Высвобождение сердечности и спонтанности терапевта

Классический взгляд на психоанализ заключается в том, что все намеки аналитической атмосферы и окружения должны оставаться такими же нейтральными, как и аналитик. В обстановке интерьера консультационного кабинета не должно быть ничего, что подавало бы клиенту определенные знаки о личности, которая его оборудовала или обставляла офис и, возможно, там работает. Аналитик должен быть молчаливым, уклончивым и нереагирующим. Прежде всего, не должно быть ключа к разгадке личности или взглядов аналитика. Как мы уже знаем, все это нужно для обеспечения чистого экрана, на который клиент смог бы проецировать свой перенос, не искаженный детальной реальностью.

Для Гилла это как раз не является нейтральным в полном смысле слова. Тот, кто не говорит ни “здравствуйте”, ни “до свидания”, кто не отвечает на вопросы, кто остается молчаливым в ответ на грубые провокации, вряд ли нейтрален. Когда кто-либо испытывает одиночество и холодность с таким человеком, говорит Гилл, нельзя предполагать, что эти чувства пришли из его детства. Кто не. испытает подобного холода и одиночества в ситуации такого лечения?

Возникает важная проблема. Психоаналитики постоянно наблюдают, что аналитическая ситуация производит значительное количество регрессивного трансферентного материала: клиенты чувствуют себя очень неопытными, так как озабочены примитивными потребностями.

—62—

Клиент может, например, чувствовать себя заброшенным ребенком, требующим, чтобы аналитик заботился о нем. В таких случаях обычно предполагается, что в анализе обнаружилось нечто глубокое и важное в истории пациента, то есть, уже пережитое клиентом когда-то. Несомненно, это случается часто. Но похоже, что иногда такой материал не раскрывает истории клиента, поскольку порождается чрезмерно холодной атмосферой, созданной аналитиком в погоне за нейтральностью.

Обеспечение клиента “чистым экраном” очевидно невозможно, и как бы ни поступал терапевт, ситуация всегда будет изобиловать ключами к разгадке, поэтому он тоже может позволить себе быть достаточно спонтанным. Это значит не только создавать более терапевтическую атмосферу, но и раскрепоститься в творчестве; похоже, вероятно, если я накладываю строгие ограничения на свое поведение, то мои когнитивные возможности, воображение, выразительность будут ограничены. Таким образом, некоторая степень спонтанности терапевта служит в интересах клиента.

Подобная свобода несет с собой ответственность: ответственность для терапевтов обращать особое внимание на все элементы ситуации, включая то, что они делают, и способы, которыми воздействуют. На реакции клиентов особенно влияют две вещи: 1) то, что действительно происходит в процессе терапии; 2) ожидания, потребности и установки, принесенные клиентом в ситуацию. Важно знать, что реакции клиента определяются как силой переноса, так и тем, что терапевт делает.

В видении терапии как межличностной ситуации Гилл отличается от классических аналитиков, которые усердно пытались быть безликими и полагали, что успешно создают чистый экран, возможно, недооценивая то, как много они вложили и не вложили в переживания пациента. “Точно так же, как сновидение,— говорит Гилл,— использует события предыдущего дня в качестве возможности для выражения глубинного содержания, так и клиент будет использовать элементы актуальной терапевтической ситуации в качестве материала, из которого строится феномен переноса”. Гилл пишет: “Эта ошибка — считать, что терапия развивается в социальном вакууме. Терапевт может отрицать, что он реагирует на пациента, но ему невозможно избежать такой реакции... Терапевт, не понимающий неизбежности социальной природы терапевтической ситуации, находится в тисках двойной иллюзии: иллюзии о самом себе как о чистом экране и иллюзии о наивности пациента” .

—63—

Рассмотрим пару примеров:

1. Клиент весьма остроумен, и терапевт искренне смеется. Это происходит не по каким-то техническим причинам, а всего лишь потому, что терапевт позволила себе немного спонтанности. Смеясь, она осознает возможность определенного значения своего смеха для клиента и отмечает это в уме. Позже на сессии клиент говорит о профессоре, который шутил во время занятий так много, что учебы было мало.

Терапевт: Я представляю, как это утомительно. Скажите, вы, вероятно, не случайно завели этот разговор сейчас. Возможно, вам кажется, что если я веселилась здесь, значит я не работала так, как могла бы.

2. Клиент, хотя и не вполне “политический” тип, в течение нескольких минут критикует либералов, которые могли бы все отдать бедноте. Терапевт, считающий себя либералом, озадачен тем, что происходящее — необычно и далеко от контекста. Он интересуется, не может ли это относиться и к нему. Внезапно терапевт замечает свое пальто на вешалке и понимает, что значок политической партии на лацкане находится явно в поле зрения клиента. Итак, появился удобный случай для исследования возможного отношения этого материала к нему.

Гилл дает совет, применимый в данной ситуации для случая, когда терапевт не заметил бы значка. Если терапевт очень удивлен появлением политического материала, Гиллу кажется вполне приемлемым сказать: “Вы знаете, интересно, не относилось ли в мой адрес то, что вы сказали. Что вы думаете о моей политической принадлежности?” Клиент может затем указать на значок или просто сказать, что считает большинство психоаналитиков либералами.

Повторяю: Гилл говорит, что не существует способов избежать влияния стимулов реальности на ситуацию. Поэтому важно осознавать, какими могут быть эти стимулы, и быть готовым узнать их в упоминаниях клиента независимо от того, как могут быть зашифрованы эти упоминания.

Возможно, нет никакой необходимости добавлять, что это еще один аспект терапии, который требует значительной незащищенности. Если я допустил очевидную ошибку, моя защитная часть горячо надеется, что это останется незамеченным. Клиент, не стремящийся смутить меня больше, чем смущен я сам, попытается содействовать этому. Тем не менее, рано или поздно моя ошибка выявится в материале клиента. Похоже, это будет неприятно, так что проще было бы пропустить ошибку и позволить предать ее забвению. Но терапевтическое преимущество заключается в том, чтобы не делать этого. Немалая польза происходит из установления с клиентами отношений — возможно, для них впервые,— когда другой человек обсуждает свои собственные ошибки с таким же интересом и энергией, как они могли бы делать это по любому другому поводу.

Мы рассмотрели сейчас, какое внимание уделял Гилл помощи клиентам в расширении осознания взаимоотношений и готовности обсуждать их. Но это еще не все, о чем заботился Гилл. Главная цель психодинамической терапии — вскрытие подавленных воспоминаний. Обратимся теперь к этой теме.

Место воспоминаний

Если бы достижение повторного переживания являлось единственной целью, терапевту было бы достаточно поощрять осознание взаимоотношений. Но, как мы уже видели, Гилл убежден также в (1) важности воспоминаний и (2) переносе как главной (королевской) дороге к этим воспоминаниям. Одного осознания чувств по отношению к терапевту, несмотря на принципиальную важность этого, недостаточно. Необходимо также помочь клиенту понять, что некоторые чувства не определяются всецело существующей ситуацией. Вероятно, во всех случаях они отчасти определены данной реальностью, но редко всецело. Оставшимися детерминантами являются отношения, ожидания и потребности клиента, перенесенные в консультационный кабинет. Чем больше клиенты понимают, в какой степени старые силы воздействуют на их отношения с терапевтом, и чем сильнее они осознают влияние этих сил на всю свою жизнь, тем меньше властвуют эти прошлые силы.

Позвольте вначале проиллюстрировать сказанное, а затем посмотрим, что говорит Гилл о подобном аспекте трансферентного анализа.

Клиент: Всю неделю думал о том, что говорю здесь намного больше, чем вы. (Пауза.) Я действительно хочу знать, как мой начальник относится ко мне, и не могу оставаться в неизвестности.

—65—

Гилл мог бы насторожиться относительно возможности того, что в дополнение к заботе о мнении начальника здесь существует скрытый намек на терапевта. Как мы уже видели, он стал бы искать его: “Должно быть, это тяжело”. А затем: “Возможно, вы хотите спросить о моем отношении к вам?” Если клиент отрицает это и продолжает отрицать и после других аккуратных “подсказок”, то либо попытки декодирования были неправильными, либо сопротивление оказалось еще не готовым сдаться. В этом случае терапевт может принять отрицание и больше не упоминать о нем. Но, учит Гилл, удивительно часто клиент признает такую расшифровку:

Клиент :Да, полагаю, меня это интересует. Я имею в виду, что вы не очень разговорчивы. Говоря откровенно, до последнего времени думалось, что не очень-то я вам интересен.

Терапевт Можете ли вы сказать, что же произвело на вас такое в впечатление?

Клиент:Нет, вряд ли. Это всего лишь мое предположение.

В этой точке мыслительного процесса Гилла происходит следующее: “Я делаю ему минимальные намеки, поэтому интерес к тому, что я думаю о нем и как к нему отношусь, вполне резонен. У клиента возникли наиболее плодотворные возможные гипотезы. Предположение о незначительности моего интереса к нему вполне правдоподобно. Однако наше общение в течение нескольких недель было живым и вполне сердечным, поэтому неопределенность ситуации не подтверждает его гипотезу. Таким образом, лучше считать, что здесь мы имеем дело со значимым результатом переноса”. Гилл считает, что в этот момент терапии возможно помочь клиенту увидеть трансферентные аспекты ситуации, и предполагает сделать это примерно так:

Терапевт: Вполне правдоподобно. Порою я был немногословен, что могло привести вас к мысли о том, интересны ли вы мне. С другой стороны, мне кажется, что недавно у нас было довольно теплое общение. Хотелось бы узнать, не было ли других причин для подобной интерпретации моего поведения с вами.

Клиент: Возможно, были.

Терапевт Интересно, может быть, в вашем раннем детстве вы боялись, что кто-то значимый для вас не очень-то интересуется вами.

Теперь терапевт встает на позицию исследования некоторого важного генетического материала и хочет помочь клиенту увидеть, как прошлые переживания влияют на текущее восприятие.