Психологические, философские и духовные перспективы

ИССЛЕДОВАНИЕ холотропных состояний вносит значительную ясность в ещё одну область, которая в прошлом имела слишком много отрицания, неприятия и с которой было связано множество недоразумений, - в вопрос о смерти и умирании. И начала подобных расхождений можно обнаружить в представлениях Зигмунда Фрейда. Ведь в своих ранних работах Фрейд придерживался мнения, что вопрос о смерти совсем не имеет отношения к психологии. По Фрейду, "Оно" осуществляет свою деятельность в области, простирающейся за пределы времени и пространства, и потому не знает и не замечает смерти. В этой связи все напасти, которые, как кажется, относятся к смерти, например, такие, как страх смерти, на самом деле таят в себе какие-то иные треволнения: смерть, желаемую кому-то ещё, страх оскопления, беспокойство о потере самообладания или боязнь всепоглощающего полового оргазма (Fenichel, 1945).

В ранние годы Фрейд к тому же полагал, что исходной побуждающей силой в психике является то, что он прозвал "принципом удовольствия", - склонность избегать неудобства и стремиться к удовлетворению. Однако позже, когда он открыл существование явлений, к которым этот принцип оказался неприменимым, таких, как мазохизм, членовредительство по отношению к самому себе или потребность в наказании, такое понимание психики стало для него полностью несостоятельным. И в борьбе с возникающими понятийными трудностями ему пришлось признать, что явления, находящиеся "по ту сторону принципа удовольствия", не могут быть поняты без включения вопроса о смерти.

Так, в конце концов он разработал некую полностью новую психологию, в которой психика представляет собою поле битвы уже не между силами полового влечения и стремлением к самосохранению, но между половым влечением и тем, что он назвал "инстинкта смерти" (либидо и деструдо, или эрос и танатос). И хотя сам Фрейд рассматривал два этих принципа в качестве биологических инстинктов, на самом деле они несли в себе явные мифологические черты, нисколько не в меньшей степени, чем юнгианские архетипы (Freud, 1955, 1964). Но подобная ревизия, которую сам Фрейд выдавал за окончательную формулировку своих идей, не вызвала большого восторга у его последователей. Статистический подсчёт, проведённый Вруном, показал, что из числа последователей Фрейда около девяноста четырёх процентов отвергли теорию об инстинкте смерти (Впш, 1953).

Работа с холотропными состояниями подтвердила общую догадку Фрейда насчёт психологической значимости смерти, но существенно пересмотрев, видоизменив и расширив его представления. Ею не подтверждается существование какого-либо независимого инстинкта смерти, но она выявила, что угрожающие жизни события, такие, как ранения, хирургические операции, утопание в воде, либо дородовые и родовые кризисы, играют важную роль и в развитии личности, и в качестве источников серьёзной психопатологии. Эта работа также обнаружила, что смерть в значительной степени представлена на надличностном уровне психики в виде памяти прошлых жизней, эсхатологических божеств и событий, а также сложных архетипических мотивов, таких, как Апокалипсис или нордический Рагнарёк.

И к тому же стало ясно, что столкновение со смертью в ходе лечения обладает важными исцеляющими, преображающими и эволюционными возможностями. Эти исследования также обнаружили, что отношение к смерти и наступление её срока оказывает важное скрытое воздействие на качество жизни человека, на иерархию его ценностей и его жизненную стратегию. Встреча со смертью в переживании, будь она символической (в медитации, психоделическом сеансе или во время холотропного дыхания) или действительной (при несчастном случае, на войне, в концентрационном лагере или во время сердечного приступа), может вести к мощному духовному раскрытию.

Исследование холотропных состояний привнесло .множество волнующих озарений по различным вопросам, связанным со смертью и умиранием, таким, как феноменология околосмертных переживаний, страх смерти и его роль в человеческой жизни, жизнь человека после смерти и перевоплощение. Все эти догадки и выводы обладают огромной значимостью не только для научных дисциплин, но также и для всех нас как индивидов. Ведь трудно даже представить себе вещи, которые бы более затрагивали и всех нас вместе, и каждого индивида в отдельности, нежели смерть и умирание.

В течение нашей жизни всем нам предстоит терять знакомых, друзей и близких и в конце концов столкнуться с нашей собственной биологической кончиной. Ввиду подобного положения совершенно удивительным выглядит то, что начиная с конца шестидесятых годов западная индустриальная цивилизация выказывает почти полную утрату интереса к вопросу смерти и умирания. И это верно не только в отношении простого населения, но также по отношению к учёным и специалистам, которые по долгу службы вроде бы должны были бы интересоваться этим предметом, таким, как медики, психиатры, психологи, антропологи, философы и теологи. И подобному положению есть только одно правдоподобное объяснение- то, что по некоторым причинам технологические общества выработали в себе массовое психологическое отторжение смерти.

Это безразличие даже ещё более поражает, когда мы сравним положение в нашем обществе с положением, бытовавшим в древних и доиндустриальных культурах, и представим себе, что их отношение к смерти и умиранию было диаметрально противоположно нашему. Ибо в их космологиях, философиях, мифологиях, духовной, обрядовой, да и просто обыденной жизни смерть играла необычайно важную, решающую и базовую роль. И практическая значимость подобной разницы станет очевидной, когда мы сравним положение человека перед лицом смерти в этих двух исторических и культурных средах.

Личность, выросшая в западных индустриальных обществах, как правило, обладает прагматической и материалистической картиной мира или по крайней мере подвергается очень глубокому воздействию этого мировоззрения. Ведь в соответствии с положениями неврологии сознание является эпифеноменом материи, продуктом физиологических процессов в головном мозге и, таким образом, в решающей степени зависит от тела. Согласно такой точке зрения, не может быть никакого сомнения, что смерть тела, и в особенности головного мозга, является безусловным концом любого вида сознательной деятельности. Ведь если мы принимаем базовую предпосылку о первичности материи, то подобный вывод кажется логичным, очевидным и не оставляет вопросов. А вера в любой вид сознания после смерти, посмертное странствие души или перевоплощение, кажется смешной и наивной. Она отметается как плод мышления людей, принимающих желаемое за действительное и не способных принять очевидный биологический императив смерти.

Подрывающее воздействие материалистической науки неединственная причина, ослабившая влияние религии в нашей культуре. Ведь, как мы ранее выяснили, западная религия также в огромно степени утратила своё переживательное содержание и в связи , этим связь со своими глубинными духовными истоками. И как следствие она стала пустой, бессмысленной и всё менее и меж соотносящейся с нашей жизнью. В таком виде она не может_ состязаться с убедительными доводами материалистической науки подкрепляемыми её технологическими достижениями. Религия перестала быть жизненной силой, как во время нашей жизни, так и момент смерти и умирания. Её ссылки на загробную жизнь, пребывание в аду или в раю были низведены до области волшебны сказок или учебников по психиатрии.

Подобная установка вплоть до семидесятых годов действительно сдерживала возникновение интереса к переживаниям умирающих больных или индивидов, находящихся при смерти. Редким сообщениям на эту тему уделялось чрезвычайно мало внимания, вне зависимости от того, увидели ли они свет в виде популярных изданий подобно "Преддверию" Джесс Вайс (Weisse, 1972) и "Проблескал потустороннего" Жана-Батиста Делакура (Delacour, 1974) или виде научных трудов, таких, как изучение наблюдений врачей медсестёр за последними минутами умирающих, проведённоео Кар лис Озис (Osis et al., 1961). Однако за время, прошедшее после опубликования в 1975 году международного бестселлера Рэймунда Моуди "Жизнь после жизни", Кен Ринг, Майкл Сэйбом и другие зачинатели танатологии собрали впечатляющие свидетельства о поразительных характеристиках околосмертных переживаний, начиная с достоверного сверхчувственного восприятия во время переживаний выхода из тела и заканчивая переживаниями глубочайших личностных изменений, которые за этим последовали (Sabom, 1982; Greyson and Flynn, 1984; Ring and Valarino, 1998).

Содержание этих исследований широко оглашалось в многочисленных телеинтервью, выводящих на первый план танатологов и околосмертные переживания, в популярных книжках и даже во многих голливудских кинофильмах. И тем не менее эти замечательные и по своим возможностям низвергающие прежнюю парадигму наблюдения, которые могли бы революционно преобразить наше понимание природы сознания и его взаимосвязи с головным мозгом, по-прежнему отвергаются большинством специалистов как не относящиеся к делу галлюцинации, вызываемые биологическим кризисом организма.

Также хорошо известно, что околосмертные переживания оказывают глубокое воздействие на психологическое и физическое самочувствие выживших, как и на их мировоззрение и поведение. И все-таки эти события по уже сложившемуся распорядку никогда не обсуждаются больными, и сведения о них не рассматриваются как важная часть истории этих больных и не включаются во врачебные записи. И в большинстве лечебных учреждений не предлагается никакой психологической помощи, которая помогла бы помочь им включить в свою жизнь эти столь необычные переживания.

В западных обществах людям, претерпевающим умирание, зачастую не хватает настоящей человеческой поддержки, которая бы облегчила их переход. Ведь мы пытаемся оградить себя от причиняемого смертью эмоционального неудобства. Индустриальный мир пытается запрятать больных и умирающих людей в больницы и дома престарелых. И упор при этом делается зачастую вне всяких разумных пределов на системы поддержания и механического продления жизни, нежели на человечное окружение и качество проживания оставшихся дней. Семейный строй разрушен, и дети чаще всего живут вдали от родителей, бабушек и дедушек. И в критический момент общение зачастую оказывается формальным и минимальным.

За редким исключением специалисты в области душевного здоровья, разработавшие конкретные виды психологической помощи и советов на случай разнообразных эмоциональных кризисов, уделяли умирающим мало внимания. Именно те, кто сталкивается с самым глубоким из всех кризисов, которые только можно представить, кризисом, охватывающим одновременно биологические, эмоциональные, межличностные, общественные, философские и духовные стороны индивидуальности, остаются единственными, для которых подобная содержательная помощь не доступна. В этом отношении Многообещающим кажется развитие растущей сети домов упокоения, вдохновляемое новаторской работой Сисли Сондерс (Saunders, 1967), в которых для умирающих была бы создана тёплая человечная атмосфера.

Всё это происходит на более широком фоне всеми разделяемого отрицания непостоянства и смертности, характеризующих индустриальную западную цивилизацию. Многие наши встречи со смертью дезинфицированы командами специалистов, предотвращающих её непосредственное воздействие. В своём крайнем выражении они включают в себя посмертных брадобреев и парикмахеров, портных, экспертов по макияжу и пластических хирургов, производящих над телом невероятно многообразные корректирующие манипуляции, перед тем как выставить его перед родственниками и знакомыми.

Средства массовой информации помогают создать большую дистанцию по отношению к смерти, растворяя её в пустой статистике, прозаично сообщая о тысячах жертв, погибающих в войнах, революциях и естественных катастрофах. Кинофильмы и телевидение делают смерть ещё более банальной, наживаясь на насилии. Они анестезируют современную публику, выставляя перед нею в качестве развлечения вопреки её эмоциональной потребности бесчисленные сцены смерти, убийств и кровопролитий.

Вообще условия жизни, существующие в современных технологически развитых странах, не предоставляют ни идеологической, ни психологической поддержки людям, столкнувшимся со смертью. Это необычайно резко контрастирует с положением, в котором оказывались умирающие в древних и доиндустриальных обществах. Их космологии, философии, мифологии, как и вся их духовная и обрядовая жизнь, заключали в себе ясную весть о том, что смерть не является безусловным и безвозвратным концом всему. Умирающим они давали уверенность, что жизнь или существование в каком-то виде продолжатся и после биологической кончины.

Эсхатологические мифологии повсеместно сходятся на том, что душа усопшего, пребывая в сознании, подвергается ряду сложных испытаний. Посмертное странствие души иногда описывается как путешествие сквозь чудесные края, которые несут в себе сходство с земными странами, в иных же случаях - как встречи с различными архетипическими существами либо как движение через последовательность холотропных состояний сознания. В некоторых случаях душа достигает в потустороннем какого-то временного пристанища, наподобие христианского чистилища, или лок в тибетском буддизме, в других же - вечного обиталища: неба, рая, ада или царства солнца. Многие культуры независимо друг от друга развили совокупность верований в метемпсихоз, или перевоплощение, которое заключается в возвращении единицы сознания на Землю на иной жизненный срок.

Кажется, что все доиндустриальные общества единодушны насчёт того, что смерть не крушение и не конец всему, а только лишь важный переход. И переживания, связанные со смертью, рассматривались как посещения значимейших измерений действительности, которые, несомненно, заслуживают того, чтобы быть пережитыми, изученными и тщательно закартографированными. Умирающие были знакомы с эсхатологическими картографиями собственных культур, поскольку у шаманов были свои карты посмертных стран, а утонченные описания восточных философских систем были представлены в книгах, таких, как тибетская книга "Освобождения посредством слушания на переходе" (Бардо Тодрол).

Эта интересная книга тибетского буддизма представляет собою яркую противоположность по отношению к исключительно прагматическому подчёркиванию производительной жизни и отрицанию смерти, характеризующим западную цивилизацию. Она описывает момент смерти как уникальную возможность для духовного освобождения от круговоротов смерти и перерождения или в случае, если мы не достигаем освобождения, как событие, которое предопределит характер нашего следующего воплощения. В этой связи можно рассматривать промежуточные состояния между жизнями (бардо) как определенным образом более значимые, нежели воплощённое существование. И потому существенно важно за время нашей жизни подготовиться к этому моменту при помощи целенаправленной духовной практики.

Другой важной стороной древних и доиндустриальных культур, накладывающих свой отпечаток на переживания умирающего, является признание смерти неотъемлемой частью жизни. Люди, живущие в этих культурах, на протяжении своей жизни обычно проводят много времени вокруг людей умирающих, приводят в порядок мёртвые тела, наблюдают кремацию и живут рядом с останками мёртвых. А для представителя Запада посещение такого места, как Варанаси, где подобное отношение выражено со всей своей необычайной откровенностью, может оказаться глубоко разрушающим переживанием.

Люди доиндустриальных культур, как правило, умирают в окружении большой семьи, рода или племени. И таким образом они могут получить значимую эмоциональную поддержку от близких родственников и друзей. Также важно упомянуть о духовно-психической помощи, обеспечиваемой мощными обрядами, проводящимися во время смерти. Эти процедуры предназначаются для того, чтобы поддержать индивидов перед их последним переходом или Даже предложить конкретное руководство в посмертном странствии, наподобие того подхода, что описан в "Бардо Тодрол".

Чрезвычайно важной составляющей, влияющей на отношение к смерти и переживанию умирания в доиндустриальных культурах, было существование разнообразных способов научения умиранию в переживании, задействующих холотропные состояния сознания. К ним относятся:

Шаманские приёмы

Ритуалы перехода

Мистерии смерти и возрождения

Различные духовные практики

Книги для мёртвых

Из наших предыдущих обсуждений шаманизма мы выяснили, что новообращённые шаманы вводятся в переживание потустороннего во время своей посвятительной шаманской болезни. Она случается непроизвольно или вызывается различными методами во время обучения у старших шаманов. После того как они пройдут посвящение и успешно примут произошедшее с ними духовно-психическое превращение, они обретут способность входить в холотропные состояния по своей собственной воле и сопровождать других членов племени в их духовидческих странствиях.

В литературе, посвящённой шаманизму, существует общее согласие насчёт того, что область переживаний, посещаемая в этих внутренних странствиях, тождественна стране, которую пересекают во время посмертного странствия души. Стало быть, переживания шаманов и их пациентов могут рассматриваться как переживательное научение умиранию. И как чуть позже будет показано, нам удалось собрать свидетельства в подтверждение этого тезиса во время обширных плановых исследований применения психоделической терапии для неизлечимых раковых больных.

Антропологи, проводящие полевые исследования среди туземных культур, подробно описали ритуалы перехода - мощные обряды, которые в этих культурах проводятся регулярно в моменты происходящих в жизни значимых переходов. Голландский антрополог Арнольд ван Геннеп, изобретший само понятие ритуалы перехода, показал, что среди доиндустриальных народов они практически повсеместны (van Gennep, 1960). И внешняя символика ритуалов перехода кружится вокруг троицы: рождение-секс-смерть. А внутренние переживания посвящаемых представляют собой различные сочетания околородовых и надличностных составляющих, и их общим знаменателем является глубинное противоборство со смертью и последующее превосхождение. Таким образом, люди, живущие в культурах, проводящих ритуалы перехода, на протяжении всей своей жизни имеют многочисленные переживания духовно-психической смерти и возрождения, перед тем как окажутся перед лицом своей биологической кончины.

Переживания духовно-психической смерти и возрождения, подобные переживаниям шаманов и участников ритуалов перехода, также играют ключевую роль в древних мистериях смерти и возрождения. И как мы ранее уже выяснили, существовали они во многих частях мира и были основаны на мифологических историях о божествах, олицетворяющих смерть и возрождение, таких, как Инан-на и Таммуз, Исида и Осирис, Плутон и Персефона, Дионис, Аттис и Адонис или Кетцалькоатль и герои-близнецы майя. Эти мистериальные религии были широко распространены и играли важную роль в древнем мире.

Известность мистериальных религий очевидна хотя бы из того факта, что число посвящаемых, участвующих каждые пять лет в мистериях в Элевсине, превышало три тысячи человек. Вот как восхвалялись эти таинства в эпической поэме, известной как "Гомеровский гимн Деметре", написанной в седьмом веке до нашей эры неизвестным автором: "Счастливы те из людей земнородных, кто таинство видел. Тот же, кто им не причастен, до смерти не будет во веки доли подобной иметь в многосумрачном царстве подземном".

Греческий поэт Пиндар писал о посвящении в Элевсине: "Счастлив же тот из людей, кто, эти таинства видев, стопы свои направляет в подземное царство. Богу подобно знает он - жизни конец одаряется новым началом". Точно так же свидетельство великого греческого поэта и драматурга Софокла подтверждает то глубочайшее воздействие, которое повергающее в трепет переживание элевсинских таинств оказывало на посвящаемых: "Трижды же счастливы смертные, кто эти таинства видев, в Аид направляется, ибо только для них предуготована жизнь в многосумрачном царстве подземном. Для остальных - вся она зло и страданье" (Wasson, Hoffman and Ruck, 1978).

Тогда как гомеровский гимн и высказывания Пиндара и Софокла упоминают значения таинств при встрече со смертью, знаменитый римский .философ, государственный деятель и законодатель Марк Туллий Цицерон в своём труде "De legibus"* подчеркивал то влияние, которое это переживание оказало на его жизнь и на жизни многих других: "Нет ничего превыше этих таинств. Ибо они смягчили наш нрав и умерили наши привычки, они заставили нас пройти от варварского состояния к истинной человечности. Они не только показали нам, как жить радостно, но и научили нас умирать с надеждой" (Cicero, 1977).

Другой важной мистериальной религией античности был культ Митры - религия, родственная христианству и его очень серьёзный соперник в момент его становления мировой религией. На вершине своего расцвета в третьем веке нашей эры влияние этого культа простиралось от Средиземного моря до Балтийского. Около двух тысяч mithraea - подземных святилищ, в которых проводились митраистские обряды, - были открыты и исследованы археологами. Эти mithraea можно обнаружить от берегов Чёрного моря до rop Шотландии и границ пустыни Сахара (Ulansey, 1989).

Особенный интерес надличностно направленных исследователей вызывают практики различных мистических традиций и великих философий Востока: разных видов йоги, буддизма, даосизма, суфизма, христианской мистики, каббалы и многих других. Эти учения развили действенные виды умозрения, медитации в движении, молитв, дыхательных упражнений и других техник, легко вызывающих холотропные состояния сознания с глубокими духовными составляющими. Подобно переживаниям шаманов, посвящаемых в ритуалах перехода и неофитов древних таинств, эти приёмы предоставляют возможность встречи со своей бренностью и смертностью, преодоления страха смерти и коренного изменения своего бытия в мире.

Описание источников, доступных умирающим людям в доиндустриальных культурах, не было бы полным без упоминания книге мёртвых, таких, как тибетская "Бардо Тодрол", египетская "Перт ем хру", ацтекский "Кодекс Борджиа" или европейское "Ars moriendi". Когда западные ученые впервые прочитали древние книги мёртвых, они их посчитали вымышленными описаниями посмертного странствия души и в качестве таковых выдающими желаемое за действительное измышлениями тех людей, которые не способны принять) зловещую реальность смерти. И их отнесли к категории волшебных сказок, воображаемых творений человеческой мечты, которые, конечно же, обладали определённой художественной красотой, но не имели никакого основания в повседневной действительности и никакой практической значимости.

Более глубокое изучение этих текстов открыло, что они использовались как путеводители применительно к священным таинствам и| духовным практикам и очень правдоподобно описывали переживания посвящаемых и практикующих. И в этом новом свете самопредставление книг мёртвых руководствами для умирающих кажется просто искусной уловкой, придуманной жрецами для того, чтобы затемнить их действительное предназначение и охранить от непосвящённых их откровение и более глубокий эзотерический смысл. Но, очевидно, остается вопрос, как же всё-таки выявить подлинную природу процедур, употребляемых древними духовными учениями для вызывания этих состояний.

Современные исследования, сосредотачивающиеся на холотропных состояниях, совершают в этой загадочной области новые неожиданные открытия. Методичное изучение переживаний во время психоделических сеансов, мощные нелекарственные виды психотерапии и непроизвольно происходящие духовно-психические кризисы показывают, что во всех этих обстоятельствах люди могут встретиться с целым спектром необычных переживаний, включающих эпизоды предсмертных мук и умирания, схождение в ад, представание пред судом Божиим, возрождения, достижения небесных сфер и столкновение с воспоминаниями из прошлых воплощений. И эти состояния поразительно напоминают те, что описываются в эсхатологических книгах древних и доиндустриальных культур.

Тимоти Лири, Ричард Олперт и Ральф Мецнер были настолько поражены параллелями между ЛСД-переживаниями и состояниями, описываемыми в "Бардо Тодрол", что даже свою книгу об этом предмете озаглавили "Психоделическое переживание: руководство на основе Тибетской книги мёртвых" и на самом деле использовали пассажи из этой книги для составления указателя по темам своих ЛСД-переживаний. Другой недостающий кусочек мозаики дала танатология - молодая научная дисциплина, целенаправленно изучающая смерть и умирание. Танатологические исследования околосмертных состояний показывают, что переживания, связанные с положениями, угрожающими жизни, несут в себе глубинное сходство с описаниями, содержащимися в древних книгах мёртвых, а также с тем, что рассказывают люди, принимавшие участие в психоделических сеансах и в современной психотерапии переживания. Самыми замечательными из этих открытий оказались неоднократные наблюдения способности сознания, освобождённого от телесной оболочки, наблюдать происходящее в непосредственном окружении и в отдалённых местах.

Эти наблюдения подтверждают одно утверждение тибетской "Бардо Тодрол", которое прежде казалось фантастическим и нелепым. Согласно этой книге, когда мы умираем, мы оставляем границы физического тела и живём в теле бардо. В этом новом виде мы можем беспрепятственно перемещаться в любое место на земле и в то же время сохранять свою способность воспринимать окружающее. Таким образом, современные исследования сознания устанавливают, что эсхатологические книги на самом деле являются картами внутренних местностей психики, погруженной в глубокие холотропные состояния, в том числе и связанные с биологическим умиранием.

Можно провести всю свою жизнь, не пережив этих состояний или даже не зная об их существовании, пока во время биологической смерти не будешь в них ввергнут. Однако некоторые люди в состоянии исследовать эти местности переживаний даже тогда, когда еще живы. Средствами, дающими такую возможность, являются психоделические вещества, мощные виды психотерапии переживания, серьёзные духовные практики и участие в шаманских камланиях. У многих людей схожие переживания происходят непроизвольно, без какой-либо известной причины, во время духовно-психических кризисов (духовных обострений).

Все эти обстоятельства дают возможность глубокого исследования в переживании внутренних местностей психики в то время, когда мы находимся в силе и в здравии, и потому встреча со смертью во время нашей биологической кончины не становится для нас полной неожиданностью. Немецкий монах-августинец семнадцатого века Абрахам а Санкта Клара лаконично выразил значение переживательной практики умирания: "Человек, умирающий перед тем, как он умирает, не умирает, когда он умирает".

Такое "умирание перед умиранием" обладает двумя важными последствиями: оно освобождает нас от страха смерти и меняет наше отношение к ней. И это значительно облегчает нам переживание действительного оставления тела в момент нашей биологической кончины. В то же самое время исчезновение страха смерти преображает также и наш способ жизни в мире. Таким образом, нет никакого основополагающего различия между подготовкой к смерти и практикой умирания, с одной стороны, и духовным деланием, ведущим к просветлению, с другой. По этой причине древние книги мёртвых могли использоваться и при тех, и при других обстоятельствах.

Благодаря всем рассмотренным нами причинам многие стороны жизни в доиндустриальных культурах значительно облегчают психологическое положение умирающих людей по сравнению с западной технологической цивилизацией. И естественно, вопрос, который возникает незамедлительно: не заключается ли подобное преимущество в отсутствии достоверных сведений о природе действительности и в самообмане принятия желаемого за действительное. Но если бы это было так, то значительная часть наших трудностей перед лицом смерти была бы просто данью, которую нам приходится платить за наше более глубокое знание всеобщего положения вещей. И тогда нам следовало бы предпочесть нести на себе все неудобные последствия знания истины. Однако более тщательное рассмотрение существующих свидетельств показывает, что это далеко не тот случай.

Как мы выяснили в предыдущей главе, единственной важнейшей причиной, ответственной за разительные различия между картиной мира западной культуры и всех других человеческих сообществ на протяжении истории, является отнюдь не превосходство материалистической науки над первобытными предрассудками, но наше глубокое невежество относительно холотропных состояний. И единственным способом, которым может поддерживаться материалистическое монистическое мировоззрение западной науки, является целенаправленное сокрытие и ложная интерпретация всех свидетельств, предоставляемых исследованиями сознания, независимо от того, располагаются ли их истоки в истории, антропологии, сравнительном изучении религий или в различных новых областях исследований, таких, как парапсихология, танатология, психоделическая терапия, отрицательная обратная связь, отключение органов чувств, психотерапии переживаний или работа с индивидами, претерпевающими духовно-психические кризисы.

Постоянное использование разных видов холотропных состояний, характеризующее обрядовую и духовную жизнь древних и туземных культур открывает в переживании доступ к богатейшему спектру надличностных переживаний. Что в этом случае неизбежно приводит к пониманию природы действительности и взаимосвязи между сознанием и материей, которые коренным образом отличаются от системы представлений индустриальных сообществ.

Ни одного западного традиционно настроенного профессора, который проводил широкую работу, включающую в себя надличностные переживания, и продолжал бы поддерживать расхожее научное понимание сознания, человеческой психики и природы действительности, мне так и не удалось встретить. Таким образом, различие во мнениях насчёт возможности существования сознания после смерти точно отражает различия в установке по отношению к холотропным состояниям и в степени приобретения их личного опыта.

Давайте кратко рассмотрим эти наблюдения, поступающие из различных областей исследований, которые опровергают материалистическое предположение, что биологическая смерть представляет собою окончательное завершение любого рода существования и сознательной деятельности. В любом исследовании такого рода важно сохранять ум открытым и сосредотачиваться насколько возможно на доступных для наблюдения фактах. Некая же непоколебимая априорная приверженность существующей парадигме, которой характеризуется подход подавляющего большинства учёных в этой области, есть отношение, хорошо нам известное по установкам религиозных фундаменталистов. Но в отличие от сциентизма подобного рода наука в подлинном смысле слова открыта для непредвзятых исследований любых существующих явлений и в любой области действительности, чтобы самой оказаться вполне пригодной для подобного предприятия. Имея это в виду, мы можем разделить существующие свидетельства на две категории: переживания и наблюдения, опровергающие традиционное понимание природы сознания и его взаимосвязи с материей; переживания и наблюдения, относящиеся непосредственно к сохранению сознания после смерти.