Психоделические вещества: наука и общество

История употребления людьми растений, грибов, и животных, известных своим психоделическим воздействием, гораздо древнее письменной истории, и, скорее всего, предшествует появлению рода человеческого, как он известен сейчас. Например, Рональд Зиген и Теренс МакКенна выдвигают гипотезу, что наши обезьяноподобные предки подражали другим животным, поедая пищу, вызывавшую странное поведение. Таким образом, они обнаружили первые вещества, изменяющие состояние сознания.

Мы получаем все больше и больше свидетельств того, что в древних обществах психоделики употреблялись ради того эффекта, который они оказывали на осознание. Археологи обнаружили древние африканские изображения человека, из тела которого растут грибы, а результаты последних исследований наскальной живописи в Северной Европе говорят о деятельности разума, находящегося в измененном состоянии.

Некоторые авторы предполагают, что язык возник в результате усиленного психоделиком понимания звуков, издаваемых гоминидами. Другие ученые предполагают, что психоделические состояния сформировали первые религиозные представления человека.

Видения, состояния экстаза и всплеск воображения, вызываемые психоделиками, позволили этим веществам сыграть важную роль во многих древних культурах. Сотни лет антропологических исследований показали, что эти общества использовали психоделики для поддержания солидарности в обществе, помощи в искусстве врачевания, получения вдохновения в художественной и духовной творческой деятельности.

Аборигены Нового Света использовали, и по сей день продолжают использовать, множество растений и грибов, изменяющих состояние сознания. Большая часть доступной нам информации по психоделикам была получена в ходе исследования веществ, встречающихся в западном полушарии: ДМТ, псилоцибина, мескалина, и некоторых родственных ЛСД препаратов.

Объем использования психоделических растений аборигенами Нового Света удивил и встревожил европейских поселенцев. Их реакция могла быть вызвана относительной нехваткой психоделических растений и грибов в Европе. Столь же важную роль сыграла ассоциация изменяющих сознание веществ с колдовством. Церковь эффективно подавляла распространение информации об употреблении подобных веществ, как в Старом, так и в Новом Свете, и преследовала носителей этого знания, практикующих прием веществ. Только в последние пятьдесят лет мы обнаружили, что употребление магических грибов мексиканскими индейцами не прекратилось полностью в шестнадцатом веке.

До конца 1800-ых годов интерес в Европе к психоделическим растениям и веществам был незначителен, а доступ к ним был ограничен. Некоторые авторы описывали свой «психоделический» опыт, полученный от употребления опиума или гашиша, но для того, чтобы ощутить психоделическое воздействие этих веществ, их надо было принять в очень большом количестве, что было трудно и опасно. Эта ситуация начала меняться с обнаружением мескалина в пейоте, кактусе, произрастающем в Новом Свете.

Немецкие химики получили мескалин из пейота в 1890-ых. Наиболее литературно одаренные из исследовавших его ученых приветствовали это вещество за его способность открывать врата «искусственного рая». Однако, медицинский и психиатрический интерес, проявленный к мескалину, был на удивление ограничен, и к концу 1930-ых исследователи опубликовали лишь небольшое количество работ. Возможно, с отсутствием интереса к мескалину связано неприятное чувство тошноты и рвота.

Еще одной причиной отсутствия энтузиазма по поводу мескалина, могло стать отсутствие научного или медицинского контекста для его исследования. Доминирующей тенденцией в психиатрии той эпохи был фрейдистский психоанализ. В то время, как сам Фрейд был очень заинтересован такими изменяющими состояние сознания веществами, как кокаин и табак, его ученики не испытывали столь же сильного интереса. К тому же, Фрейд не доверял религии, и считал духовный или религиозный опыт защитой от детских страхов и желаний. Подобное отношение не способствовало изучению мескалина, способствовавшего духовному поиску американских индейцев. Потом было революционное пришествие ЛСД.

В 1938 году швейцарский химик Альберт Хофман работал со спорыньей, грибком, встречающимся на ржи, в отделе природных продуктов Лабораторий Сандоз, даже в то время являвшихся ведущей фармацевтической компанией. Он надеялся обнаружить вещество, которое сможет останавливать маточное кровотечение после родов. Одним из препаратов на основе спорыньи стал ЛСД-25, или диэтиламид лизергиновой кислоты. Он не оказывал практически никакого воздействия на матку лабораторных животных, поэтому Хофман отложил его. Пять лет спустя «любопытное предчувствие» заставило Хофмана вернуться к изучению ЛСД, и он случайно обнаружил его мощные психоделические свойства.

Поразительной чертой ЛСД было то, что он оказывал психоделическое воздействие в дозировке в миллионную часть грамма, что означало, что он примерно в тысячу раз сильнее мескалина. На самом деле, Хофман почти получил передозировку, приняв дозу, которую он считал слишком маленькой, чтобы испытать эффекты измененного состояния сознания: четверть миллиграмма. Хофман и его швейцарские коллеги быстро опубликовали свое открытие в начале 1940-ых. Из-за сильного состояния изменения сознания, вызываемого ЛСД и из-за традиционного психиатрического контекста, в котором исследователи изучали его, ученые решили особенно подчеркнуть его свойства «имитации психоза».

Годы, последовавшие за Второй Мировой войной, были интересным временем для психиатрии. Помимо ЛСД, ученые также обнаружили «антипсихотические» свойства хлорпромазина, или Торазина. Торазин позволил пациентам с запущенными психическими заболеваниями излечиваться до такой степени, что их начали выписывать из клиник в больших количествах. Этот и другие антипсихотические препараты наконец-то позволили врачам добиться прогресса в лечении наиболее калечащих заболеваний.

Именно в те годы зародилась такая отрасль современной науки, как «биологическая психиатрия». Эта дисциплина, изучающая взаимоотношения между человеческим разумом и химией мозга, произошла от двух странных супругов: ЛСД и Торазина. А свахой был серотонин.

В 1948 исследователи обнаружили, что серотонин, являющийся частью кровообращения, отвечает за сокращение мускулов, окружающих вены и артерии. Это было жизненно важно для понимания того, как контролировать процесс кровотечения. Название «серотонин» происходит от латинского «sew», кровь, и «tonin», сжатие.

Несколько лет спустя, в середине 1950-ых, исследователи обнаружили серотонин в мозге лабораторных животных. Последующие эксперименты позволили выявить его точное расположение и воздействие на электрические и химические функции отдельных нервных клеток. Медикаменты или операции, влияющие на области мозга животного, содержащие серотонин, значительно меняли его сексуальное или агрессивное поведение, а так же сон, бодрствование и различные биологические функции. Присутствие серотонина в мозге животных, и его влияние на их поведение, окончательно определило его в качестве первого известного нам нейротрансмиттера.

В то же самое время ученые продемонстрировали, что молекулы ЛСД и серотонина очень похожи. Потом они доказали, что ЛСД и серотонин действуют на одни и те же районы мозга. В ходе некоторых экспериментов ЛСД блокировал действие серотонина; в других, психоделическое вещество имитировало действие серотонина.

Эти открытия определили ЛСД в качестве наиболее мощного инструмента изучения взаимоотношений мозга и разума. Если необычные сенсорные и эмоциональные свойства ЛСД проявляются благодаря специфичному и понятному изменению функций серотонина, содержащегося в мозге, вполне возможно «химически разложить» определенные умственные функции на их основные физиологические компоненты. Другие вещества, изменяющие состояние сознания и оказывающие сравнительно четко характеризуемое воздействие на разные нейротрансмиттеры, могут позволить расшифровать разные виды осознанного опыта, раскрыв стоящие за ними химические взаимодействия.

Дюжины исследователей по всему миру вводили головокружительное множество психоделических веществ тысячам психиатрических пациентов и психически-здоровых добровольцев. Свыше двух десятилетий щедрое правительственное и частное финансирование поддерживало эти исследования. Многие международные конференции, встречи и симпозиумы были посвящены последним открытиям в области исследования воздействия психоделических веществ на людей.

Сотрудники Сандоз Лабораториз раздавали исследователям ЛСД, чтобы те могли вызвать краткое психотическое состояние среди психически нормальных добровольцев. Ученые надеялись, что подобные эксперименты смогут пролить свет на такие психические расстройства, как шизофрения.

Сотрудники Сандоз также рекомендовали интернам, специализирующимся в психиатрии, принимать ЛСД, чтобы вызвать чувство сопереживания со своими психотичными пациентами. Эти молодые доктора были поражены временной встречей с безумием. Подобные встречи с собственными, ранее неосознанными воспоминаниями и чувствами, убедили этих психиатров в том, что освобождающие разум свойства ЛСД могут помочь в психотерапии.

В многочисленных научных публикациях говорилось о том, что привычный механизм устной терапии становился более эффективным с применением психоделического вещества. Множество научных статей описывало удивительный успех в помощи ранее неподдающимся лечению пациентам, страдающим от обсессий и компульсивности, посттравматического стресса, нарушений в области питания, тревоги, депрессии, алкогольной и героиновой зависимости.

Эти неожиданные достижения, описанные исследователями, прибегавшими к «психоделической терапии», побудили других ученых изучить благотворное воздействие этих веществ на отчаявшихся, испытывающих сильную боль, неизлечимых пациентов. В то время как вещества практически не оказывали воздействия на их общее состояние, психоделическая психотерапия поразительно влияла на этих пациентов. Депрессии развеивались, требования обезболивающих резко снижались, а сами пациенты гораздо лучше принимали свой диагноз и прогноз развития заболевания. Помимо этого, пациенты и их семьи справлялись с глубокими и эмоциональными вопросами так, как никогда раньше. Резкое ускорение психологического роста благодаря этой новой терапии выглядело многообещающим в тех случаях, когда время было основным фактором. Некоторые терапевты считали, что многие из этих «чудесных» откликов на психоделическую психотерапию были вызваны трансформирующим мистическим или духовным опытом.

К тому же, вскоре выяснилось, что опыт, переживаемый добровольцами, находящимися под сильным воздействием психоделиков, был удивительно схож с опытом тех, кто практиковал традиционную восточную медитацию. Совпадение изменения сознания, вызванного психоделическими веществами и медитацией, привлекло внимание писателей из ненаучных кругов, включая Олдоса Хаксли, английского романиста и религиозного философа. Хаксли получил свой собственный очень позитивный опыт с мескалином и ЛСД, под бдительным руководством канадского психиатра Хамфри Осмонда, который приезжал к нему в Лос-Анжелес в 1950-ых. Хаксли вскоре описал свой опыт приема веществ, и те размышления, которые они у него вызвали. Его работы о природе и ценности психоделического опыта были убедительны и красноречивы. Они убедили многих людей попытаться добиться, а многих исследователей – выявить духовное просветление посредством психоделических веществ. Несмотря на то, что его идеи стимулировали массовое движение к популярному экспериментированию с психоделиками, Хаксли твердо придерживался той теории, что только элитная группа интеллектуалов и людей творчества должна иметь к ним доступ. Он не верил, что обыкновенные мужчины и женщины могут употреблять психоделики наиболее безопасным и продуктивным способом.

Однако изучение безнадежных больных и обсуждение сходства между воздействием психоделических веществ и мистическим опытом столкнули между собой религию и науку. Исследования отходили все дальше и дальше от первоначальной программы Сандоз.

Выход ЛСД из лабораторий, произошедший в 1960-ых, еще сильнее усложнил ситуацию. Средства массовой информации кричали о реанимации, самоубийствах, убийствах, врожденных дефектах и разбитых хромосомах. Широко разрекламированный отказ от научно-исследовательских принципов Тимоти Лири и его команды исследователей в Гарвардском Университете привел к их увольнению. Эти события усилили растущее подозрение того, что даже ученые потеряли контроль над этими мощными психоактивными веществами.

Средства массовой информации преувеличивали и подчеркивали негативные физические и психологические эффекты психоделических веществ. Некоторые из этих рассказов возникли благодаря плохо организованным исследованиям, некоторые были просто сфабрикованы. Последующие публикации сняли с психоделиков обвинение в серьезной токсичности, ведущей к повреждению хромосом. Но эти последующие исследования вызвали гораздо меньше шумихи, чем первоначальные обвинительные отчеты.

В психиатрической литературе также начали появляться отчеты, описывающие «бэды», или противоречивую психологическую реакцию на психоделики, но количество этих отчетов также было невелико. Чтобы разобраться с подобными вопросами в рамках моих собственных исследований, я прочитал каждый опубликованный доклад, посвященный подобным негативным последствиям. Мне стало понятно, что уровень психиатрических осложнений при проведении контролируемого исследования, как среди психиатрических пациентов, так и среди нормальных добровольцев, был необычно низок. Но в тех случаях, когда психически больные или нестабильные люди принимали неочищенные или неизвестные психоделики, в сочетании с алкоголем и другими веществами, в неконтролируемой обстановке и с неадекватным надзором, возникали проблемы.

В ответ на общественное беспокойство по поводу неконтролируемого употребления ЛСД, и, несмотря на возражения практически каждого ученого в этой области, конгресс Соединенных Штатов в 1970 г. принял закон, запрещающий ЛСД и другие психоделики. Правительство приказало ученым сдать находящиеся у них вещества, канцелярская работа с целью получения и хранения психоделиков для исследовательских целей стала долгой и запутанной, и почти не осталось надежды на проведение новых проектов. Средства на проведение исследований пропали, и многие исследователи отказались от своих экспериментов. При принятии нового законодательства о веществах, интерес к исследованию воздействия психоделиков на людей пропал так же неожиданно, как и появился. Было такое ощущение, что психоделики еще не были открыты.

Учитывая небывалые темпы развития исследований воздействия психоделиков на людей лишь тридцать лет назад, удивительно, насколько мало о них рассказывают современные медицинские и психиатрические обучающие программы. Психоделики были важнейшей сферой развития психиатрии свыше двадцати лет. Сейчас молодые врачи и психиатры почти ничего о них не знают.

К тому времени, когда я начал изучать медицину, в середине 1970-ых годов, по прошествии менее десяти лет с момента изменения законодательства о веществах, у меня было всего две лекции о психоделиках за четыре года. И даже это было больше, чем то, что могли узнать студенты-медики в других университетах, потому что в Медицинском Колледже Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке, в котором я учился, работала группа ученых, проводивших исследования на животных. Я провел исследовательский семинар по психоделическим веществам для студентов-психатров старших курсов в Университете Нью-Мехико – возможно, это был единственный подобный семинар в нашей стране в течение нескольких десятилетий.

Отсутствие академического интереса к психоделикам может быть частично вызвано отсутствием исследований, проводимых на людях. Однако для студентов-медиков является общепринятой практикой изучать ранее популярные теории и методики, даже если в настоящее время к ним редко прибегают. Но психоделические вещества полностью выпали из сферы деятельности психиатрии.

Большинство новых теорий, практик и медикаментов в области клинической психиатрии проходят предсказуемый цикл введения, тестирования и приспосабливания к дальнейшему применению. Таким образом, совершенно неудивительно то, что, с накоплением сведений во время первой волны исследования психоделиков на людях, начали появляться противоречащие друг другу результаты. У тех, кто утверждал, что психоделики могут создать «модель психоза» или предоставить «лекарство» для трудноизлечимых больных, энтузиазм предсказуемо пошел на спад. Естественным процессом в рамках психиатрических исследований является то, что ученые совершенствуют вопросы и методы исследования, и способы применения их результатов. Этого не произошло с психоделиками. Вместо этого, изучение психоделиков прошло через в высшей степени неестественный цикл развития. Психоделики начинались как «чудо-лекарства», потом они стали «ужасными лекарствами», потом их не стало вообще.

Я считаю, что студенты-медики и начинающие психиатры так мало слышат о психоделиках не из-за того, что исследование психоделиков завершилось, а из-за того, как именно оно завершилось. Этот процесс полностью деморализовал академическую психиатрию, которая впоследствии повернулась спиной к психоделическим веществам.

Психоделические исследования стали сложной и унизительной главой в жизни многих наиболее выдающихся ученых, работавших в этой области. Это были лучшие и наиболее талантливые психиатры своего поколения. Многие из наиболее уважаемых на сегодняшний день психиатрических исследователей Северной Америки и Европы, как практикующих, так и теоретиков, возглавляющих факультеты крупнейших университетов и национальные психиатрические организации, начинали свою профессиональную деятельность с исследования психоделических веществ. Наиболее влиятельные представители этой профессии обнаружили, что наука, объективные данные и здравый смысл были бессильны защитить их исследования от принятия репрессивного закона, вызванного необоснованным мнением, эмоциями и средствами массовой информации.

Как только эти законы были приняты, правительственные инспекторы и спонсирующие агентства быстро отозвали разрешения, вещества и деньги. Те психоделические вещества, которые воспринимались исследователями как уникальные ключи к психическим заболеваниям, и которые помогли становлению многих карьер, стали объектами страха и ненависти.

Другая проблема заключалась в том, что психоделики становились позорным источником разногласий среди самих психиатров. Психиатры, придерживающиеся биологического подхода, терпеть не могли тех своих коллег, которые «нашли религию» и расхваливали духовное воздействие веществ. Последние относились к своим коллегам, интересующимся исключительно деятельностью мозга, как к недалеким и консервативным людям. Психиатрия всегда противоречила духовным вопросам, и в конечно итоге появилось новое направление в этой области медицины, борющееся против результатов исследования психологических веществ: так называемая «трансперсональная» теория и практика. Таким образом, по крайней мере, некоторые из исследователей психологических веществ могли вздохнуть с облегчением, потому что им больше не приходилось разбираться со сложными, противоречивыми и беспорядочными последствиями действия веществ среди их пациентов, коллег и их самих.

Кто захочет читать лекцию о позорной странице в академической психиатрии аудитории, в которой сидят 200 сообразительных студентов-медиков? Группа первых исследователей психоделических веществ, в основном, состояла из профессиональных ученых, а не фанатиков. Они отдавали себе отчет в том, что не стоит публично критиковать своих коллег и благодетелей. Лучше жить и делать свои выводы.

Теперь, когда мы рассмотрели важную часть истории психоделиков, давайте посмотрим на то, что они делают.

Психоделики оказывают свое воздействие благодаря сложному сочетанию трех факторов – сета, сеттинга и вещества.

Сет – это то, из чего мы состоим, и сейчас, и в будущем. Это наше прошлое, наше настоящее, и наше возможное будущее; наши предпочтения, привычки и чувства. Сет также включает наш организм и мозг.

Психоделический опыт также тесно связан с сеттингом – тем, или чем, что есть или чего нет в нашем непосредственном окружении; то, где мы находимся, будь это на природе или в городе, в здании или на улице; качество воздуха, которым мы дышим и окружающие нас звуки, и т. д. На сеттинг также влияет сет тех, кто находится с нами, когда мы принимаем вещество, будь это друзья или незнакомцы, расслабленные или напряженные, гид ли это, оказывающий вам всевозможную поддержку, или любопытный ученый.

Потом идет само вещество.

Во-первых, как нам его называть? Даже исследователи не могут прийти к согласию по этому важному вопросу. Некоторые даже не используют слово drug (в этом переводе я перевожу drug как вещество. Более распространенный вариант перевода этого слова – наркотик. прим. переводчика), используя вместо этого слова молекула, соединение, агент, препарат, лекарство или таинство.

Даже если мы решим называть это веществом, посмотрите на то, сколько у него названий: галлюциноген (вызывающий галлюцинации), энтеоген (приближающий к божественному), мистикомиметик (имитирующий мистические состояния), онейроген (вызывающий сны), фанеротим (вызывающий явные эмоции), фантастикант (стимулирующий фантазию), психодислептик (тревожащий разум), психотомиметик и психотоген (имитирующий или вызывающий психоз, соответственно), и психотоксин и шизотоксин (яд, вызывающий психоз и шизофрению, соответственно).

Выбор имени не является незначительным вопросом. Если бы все придерживались одного и того же мнения касательно того, что делает или что представляет собой психоделик, не было бы столько терминов для определения одного и того же вещества. Множество названий отражает глубоко укоренившийся и до сих пор продолжающийся диспут о психоделических веществах и их воздействии.

Ученые редко придают значение названиям, которые они присваивают психоделикам, несмотря на то, что они знают, насколько сильно ожидания воздействуют на эффект вещества. Все аспиранты, изучающие психиатрию, узнают об этом во время вводного курса по психологии, во время обзора наиболее значительных исследований, опубликованных в 1960-ых. Проводимые эксперименты включали инъекции добровольцам адреналина, гормона «драки и погони», при разных условиях. Адреналин вызывал спокойное и расслабленное состояние у добровольцев, которым говорили, что им вводят успокоительное. Если им говорили, что это экспериментальное вещество должно стимулировать, добровольцы испытывали более типичное чувство беспокойства и прилив энергии.

Таким образом, то, как мы называем вещество, которое мы принимаем или даем другим, влияет на наше представление о том, как оно подействует. Это как оказывает влияние на само воздействие вещества, так и на то, как мы интерпретируем и справляемся с этим воздействием. Название никакого другого вещества не меняет настолько сильно воздействие, вызываемое им, как это бывает с психоделиками, потому что они в большой степени повышают нашу внушаемость.

Помимо того, что мы называем психоделиком, термины, которые мы применяем к людям, участвующим в приеме, так же влияют на сет и сеттинг и, таким образом, на реакцию на вещество. Если мы принимаем вещество, мы объекты исследования или добровольцы? Клиенты или священники, совершающие таинство? Если мы даем вещество другим, мы гиды, ситтеры или исследователи? Шаманы или ученые?

Попробуйте сделать следующее умственное упражнение: подумайте, как вы представите себе день, в который вы будете выступать как объект исследования под воздействием «психотомиметического агента»? Потом подумайте: что вы будете думать о своей роли священника, совершающего таинство, во время «церемонии» с «энтеогенным причастием»? Как разница в контексте повлияет на вашу интерпретацию галлюцинаций и сильных перепадов настроения, вызванных веществом? Вы будете «сходить с ума» или получать «просветляющий опыт»?

Если бы вы давали кому-нибудь психоделик, какой вид поведения вы бы ожидали от объекта вашего исследования, и на что бы вы не обращали внимания? Многое будет зависеть от того, даете ли вы «шизотоксин» или «фантастикант». Вы можете поощрять «внетелесный опыт» в шаманском контексте, но положите конец этому же самому воздействию, выдав антипсихотический антидот в психотомиметическом контексте.

Наиболее распространенным медицинским термином для психоделических веществ является галлюциноген. Это название подчеркивает воздействие, оказываемое веществом на восприятие, в основном, на зрительное восприятие. Но, несмотря на то, что перцепционное воздействие психоделиков является наиболее распространенным, это не единственный вид оказываемого ими воздействия, и не всегда самый ценный. На самом деле, видения могут отвлекать от наиболее популярных свойств этого опыта, таких, как сильная эйфория, глубокое интеллектуальное или духовное просветление, и растворение физических границ тела.

Термину галлюциноген я предпочитаю термин психоделик, или проявляющий разум. Психоделики показывают вам, что происходит в вашем разуме, выявляют те подсознательные мысли и чувства, которые спрятаны, закрыты, забыты, находятся вне вашего поля зрения, которых, возможно, вы совсем не ожидаете, но которые, тем не менее, присутствуют в вашем разуме. В зависимости от сета и сеттинга, одно и то же вещество, в одной и той же дозировке, может вызвать совершенно разные реакции у одного и того же человека. В один день ничего не происходит; в другой день вы парите в экстазе от новых откровений; на третий день вы с трудом пробираетесь через пугающий кошмар. Общая природа психоделика, термина, открытого для разнообразной интерпретации, объясняет это разное воздействие.

Термин психоделик теперь живет собственной культурной и лингвистической жизнью. В настоящее время он может относиться к особому стилю в одежде, искусстве или даже к особенно напряженным обстоятельствам. Когда дело доходит до рационального разговора о веществах, термин психоделик пробуждает возникшие в 1960-ых годах сильные эмоции и конфликты по поводу посторонних политических и социологических вопросов. Многим из нас при слове «психоделик» вспоминаются такие термины, как «контркультура», «бунтарский», «либеральный» и «левый». Но я рискну, и буду использовать этот термин в своей книге. Я думаю, что это наилучший термин из тех, которые есть у нас. Я не хочу оскорбить никого из тех, кому он не нравится.

Независимо от того, как мы их называем, мы все согласны, что психоделики – это физические, химические объекты. Именно на этом, самом простом уровне, мы должны начать изучение того, что они собой представляют и как они воздействуют.

Диаграммы, сопровождающие следующие объяснения, показывают химическую структуру различных психоделических препаратов. Кружочки представляют собой атомы; наиболее распространенным из них является углерод, больше никак не отмеченный. «N» означает азот, «Р» - фосфор, а «О» - кислород. Многочисленные атомы водорода присоединены к другим атомам в молекулах; но их так много, что они займут всю диаграмму, поэтому я их не включил.

Существует две основных группы психоделических веществ: фенэтиламины и триптамины.

Фенэтеламины – вещества на основе фенэтиламина.