Завершение консультативной беседы
Непродуманное, «смазанное» завершение может разрушить в целом успешную консультацию. Кроме того, необходимо выделить время для облегчения эмоционального переживания клиентом поднятых проблем.
Как известно из психотерапевтической практики, о самом важном клиенты часто говорят именно в конце встречи, поэтому полезно бывает спросить: - Не упустили ли мы чего-нибудь важного?
- Есть ли еще что-то, что вы хотели бы добавить?
В некоторых случаях целесообразно задать вопрос:
- Как вы себя чувствуете в связи с приходом сюда сегодня?
На заключительной стадии психолог предоставляет клиенту дополнительный материал: литературу или фильм (это рассматривалось выше), а также выполняет диспетчерскую функцию. Многие проблемы, поднятые клиентом, могут быть связаны с необходимостью обращения к другим специалистам: юристу, социальному работнику, и др. Психолог должен предоставить женщине-клиенту информацию о том, куда она может обратиться для решения непсихологических проблем.
Проблемы, поднимаемые в процессе консультирования
Экзистенциальные проблемы
В процессе консультирования по проблеме абортов неизбежно всплывают вопросы, связанные со смыслом жизни. Проработка экзистенциальных проблем требует достаточно высокого уровня профессиональной компетенции консультанта. А так как глубокая и методически грамотная работа консультанта в данном направлении может существенно повышать эффективность проводимой работы, остановимся подробнее на этом аспекте консультирования.
Сегодня одной из основных проблем, с которой чаще всего сталкиваются в своей работе психологи и психиатры, является фрустрация экзистенциальных потребностей. Сегодняшний человек страдает чаще всего от глубокого чувства утраты смысла жизни.
Ощущение отсутствия смысла жизни становится все более распространенным явлением.
Общество не предоставляет человеку идеала, направления, идя по которому человек мог бы найти свой смысл жизни. Сейчас чаще всего в качестве идеала выставляется «золотой телец». Безусловно, как пишет В. Франкл, «всякий больной в первую очередь желает стать здоровым, а любой бедняк – разбогатеть. Однако столь же верно и то, что оба стремятся к этому лишь затем, чтобы иметь возможность вести такую жизнь, какую они считают осмысленной, осуществить свой смысл жизни»[5].
Вопрос о смысле жизни встает перед человеком независимо от уровня его жизни: и тогда, когда живется «хуже некуда» и в обществе изобилия. Это связано с глубинной человеческой потребностью быть больше себя самого. «Человеческое бытие всегда ориентировано вовне на что-то, что не является им самим, на что-то или на кого-то: на дело которое необходимо осуществить, или на другого человека, к которому мы тянемся с любовью. Чем больше человек отдает себя делу или другому человеку, другим людям, тем в большей степени он является человеком и тем в большей степени он становится самим собой. Таким образом, он, по сути, может реализовать себя лишь в той мере, в которой он забывает про себя, не обращает на себя внимания»[6].
Средства массовой информации старательно призывают человека жить «в удовольствие», предлагая для этого огромное количество путей и средств. Как ни парадоксалоно, человек, который стремится к наслаждениям и развлечениям, скорее всего, имеет проблему «смысла жизни».
Общество изобилия порождает изобилие свободного времени, которое, вроде бы, должно предоставлять возможность для реализации смысла жизни. Но это же общество развивает и формирует в человеке, прежде всего, потребительские инстинкты, поэтому свободное время лишь обостряет проявления экзистенциального вакуума («воскресные неврозы»).
В процессе консультативной работы с женщинами, берущими направление на прерывание беременности, часто приходится сталкиваться с такой позицией:
- Зачем я буду рожать? Если родится мальчик, то чтобы его убили в Чечне? (Убить его сейчас кажется не таким уж предосудительным.)
- Пусть рожают те, у кого много денег, а тут и так не хватает. (Однако даже живущие в палаточных лагерях переселенцы рожают детей, не ссылаясь на действительно объективные трудности.)
- Зачем рожать несколько детей, чтобы они еще при жизни родителей начали делить их имущество, квартиру? (Эта ситуация не нова, о ней рассказано еще в притче о блудном сыне. Правда, в те времена не додумались до такого вывода: если вдруг не удастся воспитать детей должным образом, то лучше их вообще не иметь).
- Я вообще не вижу смысла в том, чтобы рожать детей. Мне с одним то тяжело, устаю. А если рожу – еще хуже будет. И так впереди ничего светлого.
- Мне еще нужно доучиться (дописать диссертацию, найти надежную работу, и т.д.).
- Если бы муж помогал (лучше относился, не пил, больше зарабатывал, не гулял, …) то да, может быть …. (а чаще – может и не быть).
В каждом из этих утверждений – вопросов скрыто или явно прослеживается нерешенная проблема смысла жизни. И здесь же видно, что если у человека нет смысла жизни, то он пытается добиться ощущения счастья в обход осуществлению смысла, и сильно от этого обходного пути страдает. Кто-то стремится заработать как можно больше денег, приобретая зависимость от них: чем больше их есть, тем больше хочется. Кто-то хочет жить спокойно, в свое удовольствие, чтобы никто не беспокоил, не досаждал, не было бы никаких трудностей. Хотя тут-то и сталкивается с тяжестью «одиночества в толпе» и бессмысленностью такого покоя. Кто-то пытается добиться счастья с помощью химических препаратов (алкоголь, наркотики) и т.д.
Ситуацию, когда уровень счастья и осмысленности жизни человека не определяется внешними условиями, хорошо иллюстрирует одна восточная легенда:
Халиф лежал при смерти, утопая в шелковых подушках, окруженный огромными богатствами и множеством слуг. Врачи его страны сошлись во мнении о том, что халифа может спасти только одно – сорочка счастливого человека, которую надо будет положить халифу под голову. Гонцы, как пчелиный рой, разлетелись повсюду и искали в каждом городе и селении счастливого человека. Но у всех, кого бы они ни спрашивали о счастье, были лишь одни заботы и горе. Наконец гонцы, уже почти потерявшие надежду, встретили пастуха, который, весело напевая, пас свое стадо. «Счастлив ли ты?» - спросили у него. «Я не знаю никого, кто был бы счастливее меня», - ответил со смехом пастух. «Тогда дай нам свою сорочку!» - воскликнули гонцы. «У меня ее нет», - сказал пастух. Единственный счастливый человек, найденный гонцами, не имел даже сорочки.
На самом деле, нормальное ощущение счастья не может выступать в качестве цели, к которой человек стремится, а является просто сопутствующим явлением, сопровождающим достижение какой-то другой цели. Иначе, по словам Феофана Затворника, человек становится стружкой, закрученной вокруг себя самого, а внутри – пустота.
Эта закономерность четко проявляется в супружеских отношениях, в отношениях между мужчиной и женщиной (последние, и, к сожалению, это становится чуть ли не нормой, далеко не всегда существуют только в рамках супружества). Часто два человека живут ради себя, собственных удовольствий: «два (один) ребенка это уже много, куда же больше, больше мы не потянем материально (морально)». В процессе консультирования часто слышу вопрос: «Ну, хорошо, предположим, этого я рожу, а что дальше? Все равно придется делать аборты, раз не придумали 100% средств контрацепции». То есть, «без близких отношений жить не могу, забот о детях не хочу, поэтому аборты неизбежны». Человек не может отказать себе в чувственных наслаждениях, и средства массовой информации старательно внушают, что это удовольствие, точнее потребность в нем, является мерилом нормальности человека, нормальности отношений мужчины и женщины. Однако из практики работы психологов и сексопатологов четко прослеживается закономерность: чем сильнее человек стремится к сексуальному наслаждению, тем скорее оно от него ускользает. Сексуальность нарушается по мере того, как усиливается сознательная направленность и внимание к ней. Здесь целью ставится то, что в норме является лишь сопутствующим эффектом близости мужчины и женщины ради деторождения.
Эта подмена очень опасна в ситуациях все более распространяющейся утраты смысла жизни, поскольку сексуальность разрастается в экзистенциальном вакууме в больших масштабах. «Ведь сегодня мы сталкиваемся с сексуальной инфляцией, которая, как и любая инфляция, в том числе и денежная, идет рука об руку с девальвацией. Сексуальность обесценивается в той мере, в какой она обесчеловечивается. Ведь человеческая сексуальность – это больше, чем просто сексуальность, и большим она является в той степени, в какой она – на человеческом уровне – выступает носителем внесексуальных, личностных отношений»[7].
Всякая изоляция сексуальности – это регресс для человека. Но этот регресс очень выгоден для бизнеса, который принуждает человека к сексуальному потреблению, лишая его искренности, непосредственности и чистоты человеческих отношений. Свобода сексуальной жизни, о которой говорят сторонники индустрии сексуальных развлечений, это свобода делать деньги на искусственно гипертрофированной потребности человека.
Смысл жизни нельзя дать, его нужно найти. В нашем обществе крайне мало профессий, в которых человек может найти смысл жизни. Во-первых, этому способствует разделение труда, а во-вторых, ситуация часто складывается так, что «лишь бы где-нибудь найти работу». Не находя себя в работе, в деле, люди перекрывают и другой путь для нахождения смысла жизни – рождение и воспитание детей, которые могут целиком наполнить ее, насытить жизнь смыслом. Дети являются, согласно психоаналитической трактовке, нашим продолжением в будущем. И с этим будущим поступают по-разному: одно дело, когда кто-то не может иметь детей, другое – когда от них (то есть от будущего) избавляются.
Ни в одной многодетной семье не ставится вопрос о смысле жизни (речь, конечно, не идет о многодетных семьях как результате беспорядочных половых связей при алкогольной зависимости). Многодетная семья – это та ситуация, когда насыщенность жизни является побочным результатом более глобальной цели – воспитания детей. И это, вероятно, один из наиболее явных и доступных смыслов жизни, данных человеку от Бога.
В целом человек находит смысл тремя путями:
1. в действии, в создании чего-либо;
2. в переживании, в чувстве любви к другому;
3. в безнадежной ситуации – он может иметь хотя бы собственное отношение к происходящему.
Этот третий путь осмысленности жизни, хотя и был «открыт» в ситуациях страдания (концентрационные лагеря, война, и т.д.), очень актуален. Как пишет Антоний Сурожский, если ты не можешь изменить ситуацию, если по своему малодушию не можешь поступить так, как подсказывает совесть, то необходимо иметь хотя бы силы осознать, что поступаешь плохо, идешь против своего предназначения. Хуже, если человек и окружающие его люди занимают «страусиную позицию». Из опыта консультативной работы хорошо известно: если женщина найдет для себя оправдание сделать аборт в данной жизненной ситуации, то она найдет ему оправдание и в любой другой ситуации. Исходя из этого, виден смысл консультативной работы с женщинами, идущими на аборт: очень трудно и зачастую невозможно изменить их мировоззрение за одну встречу. Но можно помочь человеку с открытыми глазами делать то, что он задумал. Если и этого не делать – ситуация будет повторяться многократно, никак не меняя человека.
Даже безвыходную ситуацию, которую нельзя устранить, избежать, изменить, можно превратить в победу, если рассматривать ее под человеческим углом зрения. Безвыходная ситуация - это, например, неизлечимая смертельная болезнь, но не те причины, которые «заставляют» женщину сделать аборт. Безусловно, бывают материальные и жилищные трудности, однако именно там, где мы беспомощны и лишены надежды, будучи не в состоянии изменить ситуацию, - именно там мы призваны, ощущаем необходимость измениться самим. Никто не описал это точнее, чем Иегуда Бэкон, который попал в Освенцим еще ребенком и после освобождения страдал от навязчивых представлений: «Я видел похороны с пышным гробом и музыкой – и начинал смеяться: не безумцы ли – устраивать такое из-за одного-единственного покойника? Если я шел на концерт или в театр, я обязательно должен был вычислить, сколько потребовалось бы времени, чтобы отравить газом всех людей, которые там собрались, и сколько одежды, сколько золотых зубов, сколько мешков волос получилось бы при этом». Бэкон спрашивает себя, в чем мог заключаться смысл тех лет, которые он провел в Освенциме: «Подростком я думал, что расскажу миру, что я видел в Освенциме, в надежде на то, что мир станет однажды другим. Однако мир не стал другим и мир не хотел слышать об Освенциме. Лишь гораздо позже я действительно понял, в чем смысл страдания. Страдание имеет смысл, если ты сам становишься другим»[8].
Мир не хочет слышать и «безмолвный крик». Но если не обращать на это внимания, то смерть всех этих малюток окажется бессмысленной. А это страшно.