Терапевтические процедуры, или упражнения

Существенная часть ответственности терапевта заключается в его присутствии «здесь и теперь», так же как к жизни в настоящем при­глашают клиента. Быть сфокусированным на настоящем, в част­ности, означает отказ от заранее определенных и жестко регламен­тированных терапевтических процедур (упражнений). Какое-то определенное упражнение выбирается терапевтом «к месту» в ка­честве помощника пациенту в осознании того, что уводит его от настоящего. Если клиент постоянно скатывается к жалобам и об­винениям родителей в своих невзгодах, терапевт предлагает, напри­мер, «посадить» родителей на «пустой стул», представить, что они находятся «здесь и теперь» перед клиентом, и клиент волен выска­зать им все, что накопилось годами и не выражалось никогда. Воз­можно, это упражнение даст шанс клиенту осознать «игру в обви­нение».

Хотя применение конкретных упражнений невозможно запла­нировать заранее, в гештальт-терапии накоплен богатый арсенал упражнений, направленных на возрастание осознания, и в этом смысле универсальных. Вообще говоря, идеи гештальт-терапии спо­собны поощрять творчество терапевта в создании бесконечного числа новых упражнений или вариаций классики.

Среди наиболее известных упражнений (или игр) выделяют сле­дующие.

1. Диалог.Пациента втягивают в диалог полярностей, одна из которых доминирует, другая обычно подавляет. Диалог помогает развертыванию каждой из них, конфронтации и интеграции.

2. Игра,в которой клиента просят заканчивать каждое высказы­вание о себе фразой «...и Я принимаю ответственность на себя за...».Предполагается, что клиент таким образом яснее осознает способ своего участия в контакте и принимает на себя ответственность за вступление в контакт или избегание его.

3. Игра в проекцию.Клиенту предлагают сыграть роль лица, по­стоянно включенного в проекции, скажем, родителя, которого он постоянно обвиняет. Терапевтический смысл игры заключается в отказе от проекции, «возврате проекций» К присвоении отторгну­тых «частей Я».

4. Игра в превращение. Клиенту предлагают попробовать какой-нибудь, противоположный обычному способ действования, благо­даря чему проживаются ранее замаскированные и скрытые поляр­ности Я, изменяются ракурсы видения вещей и отношений (отно­шения «фигуры» и «фона»).

5. Игра в репетицию. Клиент открывает группе, о чем он думает, собираясь играть какую-то социальную роль, например роль кли­ента. Он несколько раз проигрывает заданную ситуацию, включая чувства, актуализируемые ею.

6. Игры в семейной консультации. Супруги по очереди высказы­вают наиболее позитивные и негативные чувства о каждом каждо­му. Цель состоит в поощрении экспрессии контрастных чувств.

7. «Могу я покормить тебя предположением?..» Игра, в которой терапевт просит разрешения повторить, усилить или поварьировать какое-то суждение о пациенте, которое интуитивно кажется тера­певту значимым для пациента.

Мы привели здесь примеры лишь некоторых из так называемых игр; однако не следует упускать из виду, что за конкретными уп­ражнениями и играми стоят довольно ясные и жесткие терапевти­ческие установки: техника гештальта должна служить возвраще­нию пациента к контакту с его ощущениями. В этой связи различа­ют два типа технических процедур: супрессивную технику и экспрес­сивную (Г.Наранхо, 1995). Рассмотрим подробнее каждую из них.

Супрессивная техника по определению призвана наложить зап­рет на любые занятия, кроме сосредоточения на ощущениях, или ограничить их; она предполагает, таким образом, запрет избегания ощущений как «несущественного». Но что может быть существен­нее, чем сконцентрированное и полное погружение в ощущение? Почему мы так часто слушаем и не слышим, смотрим и не видим? Значит, мы просто боимся обнаружить то, что при более присталь­ном внимании открылось бы нам с непреложностью. Одним из кар­динальных открытий может стать открытие несущественности, про­стоты, бессмыслицы, тривиальности, что на более поверхностном социальном уровне жизни отражает нашу установку на избиратель­ное сравнение, сопоставление и вынесение суждения по отношению к социальному эталону. В этом смысле сравнение есть избегание непосредственного контакта, в то время как погружение в состоя­ния бессмыслицы и пустоты могло бы стать углублением и полным проживанием фобического способа жизни, а следовательно, попыт­кой преодоления избегания. Таким образом, девизом этого вида гештальт-терапевтической тактики является отказ от потворство­вания любой игре, представляющей механизм главного избегания.

Супрессивная техника реализуется в принципиальных «ни-ни», т.е. непреложных запретах на некоторые традиционные способы жизни, которые квалифицируются как избегания: велеречивость, предвкушение, повествовательность, долженствование, манипуля­ция. Позволим себе только проиллюстрировать смысл некоторых из перечисленных запретов.

«Повествовательность», например, наиболее распространенная форма избегания. Это знает любой, кто хотя бы раз принимал уча­стие в гештальт-сессиях. Участники порой могут потратить несколь­ко часов на пространные рассказы (ни к кому не обращенные), их обсуждение и комментарии, дискуссии по поводу предложенного упражнения и т.д., что, естественно (по причине исчерпанности времени), позволит избежать непосредственного включения в вы­полнение этого упражнения. Таким образом, участник предпочтет обсуждать, интерпретировать, искать объяснения там, где ему пред­лагается принципиально другое - чувственно опробовать, испыты­вать, переживать, волноваться, страшиться, рисковать, соприкасать­ся, сталкиваться и т.д. Запрет на подобный «образ жизни» (в геш­тальте его иногда называют эбаутизмом) предоставляет участнику шанс яснее осознать, во-первых, непреложность самого факта из­бегания, а во-вторых, присущие ему индивидуальные способы «де­лания» этого - защиты. В качестве альтернативы эбаутизму мы ча­сто предлагаем следующее упражнение: представьте себе встречу с инопланетянином и попробуйте объясниться с ним на языке «абра­кадабра», словарь которого составляют исключительно нечлено­раздельные звуки и тактильно-моторные образы, требующие непо­средственного телесного взаимодействия.

Еще одним известным «запретом» является требование отказа от «долженствования», позиции, прямой дорогой ведущей к оценке, сравнению себя и других с социальными стандартами (естественно, перфекционистскими) и далее, уже почти неизбежно, к критике и со­путствующим обвинениям, осуждениям себя или других, вине, стыду и, наконец, к защитам. Какую же альтернативу предлагает гештальт?

Во-первых, вернуться в настоящее, потому что оценки, идеалы и прочие «долженствования» пришли, а точнее, вторглись из прошло­го - из родительских наставлений-поучений, их страхов и запре­тов, их жизненных ориентиров и тревог; они имеют отношение к субъективно прогнозируемому будущему, причем обязательно бу­дущему тревожному, катастрофическому, даже если оно маскиру­ется под будущее триумфальное.

В нашей работе по обучающим программам мы нередко пред­лагаем прием сосредоточения на телесных ощущениях «здесь и сей­час». Например, я вспоминаю одного очень одаренного и недовер­чиво-придирчивого студента, к тому же очень сдержанного, так что о его сильно сдерживаемом раздражении я могла лишь догадывать­ся, глядя, как навязчиво он покачивает ногой. Я попросила его сна­чала просто «уделить внимание покачивающейся ноге», потом «по­зволить ей покачаться несколько раз», затем описать подробно, что она, нога, ощущает, когда качается, потом предложила «стать но­гой» и, «побыв ею» некоторое время, «позволить» ей обратиться к кому-нибудь из присутствующих, «к кому она сама захочет», «дать ей право» поделиться тем, что она чувствует. И нога, наконец, «за­говорила», преодолев страх санкции за выражение «негативных» чувств в адрес «родительской» фигуры авторитета. Удивительные изменения стали тотчас происходить не только с ногой, но и с са­мим человеком! Изменился его голос - стал уверенным, полнозвуч­ным; изменились взгляд и выражение глаз - из затаенно-враждеб­ных глаз проглянули улыбка, благодарность, доверие, уверенность в себе. Да человек просто стал собой!

Приведенный пример демонстрирует комплексное применение как принципа супрессии (в данном случае наложение запрета на идеа­лизированный образ себя как сдержанного, зрелого мужчины), так и принципа усиления экспрессии. Последний, как видно из примера, предполагает известную «по-шаговость» реализации: замечание -инициация действия - усиление или интенсификация выражения -направленность, или «адресность», экспрессии и ее завершенность в «присвоении» Я. Посредством фасилитации можно помочь «раз­родиться экспрессией» гораздо более широкого и полного спектра чувств, чем прогнозируется заранее, и тогда становится возможен глубокий инсайт относительно «само-супрессии», само-ограниче­ний, накладываемых на собственное Я, вслед за чем расширяются границы осознавания, начинают жить новые грани собственного Я и отношений с другими.

Техника интерпретации в чистом виде в гештальт-терапии не по­ощряется, в ней усматривается проявление фантазий терапевта, ко­торые скорее отражают его (терапевта) «майя», т. е. предпочитае­мые теоретические концепты и схемы, чем мир переживаний паци­ента. Интерпретации Ф.Перлс относит к «дурному философство­ванию» и видит в них изощренный способ убеждения клиента в мо­гуществе разума (таланта, квалификации и т.д.) терапевта, к мне­нию которого пациент должен больше прислушиваться, чем к сво­им собственным чувствам и ощущениям. На практике все же ис­пользование приема «Могу я накормить тебя предположением?» часто оборачивается скрытой интерпретацией, хотя гештальтисты и склонны уверять, что это скорее форма обратной связи, которую клиент свободно может отвергнуть, если она окажется неподходя­щей ему.

Гештальт-терапевты способствуют росту осознания, предлагая Ушам и глазам пациента стать источником обратной связи, пред­ставляющей информацию, отсутствующую в актуальном осознании. Считается, что клиенты, в общем, достаточно хорошо осознают, что они говорят, и гораздо менее осознанна вербальная экспрессия (как говорят?). Поэтому в работе с клиентом терапевт дает обрат­ную связь клиенту о том, что и как он видит или слышит, особенно обращая еговнимание на телесные зажимы, - и уже сам факт обра­щення внимания способствует расширению осознаваемого. Ориен­тированные на действия упражнения позволяют вскрыть глубокие чувства и их блокировку. Так, предложив усилить напряжение в ру­ках,скрещенных на груди, терапевт предлагает выразить, как кли­ент сжимает руки и не позволяет себе испытывать «сердечные чув­ства». Глубокое осознание достигается не через интерпретацию или интеллектуальное отвлеченное знание о себе, оно исходит «изнут­ри».

Чем больше клиент осознает свои фальшивые роли и социальные путы, чем больше он научается прислушиваться к своему телесно­му опыту, опознает свои телесные блоки, сопротивления и фоби-ческие избегания настоящего момента, тем труднее ему становится бежать от самого себя. Однако страх быть собой приводит к тупи­ку: пациент и хотел бы строить свою жизнь (включая отношения с терапевтом «здесь и теперь») по-новому, но одновременно смертель­но боится сойти с ума, впадает в панику, прерывает терапию. Па­циент пытается воздействовать на терапевта, убеждая его в реаль­ности и обоснованности своих катастрофических ожиданий. Тера­певтическая стратегия состоит в упорной вере терапевта в соб­ственные внутренние силы пациента, помогающие ему продвигаться дальше, через тупик, к умерщвленным частям Я. Умело используя выбранные упражнения, терапевт предоставляет клиенту в актив­ной, действенной форме войти в контакт с теми частями Я, кото­рые были пожертвованы в угоду ролям и играм. Постепенно кли­ент начинает освобождать все свои эмоции, становясь все более и более истинно человечным.

Катарсическое очищение требует, чтобы клиенты ответственно относились к терапевтическому процессу, продолжая его, даже если очень хотелось бы прервать и закончить его. Конечно, подобное правило - не догма, и многие клиенты покидают «горячий стул», если он «слишком горяч», и не доходят в своей работе до стадии взрыва. Но если все-таки клиент остается на «горячем стуле», требо­вание гласит, что он должен отвечать за себя, активно включаясь в предлагаемые упражнения, а не быть просто пассивным свидетелем.

Если клиенты готовы к присвоению своих умерщвленных час­тей Я, они могут участвовать в работе со сновидениями. Сновиде­ния используются в гештальт-терапии в качестве метода со многи­ми вариациями. Его основное преимущество состоит в том, что он открывает путь к самым спонтанным частям Я. Чтобы усилить мо­мент катарсиса, клиенту предлагают не говорить о снах, а разыг­рывать их, часто в форме психодрамы. Он входит в роль и стано­сится каждой деталью сна, какой бы незначительной она ни каза­лась, и таким образом, позволяет обрести и выразить себя любой частью Я - тогда и будет достигнуто ощущение целостности и спонтанности.

Поскольку катарсис может принимать весьма драматический характер, терапевтическая работа включает организацию самого процесса и руководство им, или терапевтический сеттинг. Обычно терапевтическое действие происходит в группе, члены которой со­ставляют круг эмоционально заинтересованных в происходящем на «горячем стуле». Внимание терапевта направлено на клиента, как своего рода прожектор. Терапевт полагает, что наилучшей сценой для «здесь и теперь» являются упражнения, например, относящиеся к работе со сновидением. Сценарий в значительной степени при­надлежит клиенту, который сам выбирает сон. Терапевт должен от­мечать попытки клиента избежать боли и страх сбрасывания масок и должен блокировать их посредством обратной связи, а также пу­тем привлечения внимания клиента к маневрам, которые тот ис­пользует в качестве избегания. Если обратная связь оказывается не­достаточной, терапевт предлагает вновь проиграть упражнение с большей эмоциональной включенностью, более активно, как режис­сер поощряет вживание в роль путем вживания в детали. Как и в театре, широко используются принципы репетиции (повторения) и усиления до тех пор, пока не проявятся истинные чувства. Приво­дим фрагмент из работы Ф.Перлса (1969. - Р. 293).

Ф.: Теперь скажи своей Верхней собаке: «Прекрати придираться!»

Д. (громко, с болью):Оставь меня!

Ф.:Так, еще раз.

Д.: Оставь меня!

Ф.: Еще раз.

Д. (крича и визжа): Оставь меня!!!

Ф.: Еще раз.

Д. (кричит, действительно взрываясь): Оставь меня! Я не должна делать то, что ты говоришь! (Продолжая кричать.) Я не обязана быть такой хорошей! Я не обязана сидеть на этом стуле! Ты за­ставляешь меня! (Визжит.) А-ах-а! Ты царапаешь мое лицо (крича), вот что ты делаешь! Я бы убила тебя!

Ф.: Скажи это еще раз!

Д.: Я бы убила тебя!

Ф.: Еще раз.

Д.: Я бы убила тебя.

Гештальт-терапевт стремится помочь клиенту не только выра­зить чувства, но и присвоить их, принять за них ответственность. Делается это часто с помощью изменения речевых оборотов, в част­ности, с использованием так называемых Я-высказываний, как это следует из примера работы с М. (1969. - С. 115).

М.: Я чувствую напряжение в животе и руках.

Ф.: Напряжение? Напряжение - это существительное. Теперь из­мени существительное, переведи вещь в глагол, в действие.

М.: Я напряжен. Мои руки напряжены.

Ф.: Твои руки напряжены. Они ничего не должны делать с тобой.

М.: Я напряжен.

Ф.: Ты напряжен. Как ты напряжен? Что ты делаешь?

М.: Я напрягаю сам себя.

Ф.: Это так.

Ф. Перлс как терапевт высоко ценил эффект шутки и вообще ко­мического, полагая, что они ведут к расслаблению и чувству радо­сти жизни. То же самое относится к творчеству в терапевтической работе. Терапевт гораздо в большей степени должен быть артис­том, чем сценаристом или знатоком «техники» терапии. Понятно также, почему не стоит заранее определять и планировать каждый шаг терапевтического процесса, ведь творчество, юмор, шутка - пло­ды спонтанности, а не строгой регламентации.

Содержание и стратегии терапевтического процесса

Внутриличностные конфликты - фокус терапевтического про­цесса; специально рассматриваются конфликты «верхней и нижней собаки», между социальным и естественным Я или между отторг­нутыми частями Я и катастрофическими ожиданиями, которые сдер­живают выражение полярностей, рискующих быть отвергнутыми. Хотя Ф.Перлс проводил гештальт-терапию, как правило, в группе. В действительности групповой процесс как таковой его мало инте­ресовал, групповая динамика и отношения между членами группы не были фокусом терапевтической работы. Терапия, по Перлсу, принципиально индивидуальна, хотя и проводится в группе во вре­мя выполнения гештальт-упражнений. Содержание и основные на­правления терапевтического процесса фокусируются вокруг основ­ных психопатологических симптомов и способов их преодоления.

Тревога и защиты

Тревога возникает между «здесь» и «там», между «теперь» и «тог­да». Как только мы покидаем реальность «здесь» и занимаемся «бу­дущим», мы чувствуем тревогу. Пытаясь предвосхитить результа­ты нашей активности, ее эффективность по отношению к соци­альным стандартам, мы начинаем испытывать страх: как я сдам эк­замен, прочту лекцию, проведу терапевтическую сессию?

Тревога может возникать и при предвосхищении приятных со­бытий: «Как мне дождаться (дожить) до будущих каникул!». К. Ле­вин, кстати, обратил внимание на непереносимость подобных ожи­даний в связи со случаями побегов из заключения накануне окон­чания срока заключения. Вообще говоря, «зазор» между настоящим и будущим переживается как тревога, часто возникает в связи с при­вычными, рутинными видами активности, обычно планируемыми, повторяющимися, которые выполняют роль «страховки», обеспечивая ощущение постоянства и предсказуемости будущего- Люди нередко замещают тревогу безопасным однообразием, но при этом теряют свежесть и богатство возможностей.

Ф.Перлс полагал, что решение зрелого человека заключается в отказе жить в «зазоре»; только живя «здесь и теперь», человек транс­формирует тревогу в возбуждение. Вместо того чтобы предаваться жвачке «размышлизмов» об активных действиях, люди могут выб­рать свежий опыт возбуждения в контакте с изменяющимся от мо­мента к моменту окружением.

Множество людей, однако, избегают прямого и непосредствен­ного контакта путем защитных маневров (Ф.Перлс и др., 1951; М.Польстер и И.Польстер, 1997). «Проектор» (т.е. человек, часто прибегающий к проекции) искажает восприятие себя и мира путем приписывания отторгнутых частей Я другим людям или предметам. Он избегает сексуального возбуждения, например, воспринимая других (и терапевта) как людей с сексуальными проблемами.

«Интроектор» как будто включается в жизнь, но в пассивной и недискриминативной (неразборчивой) манере. Он никогда по-насто­ящему не прорабатывает, не «прожевывает», а следовательно, не ас­симилирует и не интегрирует новый опыт, а только жадно заглатывает его, что напоминает оральный характер в терминах психоанализа.

«Ретрофлектор» избегает контакта, возвращая и оборачивая на себя то, что хотел бы сделать другому, или делая себе то, что хотел бы, чтобы другие делали с ним. Например, женщина, которая хоте­ла бы «сжевать» свою мать, боясь взрыва, хронически скрежещет зубами; интровертированный мужчина, отвергающий чувственные контакты с другими, занимается мастурбацией. Два других защит­ных механизма - дефлексия и конфлюенция. «Дефлектор» избегает прямого контакта, действуя разными необычными способами; мо­жет предпочесть говорить уклончиво, чрезмерно обобщенно, о ве­щах абстрактных, о том, что на самом деле требует эмоциональной включенности. Таким образом, он как бы «отсутствует» там, где реально происходит интеракция. «Дефлектор» избегает столкнове­ния с другими или прямой конфронтации с ними, опасаясь «удара» от них (включая терапевта); за это он расплачивается переживани­ем скуки, растерянности или как бы ощущая себя находящимся «в Другом месте».

«Конфлюенция» служит средством избегания новизны и откры­тия различий путем искусственного подчеркивания сходства. Она часто включает согласие там, где его нет, ради избегания ссоры и неизбежно ведет к фальши и ложному конформизму, «соглашатель­ству», поскольку безопасность достигается путем удаления от есте­ственного Я, его сердцевины.

Перлс неоднократно подчеркивал, что мышление часто служит целям избегания «здесь и теперь», он употреблял слово «репетиция» контакта, тем самым предостерегая от «уклонения» в излишние «мышлизмы» как средства приготовления себя к исполнению соци­альных ролей скорее, чем действительное соприкосновение с жиз­нью. Люди обычно включаются в интеллектуальные игры двух ти­пов: игра в «сравнение» или «больше, чем» - форма, в которой ин­теллект служит средством убеждения другого, что «мой дом лучше твоего» или «Я сильнее, лучше, несчастнее тебя», или «мой тера­певт лучше твоего», «моя теория справедливее и достовернее тво­ей». Другая интеллектуальная игра - «Подгонка». В ней мы стре­мимся «подогнать» других людей (и терапевта) под излюбленные концепты и взгляды о мире; или, еще хуже, стараемся «втиснуть» самих себя в представления о том, какие мы есть.

Самооценка

Неустойчивая самооценка - не источник невроза, а результат хро­нической незрелости и зависимости. Пока наша самооценка оста­ется зависимой от поддержки и оценки окружающих, мы будем оза­бочены тем, что думают о нас окружающие, и будем стараться со­ответствовать их ожиданиям. Устойчивая самооценка - единствен­ный источник «поощрения» и открытия своей внутренней силы и единственное основание для самоподдержки. Парадокс, но профес­сиональные терапевты, практикующие поддерживающую терапию и стремящиеся поддержать «шатающуюся» самооценку пациента, сами не желая того, оказывают ему медвежью услугу, невольно транслируя неуверенность в его внутренних ресурсах и способнос­ти к самоподдержке. Напротив, в жесткой позиции гештальт-тера­певта, отказывающего в излишней поддержке, даже если пациент требует ее, имплицитно содержится послание о доверии внутрен­ней силе пациента и его способности стоять на собственных ногах.

Ответственность

Как уже говорилось неоднократно, с позиций гештальт-терапии, способность к ответу и ответственности за собственную жизнь ха­рактерны для зрелой здоровой человеческой личности. Люди избе­гают ответственности либо в силу нарушений развития и манипу­ляций другими, которых они вынуждают заботиться о себе, либо потому, что страшатся родительского неодобрения (отвержения), если станут поступать иначе, чем ожидают от них родители. Ф. Перлс рассматривал уход от ответственности не как следствие внутренней экзистенциальной тревожности, а как недостаток цент-рации естественного организма. Вследствие этого в гештальт-сис­теме не придается экзистенциального статуса переживанию вины. Вина, по мнению Ф. Перлса, это невыраженная вовне обида. К при­меру, вина за внебрачный секс нередко является «обращенной» оби­дой на родителей или традиции, препятствующих индивиду в удовлетворении его конечных целей. Следует позволить такому челове­ку выразить эту обиду прямо или на «горячем стуле», и вина исче­зает! Ф. Перлс, говоря об ответственности, не имеет в виду обяза­тельства. Поскольку зрелый индивид не принимает ответственно­сти за других, нет других обязательств у человека, живущего в на­стоящем, как быть истинным перед самим собой? Для людей, живу­щих «теперь», глупо вовлекать себя в какие-то обязательства, ведь последние ориентированы в будущее, а нам не дано его предска­зать, как не дано знать, что для нас будет самым важным в будущем.

Интимность и сексуальность

В противоположность обычным убеждениям интимные отноше­ния начинаются с обязательств по отношению к самим себе, а не по отношению к кому-то другому. Мы обязаны быть самими собой только перед собой, и если мы такие, как есть, не нравимся окружа­ющим, то для нас это прекрасный шанс осознать (и чем раньше, тем лучше), что эти отношения обречены, как бы мы ни желали иного.

Если мы строим отношения, мы принимаем инакость другого, как счастливую возможность для собственного развития, а не как повод для конфликта, обвинений и жалоб. Различия предназначе­ны, чтобы рождать фрустрацию, но гештальтисты приветствуют фрустрацию как стимул к будущей зрелости. Строя отношения, мы принимаем тот факт, что все, что нам нравится или не нравится, имеет отношение прежде всего к нам самим, а не к нашему партне­ру. Если мне не нравится стряпня моей жены или костюм мужа, это больше говорит о моем вкусе, чем о том, что жена не умеет гото­вить, а муж небрежен.

Когда различия проявляются, мы должны быть готовы оставать­ся с проблемой до тех пор, пока не проявятся все наши чувства, не найдут выход и не выразятся все наши полярности. Тогда мы мо­жем пойти на компромиссы, которые обусловлены лимитами или границами человека. Мы не можем допустить компромисса с са­мим собой, поскольку такой компромисс станет ядом для отноше­ний. Наши ограничения не должны быть также попыткой контро­лировать другого человека, скорее они призваны обрисовывать контур «Я вот такой». Конечно, когда мы открываем свои чувства Другому, мы можем обнаружить, что ни один из нас не готов к та­кому компромиссу, чтобы отношения могли продолжиться. Что ж, такое открытие не повод для оскорблений или ненависти, а только основание для признания факта, что мы не можем быть вместе. Если мы все же останемся вместе, то можем испытать двойную радость, во-первых, потому, что находимся рядом с настоящим человеком, а во-вторых, потому, что он наш партнер и он рядом.

Хотя сам Ф. Перлс писал немного о сексуальности, его после­дователи сделали немало, чтобы помочь понять сексуальные отношения как целостный опыт. Все гештальтисты подчеркивают важность телесного опыта, контакта с чувственным проживанием жизни в противовес рутинному, и спонтанного отклика целостно­го организма, освобождающего энергию для полного и тотально­го проживания сексуальности в противовес ее «частичному», час­то исключительно генитальному переживанию. Обучаясь интег­рировать дыхание, отдаваясь естественным движениям всего тела человек получает возможность превратить сексуальные грезы в действительность, а оргазм - в целостное и полное переживание своего Я.

Коммуникация

Как и Ф.Перлс, гештальт-терапевты сравнительно мало внима­ния уделяют коммуникации и межличностным отношениям в це­лом, сосредоточиваясь главным образом на внутриличностных кон­фликтах индивида. Коммуникация рассматривается как часть со­циальных игр и в этом смысле отражает поверхностный фальши­вый уровень включенности Я. Людям свойственно говорить, сплет­ничать друг о друге, восхвалять себя, жаловаться - все это не более чем их фальшивые социальные роли. В терапевтической работе Ф.Перлс предпочитал блокировать этот уровень и содействовать появлению и действенному выражению реальных чувств, скажем, накладывая запрет на вербальное поведение и предлагая выразить свои чувства в движениях, танце, творческой активности (арт-терапии), помогая людям понять, что и как стремится выразить их тело и не­вербальное поведение в целом.

Прибегая к словесной форме экспрессии, мы сводим конфликт к минимуму; активизировать конфликт возможно, следуя таким пра­вилам гештальт-терапии.

Во-первых, мы должны стараться (насколько это возможно) взаи­модействовать в императивной форме, так как требование - это единственная реальная форма коммуникации. Так, задавая кому-то вопрос, мы в действительности предъявляем ему определенное требование, хотя оно и замаскировано. Например, вместо того что­бы говорить «Не хотел бы ты пойти в кино сегодня вечером?», сле­довало бы сказать прямо: «Давай сходим в кино сегодня вечером». Используя прямую форму коммуникации, мы яснее осознаем сами и позволяем осознать партнеру, где мы находимся и что хотим. И то­гда наш партнер обладает возможностью выбора: либо прямо от­ветить на требование, либо ответить на вопрос.

Во-вторых, поскольку сказанное - это утверждение о нас самих, а не о других, мы должны будем «присвоить» это утверждение, пе­реводя фразу в Я-утверждение. Одновременно эта трансформация укажет, что мы принимаем ответственность за испытываемые чув­ства, не проецируя их на другого.

Враждебность

Проблема враждебности - это также и проблема границ Я - не Я. Аспекты окружения, которые мы идентифицируем и включаем в наше Эго, мы обычно воспринимаем с приязнью, симпатией, от­крытостью. Те же аспекты (части) окружения, которые мы склонны помещать «по ту сторону» наших границ, переживаются как отчуж­денные, пугающие, как провоцирующие враждебность. Традици­онные примеры - восприятие этнических и национальных мень­шинств в качестве «козлов отпущения».

В близких, интимных отношениях мы расширяем границы Я, впуская значимого Другого и создавая, таким образом, пережива­ние совместности, или мы-переживание. Но даже близких людей мы подчас не можем принять целиком и полностью, и чаще всего отвергаемое в других - это то, что напоминает о собственных непри-знаваемых и спроецированных качествах.

Если мы абсолютно не выражаем враждебности в адрес близ­ких, весьма вероятно, что в будущем фальшивость даст о себе знать и нам придется прервать отношения, чтобы таким путем избавить­ся от страха перед враждебностью и возможностью ее открытого проявления. В гештальт-терапии, напротив, клиента побуждают к активному и сильному выражению враждебности и обиды в адрес «пустого стула», который воплощает родных и близких, отноше­ния с которыми испорчены. После яркого и свободного выражения враждебности клиент начинает испытывать чувства прощения, по­степенно осознавая и принимая их и свое несовершенство.

Контроль

Незрелость постоянно приводит к межличностым конфликтам, суть которых сводится к проблеме контроля. Так, люди прибегают к роли беспомощных, больных и т. д. с целью использовать других и заставить их заботиться о себе; или они играют в перфекционист­ские игры, присваивая себе ответственность за других, стараясь убе­дить других в своих выдающихся качествах и в силу этого - присваи­вая себе право контролировать других, манипулировать, управлять. Этим людям свойственно отыгрывать в межличностных отношени­ях свои интраперсональные конфликты, по сути, сводимые к борь­бе «собаки сверху» и «собаки снизу». Только зрелость и интегра­ция позволяют освободиться от этой внутренней борьбы и жить со­гласно известному кредо («молитве») гештальтистов:

«Я делаю свое дело, и ты делаешь свое. Я здесь не для того» чтобы жить согласно твоим ожиданиям. И ты в этом мире не для того, что­бы жить согласно моим ожиданиям. Ты есть ты, и Я есть Я. И если случайно мы найдем друг друга, это прекрасно. Если нет, с этим ничего нельзя поделать». Внутренний контроль, или контроль организмических импуль­сов, трактуется несколько по-иному. Потребности в пище, сексе, воздухе нуждаются не столько в контроле, сколько в «завершении»! Они представляют собой биологический источник мотивации че­ловека и позволяют ему стать больше, чем носитель социальной роли, они-то как раз и свидетельствуют, что человек еще жив. До­веряя им и следуя за ними, человек получает шанс избежать соци­альной конформности и приспособления к больному обществу. Воз­можно, когда люди научатся прислушиваться к голосу своего телес­ного Я, научатся лучше понимать послания своего тела, станет реальностью общество свободных и самореализующихся людей, которые позволяют друг другу быть больше, чем сообществом на­сильников и грабителей. Так мечтали сторонники гештальт-терапии, забыв свою первую заповедь («Живи здесь и теперь!»), в 1960-е гг. в американском раю Калифорнии.

Ценности и смыслы

Смысл жизни придает ее проживание «здесь и теперь» и осозна­ние свежести каждого ее мгновения. В этом весь секрет и смысл жизни, полнее которой не вообразишь. Никаких сожалений не мо­жет быть у того, кто свободно отдается потоку жизни, предпочитая жизнь в настоящем сожалению о прошлом. Никаких тревог о буду­щем, поскольку мы полагаемся на свое настоящее, в котором жи­вем и завершаем свои неотложные гештальты. Существует един­ственная аутентичная цель будущего - актуализация себя как от­ветственного и целостного индивида, и если этот смысл жизни не удовлетворяет, почему бы не попытаться стать Кенгуру или Влас­телином мира?!

В каждый конкретный момент валентность определяется появ­ляющейся в осознании организмической «финальной» целью. Если мы голодны, испытываем жажду, в данный момент пища и вода обладают большей ценностью, чем положение в обществе, слова или одобрение окружающих. Как природные существа, мы облада­ем природным интеллектом, если только мы не утратили способно­сти прислушиваться к нему и нашим ощущениям. Нарушения на­ступают, когда мы прислушиваемся к социальному интеллекту и полагаем, что наши частные валентности всегда и безусловно важ­ны - будь то любовь, успех или безопасность. Тогда мы можем по­жертвовать в угоду им то, что важнее всего в жизни, - естествен­ность, спонтанность человеческой природы.

Идеал зрелого человека (и цель психотерапии) состоит в осозна­нии того, что никакая терапия ему не нужна. В конечном счете про­двинутый клиент понимает это, несмотря на все его манипуляции и попытки убедить терапевта в обратном; он открывает, что облада­ет собственной внутренней силой, чтобы стоять на своих ногах, меть внутреннюю опору. Приходит осознание ответственности за свою жизнь, и тогда отпадает потребность обвинять кого-то или

ылаться н» прошлое. Человек решается рисковать, избирая спон­танность и непредсказуемость, даже если они чреваты остракизмом, поскольку последнее является неизбежным следствием естествен­ного существования. Совершенный человек употребляет свободу на саморазвитие, творчество, искреннее веселье; он способен глу­боко страдать в горе, быть неистовым в ярости и полностью отда­ваться оргазму в прямом и метафорическом смысле.

Терапевтические отношения

В терминах К.Роджерса Ф.Перлс также утверждает, что тера­певту необходима конгруэнтность, при этом терапевт отличается большей конгруэнтностью, или зрелостью, чем клиент. Если тера­певт обладает внутренней опорой и зрелостью и может противо­стоять нажиму и манипуляциям клиента, он сможет проявлять адек­ватную зрелость в организации собственной энергии.

Гештальт-терапия настаивает также на принципе «Я - Ты» взаи­моотношений, предполагающих взаимное доверие, уважение са­моценности и партнерства, что близко по смыслу роджеровскому понятию встречи. Однако на практике Перлс, по мнению многих критиков, скорее реализовал иную стратегию. Занимая в терапев­тических отношениях позицию «собаки сверху», он вынуждал кли­ента к позиции «собаки снизу». В определенной степени его рас­пределение позиций закреплялось в упражнениях и даже в органи­зации терапевтической работы (наличие «горячего стула», напри­мер).

Ф.Перлс соглашался с К.Роджерсом относительно необходимо­сти эмпатии в работе с клиентом. Терапевт должен быть способен принять проекции клиента как отторгнутые части его Я, а затем осторожно вернуть ему эти «слепые пятна». Но ни в теории, ни в практике Перлс не принимал роджерианское положение о безус­ловной позитивной оценке, считая подобное отношение паттерна-листским, способствующим инфантилизации клиента. От пациен­та требуется осознание, что если он действует безответственно и незрело, уподобляясь р