Гермиона выпрямилась на кушетке, поднялась чтобы хоть чуть-чуть сравняться с мужчиной в росте и стояла теперь на коленях, прижимая измятую простынь к груди.

Угольные брови мужчины на секунду взлетели вверх. Он не ожидал такой просьбы.

— Вам с этим жить, — после непродолжительной паузы процедил Снейп, и, молниеносно убрав палочку, вышел из комнаты.