Предмет и основные темы данной книги

I

Начнем с родителей. В центре внимания первой книги находились следующие темы: сознательные и бессознательные психические процессы у детей, приводимые в движение разводом родителей; значение не столько самого развода, сколько личности ребенка и предыстории развода; и наконец, роль окружающих ребенка персон в переживании им развода.

Под окружающими персонами, естественно, в первую очередь понимаются родители. Но и их поведение зависит от целого ряда (противоречивых) сознательных и бессознательных мотивов, которые сложнейшим образом эмоционально связаны с собственной тяжелой ситуацией, с конфликтным отношением к разведенному супругу и к самому ребенку. Из того, что довелось мне узнать о (сознательном и бессознательном) «внутреннем мире» родителей, можно сделать вывод, что он-то и является определяющим фактором во «внешнем мире» ребенка.

Довольно бегло в конце первой книги я затронул тему «новых партнеров родителей». В данной книге проблемам новой семьи будет уделено гораздо больше внимания и не только потому, что здесь речь идет о том событии, которое ожидает большинство детей разведенных родителей[4], а прежде всего потому, что новое супружество родителей может играть для детей совершенно особенную и весьма положительную роль. Конечно, лишь в том случае, если ребенок с симпатией принимает нового мужа матери или новую жену отца и это новое супружество не окажется вновь разрушенным.

В действительности же отношения между детьми и новыми партнерами родителей чаще всего развиваются довольно сложно. Эти сложности влияют не только на самочувствие и психическое развитие детей в новой семье, они играют не последнюю роль и в том, что партнерства эти быстро распадаются или же вовсе не успевают начаться по-настоящему. Конфронтация с новым партнером родителя образует своего рода новый акт «драмы» развода, что также является частью судьбы «разведенных» детей. И здесь речь идет не столько о реальных обстоятельствах, сколько о чувствах и фантазиях, возникающих у детей при появлении нового партнера и сильно напоминающих те чувства и фантазии, которые ребенок уже развил в ходе развода. Сложности эти далеко не ограничиваются лишь отношением к новому партнеру родителя, они захватывают также отношение ребенка к родителям и к самому себе.

Новая семья представляет собой большую трудность не только для ребенка, проблемы часто возникают и в отношениях взрослых, что чрезвычайно осложняет положение детей.

II

Новое супружество родителей, то есть новая семья, представляет собой предпоследний акт «драмы» развода. Последний ее акт – взрослая жизнь, в которой и проявляются долгосрочные его последствия.

В заключение первой книги я привел несколько примеров долгосрочных последствий развода; сейчас мне хотелось бы несколько расширить эту тему: с одной стороны, я попытаюсь (по мере возможности) на примерах отдельных судеб теоретически обобщить характерные черты бывших «детей разводов», но прежде всего я обращусь к вопросу: можно ли избежать этих негативных долгосрочных последствий?

Я хочу обратить внимание на то, что в описанных долгосрочных последствиях речь идет лишь о самой тенденции, но мера, в которой развод так или иначе влияет на (дальнейшее) жизненное счастье ребенка, может быть очень различной. Не подлежит сомнению, что надежда – в отношении детей, – возлагаемая на развод, базируется в первую очередь на альтернативе конфликтной семьи и что удачное преодоление развода – это гораздо больше, чем простое ограничение ущерба.

Можно ли считать подобное обобщение достаточно обоснованным – ведь в существующей ситуации у нас едва ли есть возможность изучить «оптимальные» судьбы «детей разводов»? Думаю, здесь можно все же положиться на теоретические заключения. Начнем с того, что разлука – это судьба не только детей разведенных родителей. Разлуки определяют весь ход развития каждого человека: вначале это расставание с материнским телом; с материнской грудью; сломом, когда дети идут в детский сад; расставание с друзьями, если приходится менять место жительства или школу; расставание с родителями при достижении зрелого возраста и т. д. Все эти разлуки имеют две стороны: несмотря на то что они полны боли и оставляют шрамы, они приносят и что-то доброе, отвоевывая новую свободу, делая возможным рост автономии, что является непременным условием развития. Не может ли и развод – при всей боли и всех неизбежных шрамах – при соблюдении определенных, выгодных, условий иметь также и позитивные последствия?

Вполне справедливым было бы возражение, что ребенок в ходе «нормального» опыта разлук[5], как минимум, не теряет свои первичные любовные объекты насовсем. И это означает только одно: к «счастливым обстоятельствам» развода, безусловно, относится сохранение добрых и интенсивных отношений и с тем родителем, который живет теперь отдельно.

Далее я спросил себя, к чему, собственно, стремится психотерапевт в работе с пациентами, пережившими в детстве развод родителей? Успех (психоаналитической) психотерапии можно считать достигнутым, если пациент, наконец, хорошо себя чувствует и лучше подготовлен к жизни. Чего невозможно добиться, – так это сделать недействительными переживания развода. Но, присутствуя в личности, они все же перестанут влиять на способность человека быть счастливым. Итак, может здесь помочь только психотерапия или все же можно предположить, что удачные обстоятельства развода и послеразводного периода в состоянии ограничить нанесение возможного ущерба психике ребенка!

III

Если такие надежды оправдаются, то профессиональным помощникам можно будет не только отвести существенную роль, но и возложить на них большую ответственность. Таким образом, мы подошли к третьей теме данной книги: в какой именно помощи нуждаются дети или их семьи? Как должна выглядеть эта помощь? Конечно, на нас нельзя смотреть как на действующих лиц «драмы», но мы должны защитить себя и от роли «прожекторов». На роль режиссеров мы, конечно, тоже не годимся. Во-первых, мы не можем руководить действиями участников «спектакля», во-вторых, они все равно не станут нам подчиняться, и, в-третьих, сами роли в данном случае уже кем-то написаны. И все же в какой-то степени мы в состоянии повлиять на ход развития этой «драмы».

Продолжив литературное сравнение, скажем, что профессиональный помощник прежде всего обязан следить за работой драматургов. Ведь он уже хорошо знаком со многими пьесами, их течением и финалом. Знаком он также с возможностями и желаниями актеров. Пусть он остается всего лишь консультантом, но своей деятельностью он в состоянии в большой степени определять репертуар.

Конечно, одним лишь распределением ролей можно достигнуть немногого. Вопрос, который больше всего занимал меня в последние годы, звучит так: каким образом можно заставить родителей изменить свое поведение, если мы знаем, как мало оно зависит от их сознательных и рациональных устремлений? Результат моей практической работы и теоретических размышлений представлен в данной книге в форме концепции психоаналитически-педагогической консультации для разведенных родителей [6]. Я обращаюсь к проблемам сеттинга и индикации и особенно к вопросу: работа с родителями или психотерапия ребенка? В заключение я освещу некоторые важные методические и технические трудности терапевтической работы с разведенными родителями и покажу возможности их разрешения.

IV

Специалисты, имеющие дело с разведенными семьями, поневоле сталкиваются с той областью, которая – теоретически и практически – кажется обратной стороной педагогических и психотерапевтических устремлений: с позицией судей и адвокатов, а также с действием законов, формирующих эту позицию. Уже в тот момент, когда мне пришлось иметь дело с моей первой судебной экспертизой, мне стало ясно, насколько тесно личные переживания и действия разводящихся родителей связаны с этими институциональными условиями. Дело в том, что законы и юридические процессы вторгаются непосредственно в мир чувств детей и их родителей и часто далеко не тем способом, который был бы оптимален для использования шансов развития ребенка. Поскольку в настоящее время во многих европейских странах, в том числе в Германии и Австрии, ведутся яростные дискуссии о реформах в области семейных законов, я решился изложить некоторые психоаналитически-педагогические соображения по данной проблематике и прежде всего по вопросу так называемого совместного права на воспитание, а также о границах и шансах государственного надзора, например, в случаях нарушений права посещений или предписания консультации для родителей.

К методу обследования

Как уже было сказано, в наших обследованиях речь идет не о внешнем поведении и образцах интеракций или, вернее, об этом речь идет лишь тогда, когда это имеет важное значение для данного индивидуума. Важнее рассмотреть внутрипсихические и прежде всего бессознательные процессы, которые детерминируют поведение субъекта именно по причине своей бессознательности. Это требует, естественно, объяснения методов проведения обследования. Наблюдения за поведением, статистические выкладки, систематизация интервью или опросных листов – все это не может рассматриваться само по себе, без дальнейших пояснений. Кроме того, мы не можем пригласить «на кушетку» членов семьи пациента, которых было бы важно обследовать. Таким образом, классический психоаналитический метод выявления содержания бессознательного тоже отпадает[7].

Особое внимание, которое мы уделяем внутрипсихическим процессам, определяет те способы и методы, которыми мы пользуемся в каждом отдельном случае. Из моего опыта супервизора[8]мне хорошо известно, как многие консультанты, сидя перед клиентом, мучительно спрашивают себя: «Что мне делать? Что я должен сейчас сказать? Как можно решить эту проблему?» и т. д. Я думаю, что тут следовало бы задаваться совсем иными вопросами: «Что здесь, собственно, происходит? В чем здесь проблема и как она выражена?». Или: «Понял ли я уже суть?». Это означает, что выявление содержания внутрипсихических процессов является не только научно-исследовательской задачей, оно играет и огромную практическую роль. Понимание внутренних процессов является условием помощи пациенту. Иными словами, каждый отдельный случай волей-неволей является небольшим научным исследованием.

Используемые методы могут быть различными.

• Идентификация с клиентом. Именно она дает нам возможность узнать и почувствовать, что с ним происходит, включая и то, о чем не догадывается он сам. Нам же доступно такое понимание, потому что лично мы не замешаны в его внутренних конфликтах и поэтому у нас нет необходимости защищаться от них путем вытеснения. Этот важнейший метод психоаналитического понимания находится в распоряжении консультанта и для его использования нет необходимости в психоаналитически-терапевтическом сеттинге.

• При работе с детьми это проективные тестовые методы [9], а также структурированные или частично структурированные методы интервьюирования.

• Нередко важные открытия приносят и обычные беседы о сознательных, но, тем не менее, тайных переживаниях детей. Дети, испытывая доверие к нейтральному консультанту, часто доверяют ему вещи, которые они не в состоянии доверить своим близким.

• Наконец, в нашем распоряжении имеется такой важнейший инструмент психоаналитически-педагогической консультации для родителей (при помощи которого разъясняются внутренние бессознательные процессы), как психоаналитически-педагогическое просвещение. (Об этом подробнее речь пойдет в четвертой главе.)

Таким образом, каждый отдельный случай в моей практике обогащал меня новыми познаниями, которыми я и делюсь с читателем в данной книге. Я многому научился от детей, которые проходили у меня психотерапевтическое лечение. Наконец и случаи «классического» психоанализа тоже внесли свой вклад: в последние годы я лечил многих пациентов, родители которых разошлись, когда пациенты были еще детьми, а также тех, кто сам был в разводе или собирался разводиться.

Итак, избираемые методы обследования должны ориентироваться на каждый отдельный случай, лишь таким образом можно добиться оптимального эффекта. Поэтому я считаю, что в данной области едва ли возможны статистические обобщения. Более того, один развод не похож на другой. Развод невозможно рассматривать как событие само по себе, он – то, что из него делает человек, то есть определенный человек в своей определенной ситуации. Точно так же, как поженились вы по своим, совершенно особенным причинам, расходитесь вы тоже своими, совершенно индивидуальными путями, и нет двух человек, которые свой разрыв и свое разведенное «родительство» переживали бы совершенно одинаково. И нет двух детей, для которых развод родителей означал бы абсолютно одно и то же. Тогда возникает вопрос, возможно ли в этом случае вообще говорить об общей природе развода? В известном смысле, да. Конечно, невозможно рассмотреть все великое множество вариаций выражения переживаний и различных стилей поведения, но я постараюсь показать те случаи, которые, по моему опыту, можно считать наиболее типичными.

Глава 1. Травма развода

Пусть боль себя в стенаньях изливает:

Немая скорбь нам сердце разрывает.

Шекспир, «Макбет»

1.1. Как дети и их родители переживают развод[10]?

Передо мной сидит молодая пара. Он полгода назад «смертельно» влюбился в другую женщину. Для нее это оказалось громом среди ясного неба. Недели прошли в ссорах и слезах, в результате они решили разойтись. Четырехлетняя дочка Клара, обожающая своего папу, теперь будет жить с мамой. Мама, тем не менее, хочет, чтобы ее дочь и дальше поддерживала хорошие отношения с отцом. И мать, и отец в дальнейшем желают делить ответственность за благополучие и воспитание ребенка. Им хотелось бы все делать правильно, поэтому они и обратились ко мне за консультацией. Я спросил у этих симпатичных людей, что они понимают под словами «все делать правильно». Отец поспешил ответить: «Чтобы дочка не очень переживала из-за развода».

Разлука

Надежда на то, что дети не будут слишком сильно переживать из-за развода, обнаруживается у многих родителей. И это понятно, поскольку едва ли существует хотя бы один развод, который не вызывал бы у любящих родителей тяжелого чувства вины. И здесь мы имеем дело с первой проблемой, чувствительно снижающей шансы детей благополучно пережить развод. Надеждой на то, что можно развестись, не причинив детям боли, родители широко открывают двери таким механизмам защиты, как отрицание и вытеснение. Тогда, принимая желаемое за действительное, они просто не замечают, как их дети страдают из-за развода. Они не желают принимать всерьез те знаки, которыми дети сигнализируют о своих несчастьях и страхе. Нередко и дети при этом как бы играют с родителями заодно. Потому что, находясь в подобной же тяжелой ситуации, они не желают смотреть в глаза своим переживаниям, что и заставляет их отрицать свои проблемы.

Это достаточно часто встречающийся феномен. Хотя мы и знаем из научной литературы, что развод относится к тем событиям в жизни ребенка, которые чаще всего ведут к образованию невротических симптомов (и мы находим здесь всю широчайшую палитру этих типичных симптомов, идет ли речь о ночном недержании, о трудностях в школе, агрессивности, депрессивных настроениях, регрессиях, психосоматических заболеваниях и др.), но мне приходится видеть, что только немногие дети открыто проявляют свои реакции на развод. Чаще это выглядит примерно так: мать зовет детей и сообщает им: «Мама и папа разводятся». Дети, может быть, спрашивают в ответ: «Почему?» – «Да потому что мы не понимаем больше друг друга, нам тяжело вдвоем. И мы часто ссоримся». Тогда дочка спрашивает: «Мне придется теперь ходить в другой детский сад?» – «Нет!» – «Ну, тогда все в порядке», – говорит она и уходит. А сын: «Ты хочешь еще что-то сказать или я могу играть дальше?» У матери в этом случае падает камень с сердца: «Слава Богу, оказывается, это не так уж страшно!».

Часто ни дети, ни родители не желают принимать всерьез действительное значение развода. И лишь иногда это удивительное негласное соглашение между бессознательными ожиданиями родителей и детей становится видимым. Например, в семье, о которой только что шла речь, три дня спустя, когда отец в отсутствие матери собирал в спальне свои чемоданы, дети спросили его: «Папа, что ты делаешь?» – «Я упаковываю мои вещи. Вы же знаете, что я переезжаю!» В ответ дети вдруг громко разрыдались (инициатива развода исходила от матери). И это были те же самые дети, которые три дня назад столь спокойно и, казалось бы, безразлично выслушали объяснение матери. Что же произошло? А дело в том, что, в отличие от матери, для отца было бы невыносимой обидой, если бы дети равнодушно или облегченно прореагировали на его уход (ведь он хотел остаться). У детей имеются своего рода «антенны» для улавливания подобных ожиданий родителей, и они стараются соответственно на них отвечать. Таким образом, они становятся как бы «терапевтами» матери (или в ином случае, как мы видели, отца). Не проявлять своей боли удается им тем легче, чем сильнее они сами не желают воспринимать всерьез свою собственную боль. И они способны ее ощущать и показывать лишь тогда, когда им для этого – как в случае с отцом (причем совершенно бессознательно) – окажется предоставленным «помещение». Но проявление открытой боли, тем не менее, – это единственный способ ее преодоления. В ином случае она не может быть «переработана», и тогда в детской душе навсегда остаются глубокие шрамы.

То обстоятельство, что развод родителей приносит боль детям, мы должны рассматривать как данность. Во всяком случае всем тем детям, которые развили в себе любовное отношение к обоим родителям, независимо от конфликтов в этих отношениях. Развод или уход одного из родителей вызывает в них целый ряд страхов, чувств и мыслей, важнейшие из которых мы сейчас назовем.

Прежде всего это страх вообще никогда больше не увидеть папу[11]. А это означает навсегда потерять человека, которого ты любишь больше всех. Размеры этого страха зависят не только от реальной опасности, разлука, как мы знаем из опыта психоанализа, не может рассматриваться лишь сама по себе, она тесно связана с прошлым данного человека. И такова любая разлука в наших переживаниях; она в той или иной форме вновь вызывает к жизни и активизирует переживания и страхи разлук, которые мы уже пережили когда-то раньше.

Сюда часто присоединяется другой страх, и он особенно характерен для маленьких детей. Ведь часто родители объясняют причины развода так: «Мы не любим больше друг друга и много ссоримся» и т. п. Вот тут-то и может оказаться разрушенной иллюзия, которую сохраняли дети, чья жизнь до сих пор была более или менее счастливой, а именно: их вера в вечность любви. Они вдруг узнают, что у любви тоже бывает конец. «Если любовь тоже кончается (как сейчас между мамой и папой), кто знает, не кончится ли однажды мамина или папина любовь ко мне?» Это значит, что дети в ходе развода начинают всерьез опасаться, что, может быть, в какой-то день они окажутся покинутыми родителями.

С этим связаны и другие травматические аффекты. У многих детей развод вызывает частичную потерю своей идентификации: «И тогда я совершенно перестала понимать, кто я, собственно, такая!». Вряд ли можно сказать точнее, чем это сказала одиннадцатилетняя девочка, проходившая у меня терапию. То, что разлука вызывает не «просто» разочарование, печаль и страхи, а также своего рода потерю себя, связано с тем, что любые любовные отношения изменяют нас, а именно: мы «принимаем в себя» часть любимого человека. Часть своего общего самочувствия черпаю я из моей совместной жизни с человеком, которого я люблю, который заботится обо мне, с которым я могу себя сравнивать и которым я восхищаюсь. Его уход отнимает у меня не только моего партнера, но и часть моей личности. Каждый из нас пережил разлуки, и разве мы не знаем, что в этот момент у нас словно вырывают часть сердца, часть нашего тела, как если бы мы потеряли часть самого себя.

Воздействие разлуки на детей протекает и того драматичнее, потому что огромная часть развития их собственной личности основывается на идентификации с аспектами личностей родителей в том виде, в каком они их воспринимают. Таким образом, разлука не просто делает ребенка в большой степени одиноким, она его буквально «ополовинивает». Часто он теряет именно «мужественные» части своей личности (чувство силы, независимость и т.д.). В определенном возрасте идентификация ребенка с отцом непременно относится к восприятию собственного Я.

Развод родителей вызывает у детей и другие чувства. Например, агрессивность. Она появляется от того, что ребенок чувствует себя покинутым, преданным, он чувствует, что его желания не вызывают уважения. Или агрессивность может противостоять страху. Большей частью дети направляют свою ярость против того родителя, которого они считают виновным в разводе. Порой она оборачивается против обоих или поочередно то против отца, то против матери.

Особенно важно то обстоятельство, что многие дети (официально около половины) винят в разводе самих себя (напр. Wallerstein/Kelly, 1980). И чем дети младше, тем чаще они чувствуют себя виноватыми. По моему опыту, число таких детей намного больше. Минимум часть вины берут на себя почти все дети. Здесь большую роль играет стадия развития ребенка. Ребенок по природе своей эгоцентричен, то есть он чувствует себя центром Вселенной и просто не может себе представить, что что-либо в этом мире происходит без его участия. Детям свойственен своего рода магический характер мышления[12]. Но, даже если не заходить так далеко, следует отметить, что часто в семейных конфликтах именно дети выступают в роли посредников, пытаясь примирить родителей, и если такое не удается, то для ребенка это означает провал его стараний. Наконец ни для кого не секрет, что родительские конфликты нередко возникают именно на почве воспитания детей. И когда ребенок видит, что родители ссорятся из-за него, конечно же, он не может не думать, что именно он является основной причиной их ссор. Итак, что же удивительного в том, что у большинства детей разведенных родителей мы находим это чувство вины? И чувство это относится к тем душевным реакциям, которые особенно тяжелы, поэтому против них незамедлительно должны быть пущены в ход механизмы «защиты»[13](депрессивные или меланхолические настроения, вытеснение, замена чувства вины, например, упреками)[14]. Часть агрессивной симптоматики, которую дети развивают в ходе развода, проистекает не только из разочарования, ярости или детских страхов, в большой степени она порождается чувством вины.

Однако все эти нагрузки нельзя считать абсолютно непреодолимыми. Развод – это кризис, кото рый вызывает различные аффекты и чувства. Здоровый, в известном смысле нормальный ребенок просто обязан реагировать на такой кризис. Надежда, что ребенок может на него не реагировать, стоит на шатком фундаменте. Только тот ребенок не станет реагировать на такое событие, отношение которого к родителям уже давно и окончательно разрушено, так что прерывание или освобождение от этих отношений представляет собой скорее облегчение, чем боль. Итак, я повторяю: каждый в известной степени психически здоровый и нормальный ребенок должен реагировать на развод, и его внешнее спокойствие или кажущаяся безучастность еще ничего не говорят о его внутреннем состоянии. Понимание всего этого является первым шагом к преодолению кризиса.