Две возможности исследования
Естественно, можно было бы сказать еще исключительно многое в продолжение того, что начато в этих докладах; однако, сегодня мы попробуем представить перед своею душою род суммарного их заключения.
Прежде всего, исходя из сказанного, перед нашим душевным взором должен встать следующий вопрос: Как собственно обстоит дело с пониманием Антропософии и духовного исследования, каким оно должно придти в мир через Антропософию? Как обстоит с проникновением в то, что дается Антропософией, принимая во внимание, что ведь не каждый человек в наше время может непосредственно подойти к таким упражнениям и опытам, которые быстро приводят его к тому, чтобы воспринимать и проверять самому в соответствующих мирах то, что говорит Антропософия? Это и является вопросом, лежащим на сердце у большинства тех, которые имеют к Антропософии известное стремление и влечение. Однако на него смотрят как раз всегда в ложном свете.
Можно сказать: Да, но чем могут мне помочь все эти описания духовного мира, если я сам не могу заглянуть в духовный мир? Вот почему я хочу вопрос, касающийся этого, включить в сегодняшние обобщающие заключения.
Как раз оно обстоит не так, будто нельзя достигнуть рассмотрения и уразумения вещей, которые даются через Антропософию, ранее, нежели мы сами можем исследовать их в духовном мире. Мы должны различать, в особенности в настоящее время, между исследованием, то есть нахождением явлений, принадлежащих различным мирам, и пониманием того, что дается этими исследованиями. Постижение этого различия будем вам вполне ясно, если вы продумаете, что человек, каким стоит ныне перед нами, принадлежит весь к различным мирам и переживания, которые имеет, он определенно получает из различных миров. Человек, каким он есть ныне, приобретает в повседневной жизни сознание повседневного бытия и обычной науки, из которых мы исходим в обычной своей жизни. Это сознание дает ему во время дневного бодрствования известный кругозор на все то в мире, что открывается посредством органов чувств в что может быть интерпретировано и постигаемо через интеллект, освоенный человеком в течение его эволюции.
В ближайший мир, но уже скрытый за чувственным, человек проникает своим разумением совершенно неясным образом,- как мною было изложено,- в сновидениях. А в тот мир, который человек переживает между смертью и новым рождением, проникает он своей душевной жизнью на Земле во время сна без сновидений, в то время, как вокруг него душевно темно и черно, и где он переживает жизнь, о которой обычно не имеет воспоминаний.
Это сознание со своим трояким состоянием: бодрственным, сновидческим и глубоким состоянием сна, знакомо человеку. Но живет он не только в мирах, доступных ему посредством этого. Человек - существо, живущее в целом ряде миров. Его физическое тело живет в другом мире, нежели эфирное; это последнее не в том мире, в котором живет астральное тело, и все они вместе снова в ином мире, нежели «Я».
И эти сознания: ясное бодрстввнное, сновидческое и сумеречное сознание (можно было бы сказать: не сознание). Их собственно имеет «Я», такое «Я», каким оно является сегодня. Это «Я» имеет, если смотреть во внутрь, также три состояния, как имеет три состояния, когда смотрит во внешнее: бодрственную дневную жизнь, сновидческое сознание и сознание сна.
Когда «Я» глядит во внутрь, оно имеет ясное сознание мышления; имеет затемненное, более подобное жизни сна, нежели думают обычно,- состояние чувств, жизнь в чувствах; и оно имеет сумеречное, туманное, очень подобное жизни сна сознание воли. Наше воление, как это устанавливается, совсем совершенно незнакомо нашему сознанию, собственно также незнакомо, как сон. Человек, когда чего либо хочет, имеет мысль, она ясна и светла. Он развивает затем несколько неопределенно вокруг этой мысли чувство, и затем мысль, проникнутая чувствам, нисходит в органы. Что там происходит - этого человек обычном сознанием не переживает.
При свете того исследования, о котором я говорил в прошлый раз и ранее, воление выявляется следующим образом: В то время, как мысль, находясь в голове, чего-либо хочет и нисходит затем через чувство во все тело, и человек хочет уже всем своим телом,- в это время в человеке развивается нечто, как бы тонкий, субтильный, интимный процесс горения.
Человек может, когда приходит к инициальному сознанию, переживать эти волны, проникнутые теплом. Но для обычного сознания это остается в совершенной глубине. Это является лишь примером того, как то, что уже может быть поднято до сознания, все же остается для обычного сознания в глубине.
Например, мы некогда действительно поймем следующее, когда постепенно будет приходить в мир то, что придет через упомянутую нами в прошлый раз книгу: мы увидим, что если человек чего либо хочет и мы наблюдаем это инициированным сознанием,- то происходит оно так, как если бы наблюдали внешнее явление сгорания свечи или вообще теплоразвивающий свет. Точно также, как мы имеем тут от внешнего наблюдения ясную картину, таким же образом можем мы видеть внедрение мысли в волю.
Так что можно сказать: мысль развивает чувство и из чувства нисходит развивающееся тепло; оно у человека движется сверху вниз и это пламя хочет. Оно открывается все более и более.
Схематически можно представить себе это обычное сознание следующим образом:
| Внутреннее Ясное мышление Жизнь чувств Волевое сознание (сознание воли) | Внешнее Бодрственное дневное сознание Сновидческое сознание Сознание сна |
Итак, вовне - бодрственное дневное сознание; внутри - ясное мышление. Вовне - сновидческое сознание; внутри - жизнь чувств, неясная, но теплая жизнь чувств. Вовне - сознание сна; внутри - волевое сознание.
Когда человек, чтобы найти явление, о котором можно получить откровение из духовного мира, приходит к необходимости перенести свое сознание туда, где находится мир, в который он познавательно желает проникнуть, тогда то, что может быть сообщено в смысле идей посредством слов, внедряется в другое сознание.
И вы, быть может, постигнете, что существует двоякое. Во-первых, мы модем, например, исследовать в мире человеческих органов,- как мною было изложено - и производить там изыскания явлений, о которых идет речь, с прибывающими к человеку в жизни силами. Тогда находят соответствующие явления, и они предстают для познания перед душою. Люди, следовательно, стоят перед этими явлениями во внешнем мире. И о них сообщается через определенных людей и излагается миру. Если только привнести к этому нужное беспристрастие, их можно постигать обыкновенным сознанием.
Следствием этого в человеческой эволюции было всегда так, что немногие люди занимались исследованием явлений, относящихся к духовному миру. Они передавали затем о них другим.
Нынче мы слышим следующее против такого принятия этих знаний: говорят, что люди вообще вырастают в социальной среде и воспитание их развивается в условиях, где им даются привычки ощущать и верить лишь внешнему миру фактов, миру органов чувств и тому, что узнает разум из этого мира. Это привычка, действующая настолько сильно, что исходя из нее всегда склонны говорить, например, следующее: Люди учатся в университете, в нем получают ученые степени; исследуют также известные явления чувственного мира. Или, когда их исследуют другие, они этому верят, дополняют, подтверждают. И когда мы не исследуем сами, то верим другим. И как раз по отнесению современного естествознания люди оказываются бесконечно верующими. Они верят вещам, которые для человека, имеющего проникновенное знание, не только решительно проблематичны, но наверняка совершенно неверны. Такое положение датируется только столетием, следующим после старого воспитания.
Этого воспитания люди прежних веков, смею сказать, не имели. Тогда люди бывали более склонны верить тем, кто исследовал духовные явления; так происходило вследствие того, что не всем им нисходило еще нечто от некоторого лицезрения духовного мира и относительного вживания своих чувств и воли в духовный мир. Нынче люди к этому просто не приучены; они привыкли на континенте к более теоретическому способу воззрения на мир, к более практическому - в Америке и в Англии, в чем совершенно и укрепились.
На континенте существуют обширные теории об этом, а в Англии и Америке распространено чувство, которое внутренно не так то легко можно побороть. Оно подтверждает, что люди вжились в то, что пришло к ним через века. А именно, они воспринимают естествознание, имеющее отношение к внешним органам чувств, например, астрономию, растениеводство, животноводство, медицину так, как это преподносится им в признанных школах и учреждениях. К этому привыкли люди в течение веков и ныне держатся этого страшно крепко. И когда какой-либо химик исследует нечто в своей лаборатории, причем другие не имеют абсолютно понятия о том, как он это делает, но о его работе известно,- то говорят: "это верно; это - знание". Говорят: "это не есть вера, это есть знание". Хотя, конечно, это является чистейшей верой! Но люди говорят: "это - знание".
И на всех путях, которые избирают, чтобы таким способом исследовать чувственный мир, найти разумом законы чувственного мира,- на всех этих путях мы не находим духовного мира. Но людей, которые могли бы обойтись совершенно без духовного мира, существует лишь немного, и они еще наговаривают на себя, поступают в этом не честно.
Прежде всего, люди имеют потребность знать также нечто и о духовном мире. Нынче они еще не прислушиваются к тем, которые могут сказать им о духовном мире что-либо на современный лад. Но они прислушиваются к тому, что перешло к нам исторически и находится в книгах, в священных писаниях Востока, в Библии. Они слушают о том, потому что иначе не могут, им надобно иметь какое-нибудь отношение к духовному миру. И вопреки тому, что все то, что находится в Библии или в священных писаниях Востока, исследовано также лишь единичными посвященными, они говорят: Да, это иного рода воззрения; тут обстоит не так, как познавание внешнего чувственного мира. Это не является научным познанием, но основано на вере. Здесь нужно верить. И люди делают затем резкое различие: есть наука и есть вера. Они относят тогда науку к чувственному миру, а веру - к духовному.
Об этом вопросе на континенте существуют целые теории именно среди теологов евангелической церкви, а не теологов католической церкви, сохранивших традиции прежнего времени и рассуждающих не так, как евангелические теологи или внешние науковеды. Имеются теории о том, каким путем знание доходит до известной точки и как затем начинается вера. И будто это так и должно быть.
В Англии существует меньше теорий, ибо их тут не любят. Но здесь имеется жизненная практика, указывающая, что с одной стороны правильно прислушиваться к науке и придавать значение тому, что ею признается; с другой стороны - надо жить правильно, с благоговением; не хочу сказать - быть набожным,- и строго различать обе вещи одна от другой.
Этого придерживаются не только миряне, но также и ученые, с давнего времени. Ньютон положил основание, с одной стороны, -учению о тяготении, то есть пространственному мировоззрению, которое тем, чем является оно, исключает всякое воззрение на духовное; если бы мир был таким, каким рассматривает его Ньютон, он не мог бы вмещать духовного. Признать это не имеют мужества; но как мало вероятно то, что из самопрялки мог бы образоваться некогда человек или быть представленным в самопрялке,- также мало может быть представлено в Ньютоновском мире божественно-духовное существование и действие. Но не имеют лишь внутреннего мужества, внутренней смелости признаться себе в этом.
Не только те, которые признают нечто подобное, придерживаются того, чтобы с одной стороны исповедовать пространственное и временное миросозерцание, исключающее духовное. Этого придерживаться также и те, которые сами исследуют, как и Ньютон, который и является к тому прекрасным примером. Он с одной стороны основывает мировоззрение, исключающее все духовное, а с другой стороны, с полным отчуждением души от этого интерпретирует Апокалипсис.
Мосты сломаны между тем, что является знанием. познанием внешнего чувственного мира, и тем, что является знанием, познанием духовного мира. Сегодня даже там, где любят теории, пробуют строго доказать это, а там, где теорий не любят, это въедается хорошенько в привычки ощущений и мышления, так что совершенно нельзя выбраться из этого.
Между тем разум людей, понимание, идейная сила, идейная способность уже настолько развиты сегодня, что если только над этим подумать и хорошенько овладеть ими,- то вполне может быть постигнуто разумом, но не исследовано то, что исходит из инициального ведения.
Что же вследствие этого является нужным? Надобно, чтобы созидалось мнение, что, прежде всего, должно быть исследовано то, что надо исследовать из духовного мира, и такими людьми, которые в своей теперешней жизни могут брать в помощь силы из прежних инкарнаций, делающих их способными извлекать для исследования то, что необходимо. Надобно, чтобы впредь то, что таким образом исследуется, было бы воспринято некоторым количеством людей все большим и большим; понято в идеях так, как оно должно быть понято. Посредством этого, когда спиритуально исследованное будет воспринято в здоровом понимании, для этих людей создано будет основание действительно глядеть в духовный мир. Ибо, как я часто высказывал, освоение, прежде всего, литературы или восприятие того, что возвещается из духовного мира, - является самым здоровым путем для действительного проникновения в духовный мир.
Если принимают эти мысли, то они оживают внутренне и человек входит не только в понимание, но также и в лицезрение духовного мира, насколько допускает это его Карма. В этой точке мы должны строго согласоваться с воззрением на Карму. Современный человек не думает о Карме. Он толкует о том, что подобно тому, как мы в лаборатории исследуем серу, также должны мы лабораторно делать изыскания имеющих место у человека так называемых, необыкновенных проявлений. Мы будто должны экспериментировать над человеком, который проявляет необычное знание.
Но, видите ли, сера не имеет Кармы. Лишь та сера, с которой соприкасается человек, имеет Карму.
Обыкновенная, минеральная сера Кармы не имеет. Лишь люди имеют Карму. И никогда не может быть предопределено заранее в Карме человека, чтобы ему экспериментировать с собою в лаборатории; это необходимо учитывать, что бы исследования стали плодотворными.
Вследствие этого, прежде всего, перед нами должно было бы развернуться духоведение. Мы должны были бы исследовать условия, как это проистекает из Кармы, что можно узнать нечто через человека о духовном мире. Об этом я высказался ясно в позднейших изданиях моей книги "Теософия", в заключении. Но воспринимать эти вещи современный мир не приспособлен следствием привычки; не вследствие неспособности, а из привычки. Однако вопрос этот является бесконечно важным.
Прежде всего, существенно выяснить себе следующее: не должно входить сразу же в духовный мир путем исследования. Если тут, на физическом плане не идти ложными путями экспериментирования, с Кармой,- что, безусловно, не может быть обусловлено самой Кармой,- не экспериментировать с медиумами, но полагаться на то, что для этого мира является как раз правильным сознанием и мною описано как повседневное сознание; если правильно вверяться этому сознанию,- тогда возможно придти к полному пониманию того, что говорится, исходя из инициального ведения. Когда думают, что такое понимание можно иметь не ранее, чем сам сможешь проникнуть в духовный мир,- то находятся в совершенном заблуждении.
Одним из ложных путей является еще тот, на который становятся, когда говорят: каким образом может касаться меня духовный мир, если сам я не могу глядеть в него?
В этом рассуждении лежит одно из наибольших, из опаснейших, безусловных заблуждений. И на это заблуждение, прежде всего, должно обратить свое внимание такое движение, которое воплощается в Антропософском Обществе.
Рождение и Смерть и Зло
Тот факт, что человек в своем бытии здесь, в физическом мире принадлежит различным мирам, становится ясным беспристрастному сознанию уже просто потому, что явления, переживаемые им, таковы, что повсюду, где они касаются значительного в жизни, они наталкиваются на непонимание повседневного будничного сознания.
Они непонятны вследствие того, что представляются разобщенными, тогда как они в известных случаях тесно связаны.
Мне хотелось бы в этом суммарном обозрении указать, прежде всего, на вхождение человека в этот физический мир и на выхождение из него; хотелось бы указать на рождение и смерть.
Рождение и смерть, эти два разительных события в человеческой земной жизни, представляются обычному сознанию разъединенными. Все, что предшествует рождению, что связано с вступлением человека в земное бытие,- заложено в начало его земной жизни. Они кажутся разобщенными. Но для того, кто исследует в области духовной жизни, они приближаются все более и более друг ко другу. Ибо, когда мы наблюдаем путь, который мною охарактеризован проникновением человека в лунные мистерии и способностью вводить ночь в день,- он видит, как во всех событиях рождения физическое и эфирное тело все более вырастают и расцветают; видит, как они выходят из малого зародыша и постепенно принимают человеческий образ; как они также, еще в течение земной жизни, выражают восходящую жизнь и лишь только в середине земной жизни, приблизительно к 35 году, начинают понемногу приходить в упадок, выказывая нисходящую жизнь.
Это человек видит также и внешне. Но тот, который пускается в этот лунный путь, о котором я говорил в прошлый раз, тот видит также, как в то же самое время, когда начинается зародышевая жизнь для физического и эфирного и образуется далее, восходя и распускаясь,- другая жизнь, которую мы постигаем в области Антропософии, как астральное тело и «Я», собственно отмирает, подлежит смерти.
Погружаясь таким образам в мистическую жизнь, которую я в ее конкретности описал,- мы видим не только рождающееся становление физического и эфирного, но также и умирание астрального существа «Я». Мы видим, как смерть воздействует на жизнь и отмирающее сочетается с восходящим.
Опять таки, наблюдая человека этим инициальным сознанием, мы видим в период, когда тело его распадается, начиная от 35 лет жизни,- начало возрождения в астральном и существе его «Я». Им только мешает то, что отмирает вокруг в физическом и эфирном существе. Но совершается действительное возрождение. Вот таким образом мы научаемся через этот духовно-исследовательский путь узнавать смерть уже в жизни и жизнь в смерти. Посредством этого мы готовимся видимое нами как отмирающее во время рождения проследить обратно далее в доземную жизнь, где оно показывает себя в своем полном значении и величине.
В отмирающей земной жизни мы видим астральное и существо «Я» становящееся постепенно более бодрыми и только лишь как бы пойманными эфирным и физическим,- и, вследствие этого подготавливаемся опять таки следовать в духовный мир вслед за тем, что выходит через врата смерти из человеческого физического и эфирного. Смерть и рождение соприкасаются, в то время как обычному сознанию они представляются разъединенными явлениями.
Но все это, добытое таким образом путем исследования из духовного мира - вполне может быть постигнуто обычным сознанием, как раз тем путем, который я отметил в первой части сегодняшнего доклада, надобно только отрешиться от того, что требует это обычное сознание для нынешнего дня.
Видите ли, я знавал одного человека, который говорил: "Камень падает вниз; когда я поднимаю стул и бросаю его, он падает вниз; все падает вниз, на Землю. И люди утверждают, будто Земля ни на чем не стоит: тогда она должна была бы упасть. Так говорил он и не обращал внимания на то, что все, что есть на Земле, должно падать вниз потому, что тут имеется Земля; но сама Земля свободно несется в мировом пространстве подобно, как и звезды, в действительности поддерживаемые взаимно.
Люди, утверждающие сегодня, что все должно быть доказано посредством внешних органов чувств по образцу современной науки,- подобны человеку, говорящему, что если Земля не покоится на большем столбе - тогда она должна упасть.
Антропософские истины как раз таковы, что они взаимно поддерживают друг друга, подобно, как и звезды. Это надобно понять. И придя однажды к этому своим обычным разумом, мы начинаем действительно постигать идейно антропософию, также и такие вещи, как сочетание рождения и смерти.
Теперь пойдем дальше. Обратим внимание на то, что тот, кто хорошо подготовлен тем, что доступно современной науке, но принимает это с живой восприимчивостью, узнает, однако, не всего человека, а только его органы так, как было изложено в прошлый раз.
Посредством такого познания органов, приобретенного на пути посвящения, перед душою предстает не рождение и смерть, а нечто совсем другое. Перед этим познанием органов рождение и смерть даже утрачивают свой обычный смысл, ибо умереть собственно может только весь человек, умереть не может отдельный орган. Легкое, например, не умирает. Обычная наука знает сегодня уже немного о том, что когда весь человек умер, отдельные органы известным образом могут быть сами по себе оживлены. Отдельные органы не умирают, безразлично, погребен ли человек или сожжен; отдельные органы ищут себе каждый для своего существа пути в Космос, если даже человек лежит в Земле, и Земля над ним покрывает его, когда он погребен. Органы ищут себе пути через воду, воздух и тепло во вне, в Космос. Органы в действительности растворяются, освобождаются, не умирают; умирает только весь человек.
Говорить о смерти человека имеет смысл только, имея в виду всего человека, касаясь животного, должно говорить о том, что у них органы умирают. У человека против животного та разница, что органы его освобождаются. Они лишь быстро растворяются, подобно тому, как если бы варили незрелое яблоко: оно в известном смысле быстрее проходит этот процесс, нежели спелое яблоко. Погребение есть медленный процесс, сожжение - скорый процесс.
Органы могут быть прослежены, как они выходят в бесконечное в своем своеобразии. Но там, во вне, в Космосе, они не уходят в бесконечное, но возвращается, как я это описал - в то, что есть великий человек, космический человек.
Мы, следовательно, когда следим инициальным сознанием за органами, видим то, что происходит действительно в смерти с органами: это их выхождение к сродственному им в области Космоса. Сердце уходит в иное, чем легкие; печень - в другое, нежели легкие и сердце. Они рассеиваются в Космосе. Мы можем видеть это, когда на инициальном пути развиваем сознание органов, сознание об органах.
Тогда выявляется человек. Он появляется тогда так, как собственно вчленен в Космос. И в лицезрении этого человека таким, каким он собственно вчленен в Космос,- может представиться то, что, например, лежит в основании последовательных инкарнаций. Мы нуждаемся в наблюдении, которое вытекает не из целого человека, а только из наблюдения органов, дабы получить возможность познавать возврат прежних земных жизней, для наблюдения над этой земной жизнью.
Видите ли, вследствие этого получалось так, что люди, которые шли в духовный мир лунным путем, как мистики, теософы и т.д., видели решительно все возможное, и человеческие души как они прежде жили, и богов, и духов,- но собственно познать их не могли, не могли узнать, кем они были, не могли говорить определенный образом, что: вот это есть Аланус аб Инсулис; это - Данте; это - Брунетто Латини. Сущности были на лицо. Иногда они были представлены совсем фантастически. Прежние инкарнации были на лицо. Но нельзя было различить, были ли это собственные или чужие, или какие-либо иные.
Так что духовный мир вступает в этот ночной мир, волшебно введенный в день, но растворяется под влиянием импульсов Венеры, и является тогда как духовный мир вообще, не получая определенности, которую должен получить.
Видите ли, в этом мире, таким образом, начинается возможность узнать, как целиком человек стоит в мире, существует как космическое существо.
С другой стороны, с этим связано - я хотел бы сказать - одно исключительно трагическое познание. Ибо, если бы человек был только целым человеком, каким он является именно в своей коже тут на Земле,- ах, это было бы такое хорошее, ручное, такое благородное существо! Также мало как мы можем исследовать смерть обычным сознанием,- постигать ее можно в обозначенном смысле, но не исследовать,- также не можем мы исследовать обычным сознанием, почему люди, с их чистосердечными лицами (они ведь все имеют такие чистосердечные лица!) могут становиться злыми. Именно злым, будучи целым человеком.
Кожа есть нечто исключительно благородное. Злыми становятся через отдельные органы. В них лежит возможность злого.
И вследствие этого, в связи со сродством органов с отдельными мировыми областями,- мы также познаем, из каких мировых областей приходит одержимость со злом; ибо такова она, собственно, даже при наличии самого малого зла.
Следовательно: из познания всего человека, прежде всего, выступают: рождение и смерть. Во-вторых, из познания организации человека предстает сродство человека с Космосом в здоровом и больном состоянии: злое.
1. Познание всего Человека: рождение и смерть.
2. Познание организации человека: сродство с Космосом: Злое.
Перед человеческой душой может также предстать и образ, который прошел через Мистерию Голгофы, но только тогда, когда мы, исходя из человеческой органологии, получаем возможность видеть космического человека. Ибо Христос пришел как космический человек с Солнца. До этого Он еще не был земным человеком. Он пришел как космический человек. Но как мы можем познать космического человека, если прежде не подготовились к тому, чтобы вообще постичь его! Как раз Христология может выявиться из этого понимания космического человека.
Итак, вы видите, каким образом правильные пути ведут в духовный мир, приводят к познанию рождения и смерти, ведут к познанию родства человеческих органов с Космосом, приводят к познанию зла и ведут к познанию космического человека - Христа.
Все это, представленное как взаимно поддерживающее одно другое - может быть понято. Таков правильный путь в духовный мир для каждого современного человека.
Напротив, каждая попытка на других путях, не проводимых сегодня через обычное сознание при сохранении обычного сознания,- всякая попытка с погашенным сознанием, как при медиумизме, при сомнамбулизме, при гипнозе и т.д.,- все изыскания в смысле искаженного современного естествознания в области таких мировых явлений, к которым нельзя подойти иначе как с высший сознанием,- все это ложные пути, ибо они не вводят нас в истинно духовный мир.