Лагерь Ньяругусу (Беженцы из Конго)

Мы ехали по очень плохой грязной дороге, размытой дождем. Огромное количество людей застряло на пути в лагерь Ньяругусу.

Пятьдесят три тысячи беженцев, все из Конго, приехали сюда за продовольствием, которое доставляется два раза в месяц.

Каждый месяц здесь рождаются 250 детей.

Сюда привозят всех потерявшихся членов рода. Семьи снова воссоединяются. Их число постоянно растет.

Но порции пищи постоянно снижаются из-за недостатка финансирования. Система распределения очень сложная.

Моя первая работа была раздатчиком номер 4, я помогала передавать большие сумки, складывать их в кучи и раздавать группам людей.

В зоны моей ответственности вошли семьи из пяти человек. Дети распределялись в порядке от одного до десяти лет.

Мы не могли раздать масло для приготовления пищи, потому что грузовик, везший его в лагерь, застрял на размытой дороге.

Я завтракала с членами организации Христианская программа развития и помощи нуждающимся [6].

На завтрак была капуста, вода, рис и бобы. Я ужасно проголодалась.

Местные беженцы, которые смастерили инструменты, хотели показать нам представление.

Пока мы ели, мы слушали музыку.

Я увидела маленького мальчика, которому на вид было около трех или четырех лет. Он забрался на дерево, чтобы лучше видеть, что происходит в толпе.

В лагере действует программа помощи молодым беженцам, которую ведет УВКБ ООН.

Я насчитала около 200 детей, но это был день раздачи пищи.

Дети, которых я встретила, были добры и гостеприимны. Они начали танцевать. Мне сказали: «Они спокойно могут протанцевать весь день». Вдруг мне помахали, чтобы я присоединилась к ним. Я так и сделала. Казалось, что дети нашли меня чрезвычайно приятной.

Потом мне объявили, что дети беженцев вместе с членами УВКБ ООН и CORD и со мной готовят спектакль о больных ВИЧ и СПИДом.

Во время пьесы осведомленные работники вручали детям презервативы и говорили им: «Вы должны использовать их, если не проходили тесты. Тестирование и презервативы доступны во всех молодежных центрах».

Трое молодых парней с полосами белой краски на волосах и с макияжем пожилых людей вышли, хромая, опираясь на деревянные палки. Все смеялись, когда актеры жаловались и вели себя, как старые больные люди.

Это было великолепно.

По сюжету пьесы отец пытается запретить своей дочери встречаться с одним молодым человеком. Но она пренебрегает запретами отца и позже обнаруживает, что раньше у этого паренька была девушка, которая оказалась больна СПИДом.

Беженцы сами разработали дизайн и изготовили майки с призывами быть более осторожными в этих вопросах. Они подарили мне одну. Дети смеялись, когда я начала натягивать ее через голову и застряла. Потом они аплодировали и обнимали меня, когда я наконец с ней справилась.

Наша следующая остановка была у строящегося здания из кирпича и глины. Я попыталась немного помочь, но поняла, что это очень тяжелая и требующая сноровки работа.

Я сказала одному из рабочих о том, как я восхищаюсь тем, что он работает здесь целый день, каждый день. Он, сказал: «Да, это нелегкая работа, но это для детей, поэтому я хорошо себя чувствую».

Я пишу это, пока стоим на грязной дороге, которая оказалась перекрыта трактором, который пытается вытащи застрявший в грязи автобус.

Все дети выстроились в линию, чтобы посмотреть. Они смеются. Похоже, вытащить автобус уже невозможно.

Люди вылезают из окон автобуса и разбредаются по джунглям. Некоторые остаются, в надежде заработать немного денег, толкая автобус.

Когда мы попытались объехать автобус, то мы сами застряли в грязи. К счастью, подъехал еще один трактор, который и вытащил нас.

На дороге нам встречались путешествующие автостопом. Наш водитель сказал: «Простите, у них может быть оружие, мы не можем взять их с собой».

В США такая реплика показалась бы необычной.

Вот мы и приехали. Я наблюдаю за беженцами. Мы разговорились. Заиграла музыка, и мы, дурачась, начали танцевать. Кажется, я завожу друзей.

Однажды кто-то сказал: «За час игры ты можешь узнать о человеке больше, чем за год разговоров».

Моя практика подтвердила это в очередной раз.

Они спросили у меня мой адрес. Мы обещали держать связь.

Самое печальное то, что беженцы знают, что в ближайшее время не смогут покинуть свой лагерь.

Дух этих людей, их воля к жизни продолжают удивлять меня. Как жаль, что я не могу найти более подходящего слова. Скорее, они меня вдохновляют, для меня большая честь быть с ними в это время.

Я вернулась в комнату, в которой спала.

Я измотана и очень грязная.

Горячая вода здесь обеспечивается солнечной энергией, а сейчас нет солнца, поэтому душ будет холодным.

Также уже темнеет, и до 19.30 не будет света. Здесь нет электричества с 00.00 до 7.30 и с 16.00 до 19.30.

По этому поводу мы с Александрой смеялись: «Это то, что у нас гарантированно есть!»

Видимо, она права. Хоть сегодня и был такой трудный день, я чувствую себя хорошо. Общение с этими людьми в этой стране сделали мой день одним из самых счастливых дней в моей жизни.

Но я помню, что нахожусь здесь не надолго. И у меня есть выбор. Постоянно я живу очень далеко отсюда, с удобствами.

Я восхищаюсь теми людьми, которые здесь работают, у большинства из них под глазами темные круги. Они всегда думают о том, как решить проблемы, как лучше помочь.

Иногда, как сегодня, они говорят о вещах, очевидцами которых сами являлись.

Геноцид 1994 года в Руанде

Сотни тысяч беженцев шли через мост, который соединяет Руанду и Танзанию. Сама река была полна мертвых тел, около 40 000 погибших. Поначалу они пытались вытащить тела, но их было слишком много. Сейчас это огромная река мертвых.

Конечно, в 1994 году Англия и США поддерживали этих людей в их желании вернуться домой. Верили в то, что в Руанде воцарился мир.

Хотя они и знали, что возвращаются домой, многие делали это под давлением. Хотя они и верили в то, что им не причинят никакого вреда, все равно это не было добровольной репатриацией, как в Сьерра-Леоне.

Но возвращаться в Руанду было далеко не безопасно.

Миллионы людей погибли во время геноцида.

Александра помогла мне разогреть немного овощей и риса. Сегодня ночью она останется дома. Она устала, пришлось очень много ездить. Она ждет не дождется своего семидневного отпуска.

У них есть возможность поехать в Дар-эс-Салам в Танзании или в Найроби в Кении. А я-то думала, что они поедут домой или хотя бы туда, где нет лагерей беженцев. Туда, где действительно нет изоляции.

Но Александра привыкла быть рядом с офисом: у нее все еще много работы, которую нужно сделать.

А пока она будет рада сходить в магазин и купить еду. Я так испорчена. Даже во время своего визита я ела больше, чем могли позволить себе беженцы. А сейчас я жду не дождусь возвращения домой, к наполненным супермаркетам и прочей роскоши привычной жизни.

Я С трепетом жду того момента, когда снова буду со своей семьей, чтобы знать, что они в безопасности и что у них есть все, в чем они нуждаются.

Я не могу себе представить, что чувствует отец или мать, муж или жена, когда те люди, которых они любят больше всех на свете, страдают, а они ничего не могут сделать…

Когда мать не может накормить ребенка… Когда отец не может обеспечить свою семью… Когда муж не может защитить свою жену…

Сегодняшний день Александра провела, делая свидетельства о рождении для более 400 детей, которые родились в лагере. Она работает совместно с Красным Крестом. Сейчас всего восемь часов, но я собираюсь скоро лечь спать.

Не только потому, что я устала, а еще и потому, что мне сейчас просто нечего делать. Я уже прочитала все, что привезла с собой. Я заметила, что книги Александры все на голландском, так что, увы, я не смогу их читать.

Прошло два часа с того момента, как я поставила точку в конце последнего абзаца. Решено — буду спать.

Все это время мы разговаривали с Александрой. Мы говорили обо всем, в том числе об опасных ситуациях, с которыми она сталкивалась в работе.

Лежу в кровати в одежде и обуви на случай, если придется бежать. Друга Александры, тоже сотрудника УВКБ ООН, убили, — жестоко забили. Мы говорили о том, что сейчас для беженцев не хватает мыла.

Впредь норма будет урезана на 20%. Всемирная продовольственная программа (другая организация ООН, ответственная за снабжение бедственных территорий едой) тоже испытывает финансовые трудности.

В этом никто не виноват, но это огорчает, и сложно объяснить людям, которые сейчас получают то, что с натяжкой можно назвать минимальной нормой: базовый набор питательных компонентов в объеме, равном количеству калорий для того, чтобы оставаться живыми. Скоро они будут получать только 80 процентов от того, что есть у них сейчас.

Мы говорили и о женщинах, у которых нет гигиенических прокладок. Александра мне сказала, что в тюрьмах с этим еще хуже. Там женщины заперты в клетках, как животные, и не могут даже помыться.

Четверг, 8 марта

Проснулась от дождя; холодный, мокрый день.

Дороги, доставка пищи, что будет с лагерями во время дождя?

Планировалось, что в субботу меня заберет частный самолет студии, поскольку я должна вернуться домой на премьеру фильма и пресс-конференцию. Но только что мне сообщили, что никакой самолет не прилетит, потому что премьеру отменили.

Отлично. Голливуд в своем репертуаре.

На этом самолете я должна была попасть домой.

У меня остались минимальные запасы чистой одежды, немного наличных денег и лекарств.

При этом у меня нет ни малейшего представления о том, как вернуться назад в Лос-Анджелес.

Здесь летают только местные малые самолеты, один раз за несколько дней, к тому же они делают много долгих остановок в пути. Даже при полетах на близкие расстояния плановые посадки на час могут превратиться в целый день ожидания. Коллеги пытались найти мне место на завтрашнем рейсе, но самолет переполнен. Я должна лететь в Цюрих и Амстердам, а оттуда уже в Лос-Анджелес.

Офис УВКБ ООН в Дар-эс-Саламе попытается помочь мне с билетами, но я уверена, что у них есть более важные дела.

Да, премьера была единственная надежда, и она не реализовалась. «Добирайся домой как знаешь, крошка».

Лагерь Мтабила

Здесь около 95 000 беженцев, большинство бурундианцы.

УВКБ ООН привез меня в центр медицины и питания, организованный в лагере Красным Крестом.

Мое первое задание на сегодня заключается в расфасовке медицинского порошка в терапевтическом центре.

До пяти лет — дополнительное питание.

Беременным — спланированное.

Я старалась делать работу аккуратно, чтобы не насыпать меньше полной ложки.

Они должны осматривать детей, чтобы удостовериться, что они нормально растут и не теряют вес. Новорожденных взвешивают, измеряют рост и делают прививки. Один малыш испугался и написал на стол, на котором его осматривали. Мать вытерла стол своей одеждой. Мыла нет. Быть живым и при этом соблюдать гигиену очень трудно здесь для каждого.

Кухня представляет собой очень маленькую комнату с тремя огромными глиняными горшками, стоящими на дровяной печке.

Смотреть трудно, дым от печек разъедает глаза.

Я помогала приготовить молоко для матерей. Его доставляют в сухом виде в больших мешках. С помощью маленького кувшина я набрала два литра кипящей горячей воды (отмерила настолько точно, на сколько смогла) и вылила ее в старое, потрепанное ведро из зеленого пластика. Очень сложно сделать так, чтобы горячая вода не обожгла руки.

Жду, пока остынет. Горячая вода разрушит протеины, содержащиеся в молоке, поэтому разводить порошок нужно только в теплой или холодной воде.

Детское отделение

Вдоль каждой стены расставлены в ряд по пятнадцать маленьких деревянных кроватей. Над каждой кроватью висит полог от комаров, чьи укусы могут привести к малярии. Большинство пологов дырявые. Малярия очень распространенная здесь болезнь, которую практически невозможно избежать. Другая большая проблема — диарея. Для новорожденных и маленьких детей обезвоживание смертельно опасно.

Я все время брызгаю на себя спрей, но комары все равно кусают, и не только по ночам. К счастью, у меня сохранилось несколько таблеток от малярии. Пилюли не спасают от малярии, но помогают предотвратить тяжелые последствия болезни, если она наступит.

Младший брат восьмилетней девочки приютился у нее на коленях. Они сидели на последней кровати. Мальчик был укутан. Он потерял 200 грамм. У него диарея и, возможно, глисты.

Эта маленькая девочка видела, как ее родителей и старшего брата жестоко убили. Каким-то образом ей удалось сбежать со своим младшим братом. Малыш ужасно худой. Я не думаю, что он выживет. Но он — это все, что ее волнует. Он — это ее единственная семья.

Каждого трогает вид этих детей. Одна из медсестер тихо вышла из комнаты и начала плакать. Один из мужчин проводил ее на улицу.

Маленькая девочка ни разу не посмотрела никому в глаза. Она выглядела очень милой. Она просто сидела и смотрела в окно, прижавшись щекой к голове своего брата.

Она была слишком истощена, чтобы плакать.

Офис защиты

Я познакомилась с группой из восьми мальчиков от 13 до 16 лет.

Один из мальчиков, Мисаго, говорил о нападении мятежников 12 февраля 2001 года. Многие были убиты и серьезно ранены. На них напали посреди ночи. Утром он увидел все мертвые тела.

Мисаго шел со своим другом целую неделю. Их подхватил военный грузовик.

Солдаты спросили их: «Где ваши родители?»

«Убиты».

Он говорит очень тихо. Он слышал о лагере по радио. Отец Мисаго был убит в июне 2000 года, его мать была убита шестью месяцами позже. Они жили все вместе в военном лагере, на который напали. Мисаго пересек границу и приехал сюда. Теперь он беженец.

Он прошел консультацию на регистрации в этом лагере, хотя завтра его переведут другой лагерь.

Я очень рада, что здесь ему помогут. Все его любят, в этом офисе он может быть личностью, а не просто статистической единицей. Здесь он может получить ту помощь. В которой нуждается.

Накопительные лагеря создаются правительством чтобы объединять людей в группы. Ты должен оставаться внутри лагеря, чтобы тебя по ошибке не приняли мятежника. Кажется, что они все заперты в клетке, застряли прямо в центре этой войны. Мисаго пытается найти своего брата.

Сотрудники УВКБ ООН начали обсуждать его ситуацию. В результате было принято решение, что его вместе с друзьями переведут в другой лагерь, где они смогут начать строить свой собственный дом.

Мальчики недавно покушали, так как один из сотрудников УВКБ ООН по имени Винс дал им денег на продукты из своего собственного кошелька. Пока они не могут получать пайки, так как еще не зарегистрированы. По этой же причине мальчики спали на полу в офисе.

Вошел другой мальчик. Ему было около четырнадцати или шестнадцати лет. Он путешествовал один, но, пересекая границу, встретил еще одного мальчика.

Он внимательно смотрел на меня, возможно, потому, что я была новая тут, а возможно, потому, что я изо всех сил пыталась не заплакать. Мои глаза были мокрыми. Я не знаю, сколько историй я могу еще услышать.

«Отец?»

«Умер».

Он жил со своей бабушкой. Она была слишком стара, чтобы бежать, когда на них напали.

Оба этих мальчика были одеты в лохмотья. Их грязная одежда была в дырах, настолько больших, что спадала.

Он выглядел так, будто мог заплакать в любую минуту. Его спросили: «Что ты хочешь от УВКБ ООН?»

Он ответил: «Помогите мне найти мою бабушку».

Я ожидала от него, что он попросит еду или убежище, Что-то необходимое для него, но он хотел только ее безопасности. Он хотел увидеть свою бабушку.

Когда последний мальчик вышел, зашел еще один. Он держал руки по швам, смотрел в пол. На вид ему было около четырнадцати.

Служащие УВКБ ООН решили поговорить с главой офиса защиты, чтобы оставить всех ребят в этом лагере.

Трое мальчиков думают, что знают, в каких других лагерях беженцев смогут найти своих родных. Они должны оставаться здесь, чтобы не упустить этот шанс. Не исключено, что их родных не переместили.

Эти восемь ребят еще дети, и они должны быть помещены во временный приют. Им не надо ехать в новый лагерь, где им придется снова регистрироваться.

Служащие решили больше не беседовать с остальными ребятами. Третьему мальчику, который только что зашел, сказали, что необходимости в собеседовании нет.

Что- то было в том, как он медленно вышел из комнаты и опустил голову. Это меня очень сильно расстроило. Это было больше, чем вежливость. Он был такой покорный.

У меня было чувство, что недавно с ним жестоко обращались — мальчик был настолько подавлен, его лицо было такое грустное.

Я молюсь за то, чтобы с этими мальчиками все было в порядке. Это страшно осознавать, что их всего лишь восемь из двадцати миллионов. Какие у них шансы?

Сегодня в основном решались вопросы регистрации, в том числе мониторинг ранее принятых решений.

Хорошо осознавать то, что есть этот офис, куда люди могут пойти и где их могут услышать.

Здесь так много беженцев! Вы можете себе представить, как много вещей остаются без внимания?

УВКБ ООН работает здесь для того, чтобы защищать человеческие права беженцев — их основные человеческие права.

Восстановление

Беженцы проходят собеседование, чтобы подать запрос на получение гражданства в другой стране. Им нужны безопасные условия жизни, чтобы начать жизнь заново. Большинство будут жить в лагерях, в надежде, что когда-нибудь настанет мир, и они смогут вернуться на свою родину.

Сейчас они чувствуют себя в ловушке, где им не позволяют быть гражданами той страны, в которой они живут.

В комнату вошла девятнадцатилетняя девушка. Ее рассказ был слишком сложным, чтобы пересказать. Во время своего рассказа она постоянно вытирала слезы. Она хочет найти свою семью. Сначала они жили вместе в лагере беженцев, но в процессе перемещений она потеряла контакт. Она думает, что ее семья переселилась в Канаду.

Вошел человек, который хотел найти свою жену и детей. Он был отделен от них в одном из лагерей, а затем их отправили в Канаду. Он знает, где они находятся сейчас, но его статус не позволяет ему присоединиться к ним.

Он достал потрепанные фотографии своей жены, которые та послала ему. Они выглядели счастливыми в своем новом доме. Он умолял, чтобы ему помогли воссоединиться с ними, и пояснял:

«Моя жена». «Мой сын».

«Моя дочь».

«Мой малыш».

Я понимаю, что если вся бюрократическая бумажная работа и обработка данных не будет выполнена верно, то этот человек не сможет вернуться к своей семье.

Пока мы ехали до нашей следующей остановки, я увидела молодых ребят, сидевших в придорожной пыли. Они сидели тихо, неподвижно. Просто смотрели на дорогу.

Я не знаю, что делать. Как-то я должна что-то сделать, чтобы помочь этим людям. Если бы вы могли встретить их, вы бы тоже захотели им помочь.

Ланч в «Гостинице Шератон»

Мы завтракали с Александрой и с несколькими другими полевыми сотрудниками. Мне кажется, что это их шутка «Гостиница Касулу Шератон». Это маленькая хижина с грязными полами. Мы ели рис и бобы… опять.

Мне нравятся эти сотрудники. Они говорят о сумасшедших ситуациях, но при этом то и дело смеются. Я думаю, что если бы они не смеялись, то попросту сошли бы с ума.

Правда в том, что многие ситуации, в которых они оказываются, по-настоящему опасны.

Это отнюдь не простая и комфортная жизнь. Но они приняли решение беспокоиться о беженцах и не хотят его менять.

В разговоре они упомянули «церковь» И «мост», но тут же добавили: «Лучше не говорить об этом». Они сказали, что все эти картины все еще стоят перед их глазами. «Иногда ты просто начинаешь плакать».

Сидя здесь с этими людьми и Александрой, я подумала о том, как я счастлива, что познакомилась с ними, просто узнала об их существовании. Я хотела найти хороших людей, работающих в хорошей организации, чтобы я могла там, начать учиться помогать. Лучшей группы я бы не нашла.

Позже я выяснила, что это за воспоминания о «церкви». Я не расспрашивала за обедом, потому что я видела, что они не хотят об этом вспоминать. Теперь я понимаю. Я спросила Александру, когда мы приехали домой.

Она обхватила руками голову, а затем посмотрела на меня. Ее не было здесь в то время, когда случился геноцид в церкви, но история не давала ей покоя.

Во время кризиса тысячи людей (столько, сколько могло поместиться внутри) прятались от мятежников в церкви, думая, что это будет единственно безопасное место — храм Божий.

Мятежники бросили внутрь гранаты. Затем они прошли по мертвым телам, протыкая их штыками, чтобы удостовериться, что все мертвы.

Член УВКБ ООН, которого я встретила сегодня днем, был одним из первых, кто их обнаружил. Одну женщину нашли живой. Мертвые тела упали на нее, защитив ее от смерти.

Когда сотрудники вошли туда, они нашли ее в шоке, ползающей среди тел в поисках кого-то. Она искала своего мужа и шестерых детей. Но больше никто не выжил. Если я была на ее месте, я бы хотела умереть. Как можно пережить такое?

Мы встретились с группой бурундийских барабанщиков. Трое мужчин и пятеро детей. Мужчины начинают обучать следующее поколение. Они не хотят потерять свою культуру.

Звук стал громче, когда мы приблизились к ним, самый восхитительный звук — быстрый, сильный, страстный.

Мужчины и мальчики менялись местами, ударяя в барабаны и танцуя. Мне сказали, о чем они говорили. Они желали мне счастья!

Эти беженцы проходят через столько испытаний, но желают мне счастья! Они улыбаются, танцуют и желают мне счастливой жизни.

Моя жизнь настолько легче, чем их. Очень странное ощущение получать это благословение, но я принимаю его и я глубоко благодарна небесам.

Сегодня я выяснила, что будет самолет и что завтра я лечу домой.

Пятница, 9 марта

Я в машине. Мы практически готовы уехать и сесть в самолет до Дар-эс-Салама. Мне очень повезло.

Я встала в 6.20 утра. Электричества не было. Собираю вещи с фонариком. Я научилась быстро передвигаться, в темноте. Сегодня я уезжаю.

Утром очень холодно, и я думаю о том, каково сейчас беженцам в их маленьких глиняных домах, которые он сами построили.

В них нет электричества. Их обитатели не знают, сколько еды получат. Ночи могут быть такими холодными. Они должны топить дома каждый день.

Вся одежда на детях рваная. Некоторые носят всего лишь лоскутки красной ткани. Когда финансирование сократили и убрали из числа предметов первой необходимости гигиенические прокладки, женщинам раздавали куски красной ткани, чтобы они могли использовать ее во время менструального цикла. Но мне объяснили, что женщины не использовали ткань в этих целях. Они предпочли, чтобы их детям было хоть немного теплее.

Холодно и туманно. Маленький самолет, на который мы должны были сесть, три раза заходил на посадку. Мы сидим в траве на наших чемоданах и наблюдаем за тем, как, наконец, самолет приземлился в грязь.

Я очень голодна. Я перехватила остатки хлеба, когда мы выбегали из дома. Ни кофе сегодня утром, ни электричества.

Мы взлетели и прибыли как раз вовремя, чтобы успеть пересесть на второй самолет.

Я очень устала и сильно проголодалась, но, по крайней мере, теперь я знаю, когда я буду есть. Очень скоро я приму горячий душ и поем.

Я надеюсь, что никогда не забуду то, что узнала. Надеюсь, что я всегда буду ценить все, что мне даровано.

У меня и понятия не было о том, через что проходят люди в разных частях мира. Это намного хуже, чем я себе представляла, и я знаю, что только начала видеть что-то, я только начала что-то понимать.

Я провела в Дар-эс-Саламе несколько часов в ожидании рейса в Лос-Анджелес с пересадкой в Лондоне.

В голове не было никаких мыслей или чувств, кроме «продолжай двигаться».

Сейчас я лечу в Лондон на самолете Бритиш Эйруэйз. Кажется, я самый грязный человек в самолете. «Хотите газету? У нас есть журналы. Предпочитаете Vogue или Vanity Fair?»

«Нет, спасибо».

Я говорю «да», когда мне предлагают какую-либо еду — кешью, соленые крендельки, колу с лимоном. Обычно я так не ем. Я чувствую себя как ребенок.

Только что мне дали спальные носки, с ободком вокруг, повязку на глаза, дорожный набор и костюм для сна.

Внезапно мысль о том, что надо снять свою грязную куртку, огорчила меня. Она так долго была моим одеялом. Я даже не хочу чистить ее.

Эти три недели были для меня новым миром, особенным временем. Я изменилась. Мне нравится то, кем я начинаю становиться.

Почему-то, снимая эту куртку, я почувствовала, что отдаляю себя от этих людей, мест…

Мальчик на грязном полу передвигает свои ноги руками. Восьмилетняя девочка со своим младшим братом на руках.

Человек в лагере для ампутированных, который посмотрел мне в глаза и рассказал свою историю.

Изображения, как показ слайдов, вспышки их лиц, их босых ног. Я не знаю, что чувствую. Я никогда не чувствовала так много всего. Сейчас я должна спать.

Одновременно легко и тяжело чувствовать себя виноватой, уезжая.

С этого момента, где бы я ни была, я всегда буду помнить, где находятся они.

Миссия в Камбоджу

С 16 по 27 июля 2001 года я от лица УВКБ ООН совершила поездку в Камбоджу.

Понедельник, 16 июля

И вот я снова на пути в Камбоджу, лечу через Женеву. Около часа назад я выехала из дома.

Внезапно до меня дошло, сколь безопасно я чувствовала себя дома. Теперь я знаю, что мне предстоит увидеть очень много нового, такого, о чем я и не подозреваю.

Стыдно признать, с какой готовностью и легкостью я вернулась к своей прежней жизни после поездки в Африку. Я продолжала общаться с людьми, с которыми познакомилась, пыталась помочь им на расстоянии. Но звонить, писать письма и посылать средства легко и удобно, сидя в тепле и уюте своего дома.

Может быть, думала я, мне необходимо осознать всю степень своей вины за то, что могу приезжать и уезжать когда захочу, в любое место планеты, в том числе те, где люди не имеют такой возможности. Не знаю. Одно я знаю точно. Я ценю каждую вещь, каждое мгновение своей Жизни теперь больше. Я благодарна небесам за мою жизнь.

Я признательна всем людям, с которыми меня свела судьба. Я хотела помочь им, но с каждым днем я все больше и больше понимаю, что это они помогли мне.

Я пишу при свете утреннего, только еще поднимающегося солнца. Мое окно единственное, на котором открыта занавеска, да и то только чуть-чуть. В самолете все спят.

А мне не спится. До Цюриха осталось лететь еще более 5 часов, потом еще несколько часов до Женевы.

Там я встречусь с верховным комиссаром ООН по делам беженцев. Это большая честь для меня — увидеться с человеком, который посвятил всю свою жизнь делу помощи другим. Это тот, кто помогает миллионам людей во всем, мире, кто является родителем для ребенка, заботливым учителем своего класса или просто хорошим другом — все, это одинаково важно в этой жизни. Когда говорят: «Каждый человек может изменить жизнь к лучшему», — я верю, что это так.

У меня есть много вопросов, которые я хочу задать верховному комиссару.

Как так получается, что в сегодняшнем мире со всей нашей осведомленностью, со всеми нашими возможностями и ресурсами, более 800 миллионов людей каждую ночь ложатся спать голодными?

Как долго люди из Руанды были беженцами? Сотни тысяч людей были выгнаны из своих домов и не получили должной заботы и приюта.

Я не буду просить у него ответов. Я знаю, что УВКБ ООН имеет ограниченные ресурсы. Я знаю, что все это его огорчает, но, возможно, он поможет мне понять, как мятежники из Сьерра-Леоне могут так жестоко убивать, отрезать конечности тысячам людей и выгонять десятки тысяч из своих домов?

Почему нельзя отстранить их от власти? Кажется, какие-то шаги предпринимаются, но весь процесс выглядит так, что он затянется на многие годы, оставляя массы беженцев в их сегодняшнем положении.

Многие беженцы — жертвы войн, политического, религиозного и других форм насилия. В хаосе бегства и поиска убежища в других странах многие беженцы потеряли практически все права и материальные ценности, что является краеугольным камнем любого цивилизованного общества: дома, личные вещи, образование и медицинскую помощь, членов семьи и друзей, а порою и собственную индивидуальность.

Лагеря есть лагеря. Они предоставляют минимум, необходимый для выживания тех, кто в противном случае был бы обречен.

Стены лагерей, которые защищают беженцев, одновременно держат их взаперти. Взятая взаймы земля, на которой они находятся, окружена местными жителями, которые зачастую относятся к ним как к обузе, незваным гостям. В некоторых случаях с ними опять поступают жестоко, и они вынуждены снова переезжать. Иногда они вынуждены возвращаться в свои собственные страны прежде времени и под принуждением.

Женева, вторник, 17 июля

За моим окном чистое, голубое небо. Как только я вошла в отель, я получила факс. Он от Луонг Юнг. После того как я высказала свои симпатии относительно Камбоджи, а также опасения о минных полях, я получила письмо от Луонг, а также ее книгу «Сначала они убили моего отца». Прочитав ее, я разнервничалась. Она стала моим героем. Я связалась с Американским фондом ветеранов Вьетнама, где она является представителем Программы по борьбе с использованием противопехотных мин. Факс был о возможности посетить реабилитационную клинику Хьена Хлинга. Завтра она будет лететь на том же самолете, что и я, из Бангкока в Пномпень, столицу Камбоджи.

Она пишет: «Это так волнующе — встретиться первый раз около ворот в Таиланд».

Она рассказала мне о Баттамбанге. Это родная провинция ее бабушки и матери, так же как и место, где родились многие ее дяди, тети и кузены. Последний раз она была там, когда ей было три года.

Она также пишет о своем желании присоединиться ко мне во время моего визита в Организацию по жизнеобеспечению в зонах бедствий [7].

Трест HALO не политический, не религиозный, он не управляется и не спонсируется правительством, это просто организация, которая устраняет последствия войны.

За последние восемь лет сорок три сотрудника HALO были убиты или искалечены, но организация спасла тысячи жизней. Они занимаются только обезвреживанием мин, а не политической кампанией против их производства и использования.

Только что перевалило за 7 вечера. Последние пару часов я провела в центрах УВКБ ООН.

Я продолжаю поражаться преданности этих людей своей работе.

Меня провели в подвальное помещение. Это место, где все собираются во время чрезвычайных ситуаций, когда необходим мозговой штурм для разработки оперативного решения неожиданной проблемы. Часто у них есть всего несколько часов для того, чтобы предотвратить беду.

***

А вот и Ельба! Первый раз мы встретились с ней пять месяцев назад в Сьерра-Леоне. Тогда она показывала мне фотографии своей семьи и говорила о том, как ей хотелось бы проводить с ними больше времени.

Я помню, как она говорила мне об одном Рождестве, когда внезапно, в течение семидесяти двух часов, она должна была передислоцироваться в Африку, чтобы принять участие в составлении плана структуры и программы помощи по выходу из чрезвычайной ситуации, грозившей гуманитарным бедствием.

Сейчас она в Женеве, готовится к своей следующей поездке. Я думаю, что пока будут существовать чрезвычайные ситуации и она будет чувствовать, что может помочь, она не сможет надолго оставаться дома.

Приятно осознавать, что так можно сказать обо всех присутствующих.

Они добровольно едут в любую часть мира, чтобы помочь попавшим в беду. Они подвергают себя риску быть избитыми, похищенными или убитыми. Это произошло со многими.

Они проявляют такую же доброту ко мне, как и друг к другу, — терпимую и сострадательную. Все они были свидетелями тяжелых страданий в этом мире. Они знают тяжесть утрат и смерти, они также знают ценность дружбы и надежды. Они полагаются друг на друга в часы самых трудных испытаний.

Я встретила Кофи Аннана и с удивлением узнала, что он начинал в УВКБ ООН. Он был очень добр ко мне.

Сегодня он произносил речь в офисе. Жаль, что я пропустила ее. Все говорили о том, какое сильное впечатление она произвела на них. Все говорили о его искренности и о том, как четко и ясно он отвечал на их вопросы.

Кто- то попросил его рассказать о трудностях, которые организация испытывает сейчас. Он ответил, что сейчас финансирование сокращено на 20 процентов, хотя и до этого они получали всего лишь 2 процента от общего объема расходов ООН. А в последние годы они были вынуждены распространить программы помощи не только на беженцев, но также и внутри перемещенных лиц (Internally displaced persons (IDP) — лица, принудительно перемещаемые в пределах одного государства. От редактора перемещения внутри страны, которые затрагивают сейчас приблизительно 25 млн. человек во всем мире, все шире признаются как одно из наиболее трагических явлений современности. Такие перемещения, являющиеся зачастую следствием тяжелых переживаний, связанных с конфликтами, сопровождающимися актами насилия, грубыми нарушениями прав человека и дискриминацией, практически всегда обрекают затрагиваемые группы населения на серьезные лишения и страдания. Они разрушают семьи, разрывают социальные и культурные связи, прерывают стабильные трудовые отношения, закрывают доступ к образованию и таким жизненно необходимым средствам, как продовольствие, жилье и медицинское обслуживание, а также подвергают ни в чем не повинных людей насилию. Независимо от того, проживают ли они в переполненных лагерях, скрываются в сельской местности от возможных преследований и насилия или вливаются в столь же бедные обездоленные общины, перемещенные внутри страны лица относятся к наиболее уязвимым категориям населения, которым крайне необходима защита и помощь.).

Он не обещал им, что ситуация улучшится. Он был признателен за их борьбу и сказал: «УВКБ ООН испытывало трудности раньше и, скорее всего, столкнется с ними опять, но, несмотря на это, мы всегда хорошо справлялись».

Я ужинала с верховным комиссаром Руудом Любберсом, его исполнительным ассистентом Шоко Шимозавой, его chef de cabinet Якубом Али Эль-Хилло, и с главой отдела частного бизнеса и взаимоотношений с общественностью Пьер-Бернардом ле Басом.

Вначале все это казалось странным, потому что я ожидала встретить кого-то, кто будет казаться очень серьезным. К моему приятному удивлению верховный комиссар был очень веселым и человечным. Он рассказывал нам истории о политической деятельности и личные истории из жизни своей семьи.

Меня поразило больше всего, с каким искренним и живым интересом он относился к каждому сидящему за столом. Он никогда не осуждал и искренне ценил все наши различия и мнения.

Я поняла много вещей — слишком много, чтобы описать все сразу, Самым интересным было то, какие разные люди были приглашены на ужин. Он сказал мне, что сделал это специально.

Я американка. Иногда я горжусь этим, иногда я стыжусь этого. Наверное, каждый думающий думает так о своей стране. Никто за столом не претендовал на знание истины. Никто не притворялся, что знает ответы. Некоторые из нас были более оптимистичны, чем остальные, но все с уважением и интересом выслушивали собеседников, и каждый учился. Это является сущностью ООН, это являлось ответом на многие вопросы.

Сегодня мы говорили об усилении эгоизма в людских сердцах. Кажется, что народы и правительства становятся более замкнутыми. Мы должны рассуждать на международном уровне. Глобально.

Я не совсем уверена, какой сегодня день.

Сегодня утром я вылетела из Женевы в Цюрих. Из Цюриха я летела около девяти часов, и скоро мы приземлимся в Бангкоке, где сейчас 6:05 утра. Там я встречусь с сотрудниками ООН и, надеюсь, с Луонг. Два часа в Бангкоке, затем в Пномпень, а оттуда в Сьем Р