Кармеле восемнадцать юных лет

Ник Туманов

Весна глядит в зеркальный омут луж, и к важному труду готовы свахи.

У девочки Кармелы новый муж… нет… ну не так, чтоб муж… скорее хахаль. А впрочем, ей так нравится – женой… они вдвоём единственно живые.

…с утра промчался дождик озорной и глянцевыми сделал мостовые. Теперь парит и двадцать пять в тени… и надо бы с ума сойти от взглядов, но девочка порхает и звенит на тонких каблучках от братьев Прада.

И что ей до завистливой толпы, готовой растерзать её за внешность? Она жалеет праведно слепых, считающих грехом развратным нежность.

Кармеле восемнадцать юных лет… ей хочется тепла и поцелуев… она так много может дать в ответ!.. она такое счастье наколдует!..

И столько дней рассветных впереди, что времени достаточно согреться…

...вот только иногда кольнёт в груди… как будто ёжик чешется о сердце, которое стучится не щадя, любви другого сердца жадно вторя.

Сбежав сегодня утром от дождя, они с любимым спрятались в соборе, и в затемнённом холоде шпалер такое вытворяли – Бог помилуй!..

без всяких осторожных полумер Кармела отдавалась и любила…

…под сводами собора бился плач – заупокой гундосил падре мессу…

…………………………………………………………………………………………………….

вчера сказал Кармеле старый врач,

что жить ей остаётся где-то с месяц…

Immanentis

Ник Туманов

всё не ладится. всё не так.

мрачно пялится бес в тиши…

ночь играет со мной в трик-трак

на продажность моей души…

видно, я не в своём уме –

снова рифмы. в мозгах раздрай.

нескончаем поток химер.

Боже, как был Иуда прав,

отправляя на крест Христа!..

не напрасно ль я дал зарок

не пятнать белизны листа

червоточиной длинных строк?..

там, за правым моим плечом,

не хранитель шалит вовсю –

сквозь оконную брешь течёт

мой немыслимо странный сюр…

я ночами совсем ничей

как уставший в пути старик.

это свойство моих ночей

выгорать у меня внутри

Весеннее

Ник Туманов

Привет, Диман! Ты говоришь – зима ещё штурмует души и дома… морозит иней в окнах кружева… и занята учёбой голова… Всё это бред, дружище! Плюнь! Забудь! Уже стучит упрямо в сердце юность, и зажигает на гитарных струнах звезду, что освещает дальний путь…

А у меня весна! И, боже мой, как воздух пахнет сексом и весной… и сексом даже больше… В нашем доме давно застыло время в тяжкой коме, и вдруг – весна! Из чувств, всего одно – всё есть Любовь от пищи до улыбок, от солнца, заглянувшего в окно, до сказанного запросто «спасибо!». И, кажется – дурного в мире нет! И хочется обнять весь белый свет! И пить с ладоней раннюю росу, и лепестками ласковых касаний исцеловать веснушки на носу малышки с васильковыми глазами. И хочется, уже который день почувствовать горячие ладони, скользнувшие задорно под ремень, в огонь неутоляемых агоний…

Пусть говорят завистники и снобы, что в этом проявлении хворобы обыкновенный гормональный взрыв. Я принимаю правила игры.

Когда бунтует кровь весенним палом напропалую – мне вселенной мало!

И наплевать, что скажут обо мне –

я отдаю всего себя весне,

чтоб сердце чутко нежность рифмовало!

Noesis

Ник Туманов

на циферблате у брегета секундной стрелки ход не виден –

она как бешеная гонит поток минут, часов и дней.

так матадор из-за мулеты быку дарует смерть в корриде,

но, обрывая боль агоний, сам не становится сильней...

ещё подкрадывалась темень, вползая в мой промокший город…

ещё звезда в своём сиротстве пыталась скрыться в облаках…

а я уже играл на время с любым охотником до споров,

и так любителей чехвостил, что подгонял судьбу слегка.

я проживал свою свободу, её считая бесконечной,

но время морщилось, сжималось от «чуть попозже» до «сейчас»,

и счёт вытаивал на годы, а годы плавились как свечи,

мне оставляя только малость. и обнажённо, без прикрас

крутилось лентой чёрно-белой моё вчера, верстая гранки…

вручную правило ошибки, меняя литеры в строках,

а сердце верить не хотело, что черви будут жрать останки –

всё, от прищура и улыбки, до синих венок на руках…

и толку в том, что в гонке этой я был шустрее многих прочих,

что всем расписывал в рассказах как я умён не по годам?

за волосочек жизни тонкий, что междустрочия короче,

я все свои таланты разом без сожаления отдам…

Февраль 2011

catharsis - без рубрики, 27.02.2011 18:14

intentio - без рубрики, 26.02.2011 23:40

экзистенциальное - без рубрики, 10.02.2011 22:25

весенне-тестостероновое - без рубрики, 23.02.2011 13:41

Мой Париж - без рубрики, 04.02.2011 20:42

Не ругайте меня за нежность - без рубрики, 08.02.2011 14:18

Валентинки - без рубрики, 14.02.2011 23:54

у девочки Нэтали дни обострённой досады... - без рубрики, 14.02.2011 21:12

Как вы считаете, я не слишком наивный?.. - эссе и статьи, 19.02.2011 16:47

Catharsis

Ник Туманов

к закату облака бегут гурьбой...

пусть тлеет вечер в пепельнице суток, не истери, малышка! я с тобой, и нам сегодня будет не до шуток… ведь мне тебя любить-перелюбить! да что там! мне дышать, не надышаться!.. в глазах твоих задорные паяцы в тугой клубок заматывают нить… и хочется упасть в тебя, как в сон, и выдумать такие небылицы, которые не смогут повториться, как восковые куклы у Тюссо, как странные танцовщицы Кокто, прообразы безликих пуританок… и я готов раскрыть себя, как том не читанного ранее романа, поставить всё, что чувствую, на кон и, с легкостью пройдя по флангу в дамки, губами отыскать твой лёгкий стон на кончиках сосков… в пупковой ямке… прижать к тебе горящий жаром лоб, вдыхая аромат раскрытой плоти, войти в тебя, как визави – напротив, так, чтобы даже небо ожило… и нежиться… и нежить… отдавать всего себя по крохотной минуте, вышёптывая глупые слова, совсем не совершенные, по сути…

а утром, в предрассветной синеве,

пока не скачут солнечные зайцы,

сославшись на круженье в голове

от кофе с бутербродом отказаться…

пролить в стакан неискренность свою

и, замешав коктейль противоречий,

сорваться, чуть помедлив на краю

ладони безымянного предтечи…

Intentio

Ник Туманов

там, где город фонарным суриком

катит света тугие мячики,

я иду параллельно сумраку,

что в слепых переулках прячется…

отрывая себя поклеточно

от ушедшей с тобой ненужности,

я, ломаясь иссохшей веточкой,

задыхаюсь в промозглом ужасе...

в этот вечер прокрался адово

апокалипсис Фрэнка Копполы…

ничему, что могло нас радовать

не дано было сбыться дополна.

накрененный под сорок градусов

мир катился к чертям неведомым…

а хотелось тепла и радости…

а хотелось проститься с бедами...

я с вопросом пристал к прохожему,

ожидая взамен затрещины:

«я наивный?» кто знает… может быть…

только вот, как же быть с обещанным?..

ввысь молитвенно руки вытяну –

пальцы сжатые жалят хрустами…

я ведь жив! я до боли чувствую

колокольных призывов истину!

там, где счастье моё нагадано

сиротливой слепой начётчицей,

у церквушки, пропахшей ладаном,

мне свечой загореться хочется...

Экзистенциальное

Ник Туманов

эта полночь такая – ни выдохнуть, ни вдохнуть…

неумолчно тревожен с деревьев вороний грай…

я прошу тебя, девочка, нежно на мне сыграй

не рапсодию страсти, а тихое что-нибудь.

иероглифы майя в любви никогда не врут –

я на теле твоём синих венок прочёл узор:

если небо расколется, высыпав звёздный сор

на кровавую плаху планеты – не быть добру!

да и кем оно прожито, наше с тобой добро?

посмотри, как луна надевает венчальный нимб

на утёс Оберон, обнимаясь печально с ним,

выжигая в граните жестоких прорех тавро…

я давно уже чувствую – губы слепых суккуб

выпивают по капельке досуха кровь мою…

если жизни не станет, что проку в моём IQ?

пусть распахнуто тело, но жертвенник плоти скуп.

разгадай меня, девочка, выдумай, разбуди,

но спаси от заклятья на вечность волшебниц Норн!..

вот и утро в окошке… Сварог раздувает горн,

чтобы выковать жаркое сердце в моей груди…

Весенне-тестостероновое

Ник Туманов

Ещё я ото сна не отошёл. Ещё легко вибрирует мобила. Но как светло, ебическая сила! И как необычайно хорошо! Уютна и тепла ещё подушка… похрустывают кости в потягушках… Ad patres то, что выспалось во снах! Зачёркиваю маркером зелёным всё, что не носит имени весна! Встаю… иду, как дурень полусонный… и пятки холодит ночная стынь… а в голове откуда-то латынь… ведь вроде не зачётная неделя… и бесится весна в голодном теле… журчит смешную песню унитаз, и нужно подготовиться… собраться… эй, жертва сексуальных девиаций, будь чуть поаккуратней в этот раз. Всё – жизнь! И не читайте мне мораль! Пусть струи душа в темя бьют упруго… закручивает воду слив в спираль… и бегает плевок в воде по кругу… и кругом от желаний голова, в которой тупо: «manus manum lavat... per aspera ad astra... ave... ave!..», и путаются стоны и слова… ах, руки… тело… я не виноват, что бесятся безумные гормоны, и чёрт-те что с утра со мной творят… но не об этом, право, не об этом… весна начнётся завтра, по приметам… Всё – жизнь! а значит чувства надзаконны, и гонит кровь к мозгам тестостерон… да здравствует единственный закон весны, зовущей в город заоконный!

Мой Париж

Ник Туманов

Сегодня у поэта – выходной. Как, впрочем, и вчера, и завтра будет. Он пятый год разводится с женой, вот потому и выходной так нуден. Не пишется поэту третий день – достали холода… вода из крана… постылая жена талдычит хрень, мол: «оторвал бы жопу от дивана, да наколол дровец, зажёг огонь – камин покрылся инеем от скуки, а ты лежишь, храпишь, как старый конь, устала я, с тобой не жизнь, а муки…»

Вот дал же Бог Икару сей балласт! С такой взлетишь? Скорей сломаешь шею. Такая – написать строки не даст! Откуда вдохновенью взяться с нею?..

Когда жена отправится стирать (стирает ежедневно! сколько можно? уж лучше бы подкрасилась с утра – без грима на Кутузова похожа), поэт, уныло бросив: «Я сейчас!», подумает «я сдохну в этом доме…», и шустро сунув руку под матрас, достанет для души заветный томик. В нём, где-то меж сто третьей - сто второй страницами, проложены закладкой, на всякий случай (мало ль – геморрой…) от гонорара старого остатки. Надев в прихожей шляпу и пальто, он по-английски, не прощаясь, выйдет, и сев в трамвай у цирка-шапито, поймёт, как мир бесцветен и обиден. И тем в сознанье только укрепит решительный аспект – чтоб быть поэтом, он оборвётся, как дракон с цепи, и улетит, туда, где вечно лето. Вот потому, (и только потому!) он свой уют диванный опрокинул. Сказал – уеду, значит быть сему! Нельзя ж судьбу решать наполовину.

А в турбюро приветливая мышь ему предложит туры на Багамы, но он упрямо скажет: «Нет! В Париж! Мне на Парнас.» и улыбнётся дама: «Ну, что ж, Париж, конечно стоит месс… а так же денег стоит, между прочим, но если есть к Парижу интерес, то вот он, тур, к тому ж дешёвый очень – всего-то в евро тысяча пятьсот, зато отель трёхзвёздный, ол ин клюзив…». Сидит поэт, глядит, разинув рот, как заужают ширь его иллюзий. «А что-нибудь попроще, скажем так… В пятнадцать тысяч я б хотел вложиться… ну, предположим, даже в четвертак…». У тур-девиц смешными станут лица. И спросит мышь: «Вы это, что, в рублях?..». «В рублях, понятно, мы ведь не в Монако!». А про себя подумает: «Во, бля! Да чтоб ты сдохла, тощая собака!» Потом вздохнёт с тоской (в который раз!), путёвку подешевле выбирая – хотелось бы в Париж… возьмёт Кавказ. Париж он что? Мечта, не ближе рая.

Аэропорт, улыбки стюардесс, и у поэта тонус на пределе. Что тот Париж? Понятно, там прогресс, но и Кавказ чудесно, в самом деле! Да и потом, он ведь поэт к тому ж! И пусть ему так долго не хватало Гранд ОперА, «Максима»,»Мулен Руж», и суеты Латинского квартала… он домечтает всё, что не сбылось на берегах пленительного Понта с вакханкой юной – он ведь крепкий лось, и не боится полного афронта.

Вот только жаль, что чаще недосуг – уже Пегас упрямо бьёт копытом, и не хватает слов, души и рук для суеты, пустых страстей и быта. Ложатся строки прочно, как гранит, и рифмой сочной блещут, словно ртутью. Поэт творит, и рвётся мысль в зенит, да и поэт летит в глубинной сути.

А если станет скучно без любви, поэт, решив освоить Кама Сутру, вдруг ошарашит смачными «Уи!», слетевшее с ума от счастья утро. А то, что без партнёрши – ерунда! Поэты одиноки не бывают – для них их Музы верные всегда объятия с восторгом открывают.

А что потом? Вернётся в город свой. Его издатель скажет: «Что ж, отлично! Твой нерв сквозь строки бьётся, как живой. В печать к апрелю. Средактурю лично.»

Когда весна рванёт лавиной с крыш, студент весёлый, и седой профессор возьмут с лотка книжонку «Мой Париж», а в уголке петитом: «стоит мессы»…

Не ругайте меня за нежность

Ник Туманов

Не ругайте меня за нежность. Не вините, что я не мачо. Я живу ещё где-то между «очень нужен» и «мало значит». Не пишите мне строк прощальных. Не ищите меня за гранью. Я пока не убит, не ранен. Даже не огорчён печалью. И, потом, разве это важно – написать, как из сердца выдрать бесполезный клочок бумажный?.. Не большая, признаться, хитрость – острым ножиком штопать рану. Да и толку не много в этом. Всё равно я вернусь рассветом! Всё равно я в душе останусь. И за гранью я всё же буду, как меня ни старайтесь вычесть из рассудка. Я стану Буддой. Ветром в поле. Весёлой шуткой. Новым Данте для Беатриче. Для Лауры её Петраркой. В золотистых бантах подарком для девчонки в смешных косичках…

Валентинки

Ник Туманов

На день Валентина у сердца работа –

стучать не смолкая, любить не жалея,

себя раздавать как с автографом фото.

И я озадачился новой затеей –

я вырезал сердце из красной картонки,

и просто сказал ему: «время для счастья!»

Но сердце моё озорные девчонки,

влюбляясь в меня, разорвали на части.

Оно разлетелось, как пазлы-картинки,

как капельки крови в февральскую снежность.

Их люди назвали светло – валентинки.

И дарят друг другу картонную нежность.

у девочки Нэтали дни обострённой досады...

Ник Туманов

у девочки Нэтали дни обострённой досады, и гордость заточена нервно в подобие жала.

а мне надоело выслушивать: «хватит! не надо! нууу… может быть завтра…»

мне голода завтраков мало.

у девочки Нэтали нет аргументов для нервов.

есть личико ангела, грация гибкой газели.

есть много таких же, как я, что вконец офигели.

а значит – есть повод стать вскорости конченой стервой.

нет, я понимаю – у женщин всё строго по срокам, но семь сороков на неделе – не слишком ли много?..

короче, я просто сорвался – достала морока!..

и тут же послал её к чёрту!

а надо бы – к Богу…

...к утру задождило… и тучи от края до края укутали город… и воздух искрился грозово…

но девочка Нэтали вышла в разгаре раздрая, умело хлестнув напоследок пощёчиной слова.

и хлопнула дверью – поставила жирную точку, дробя каблуками ступеньки в холодной парадной…

она ошибается, если считает…

а впрочем…

я сам ошибаюсь, как видно…

что ж, так мне и надо!..

у нашей любви вкус ромашки, приправленной перцем – не просто горчит, а шутя, выжигает до пепла.

да что же с тобой, заболевшее глупое сердце?

неужто, ты вовсе от страсти оглохло, ослепло?

неужто болеть тебе нравится, вот и привыкло?..

и я привыкал.

по чуть-чуть…

потихоньку…

не сразу…

я выпил любовь...

и дышать разучился без крика…

и тело заполнилось жаркой любовной проказой...

такая беда – на верёвочной лестнице узел петлёй захлестнёт, и утянет в свинцовое небо…

ах, мне бы не слышать «мой мальчик, ты конченый лузер!»

и чуточку воздуха с запахом нежности мне бы…

а что остаётся?..

прикинуться мягким и рыжим...

дышать послегрозием, лёгкие плавя озоном...

размять между пальцев как глину «люблю-ненавижу» и бросить в корзину, и больше не слушать резонов.

но девочка Нэтали стала чужой и холодной, а прочих иных мне не надо, хоть с ними и проще...

запутались тучи в распялинах мокнущей рощи…

разбухшее небо упало в Леман между лодок…