Заслушивание детей; вид отношения к выражению ими желания в пользу одного из родителей

Тезис 3

Выслушивать заявления детей, с кем из родителей они желают жить дальше, означает подвергать эти высказывания оценке. Но подобная оценка – задание слишком трудное и едва ли разрешимое юридическими методами.

Многими авторами желание ребенка, с кем он хочет жить, признается первостепенным критерием для выноса решения. Закон также предусматривает учитывание желания ребенка, во всяком случае, с одной существенной оговоркой: «...если отсутствуют серьезные причины, которые говорили бы против, или это желание противоречит объективным интересам несовершеннолетнего» (У15. к § 177 ABGGB в MMGA33). Элл (Ell), к примеру, желание ребенка вообще считает важнейшим критерием: «Не существует благополучия ребенка против его воли»[130].

Казалось бы, этот критерий несложно выявить, следует только спросить ребенка, с кем он хочет жить. Задание, которое мог бы выполнить и судья. Но с психологической точки зрения возникают сомнения и здесь.

• В большинстве случаев, и прежде всего у маленьких детей (до девяти, десяти лет), часто вообще отсутствует желание выбирать между родителями. Во-первых, у них есть другое желание – чтобы родители жили вместе, а во-вторых, они не в состоянии принимать подобные решения, потому что они любят и мать, и отца. И, в-третьих, такое задание им не по силам, потому что они не представляют себе, что всё это может означать конкретно и как это будет – жить с одной мамой или с одним папой. Иными словами, ребенок не может ответить на этот вопрос, потому что это не его вопрос, это вопрос родителей или судьи.

• Следующей причиной является то обстоятельство, что один уже этот вопрос «опрокидывает» ребенка в тяжелейшие конфликты лояльности. Точнее сказать, он чрезвычайно обостряет уже и без того существующие в нем внутренние конфликты. Ведь решить в пользу одного из родителей означает отказаться от другого: «Как я теперь смогу смотреть папе в глаза, ведь он знает, что я сказал, что хочу остаться с мамой?..».

Невыносимые конфликты лояльности, в свою очередь, повышают вероятность (столь фатальных для ребенка) процессов расщепления: чтобы избежать внутреннего конфликта, ребенок вынужден идентифицировать себя с одним из родителей и отвергнуть другого. Это изменяет в нем представление об обоих родителях так, что один из них теперь идеализируется в носителя лишь положительных качеств, в то время как другой становится «козлом отпущения». Кроме того, «избранный» родитель далеко не всегда оказывается именно тем, с кем у ребенка были более тесные внутренние отношения, выбор чаще всего падает на того, перед кем ребенок испытывает больше страха или которого считает более ранимым либо более злопамятным.

Ответы ребенка на вопрос, с кем он хочет жить, следует воспринимать очень осторожно также и потому, что нередко бывает, что он в это время находится под большим давлением одного из родителей и вынужден высказаться в его пользу. И это едва ли возможно выяснить – будь то в беседе с ребенком, будь то в беседе с родителями.

Есть дети, которые свое разочарование родителями или свои конфликты лояльности стараются побороть освобождением от всяких эмоциональных мотивировок и начинают упрямо использовать свою власть. В этом случае они решают вопрос в пользу того родителя, с которым надеются получить больше удовлетворения своих непосредственных, субъективных потребностей. Но, во-первых, эти потребности не обязательно соответствуют задачам благополучного развития ребенка (например, разрешение без конца смотреть телевизор), и, во-вторых, дети не умеют делать «правильных» оценок («у папы (у мамы) мне не нужно будет ходить в школу и я смогу так долго не ложиться спать, как мне только захочется...»). Иногда дети используют родителей, «сталкивая» их друг с другом, чего те, может быть, и заслужили своими «глупыми ссорами», но для ребенка это в любом случае губительно.

Итак, можно предположить, что в законе не предусмотрено того обстоятельства, что желания ребенка нередко противоречат интересам его развития. В связи с этим оценка желания ребенка весьма проблематична потому, что уже самим вопросом можно нанести ребенку непоправимый вред. Но как же тогда определить, что действительно соответствует благополучию ребенка?

Методы определения «благополучия ребенка»

Тезис 4

Там, где приемлемые решения не могут быть достигнуты, суд должен положиться на педагогов-психологов, которые владеют необходимыми теоретическими знаниями и методами и поэтому могут диагностически осветить семейные ссоры и внутрипсихические образцы отношений. Что касается данной профессиональной компетенции, то, по моему опыту, в этой области среди экспертов и особенно работников департамента по делам детей и юношества требуется усилить работу по усовершенствованию кадров.

Нередко от докладов экспертов и социальных работников, как говорится, «волосы встают дыбом». Мне хочется начать с основных принципов психодиагностики, которые я преподаю моим студентам.

Для того чтобы действительно понять характеры, сильные и слабые стороны, проблемы и бессознательную психодинамику ребенка и (или) данной семьи, во время исследовательского сеттинга необходимо соблюсти следующие условия.

Обследующему эксперту следует позаботиться о том, чтобы между ним и родителями установились доверительные отношения. Только тогда родители смогут рассказать нам все, вплоть до самых деликатных вещей. Особенно сюда относятся проблемы самих родителей, их страхи, чувства вины, обиды, агрессии и влечения, а также важные жизненные события. Только при наличии доверительных отношений мы можем рассчитывать на кооперативность родителей, то есть они будут вместе с нами конструктивно работать над диагнозом. Этим достигается не только честный анамнез, но и то, что ребенок подготавливается к «бесстрашному» тестовому обследованию. В противном случае существует опасность в известной степени искусственного изобретения результатов обследования. Наличие страха и агрессивности не исключает, что вызваны они, может быть, самой ситуацией обследования (а в данных экспертизы они будут приписаны семейной ситуации). Для формирования доверительных отношений и для получения надежной информации об истории жизни необходимо от трех до пяти встреч. Для серьезного обследования ребенка, тоже, кстати, требующего доверительных отношений и состоящего из целой серии проективных тестов[131], следует рассчитывать на три или четыре встречи (каждая от трех до четырех часов).

Если мы хотим добиться того, чтобы родители сумели принять результаты обследования и были готовы к кооперации, мы должны обсудить с ними (одна или две встречи) результаты тестов. В беседах, как с детьми, так и с родителями, следует быть очень осторожными в выборе слов, поскольку область психологических наблюдений семейной динамики – это та область, где человек особенно раним. И если быть неосторожными, то родители – во имя сохранения собственного психического равновесия – могут воспротивиться результатам обследования, а значит и претворению в жизнь рекомендуемых нами мероприятий. Следует ли и дальше критиковать обычную практику составления экспертизы? Мы все знаем, как немного наблюдений можно сделать в ходе одного контакта, часто контакт этот к тому же обременяется недоверием родителя; как часто эксперт получает довольно искаженную картину о жизни и личности ребенка; дети обычно не только не подготовлены к «бесстрашному» восприятию тестов, но напротив, их предупреждают, что они должны сказать и чего говорить не имеют права; и, наконец, родители узнают результаты экспертизы не из осторожной беседы с ними, а вынуждены читать в заключении экспертизы о себе такое, чего они психически вынести просто не в состоянии. Кроме того, следует учесть, что все вышеизложенные предложения рассчитаны на родителей, готовых к кооперации, а это должно означать, что в большинстве случаев развода такая работа займет слишком много времени.

Можно возразить, что в жизни по разным причинам (организация, время, финансы) идеальный процесс в общем не реализуем, а значит следует заключать компромиссы. Однако для компромиссов существуют вполне обоснованные границы. Если известные условия для проведения настоящей диагностики не соблюдены, результат не просто «недостаточно точен» или «несколько не дифференцирован», он просто никуда не годится! К сожалению, экспертиза часто лишь условно ориентируется на методическое обследование[132], главенствующую роль в ней играют все же чувства, впечатления и спонтанное принятие позиций одной из конфликтных сторон[133].

Конечно, это вовсе не значит, что речь здесь идет не о решениях, принятых более или менее «здравым умом» (например, со стороны судьи), просто зачастую эти решения недостаточно предметны.

Мой опыт в отношении применения второстепенных критериев (как в вышеописанном случае) и частого отсутствия теоретической и диагностической компетенции у судов или их специалистов заставляет опасаться, что в большинстве решений «в интересах ребенка» используются далеко не те критерии, которые действительно имеют большую психологическую и педагогическую ценность, а те, что, грубо говоря, лежат ближе.

Если это предположение верно, то, естественно, большую часть судебных решений «во имя блага ребенка» можно охарактеризовать как ad absurdum.