Пришелец долго лежал и не мог встать, сплевывая кровь с разбитой губы на самого себя. Вот что означает круто проиграть, находясь всего в шаге от триумфа, от превалирования над могучим государством.

Но, так или иначе, Бэннери навеки умер для людей как Героймен, ведь его только что лишили богоподобности. Это - палка о двух концах! С одной стороны несомненный плюс, что теперь никто из супергероев не решится пойти против целой державы и устроить войну, а с другой

- недремлющие враждебно настроенные цивилизации сочтут Землю уязвимым перекрестком и захотят атаковать.

Все так и произошло. Вместе с поражением Героймена – падшего бога, ставшего предметом многих разногласий, чье чучело давно уже сожгли, голубая планета лишилась надежнейшей опоры. И Себастьян Дарейдас таки, величайший угнетатель, сморд-правитель, ударил по ней в самый неожиданный для героев момент.

Спаун видел это, Спаун видел смордов... единственный выживший на сожженной планете, которая когда-то называлась Землей!

“Боже, что со мной происходит, неужели я медленно схожу с ума? Мама, папа, скажите мне, чего мне ждать в будущем? Каких жертв? Каких перемен?” – в очередной раз проснувшись из-за кошмара, Джон Вэйн стал заложником почти маниакальной идеи создания оружия против Героймена. Пережитый ужасный сон когтями вцепился в сознание беспокойного миллиардера и пообещал не отпускать, пока он не предпримет все возможные меры по спасению планеты. Позже это, казалось бы, благородное желание вылилось в настоящий маразм…

Несколько лет назад.

…Вылезая из под какого-то большого куска железа, по силуэту напоминающего человека, Джон поднялся в полный рост и провёл рукавом по лбу. Там осталась большая, чёрная полоска из масла. Взяв тряпку и положив на её место разводной ключ, который был у Спауна в руках, он протёр руки и кинул тряпку куда-то в сторону. В этот момент к Джону сзади подошёл Фредерик. Он, как всегда, был с подносом в руках, который он поставил на стол.

- Сэр, вы уже не спали несколько дней...

- И ты пришёл, что бы уложить меня в кровать?

- Нет, Я просто принёс вам горячего, чёрного кофе.

- Спасибо, Фред… - Джон взял чашку кофе и испачкал её машинным маслом, после чего отпил из неё и выпил половину. Простояв так секунд десять, Джон поставил чашку и взял сэндвич, который так же лежал на подносе.

- Вам бы следовало вымыть руки, прежде чем есть.

- Не волнуйся, Я уже привык. Хочешь посмотреть на то, над чем я работаю уже несколько недель?

- Очень интересно – вежливо подметил дворецкий…

Популярная поп-певица открыла бал богачей в Париже. В столицу Франции она прибыла четвертого декабря со своим кавалером. В списке приглашенных числился Джон Вэйн – не самый хороший, не самый честный, а, вероятно, и вовсе плохой человек, меняющий женщин, как перчатки, если верить многочисленным жалобам известных моделей мира высокой моды.

Поговаривали, у великого миллиардера-филантропа не все дома – на своих любовниц он глядел с величаво-ласковым спокойствием, в душе тая на них сильное зло. Возможно, причина крылась в неготовности дерзкого плейбоя к длительным и прочным отношениям. Не исключено, что этому способствовали комплексы: Мракан-сити, великий американский мегаполис, канул в лету, и теперь этот некогда густонаселенный пункт выглядел одним гигантским кладбищем. И ничем больше!

Насколько горька неправая укоризна в устах лицемеров, выдающих себя за друзей, настолько омерзительны аспекты двойной жизни: приходится лгать всем подряд, ничтожно улыбаясь на тупых корпоративах и лапая пьяненьких старух. Большая попа, волосатые сиськи, и очень часто это толстушки, вот так можно охарактеризовать барышень в возрасте. Грубо, но зато по теме и в яблочко.

- Простите… - однако, этикет бизнесмена все еще держался на Джоне, как влитой, и щепотка наигранной галантности всегда встречалась с особенной признательностью, - Мне нужно знать, который час? – твердость и прямота намерений нередко уступали лжи и подхалимству, что шло в ущерб внятности.

Джошуа Барджман, великий мальчик с окраины Лос-Анджелеса, страдавший примерно теми же проблемами, что и мистер Вэйн, посетил благотворительный бал, притворившись фотографом. Миллиардер разглядел его в толпе, беспрерывно щелкающего фотоаппаратом.

- Маскируя провинциальные замашки под неизменные год от года манеры бомонда, мы рискуем стать другими, перевоплотиться. А любые перепады, молодой человек, редко идут нам на пользу – Джон нервно сглотнул в предвкушении серьезного разговора с пришельцем, - Вы же, надеюсь, не хотите, чтобы все присутствующие вдруг узнали, насколько вы неискренни…

Кэйл Бэннери, обычно терпеливый по отношению, пожалуй, к своему самому близкому другу на Земле, сегодня был немножечко смелее. Оценив степень провокационности заданного богачом вопроса, “фотограф” повертел головой в попытке окончательно вырваться из сомнений, которые преследовали его, и ответил тем же:

- И при всем при этом мне далеко до уровня настоящего актера. К тому же пресса давно желает знать, как мистер Вэйн проводит ночи!

Дабы понизить накал страстей в своем уме и не заиграться в очень скрытных супергероев, самый видный участник праздника начал быстренько перебирать варианты и остановился на шаблонном оправдании:

- В кругу сокурсников, разумеется!

Лжецу приходилось заставлять себя незаметно двигать ступнями и маячить пальцами. Когда накатывает волна ярости, внутри что-то сжимается. Человек на автомате выкладывает все, что думает, даже если не уверен до конца. Джону хотелось так поступить, облить зеддерианца бранью, но он, привыклый к бесконечному ношению маски, не мог позволить себе такой роскоши.

Нехотя или намеренно, Кэйл продолжал давить на больное:

- Я правильно понимаю ситуацию, вы не прекращаете соболезновать самому себе по поводу пережитой трагедии? Мракан все еще является во снах? Или вы таки смогли переключиться? Побороли страхи…

Чувствуя, что так дальше продолжаться не может, Джон сунул в рот белую таблетку. Действие этого эффективного успокоительного, разработанного медицинскими консультантами, ощущалось уже на второй минуте после приёма.

- Я скучаю не по родине, а по конкретным людям, живущим теперь лишь в подсознании…

“Какая же ты все-таки хитрая сволочь, сверхчеловек”

Увертливый Барджман обошел собеседника целых три раза. Фотоаппарат вертелся в его руках, словно измученный. Вообще вся беседа пыталась походить на сплошной жесткий психотест, организованный специально для Вэйна.

- А взрывы хохота доносятся до ваших ушей с той же четкостью, или эти взрывы приутихли? – каждое новое вступление начиналось изощренно. Трудно было не заметить подоплеку, основу, спрятанную причину, выглядывающую сущность вопроса…

Успокоительное не вернуло богачу жизнерадие, так как оно изначально в нем отсутствовало, зато помогло смягчить первичные вихри. Это значило, что Спауну и Героймену враждовать рановато. Может, в будущем эти монолиты и схлестнуться в неравном бою, но это произойдет не здесь и не сейчас, не при людях, у которых есть все шансы пострадать во время очередной “геройской” потасовки.

- Знаете, вы очень тонко подметили проблему. Я даже признаюсь, что несколько замешкался, кхм… – гримаса исказила каменное лицо мистера Вэйна и смела прежде ярко выраженную больную неуверенность, - Ну, да, у Мракана имелись закорючки с преступностью. По большей части это касается лохматых психов в поношенной одевке! Правда, я бы не стал делать акцент на размерах, я бы сделал акцент на результате!

Всерьез заинтересовавшись профессиональным мнением Джона, Кэйл Бэннери поправил очки средним пальцем и замер на месте, словно в ожидании:

- В чем бы это выражалось? Прошу, поясните…

Уважаемый оппонент быстро выпрямился и уставился вдаль, выискивая кого-то в толпе приглашенных. Ответ на последний вопрос дотошливого инопланетянина прозвучал громко, честно и быстро. И сразу же представились былые времена!

- Чтобы не допустить повторной катастрофы, необходимо научиться доверять своим инстинктам! Дойдет это до простого хулиганства или разгорится конфликт нравов – неважно. Главное, враг получит своё!

“Фотографу”, пораженному воистину боевым настроем теперь уже экс-приятеля, пришлось сбавить обороты и немного поскромничать для отыгровки:

- Я понял вашу позицию, милорд… - затем Кэйл отошел в сторонку, чтобы пропустить женщин, искавших мужскую компанию.

Заприметив на балу Джона Вэйна, одинокого коня в бесконечном поле, красотки накинулись на него толпой и стали неприлично клеиться…

“Лучше, пожалуй, пойду. Мне мерзко здесь находиться” – получив недобрую усмешку от миллиардера, увлеченного безмозглым флиртом, Джошуа Барджман слегка прикрылся веками и вскоре исчез. Данная беседа оставила тяжело смываемый след в душе зеддерианца, возникло стойкое ощущение грязи, повлекшее за собой все прочие виды дискомфорта. Несомненно, мистер Вэйн, пристрастившийся

изъясняться полунамеками, предпримет что-то радикальное в ближайшие сроки. Что-то “антигеройменское”.

…Решив поболтаться ещё часик-другой с целью угодить в объективы всевозможных камер и тем самым закрепить за собой звание продолжателя традиций беспринципного гуляния, Джон подшутил вслух над своей второй личностью. Так ему удалось повеселить девушек, что к нему подкатили, ну, и самому чуток повеселиться:

- Представьте ситуацию, что я какой-то гребаный супергерой. Днем я экстравагантный самец, проповедующий преимущественно бабский коллектив, а ночью – грозный мститель в маске, известный под глупым псевдонимом! Было бы классно, согласитесь! - такая своеобразная ходьба по лезвию бритвы привносила элементы развлечения в противовес монотонности и однообразию.

“Я бы с радостью раскрыл колоду карт и снял бы груз с души, но тогда меня тут же закуют в чертовы браслеты и отволокут в чертов участок. Хотя о чем я… разве Спаун позволит так с собой поступить?”

Хотя было еще не поздно, бал заканчивался. Прислуги сновали туда-сюда, медленно приводя зал в порядок, музыканты собирали инструменты.

К таким людям, как Джон Вэйн, как правило, не подходили с просьбой “пора закругляться”. Им вообще разрешалось находиться когда/где угодно. Статус выполнял свою главную функцию. Это было беззаботное житье - больше ничего и не требовалось.

В его глазах - сплав печали и боли,
В его венах течет кровь героя,
Его сердце – генерация драмы,

У него нету ни папы… ни мамы.

Его свобода за решёткой из стали,
С его ран сыплются граммы морали,
Образ демона - меланхолия и сплин.

И он навеки-навеки один!

Джон прошел пятнадцать темных метров, не требовавших помощи зрения, и остановился в, пожалуй, самой беспросветной части тоннеля. Костюм пострадавшего напарника, бережно помещенный в стеклянную витрину, висел уже несколько лет, служа вечным и единственным крепким напоминанием о трагедии. Всякая мысль о возобновлении геройского дуэта сопровождалась мраком отчаяния и безысходности, даря крошку надежды, которой невозможно насытиться в полной мере. Свет надежды часто меркнул, но отказывался угасать окончательно…

Spawn, you won't be against if I play with your friend? We have no place to hurry, ahead the whole night...

(Спаун, ты не будешь против, если я малец поиграюсь с твоим другом? Нам точно нечего спешить, впереди целая ночка)

Ночь, ночь, ночь…

Вопрос психологу:

Я заметил неприятную тенденцию, добрые люди часто становятся жестокими. Почему?

Потому что недобрые часто испытывают их терпение. Они считают, что раз добрые все им прощают, то так будет всегда. Но нет! Некоторые долго терпят, но если уж их достали - держись.

Вероятно, они потом сами страдают от того, что сорвались - в отличие от жестоких. И первыми идут на примирение, хотя это и неправильно. И далее - опять по кругу. Так всю жизнь и маются.

А по-настоящему жестокими добрым людям не стать. Для этого нужно сойти с ума. Можно под влиянием обстоятельств или в целях самообороны нарастить визуальный “панцирь” жестокости, но в один прекрасный момент через него таки пробьется ромашка добра.

Да потому что очень многие пользуются их добротой и зачастую, злоупотребляя, садятся на шею. Добрые люди терпят, переживая и нося обиду глубоко в себе. А потом в один прекрасный момент, все, что в них накопилось, делает их жестокими. Не всех конечно, но зачастую именно так это и происходит. Психика ведь не железная.

Пещера Спауна.

- Ночь меня сотворила, словно твердой рукой палача. Свет надежды и веры погас, и не осталось ничего, кроме одного необузданного желания – вершить правосудие. Своё правосудие… - костюм гибкий, огнеупорный, толстая резина хорошо защищает, а еще лучше приманивает к себе, заставляя хозяина часами засматриваться. Это трудно назвать мечтой, скорее, из области привязанности, когда вполне состоятельный взрослый человек - спокойный, но в тоже время недосягаемый, отдающий отчет каждому своему действию, превращается в хищника и выходит на охоту.

На следующий день.

Сыщики взялись за расследование жестокого изнасилования шестнадцатилетней китаянки, чья семья, недавно перебравшаяся в пасмурный Нью-Йорк, вошла в ужас из-за случившегося.Поскольку жертву трясло от нервного напряжения, и она через силу двигала ртом, полицейские удовлетворенно кивали, стараясь не давить на пострадавшую.

Девочка дала показания лишь в присутствии любящих родителей, не отходивших от неё вот уже на протяжении нескольких часов. Оказавшись умницей, китаянка запомнила место, где её держали и мучили.

Нью-Йорк могуч и необъятен даже для местных, количество которых превышает восемь миллионов или двадцать, учитывая пригороды. Если в других городах мира у закадычных друзей имеются излюбленные места для вечера пятницы и субботы, то в Йорке они меняются с такой же скоростью, с какой открываются новые клубы, рестораны, галереи искусств и культурные центры. Слоган “поглядеть город за пять дней” уже не подходит динамичному и лихому мегаполису, способному ежедневно удивлять даже коренных.

Начать посещение оригинальных мест лучше всего с заброшенных театров. Loew’s 46th Street Theatre – уникальный театр, признанный самым первым атмосферным театром города еще в тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Посетившие его утверждают, что своим стилем он сильно напоминает театры Древнего Рима и что по прошествии определенного времени возникает иллюзия ночного неба в итальянском саду, секрет которой в проекции облаков через весь потолок.

К сведению, в тысяча девятьсот семьдесят третьем многострадальное здание пережило радикальные изменения, особенно, когда его превратили в мебельный магазин с торговыми площадями. Некоторые из местных жителей, в основном, выползшие из шестидесятых, вспоминают, как ходили на театральные представления каждую неделю и платили всего пятьдесят центов за билет.

Сейчас Loew’s 46th Street Theatre, как и прочие места, служат убежищами для разнообразной вредной “живности”: рядовые насильники, воры-рецидивисты… список можно продолжать до бесконечности! Все то, что ранее являлось отличительным признаком верхушки здравого общества, ныне смотрится с отвратом, и возникает острое желание поскорее оттуда сбежать, как сбежала шестнадцатилетняя девочка, которая еще несколько лет не сможет, да и не захочет гулять поздно вечером.

“Сегодня полиция - сборище лентяев, тунеядцев, зажравшихся особ, истеричек – подслушав разговор копов с жертвой, Спаун напал на след разыскиваемого педофила, - И завтра ничего не изменится. Долг будет регулярно подкидывать мне работёнку разной степени пошлости, а я буду её идеально выполнять, коль больше некому. Любая фирма, прежде чем начинать производство, должна четко представлять, на какую прибыль способна рассчитывать. Если у меня получается все намного быстрее и лучше, чем у полиции, если за мной не числится морально нравственной задолженности, зачем тогда нужен этот закон? Чтобы собирать бабки с мелких нарушителей и за глазами проводить махинации?”

Спаун тайком пробрался в заброшку, воспользовавшись давним подземным ходом, и активировал фонарь на своем поясе, чтобы осветить себе путь. Пол был усыпан осколками стекла, ледяной ветер зловеще свистел в разбитых окнах и любой человек с неокрепшей психикой мог посчитать данный свист за шепот потусторонних обитателей мрака.

“Вот бы изъять из уравнения какую-нибудь мразь, вот бы дать волю своим чувствам”

И тут Спаун услышал звук отодвигаемого засова, снимаемых железных перекладин, разматываемых цепей, скрип старого ржавого железа, похожий на скрип тюремной двери, открывающейся перед измученным узником.

Их было несколько, пятеро, а то и шестеро. Различный темперамент, расхожие параметры, такие, как рост и вес, разность национальности, разность исповедания, кто-то верит в дьявола, кто-то - атеист. Но все они хотели одного – “порвать” демона в клочья, побить рекорд насилия с применением дубинок, кастетов, кортиков, штыков, с помощью оружия стрит-уровня. Как ни странно, линчеватель испытывал идентичные эмоции, в нем росла неутолимая жадность и нетерпение. Хозяйственное господство собственника над вещью, чем были для него их жалкие жизни!

Если вы вдруг увидите отмороженного ублюдка с рожей, перекошенной по жизни от ненависти – значит, вы находитесь в театре.

Если вы хрупкая, миниатюрная по росту и комплекцию девушка – значит, вам не суждено из него выйти.

Неформалы из местного “районного братства” окружили темного товарища. Впрочем, драка началась еще до того, как Спаун, занятый осмотром помещения, попросил их приготовиться к походу в чистилище. Железная цепь в руках панкообразного качка метнулась резво. Мститель, больше по рефлексу, отпарировал удар цепью от своей шеи и сломал борзому ногу ниже колена в двух местах. Раздался короткий, тут же оборвавшийся вскрик, треск костей, для отморозка – страшная боль, а для Спауна - оргазм в тысячу вольт и миллион ампер. Панкообразный, конечно, быстро поплатился за ошибку, но все его друзья поплатились значительно быстрее: негр поднял дубинку, конец которой, весь истыканный гвоздями, пролетел возле резинового лика Ночника, и сразу же с ней попрощался. Дубинка с гвоздями не пощадила предыдущего хозяина. Ржавые гвозди впились в лицо, дополнительное оружие вывернулось из окровавленных скользких ладоней бандита. Борцу с дворовой нечистью осталось лишь вогнать её поглубже, и бандит – труп, что, в общем-то, и было проделано спустя две секунды. “Всё дурно пахнущее подлежит безжалостному сминусованию”.

Убивший уже двоих несносных шибзиков, Спаун работал не хуже, чем паленый алкоголь. Третий, подобно психопату, напал с палкой. Рыцарь ночи её отобрал и нанес черепно-мозговую травму, вскоре произошел повторный взмах и череп братка раскололся окончательно. Четвертого самодействующий устранитель нечистот двинул локтем в лицо и сбил с ног, а затем довершил дело давно изученным способом сворачивания шеи.

В живых остался лишь один, так и не сдвинувшийся с места. Спаун произнес с императивной интонацией:

- Отведи меня к любителю девочек и, может быть, будешь ближайшие лет двадцать дрожать от страха, но при этом дышать!

Не посмев ослушаться приказа темного владыки, отморозок показал пальцем на квадратную дыру в полу, залился потом и задрожал. А Ночник… передумал щадить.

“Пусть лучше примкнет к своим собратьям. Фиалки, взращенные на гноище, сражаются до последнего лепестка”

- Нет-нет, не надо меня убивать! Погодите, нет!

И потекла расширяющаяся лужица крови…

Меж тем насильник спокойно куковал в подвале. Он любил засиживаться там. Допоздна. Чертил что-то такое, что было трудно разобрать. Уродливые образы, взятые из головы, требовали расшифровки и хорошего спеца-психиатра. Для чего все это ему было нужно, нанимать братву, похищать школьниц и калякать каракули преступник совершенно не знал – разум, руки и ноги работали сами по себе, будто не соглашаясь с его волей.

Глядя на это жалкое асоциальное создание, на этот отброс современного общества, к которому неприятно подходить, не то, что марать об него руки, Спаун призадумался – а стоил ли? Не лучше ли побаловать полицию? Не лучше прибегнуть к состраданию и дать подонку шанс?

“Действительно, как бы поступил предыдущий Джон Вэйн?”

К слову о нем…

Главное в ресторане - качество и вкус еды, а в баре - напитков. И все-таки мы выбираем заведения по иным критериям. Например, богачи признают важность музыки. Может быть, и не все. Но мистер Вэйн точно притязателен к фону и предпочитает грустные мелодии, соответствующие кроющейся в нём пасмурности. Далеко не все отваживаются произнести вслух, что думают, когда видят его в абсолютном одиночестве. Многие проходят, не замечая ничего перед собой. Ничего и никого. Правда, это нельзя отнести к пожилому джентльмену Джеффери Баннеру, родному брату дворецкого семьи Вэйнов Фредерика Баннера.

Джеффери был одним из тех немногих, кто владел всеми тайнами необыкновенной природы Джона Вэйна, мог общаться с ним свободней большинства и свободно за него переживал.

- Правительство вправе пресечь деятельность всех супергероев, кроме Героймена, потому что Героймен – символ страны. Спаун должен добровольно податься в отставку, иначе его попросту уберут, и тогда мир потеряет сразу двух бойцов, а я меньше всего хочу, чтобы вас посадили.

Джон же, особенно склонный к чрезмерному пессимизму, говорил с уверенностью в неотвратимости печального исхода. Иногда британца отпугивало то уныние, с которым богач описывал сны. Глаза удрученного становились стеклянными и бесцветными, не узнающими и незнающими.

- Чему быть – того не миновать. В конце концов, мы не вправе диктовать правительству, как поступать. Пусть страна учится на собственных ошибках…

Ей богу, Джон казался старику толи безумцем, толи эгоистом, толи и тем, и другим. Господин Баннер крайне редко говорил громче, чем полушепотом, и для того чтобы он начал говорить громко, нужно было его конкретно взбесить, привести в раздражение.

- А если страна допустит роковую ошибку и станет поздно чему-то учиться? Тогда что? Оставишь всех умирать, забившись в угол, как крыса?

Джон тоже умел бурно реагировать, и, хотя это случалось весьма-весьма нечасто, бывало, богач хлопал по столу ладонью и выходил из равновесия.

- А что я должен, по-вашему, сделать? Совсем забить на свою жизнь и… сгнить, тщетно оберегая людей от их же тупых инициатив? Что, я не имею права умыть руки?

Баннер был жесток и непреклонен:

- Да, не имеешь! – даже перешел на “ты”, - Мы либо нарушаем табу, либо выполняем миссию. Ты сам выбрал путь изгоя. Довольно ныть уже, тебе негоже! Это самосожжение испепелит, но, увы, не спасет и ничего не изменит. Тоска продолжит скалиться в одну точку!

И вдруг случилось то, чего англичанин никак не ожидал: мистер Вэйн, всегда казавшийся ему ужасно сдержанным и черствым, как кусок камня или металла, жалко разнюнился. Прямо заплакал! И… две студентки, сидевшие за соседним столиком, искоса поглядывали на это представление. Наверняка завтра будут хвастаться, что видели, как ноет плейбой, и буквально прониклись этой очаровательной пригламурненной драмой.

- Все хорошо, вот только я не выбирал! – замотав головой, сказал Джон, - Жизнь сама делает выбор, пора бы догадаться!

Не чувствуя за собой никакой существенной вины, но и не продолжая гнуть линию, удивительный британец сказал тихим голосом:

- Сядь…

Богачу пришлось послушаться, засунуть свои эмоции подальше. Следующие полчаса прошли в молчании. И только потом разговор, некогда прервавшийся на напряженной ноте, вновь возобновился. Джеффери старался быть в разумных пределах снисходительным и даже дал собеседнику выговориться.

- Все мои последние сны имеют одинаковый тревожный характер… - мистер Вэйн начал с привычной для себя темы ночного кошмара. Он боялся свихнуться, потому и не думал, не анализировал. Боялся свихнуться от боли. Потом прекратит её замечать. Вернее, свыкся.

- Так ты по этой причине организовал производство зеддериана и даже открыл целую лабораторию? – Джеффери, похоже, совсем позабыл, что когда-то обращался к хозяину на “вы”. Бывший военнослужащий, экс-агент английской разведки, работавший на Советский Союз, так и искрил переменчивостью. Тяга к правде в нём граничила с жесткостью, - Спонтанность действий присуща нервнобольным шизофреникам, но никак не нормальным людям. К специалисту не думал обратиться?

Чтобы хоть немного разогнать хаос, царивший в голове, пришлось хорошенько ею тряхнуть. Сначала один раз, потом второй, и третий. Безостановочное течение тревольнительных мыслей-потрясений, превращавшееся в клинический ментизм, потихоньку убивало прежде собранного Джона.

- Довольно считать меня психом. Всё серьезно. Страна находится в огромной опасности, Земля находится в опасности. Предварительный удар – единственный выход остановить надвигающуюся катастрофу, и больше способов выжить у нас нет! – сейчас Вэйн выражался достаточно ясно. Ему даже не приходилось озвучивать главную нить, чтобы догадливый Джеффери уловил основную идею. Однако британец не мог согласиться с этой бредовой, по его мнению, фобией, рожденной панической боязнью конфликта.

- И от кого же следует ждать предательства, умник? Уж не от Бэннери ли, который только и занимается тем, что сдерживает натиск вражеских держав и не дает планете распасться на атомы? Кажется, у тебя и вправду не все ладно с башней, раз ты предпочитаешь подозревать Героймена в ненадежности вместо того, чтобы порыться в себе и найти в себе проблему! – мистер Баннер не прекращал предпринимать попытки переубедить заносчивого и нестабильного мстителя, за счет чего казался все более мужественным, достойным титула вечного советчика, - Легко винить других, когда запятнан сам.

Посттравматическое стрессовое расстройство, жертвой которого казался Джон Вэйн, вполне могло породить такие сны. Баннер не исключал и употребление наркотических веществ, хотя и не был уверен, что Спаун вдруг подсел на наркотики.

- Джеффери, бог с вами, вспомните службу, недооценка противника - залог поражения! Героймен находится под контролем собственных обязательств, и нет никакой гарантии, что в скором будущем его обязательства будут направлены на уничтожение! Да и потом, много ли хороших парней остались верны своим принципам?

У британца, похоже, иссякло терпение:

- Так, все, я не собираюсь обсуждать этот бред! – раз он неожиданно топнул ногой, также неожиданно поднялся из-за стола и надел шляпу, - Пусть лучше Мишель сосредоточится на искоренении деструктивных мыслеформ. А то начинает казаться, что на сеансах психотерапии вы просто флиртуете!

- Да ну, бросьте, какой еще флирт… - Джон надел смущенную улыбку, отпив глоток шампанского. Британец слегка отстранился, приводя в порядок дыхание, и напоследок предупредил беспокойного:

- Если в ближайшем времени тебя начнет доводить жесткая бессонница, помни, лучше совсем не спать, чем так, как спишь ты. Всего доброго…

Лишившись дотошного беседчика, богач остался наедине со своими комплексами, и нельзя сказать, что сильно пригорюнился. Долго всматриваться в дно опустевшего бокала, сидеть с приоткрытым ртом и не замечать кипящей вокруг жизни – изумительный способ уснуть. Джон предварительно вынул портмоне, чтобы расплатиться, швырнул на край стола и задремал, положив голову на руки. Официант крадучись подошел к нему, забирая поднос с пустыми тарелками.