Глава 1. Общение кожей: ранние кожные заболевания и их влияние на перенос и контрперенос

Вступление

Моя профессия психоаналитика близко столкнула меня с мужчинами и женщинами, заставила меня делить их сокровеннейшие переживания, сознательные и бессознательные. О любви, веселье и радостях жизни рассказать легко. Но тайными и невысказанными остаются детский страх, что тебя разлюбят и бросят, страх одиночества, ненужности никому и пожизненная борьба против своей смертности. Никому не хочется говорить об этих вещах, не хочется чувствовать стыд и вину. Тревога о них объединяет пациентов и аналитиков, мужчин и женщин — ведь все мы люди. Но среди важнейших жизненных событий есть такие, которые происходят только с женщинами, и одно из них — беременность. В определенный период моей жизни я особенно интересовалась этими сторонами жизненного цикла женщины, как в плане собственного опыта, так и наблюдая за реакциями моих пациенток.

Я закончила женскую школу, а степень по современным языкам получила в университете со смешанным обучением. Когда я задумалась о дальнейшем образовании, разразилась война, грозившая самому существованию Англии, и в то время казалось очень неуместным заниматься исследованиями в области средневековых языков и литературы. Я решила изучать медицину, может быть, потому, что бессознательно хотела как-то помочь людям, оказавшимся беззащитными перед жестокостью окружающего их мира, и хоть как-то выправить их искалеченные судьбы.

Мои родители были врачами и всегда хотели, чтобы врачом стала и я. Не исключено, что моя степень по искусству была своеобразным бунтом подростка против них, но этот бунт распахнул передо мной двери в мир литературы и языка, которым никогда не устанешь изумленно восхищаться. Большая литература, вобравшая в себя всю сложность человеческих отношений и чувств, в последующем стала для меня надежной основой для кропотливого изучения тех отношений и чувств, с которыми приходят в кабинет аналитика. Чувствительность к языку, к выбору слов и их значению так же важна для аналитика, как и для литератора.

В начале войны, в 1940 году, очень немногие мединституты принимали женщин. Поэтому я записалась в одно из доступных для меня учебных заведений — Лондонскую медицинскую женскую школу ( London School of Medicine for Women ), клиническая база которой находилась в Королевском общедоступном госпитале ( Royal Free Hospital ). Все студенты и большинство преподавателей были женщинами — мужчины ушли в армию. Участились воздушные налеты. Один из V -2 попал в отделение травматологии, едва мы закончили дежурство и разошлись. После этого нас эвакуировали и распределили на проживание по чужим семьям. Хозяева не очень-то обрадовались незваным гостям. От собственных семей мы были далеко, а неисправность линий связи и вовсе отрезала нас от дома. Очень рано в нашу жизнь вошло реальное осознание могущества сил жизни и смерти, нашей уязвимости и хрупкости окружающего мира. Хотя, конечно, этот опыт нельзя и сравнивать с пережитым остальной Европой, подвергшейся вражескому нашествию, с ее тюрьмами и лагерями, с убийством людей по расовому признаку или политическим мотивам.

Получив специальность в 1945 году, большинство из нас рвалось на войну, но к тому моменту Вооруженные Силы уже не испытывали нужды во врачах, и нас разослали по разным больницам лечить гражданское население. В то время уже широко распространялись слухи о том, что делалось в концлагерях. Я была завербована и готовилась возглавить группу помощи освобожденным, посылаемую в Аушвитц, но по неизвестным причинам группа была без всяких объяснений расформирована. Для меня это было тяжелым ударом, потому что к тому моменту у меня уже были основания подозревать, что там погибли некоторые их моих родственников, которых я знала в детстве. Мои знания о лагерях уничтожения пригодились мне позже, когда я начала работать с жертвами Катастрофы (Холокост).

Начав работать врачом-дерматологом в больнице, я постепенно научилась внимательно слушать то, что говорили мои больные, пока я исследовала их тело, и, что еще важнее, то, чего они не говорили. Чем дольше я работала, тем больше интересовали меня отношения тела и сознания. В статье «Общение кожей» (см. главу 1) я описала, как живо и ясно тела моих пациенток выражали нестерпимую боль этих женщин, боль, о которой они не могли ни говорить, ни даже думать. Поскольку слова были им недоступны, они вынуждены были выражать свои чувства телесным путем, сообщая о них врачу, которая могла и обязана была их понять, потому что имела возможность обдумать положение каждой пациентки как мать, пытающаяся принести облегчение. Так в мой врачебный опыт вошли явления переноса и контрпереноса между врачом и больным и заставили меня искать новых знаний. К моему счастью, в нашей больнице работала Хильда Абрахам — психоаналитик, дочь Карла Абрахама, одного из первых учеников Зигмунда Фрейда. Она поддерживала меня, когда я начинала обсуждать с ней мои клинические случаи и когда я пыталась применить аналитический подход. С ее помощью я впервые по-настоящему поняла существование и власть бессознательного. В нашу медицинскую подготовку тогда совершенно не входили знания из этой области. К счастью, теперь это не так.

Когда я приступила к общетерапевтической практике, то увидела жизнь мужчины и женщины и с других сторон. Девочки в подростковом возрасте проходят через неизбежные изменения своего тела и переживают эмоциональное воздействие могущественных сексуальных потребностей. Они могут, как показал психоаналитический опыт, либо принять эти перемены, либо отвергнуть приход взрослой женственности, заболевая аменореей или анорексией, избегая тем самым развития вторичных половых признаков, таких, например, как груди. Молодые женщины выходят замуж, беременеют, рожают детей и нянчат их, и во всем этом всегда присутствует не только радость материнства, но и многочисленные эмоциональные проблемы. И вот эти-то проблемы должен видеть и облегчать внимательный врач, который наблюдает женщину в домашней обстановке, знает ее мужа, мать, детей и других родных. Мужья с их проблемой отцовства и новым для них положением главы семьи — самостоятельная часть проблемы. Таким образом, за семейным кризисом, неизбежно следующим за рождением нового ребенка, во всех случаях надо было бы следить врачу, так как матери, на плечи которой, как правило, ложится этот кризис, трудно охватить всю картину в целом в одиночку.

Когда я проходила психоаналитическую подготовку (1959—1964) и только начинала практиковать самостоятельно, именно эти проблемы чаще других проступали в рассказах пациентов. Но лишь когда я сама прошла анализ и стала лучше понимать самое себя, я могла увидеть их яснее, понять боль пациента и войти с ним в психоаналитический диалог. Этот диалог требовал внимательно прислушиваться и к тому, чего пациент не говорит, и отмечать, как его тело вынужденно отыгрывает чувства, которые сознанию неизвестны и не могут быть выражены сознательно. Я видела, что многие пациенты предпочитают соматизировать, а не говорить. Бывало, что в периоды стресса у них выступала сыпь, нередко боль в животе прерывала их рассказ как раз в тот момент, когда болезненные чувства готовы были достичь их сознания. У некоторых пациентов, страдавших астмой в прошлом, агрессия, которую они выражали при переносе, сопровождалась хриплым, затрудненным дыханием, хотя настоящего астматического приступа им удавалось избежать, потому что они высказывали свое бессознательное и переводили его в сознательный опыт во время сессии.

Мне казалось, что эти телесные выражения невыносимо болезненных чувств чаще встречаются у женщин. Раздумывая над этим наблюдением, я поняла, что тело взрослой женщины предоставляет ей своеобразные средства избегать осознания психических конфликтов и работы над ними. Например, наблюдая моих пациенток, я постепенно открыла для себя варианты поведения, связанные с использованием беременности и даже злоупотребление ею. На сознательном уровне женщина может забеременеть, чтобы иметь ребенка, но ее бессознательно амбивалентное отношение к своей беременности может проявиться в виде недонашивания или выкидыша. Беременность может использоваться и для разрешения бессознательных конфликтов, касающихся сексуальной идентичности или других психических проблем, как, например, бессознательный гнев против матери.

Даже если женщина не использует свое тело для того, чтобы уйти от конфликта, изменения, происходящие с телом на протяжении жизни, глубоко потрясают ее, и разные женщины по-разному справляются с ними — в зависимости от своей способности решать жизненные проблемы вообще и в зависимости от того, как складывалась их жизнь. Окончание детородного периода часто сопровождается мучительной смертью мечты женщины о будущих детях, детях, которых она уже никогда не сможет зачать и родить. Боль бесплодия, когда, кажется, все вокруг тебя рожают, огромна и непереносима. Стареющее тело женщины и утрата репродуктивной функции может стать жестоким ударом по ее самооценке, как если бы отмерла часть ее, именно та, что нравится мужчинам. Вместе с тем, менопауза может побудить и к поиску нового жизненного пути, новых решений, когда закончится траур по прошедшей части жизненного цикла.

И наконец, при работе с жертвами катастрофы, мне выпало счастье быть свидетельницей поразительной способности некоторых из них начать жить заново, зачинать новую жизнь в себе и помогать в этом другим после всего перенесенного ими. И все же тайны их прошлого жили в них и их семьях, и, как показывал анализ, сказывались на жизни следующего поколения. Другим повезло меньше — несмотря на стремление аналитика научить их не соматизировать свои нестерпимо болезненные эмоции, они остались их жертвами. Но я убеждена, что опыт превращения бессознательного в сознательное в процессе психоанализа обогатил и обновил жизнь всех пациентов. Раскрывшись, тайна позволяет пациенту думать о ней, вместо того, чтобы отыгрывать ее.

Этот сборник статей, написанных мной за последние двадцать лет, рассказывает о моем психоаналитическом странствии и о некоторых проблемах, которые, надеюсь, я со временем уяснила полнее. Перечитывая его, я видела, как во мне росло понимание того, насколько важно благожелательно и сострадательно слушать пациента, независимо от теоретических взглядов аналитика. Такие отношения иногда очень трудно установить в психоаналитическом диалоге, как, впрочем, и в любых отношениях между двумя людьми, особенно когда в одном из них бессознательно поднимается чувство злобы и ненависти к другому, как бы сильно ни защищался он от этого чувства на сознательном уровне. Аналитик тоже человек, а не идеал. Благожелательность означает не приостановление критичности врача, а то, что во время психоаналитического диалога пациент должен оказаться в атмосфере симпатии, сочувствия, которые дадут возможность раскрыться сердитому, обиженному ребенку, живущему внутри него или нее, а взрослому — пересмотреть свои прошлые поступки и решения, не чувствуя себя униженным. Я думаю, прошлое нельзя стереть, но более зрелое понимание себя и других может помочь превращению агрессии в сострадание, и у пациентки появится возможность начать все заново и снова радоваться жизни.

Еще многое предстоит понять не только мне самой, но и всем, кто работает в этой области. Я с удовольствием учусь и буду учиться у них. Я благодарна моим пациенткам, с которыми в процессе анализа мы вместе обретали жизненный и профессиональный опыт и научились понимать больше, чем понимали вначале.

Глава 9. Менопауза

Последние несколько лет ко мне все чаще обращаются женщины старше пятидесяти и шестидесяти лет. О менопаузе не существует обширной литературы, и я благодарна моим пациенткам, которые делились со мной своими горем и радостью на разных стадиях этого периода жизни женщины. Они научили меня понимать и уважать борьбу каждой личности за гармонию на позднем этапе жизненного цикла, которому сопутствуют неизбежная утрата молодости, способности к деторождению и предчувствия грядущей утраты важнейших фигур в человеческой жизни.

Так как успехи медицины и врачебный уход улучшили качество последней трети жизни женщины, менопауза может стать началом новой и плодотворной фазы, в основном неизвестной прежним поколениям; ожидаемая продолжительность жизни женщины теперь на тридцать лет больше, чем пятьдесят лет назад. Несмотря на это, перед женщиной встают все те же эмоциональные проблемы отделения и утраты: расставание с детьми, покидающими дом, грядущая потеря стареющих родителей (которые, кроме того, нередко нуждаются в уходе) и неизбежный собственный конец или, прежде, кончина супруга. Так как жизнь в этом возрасте уже не кажется бесконечной, как это бывает на ранних фазах жизненного цикла, понимание, что все межчеловеческие отношения обязательно имеют конец, может придать особую терпкую прелесть годам, идущим за менопаузой. Жизнь делится на две половины: подъем на пик кризиса середины жизни и спуск к старости и смерти. Задачи раннего периода взрослой жизни (рождение и воспитание детей) уже решены, и теперь надо решать, чем заполнить свою непривычную свободу, делая то, чего хочется тебе самой, а не исполняя потребности других.

Чувство утраты неизбежно испытывают оба пола, и печалью о детстве, прошедшей юности и молодости устлан путь к новой жизненной фазе. Для женщины особенно тяжелы телесные признаки и симптомы старения — приливы, высыхание кожи и слизистых оболочек, которое может привести к сухости влагалища и диспареунии, осложняя половую жизнь. Следовательно, старение ассоциируется с завершением репродуктивного периода. Некоторые женщины, у которых продолжаются менструации после наступления заведомого бесплодия, радуются им как знаку того, что они все еще молоды и желанны. Использование гормональной заместительной терапии позволяет женщинам удержать внешнюю видимость молодости, эффективно влияя на кожу и создавая общее ощущение физического благополучия. Опасность остеопороза (поскольку хрупкость костной структуры может привести к переломам и стать помехой в жизни) вполне преодолима. Многие из моих пожилых пациенток наслаждаются жизнью вовсю и являются активными, ценными членами общества и своих семей.

Однако несмотря на возможность отсрочки видимого старения, окончательное прекращение менструаций неизбежно отмечает конец детородного возраста женщины. Плодоносная творческая фаза, начавшаяся в подростковом возрасте, теперь закончилась. Некоторые женщины, не родившие детей или все собиравшиеся их завести до тех пор, пока это не стало слишком поздно, иногда глубоко скорбят об ушедшей возможности забеременеть, как это было с их матерями. Ведь желание забеременеть — это еще не желание иметь ребенка. Для других женщин, чьим наивысшим наслаждением были беременность, рождение ребенка и материнство, примирение с утратой всего этого может стать одной из труднейших жизненных задач. Больше не понесет она плода, заполняющего ее чрево, и никогда больше не сможет родить ребенка, который так заполняет жизнь матери. X . Дейч (1944) описывает это время как переживание частичной смерти — смерти женской репродуктивной функции, но на меня (почти пятьдесят лет спустя) большее впечатление производит следующий за менопаузой новый прилив энергии, который испытывают многие женщины, стоит им миновать трудную переходную фазу.

Мой клинический опыт заставляет меня верить, что хотя женщина, возможно, приняла решение больше не иметь детей много лет назад, в ее сознании всегда остается возможность появления нового ребенка до тех пор, пока постепенное начало менопаузы и неизбежные физические изменения, которые она приносит с собой, не разрушают обнадеживающую фантазию и ощущение вечной молодости. Одна пациентка сказала мне, что когда она смотрится в зеркало, то ей кажется: она не может так выглядеть, она не чувствует себя такой. Да, случается, что субъективный образ молодого тела расходится с объективным образом немолодого. Некоторые женщины зачинают очень позднего ребенка, лишь бы продлить свою молодость и отсрочить конец фертильности.

Мой клинический опыт также позволил мне понять, что желание иметь ребенка не универсально и что для многих женщин, не получающих радости от своей сексуальности, рождения или воспитания детей, менопауза становится иногда облегчением, позволяя им обратиться к другому виду творчества, отдаваться своим увлечениям и заниматься чем хочется, заполняя этим свою жизнь. Они становятся более свободными в своей сексуальности, она доставляет им больше радости, если беременность более невозможна. Этим женщинам, следовательно, менопауза может предоставить новые стимулы к дальнейшему зрелому развитию и душевному росту. Большинство пожилых женщин, с которыми я работала, имели профессию, и их самооценка зависела не только от их молодости и женской привлекательности, но и от их профессионального уровня и достижений, которые вместе с опытом только растут. Развитие личности в период после менопаузы, свобода от зачатия в сексуальной жизни могут вознаградить таких женщин за утраты, так как, по моему мнению, психологический рост взрослого человека продолжается всю жизнь и не связан ни с биологическим расцветом, ни с увяданием. Следовательно, опыт потерь и скорби по ранним фазам развития может, в конечном счете, быть освобождающим опытом. Однако женщины, чья профессиональная жизнь зависит от телесной молодости и привлекательности, чаще реагируют на неизбежные физические признаки перемен глубокой депрессией и злобой (Эльза Хелльман, личное сообщение, 1992).

Хотя теме менопаузы уделялось мало внимания, некоторые женщины-аналитики все же писали о ней. Х. Дейч (1945) утверждает, что «климактерий — нарциссическое умерщвление, которое трудно преодолеть». Она напоминает нам, что «женщина обладает сложной эмоциональной жизнью, которая не ограничивается материнством, следовательно, она может преуспеть, активно ища свой путь вне сферы биологии».

Однако «все, чего женщина достигла в пубертате, она теперь утрачивает, часть за частью, и психологический упадок ощущается ею как приближение к смерти». Бенедек (1950) подходит к предмету оптимистичнее. На ее взгляд, «борьба между сексуальными влечениями и Эго, которая начинается в пубертате, с наступлением климакса ослабевает или заканчивается. Это освобождает женщину от конфликтов, связанных с сексуальностью, и дает ей дополнительную энергию, подталкивая к общественной жизни и учебе». Лакс (1982) описывает менопаузу как «психический кризис, который женщина переживает в этот период в таких аспектах, как чувство своей телесной целостности, ощущения от функционирования своего тела, образ Собственного Я и свои жизненные задачи и Эго-интересы». Нотман (1982) также разделяет более оптимистичную точку зрения и заключает, что возможности раскрытия личности в период пост-менопаузы реально существуют: «Потенциал, имеющийся для достижения большей автономности, изменений в отношениях, развития профессионального мастерства и расширения образа Собственного Я, может получить главный толчок к реализации после того, как заканчивается детородный период». Однако она утверждает также, что «депрессия связана с менопаузой, и она важна в клинике менопаузы».

По моему опыту, у женщин, имеющих детей, депрессия может быть связана не с менопаузой самой по себе, а, скорее, с превращением «малышей» в юношей и девушек, их борьбой за отделение от родителей, которая в конце концов и приводит к тому, что они покидают родное гнездо. Родителям предстоит соединиться вновь, чтобы стать просто парой, как это было вначале. Эта задача иногда требует большой работы, так как проблемы, которые оттесняла семейная жизнь, теперь стремятся вернуться. Мать теряет живую связь с детьми и их друзьями, которые раньше заполняли дом. Жизнь может показаться ей одинокой и пустой. Это, бывает, приводит к печали об ушедшем времени, к тоске, к депрессии. Кроме того, иногда в это время возрождаются к жизни воспоминания о детях, которых мать в молодости абортировала — из своего тела, но не из своего сознания. Эти дети никогда уже не родятся, и мать скорбит о них, ибо у нее больше не может быть детей. Как и на каждой фазе жизненного цикла, скорбь неизбежна, пока не откроются перспективы новой фазы. Для женщины, у которой не было детей и теперь уже больше нет надежды на это, чувство утраты и пустоты может быть особенно болезненным.

Лакс в работе «Ожидаемая депрессивная климактерическая реакция» (1982) предоставляет нам наиболее практически полезный и широкий обзор текущей литературы по менопаузе и заключает, что «женщина может использовать свои ресурсы в период климакса, проработать нарциссическую травму и восстановить для себя осмысленность жизни». Успех исхода зависит в значительной степени от способности женщины к адаптации, ее либидинозных ресурсов и ее профессионального мастерства, а также и от культуры, в которой она живет. В культурах, где старение связывают с мудростью и почитают, бабушка становится матриархальным центром семьи.

«Перемены в жизни», как это часто называют, очень подходящий термин для этого этапа жизни женщины, на котором столь многое должно измениться в ее взглядах на Собственное Я, на образ своего тела и самооценку, которая во многих случаях была результатом восхищения людей внешностью молодой женщины. Таким образом, тревоги девочки-подростка оживают в тревогах женщины во время менопаузы и после нее: снова образ тела и собственная привлекательность становятся важными факторами во мнении женщины о себе.

***

Я отобрала четыре клинических случая для того, чтобы проиллюстрировать мою тему. Первый — женщина, которой предстояло выбрать: вернуться ли ей к образцам несчастливой жизни доэдипального периода или двинуться вперед к новому виду творчества.

***

Г-жа А., давно разведенная с мужем, знала, что приближается к менопаузе. Месячные стали нерегулярными и она поняла, что они скоро прекратятся. У нее была хорошая, интересная работа, и она была в теплых, дружеских отношениях с двумя своими взрослыми детьми. Позади были несколько романов с мужчинами, но так как она боялась повторения несчастливого замужества, жить одной и быть самой себе хозяйкой ее вполне устраивало. Она знала, что все еще привлекательна, и надеялась на встречу с мужчиной, с которым будет счастлива.

Ей приснилось, что она стоит на перекрестке. Она вспоминает, что здесь раньше была прекрасная клумба, но теперь это место заасфальтировано. Одна дорога ведет вверх на холм, к дому, где она жила в детстве — несчастливым единственным ребенком. Про другую дорогу она не знает ничего, знает только, что должна по ней идти, эта дорога — для нее. Ассоциации г-жи А. на сновидение показывали, что она жалеет об окончании детородного периода (прекрасная клумба заасфальтирована), но понимает, что ей больше нет нужды регрессировать к несчастливому доэдипальному ребенку, которым она была когда-то. Ей ясно, что теперь у нее есть взрослое Собственное Я, на которое она может опереться. Детородные годы были самыми счастливыми в ее жизни. Она знает, что привлекательна и умна, у нее есть профессия и место в мире, а значит — выбор, которого не было у несчастного ребенка. Множество других видов творчества лежат перед ней неизведанной дорогой взрослой жизни.

***

Моим вторым примером послужит пациентка, возраст которой приближался к пятидесяти. Менопауза стала для нее жестоким личностным кризисом, так как вынесла с собой на поверхность проблемы, которые сопровождали ее всю жизнь и касались смерти ее отца, случившейся, когда она была маленькой девочкой. Г-жа В. приехала в Лондон из Шотландии в семнадцать лет. Она была живой, хорошенькой девушкой с приятным шотландским выговором, который сохранился у нее и по сей день. Своей теплотой и искренностью она завоевала много друзей, а через два года встретила и своего будущего мужа. Это был сильный мужчина старше ее, и она чувствовала, что он защитит ее и будет о ней заботиться, как заботился бы отец, останься он жив.

Отец г-жи В. был убит на войне, когда ей было три года. Единственным зрительным воспоминанием о нем, которое у нее сохранилось, были его ярко-голубые глаза, с нежностью глядящие на нее, и еще чувство крепкой поддержки и защищенности, когда он нес ее на широких плечах через лес, окружавший их деревню. Сперва она с легкостью приняла рассказ матери, что папа ушел в лес и не вернулся. Когда позднее мать рассказала ей правду о его смерти, девочка слабо реагировала, потому что вряд ли могла оплакивать человека, которого едва знала. Брак и смена идентичности (одинокая женщина/замужняя женщина), казалось, не доставили ей затруднений. Фактически же, она жила теперь в двойной реальности, ибо (как и у многих травмированных людей) часть ее продолжала жить жизнью маленькой девочки, которой она была, когда был убит отец, и время с той поры как будто остановилось для нее. Другая ее часть, однако, продолжала расти и взрослеть. Таким образом, она жила одновременно в реальностях настоящего и прошедшего. Эту двойственность усугубляла мать г-жи В., от которой дочь не смогла отделиться и взяла с собой в собственную семью. Муж г-жи В. согласился с этим и, со своей стороны, углублял зависимость обеих женщин от него.

В сознании г-жи В. муж занял место сильного отца, которого она едва знала. В фантазии муж был не только ее собственным, но и материнским сексуальным партнером, то есть ее отцом. Таким образом, бессознательно дело обстояло так, словно ее сексуальное наслаждение было запретным торжеством над матерью, и трое ее детей были детьми ее отца. Эту фантазию поддерживала жизнь: мать заботилась о ее детях вместе с ней — они обе были для них матерями. Так что в фантазии дети г-жи В. были ее братьями и сестрой. Когда дети достигли подросткового возраста, она прошла через сходные ощущения и стала находить установки своего мужа чересчур давящими, стесняющими свободу, словно тоже была его дочерью-подростком. Она проходила через подростковую фазу, которую не пережила в своем собственном развитии: стала дичиться, замкнулась. Ей разонравилось материнское присутствие в доме, она отказалась от половой жизни с мужем. И муж и жена впали в депрессию, и г-жа В. обратилась за лечением. Когда мы проработали путаницу, которая существовала в ее сознании (она ведь путала себя с детьми, а мужа — с отцом), г-жа В. постепенно смирилась со смертью своего реального отца и утратой фантазии о том, что муж его заменил. Она оказалась способной оставить двойную реальность, в которой жила, и ощутить себя женой и матерью.

К окончанию своего анализа г-жа В. увидела сон, особенно важный для приведения путаницы в порядок. Ей снилось, что у нее, в ее возрасте, все еще продолжаются менструации, и она будто бы около месяца все время носит с собой белую сумку. В сумке у нее младенец, и его кожа слегка сморщена. Она приходит к доктору и открывает сумку. Кожа у ребенка загорелая, как всегда была у самой г-жи В., и она говорит врачу: «Правда, чудесный ребенок?» — «Да, но он мертв»,— отвечает доктор.— «Но он двигается!» — в ужасе кричит моя пациентка.— «Но он мертв»,— снова отвечает доктор. Г-жа В. просыпается в тоске.

Раздумывая над своим сновидением, она сказала мне, что всегда хотела еще ребенка, но муж стал стерилен после перенесенного заболевания. Желание иметь последнего ребенка на сознательном уровне было тогда оплакано и оставлено. Сновидение говорило, что это страстное желание продолжало жить в ее бессознательном, пока у нее еще были менструации, а теперь она уже точно знает, что не сможет больше зачать. Гинекологическое исследование подтвердило тот факт, который сообщил ей в данном сновидении язык ее тела — у нее больше не может быть детей. Г-жа В. горько плакала, скорбя о конце репродуктивного периода своей жизни, и осознала признаки старения в самой себе — ребенке с морщинистой кожей. Сновидение, кроме того, показывало, что частью своего сознания г-жа В. все еще не может отделить себя от матери, она все еще ребенок в материнской утробе; следовательно, в сновидении ее собственная мать представала еще молодой, в далеком от смерти возрасте.

Г-жа В. утешала себя мыслью, что когда-то и у ее дочери будут дети, и она, в идентификации с ней, будет снова наслаждаться беременностью и воспитанием ребенка. Она успокаивала и свою боль от того, что сама уже не способна забеременеть. В сновидении ей было неясно, чья это сумка — дочери или ее собственная; таким образом, оплакивая окончание своих детородных лет, она нашла, что может принять «перемены в жизни» и надеется продолжить эмоциональное материнство, эмоциональную способность быть матерью, так как на эти способности не влияют физические телесные перемены.

Г-жу С. направили ко мне в состоянии глубокого потрясения и отчаяния. Она была привлекательной, интеллигентной женщиной сорока семи лет. Мир рухнул для нее, когда после двадцати пяти лет брака ее муж сказал ей, что у него давно есть любовница в другой части страны и их ребенку уже пять лет. Г-жа С. думала, что ее брак счастливый и удачный, и никогда ничего не подозревала. Она сама была верна мужу и наслаждалась их семейной жизнью. Они встретились еще студентами, поженились, как только смогли себе это позволить, и с течением времени у них появились три дочери и два сына. Так как бизнес мужа процветал, г-жа С, постепенно оставила свою работу архитектора и посвятила себя семье и ее богатой общественной жизни. Оглядываясь назад, она поняла, что постепенно стала меньше интересоваться сексом, так как в их совместной жизни было так много разного другого, чему можно было радоваться.

Г-жа С. была удовлетворена своей большой семьей, больше не хотела иметь детей, и окончание детородного периода не было для нее проблемой. Однако для ее мужа дело, видимо, обстояло иначе. Он был единственным ребенком, и для него собственные дети были источником великой радости и наслаждения; он всегда делил с женой все заботы о них, так что ее менопауза стала для него кризисом. Г-н С. всегда боролся с сексуальным влечением к своим красивым дочерям, возрастающем в нем по мере того, как слабела и исчезала для него сексуальная привлекательность жены после ее менопаузы. У дочерей его внимание вызывало замешательство, а бурные отцовские объятия заставляли их чувствовать себя неловко. Г-н С. совершенно не осознавал свою зависть к более молодым мужчинам, сыновьям и друзьям дочерей. Не удивительно, что чувствуя себя виноватым за сексуальную потребность в молодой женщине, у которой он вызывал бы желание и которая могла бы рожать детей, он перенес свои желания с дочерей на одну из их юных подруг. Он чувствовал, что с юной партнершей, у которой могли быть дети, к нему вернулась юность. Они оба хотели своего ребенка, радовались ему, и в конце концов любовь г-на С. к этому ребенку и чувство вины за свою двойную жизнь побудили его во всем признаться жене.

Г-жа С. была потрясена, удар свалил ее. Словно с грохотом разверзлась пропасть там, где была твердая основа ее жизни. Однако ей оказали дружную поддержку дети, платя любовью за ее верность материнству, когда она так в этом нуждалась. В ее детстве мать всей душой любила ее и гордилась своей умной дочерью, так что у нее сохранилось здоровое ощущение своей ценности, несмотря на сокрушительный удар, который нанес ей муж. Тем не менее, она чувствовала, что часть ее Собственного Я была погублена предательством мужа. Она лежала в постели ко всему безразличная и появлялась на сеансах с величайшим трудом: обычно ее привозил кто-нибудь из детей.

Постепенно г-жа С. вернулась к жизни и позволила себе выразить свой гнев и желание отомстить. Но в то же время ее взрослое Собственное Я чувствовало жалость к внебрачной дочери мужа. Мы прорабатывали ее болезненные чувства, и она ощущала прилив новых сил. Она вернулась к своей профессии, и успехи в работе укрепили ее самооценку. Постепенно она поняла, что ее брак уже не склеишь, она никогда уже не будет чувствовать себя в безопасности со своим мужем. Она торопила его с разводом, чтобы он узаконил своего ребенка, и дети поддерживали ее решение.

Несколько лет спустя после окончания лечения г-жа С. снова попросила меня о встрече. Она рассказала мне, что профессиональная жизнь у нее складывается очень хорошо, и она встретила коллегу, вдовца, который страстно влюбился в нее и с радостью принял в свою жизнь ее детей, поскольку у него не было своих. Они собираются пожениться. Она сказала, что хочет поделиться со мной радостью после того, как я разделила с нею столько горя. Я, видя, что она поправилась и заново расцвела после того, как была совершенно разбита, очень обрадовалась. А г-н С. и вторую свою жену оставил, когда она стала старше, ради следующей юной женщины. Он глубоко сожалел о потере первой жены, пытался вернуться к ней, но было уже поздно.

***

Г-жа Д. вступала в каждую фазу жизненного цикла женщины, когда было уже почти поздно. Месячные у нее начались в восемнадцать лет, жила она всегда дома с родителями и умудрилась отделиться от них и выйти замуж, когда ей было уже под сорок. Анализ внутреннего мира г-жи Д. показывал, что она ощущает себя более мужчиной, чем женщиной, и сильнее идентифицирует себя с отцом, чем с матерью. Каждую фазу женской телесной идентичности ей трудно было принять, так как каждый раз возобновлялся конфликт маскулинности и феминности. Принять феминность — означало оставить маскулинную идентификацию с отцом. Таким образом, как ее первые месячные были надолго отсрочены, так и ее осознание того, что ей хочется иметь ребенка, было подавлено в ее сознании.

Менструации у нее все еще были регулярными, чем она была очень довольна, так как это давало ей ощущение юности и плодовитости. Но она не знала на уровне сознания о том, что овуляция у нее уже происходит нерегулярно, и время фертильности подходит к концу. Однако ее сновидение заставляло предполагать, что бессознательно она все же знала о гормональных изменениях в своем теле. Ей приснилось, что она меряет жакет, а у него — белая подкладка с лицевой стороны. Она говорит себе: «Надо бежать домой и содрать ее, пока не явилась полиция». Бессознательно она отметила, что месячные стали короче и выделения менее густыми; следовательно, маточная подкладка (выстилающая ее изнутри ткань) стала бледнее, чем была в юности. Она поняла, что теперь отчаянно хочет иметь ребенка, настолько, что ей хочется украсть фертильность своей подруги, матери или мою (при переносе), так как в ее фантазии я была чрезвычайно плодовитой женщиной со множеством детей. Муж амбивалентно относился к ее желанию иметь ребенка, так как он был значительно старше, но в тот момент он был, вроде бы, позитивно настроен, и она чувствовала, что должна украсть у него ребенка немедленно.

В должное время г-жа Д. забеременела, но не смогла доносить беременность. Ей посоветовали подождать несколько месяцев после выкидыша, но так как времени оставалось мало, этот период стал периодом глубокой фрустрации. Ей снилось, что гинеколог поставил ей диагноз — карцинома шейки матки. В сновидении ей не было страшно, что у нее рак, ужасная болезнь, угрожающая ее жизни. Она лишь была в ярости оттого, что не может попытаться завести ребенка в этом месяце. Она ощущала в себе смерть, идентифицируя себя с мертвым плодом, и возвращалась к жизни только после полового акта, когда возобновлялась ее надежда на то, что она снова будет беременна и на этот раз ребенок выживет. Половой акт подтверждал ее женскую сексуальную идентичность, а беременность, как она чувствовала, подтвердила бы ее молодость и способность к деторождению. Она боялась старости, боялась стать похожей на свою болезненную, опустившуюся мать. То, что она не беременела, несмотря на все старания, было для нее ужасным ударом, так как невозможность контролировать свое тело заставляла ее ощущать себя вновь беспомощным ребенком. В своих сновидениях она всегда была беременна маленькой девочкой, то есть идентифицировала себя с младенческим Собственным Я, для которого она была матерью, так как ощущала, что ее собственная мать матерью ей не была. Каждый раз в сновидении беременность заканчивалась выкидышем, как будто он стал травмой, ко