Алис Миллер – Драма одаренного ребенка и поиск собственного я

Алис Миллер – Драма одаренного ребенка и поиск собственного я

Перевод И.В.Розанова и И.В.Силаевой

Das Drama des begabten Kindes und die Suche nach dem wahren Selbst,
Frankfurt aM, Suhrkamp Verlag, 1979; М.: Академический Проект, 2001

Обращение редактора к читателям

I. ДРАМА ОДАРЕННОГО РЕБЕНКА, ИЛИ КАК СТАНОВЯТСЯ ПСИХОТЕРАПЕВТАМИ

Все, что угодно, кроме правды

Бедный одаренный ребенок

Потерянный мир чувств

В поисках подлинного себя

Психотерапевт и проблема манипулирования

Золотой мозг

II. ДЕПРЕССИЯ И СТРЕМЛЕНИЕ К ВЕЛИЧИЮ – ДВЕ ФОРМЫ САМООТРИЦАНИЯ

Что представляют из себя потребности ребенка?

Иллюзия любви

О чем говорит депрессивное состояние?

Внутренняя тюрьма

Социальный аспект депрессии

Миф о Нарциссе

III. ПРЕЗРЕНИЕ КАК ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ

К чему приводит унижение ребенка и презрительное отношение к его слабостям

Презрение в зеркале психотерапии

"Пагубные пристрастия" в мире детства Германа Гессе как пример "зла"

Последствия насилия над ребенком для общества

Одиночество презирающего

Избавление от презрения

Послесловие

Книга швейцарского психотерапевта Алис Миллер "Драма одаренного ребенка" посвящена исследованию природы детских психических травм, полученных в ходе воспитания. Автор поднимает важнейшую проблему: как вытесненные травматические переживания отражаются на личной жизни и социальных успехах человека и порождают психические заболевания. Показаны калечащие воздействия воспитывающих взрослых и психотерапия полученных в раннем детстве психических травм. Яркая работа Алис Миллер произвела шокирующее действие на Западе и заставила многих по-новому взглянуть на свое детство и на взаимоотношения с собственными детьми.

Бедный одаренный ребенок

Раньше я часто спрашивала себя, способны ли мы в полной мере ощутить пережитое нами в детстве чувство одиночества и ненужности. Теперь я знаю, что это вполне возможно. Я говорю здесь не о тех детях, которые никогда не знали родительской ласки. (Ощущение одиночества с малых лет вошло в их плоть и кровь.) Есть еще огромное число людей, которые, сохранив в памяти представление о счастливом детстве под надежным родительским кровом, тем не менее приходят к психотерапевту. Речь в этой книге пойдет о пациентах, бывших эмоционально и интеллектуально одаренными детьми и временами удостаивавшихся похвалы родителей за свои достижения. Почти все они уже на первом году жизни научились пользоваться горшком и в возрасте от полутора до пяти лет довольно успешно ухаживали за своими братьями и сестрами.

Согласно широко распространенному мнению эти люди – гордость своих родителей – должны быть полностью уверены в себе. На самом деле – ничего подобного. Действительно, за что бы они ни брались, все у них хорошо или даже отлично получается, ими восхищаются, им завидуют, они легко добиваются успеха. Но для них самих пользы от всего этого нет никакой, они подвержены депрессиям, часто испытывают чувство душевной пустоты и самоотчуждения, а также ощущение полной бессмысленности своей жизни. В ситуациях, когда они не могут соответствовать идеальным представлениям о том, какими они должны быть, их мучают страхи, чувство вины и стыда. В чем же причины столь сильных душевных расстройств у таких одаренных людей?

Уже в ходе первого приема у психотерапевта они быстро дают понять, что по крайней мере один из родителей относился к ним с пониманием и сочувствием, и если они не встречают такого же отношения со стороны окружающих, то вину за это возлагают на самих себя, а именно на свою неспособность к самовыражению. В их первых воспоминаниях нет ни малейшего сочувствия к себе, о детстве они вспоминают без горечи. На это обстоятельство обращаешь внимание уже потому, что эти пациенты не только обладают ярко выраженными способностями к самонаблюдению, но и сравнительно легко проникают в души других людей. Однако, когда речь заходит об их детстве, становится ясно, что им пришлось испытать недостаток уважения, постоянный контроль, манипулирование и даже презрение, доходящее порой до откровенного цинизма; им навязывали стремление к высоким достижениям. Кроме того, часто можно встретить полное отсутствие искреннего восприятия себя как ребенка и серьезного отношения к своим детским годам, а также нежелание понять свои подлинные потребности, не сводя их исключительно к навязчивому стремлению добиться чего-нибудь в жизни. Исходная душевная драма настолько глубоко загнана внутрь, что человек вполне способен сохранять иллюзорные представления о своем якобы счастливом детстве.

При описании присущей детству этих пациентов психологической атмосферы я руководствовалась следующими постулатами.

1. Ребенок с самого начала желает, чтобы его уважали и воспринимали всерьез, таким, какой он есть.

2. "Таким, какой он есть" означает, что даже грудному ребенку хочется выразить свои чувства и ощущения.

3. Ребенок способен расторгнуть свой эмоциональный симбиоз с матерью и постепенно начать независимое существование лишь при наличии атмосферы уважения и принятия его чувств родителями.

4. Предпосылки для здорового развития ребенка могут возникнуть лишь в том случае, если его родители сами выросли в здоровой атмосфере. Тогда у него появляется чувство защищенности, способное породить доверие к себе.

5. Родители, в детстве жившие в другой атмосфере, сами всю жизнь ищут людей, которые живут их интересами, полностью понимают их и серьезно к ним относятся, ибо их родители таковыми не были.

6. Эти поиски, конечно, не могут увенчаться полным успехом, ибо самые первые дни после рождения ребенка навсегда остались в прошлом.

7. Однако неутоленная и неосознанная – в силу наличия у человека защитных механизмов – потребность вынуждает человека удовлетворять ее заменителями до тех пор, пока он не узнает историю своей жизни, загнанную в бессознательное.

8. Поэтому историю своей жизни, загнанную в бессознательное, помогают понять собственные дети. Новорожденные целиком зависят от своих родителей, они делают все, чтобы не потерять их любовь, ибо она им нужна как воздух. Младенец подобен маленькому растению, тянущемуся к солнцу, чтобы выжить.

За двадцать лет моей психотерапевтической деятельности я очень часто сталкивалась со следующим обстоятельством: определенный тип отношений с родителями накладывал отпечаток на дальнейшую судьбу человека, побуждая его выбрать профессию, связанную с оказанием помощи другим людям.

1. У таких людей в детстве была эмоционально неуравновешенная мать, для сохранения своего душевного равновесия нуждавшаяся в определенном типе поведения или образе жизни своих детей. Однако, чтобы скрыть от них и от близкого окружения свою эмоциональную неустойчивость, она вполне могла прибегнуть к жестко-авторитарному, даже к диктаторскому стилю поведения.

2. Дети таких родителей интуитивно чувствуют, что от них требуется определенный тип поведения, и неосознанно начинают вести себя соответствующим образом, исполняя предназначенную им роль.

3. Тем самым дети заручаются "любовью" родителей. Они чувствуют, что в них нуждаются, а это уже само по себе дает им право на существование. Способность чувствовать другого человека делается все совершеннее, и такие дети становятся не только утешителями, советчиками, опорой своих родителей, но и берут на себя ответственность за своих братьев и сестер, у них возникает своеобразный "сенсорный орган", реагирующий на неосознанные потребности других людей. Неудивительно, что впоследствии они часто выбирают профессию психотерапевта. Вряд ли кто-либо, чье детство протекало в совершенно иных условиях, был бы способен потратить целый день на выяснение того, что у постороннего человека происходит в бессознательном. Но именно в возникновении и дальнейшем совершенствовании этого своеобразного "сенсорного органа", наличие которого позволило ребенку сначала выжить, а потом, когда он стал взрослым, заставило его избрать весьма специфическую профессию, кроется основная причина душевного расстройства. Пережитое душевное расстройство побуждает человека удовлетворять неудовлетворенную потребность, помогая другим людям.

Потерянный мир чувств

Способность новорожденного быстро приспосабливаться к требованиям родителей приводит к тому, что потребности ребенка в любви, уважении, отзывчивости, понимании, участии, сочувствии часто вытесняются в бессознательное. То же самое можно сказать и об эмоциональных реакциях на чреватые тяжелыми последствиями ситуации, в которых ребенок оказывается лишенным чего-то жизненно важного. В результате человек как в детские, так и в зрелые годы лишен многих эмоциональных переживаний (таких, как ревность, гнев, зависть, чувства одиночества и бессилия, страх). Это трагично уже потому, что в моей книге речь пойдет об одаренных людях, способных на проявление самых разных чувств. Судя по их рассказам о своих переживаниях в детстве, они ни разу не испытывали страха и боли. Бурную эмоциональную реакцию вызывала у них главным образом природа. Они могут воспринимать природу, не оскорбляя своих родителей, не внушая им неуверенность в себе, не ставя под сомнение их авторитет и не нарушая их душевное равновесие. Поразительно, но эти необычайно одаренные, внимательные и впечатлительные дети, хорошо помнившие, как, например, в четыре года они впервые увидели пляшущие на траве яркие солнечные блики, в восемь лет "никак не отреагировали" на беременность матери, а при рождении сестры или брата "вообще не испытали чувства ревности". Может оказаться, например, что во время оккупации их в двухлетнем возрасте оставили дома одних, на их глазах вражеские солдаты вторглись в их квартиру и произвели обыск, но они не плакали, вели себя спокойно и "вообще держались молодцом". Свое умение воздерживаться от проявления чувств они превратили в настоящее искусство. Ведь ребенок способен испытывать чувства лишь в том случае, если рядом находится человек, с пониманием относящийся к нему. Но если маленький ребенок из-за своего душевного волнения рискует утратить любовь взрослых, он не просто скрывает от окружающих свои эмоции, но вынужденно вытесняет их в бессознательное. С годами они накапливаются в организме ребенка, оказываясь источником внутреннего воздействия на его психику.

В дальнейшем эти чувства могут пробудиться и напомнить человеку о его прошлом. Однако понять первопричину можно лишь в том случае, если удастся найти взаимосвязь между исходной ситуацией и нынешними бурными душевными переживаниями. Новейшие методы психотерапии помогают нам в этом.

Возьмем в качестве примера чувство одиночества. Я говорю не о взрослом человеке, который, почувствовав себя одиноким, глотает таблетки, принимает наркотики, идет в кино, навещает знакомых или делает множество ненужных телефонных звонков, и все это ради того, чтобы заглушить душевную боль. Нет, я имею в виду ребенка, у которого нет этих возможностей отвлечься и чьи вербальные или невербальные обращения не доходят до родителей. И не потому, что эти родители жестоки, а потому, что они сами когда-то испытывали те же чувства, имели те же потребности и, в сущности, остались детьми, ищущими тех, кем можно по-своему "владеть", чье поведение предсказуемо. Ибо, как ни парадоксально это звучит, ребенком родители могут "владеть". Ребенок никуда не уйдет, в отличие от матери. Родители могут воспитать его таким, каким они хотят его видеть. Они могут внушить ему уважение к себе, могут излить на него собственные переживания, могут побудить его выражать любовь и восхищение, могут почувствовать себя рядом с ним сильными и смелыми, могут, решив, что потратили на него слишком много сил, предоставить его дальнейшее воспитание другим людям, могут, наконец, постоянно ощущать себя объектом безмерного почитания с его стороны, так как ребенок обычно не сводит с родителей глаз. Если женщина в детском возрасте была вынуждена скрывать свои потребности и чувства от матери, то, будь она даже очень образованна, с годами ей придется столкнуться со следующей ситуацией: рождение собственного ребенка даст импульс дремлющим в глубинах ее бессознательного потребностям. Ребенок это сразу почувствует, но очень скоро тоже научится вытеснять свои собственные ощущения в бессознательное.

Однако, если взрослый человек, проходя курс психотерапии, вдруг снова ощутит появившееся у него когда-то в далеком детстве чувство одиночества, то оно проявится так интенсивно, с таким приливом боли и отчаяния, что приходишь к совершенно очевидному выводу: эти люди не могли бы вынести в детстве столь сильные душевные страдания. Для этого было бы необходимо другое, гораздо более эмоционально отзывчивое окружение. Отсюда такая сильная защитная реакция на любое проявление чувств. Отрицать это – значит ставить под сомнение накопленный в психотерапии практический опыт.

Так, например, для купирования проявлений чувства одиночества уже в раннем детстве включаются самые разнообразные защитные механизмы. Наряду с обычным отрицанием мы встречаемся с постоянной изнурительной борьбой, направленной на то, чтобы с помощью заменителей (наркотики, общение в разного рода группах, культовые обряды любой ориентации, сексуальные извращения) удовлетворить вытесненные в бессознательное и уже ставшие деформированными потребности. Многие прибегают к интеллектуальным изощрениям, ибо данный защитный механизм обладает высокой степенью надежности. Но в ряде случаев (например, при тяжелых соматических заболеваниях) интеллект оказывается бессилен (см. исследование болезни Ницше в моих книгах "Geschmiedener Schlussel", 1988; "Abbruch der Schweigemauer", 1990).

Включение всех этих защитных механизмов сопровождается вытеснением в бессознательное воспоминаний о первоначальной ситуации и связанных с нею чувствах. Приспособление к родительским потребностям зачастую (хоть и не всегда) приводит к превращению ребенка в "псевдоличность", развитию мнимого Я. Человек ведет себя так, как от него хотят, и постепенно этот тип поведения начинает определять все его поступки и помыслы. Его подлинное Я остается в зачаточном состоянии, так как отсутствуют какие-либо возможности для его становления. В результате такие пациенты жалуются на отсутствие смысла в жизни, неприкаянность и душевную пустоту. И эта пустота вполне реальна. Действительно, наблюдаются полное душевное опустошение, обеднение и частичная утрата возможностей. Внутренняя целостность ребенка оказалась нарушенной, и это не позволяет ему свободно выражать свои эмоции.

В детстве этим людям порой снились сны, в которых им зримо представлялась их гибель. Приведу два примера.

"Мои маленькие братья и сестры бросают с мостика большую коробку с моим телом. Я знаю, что мертва, и тем не менее слышу, как бьется мое сердце. В этот момент я всегда просыпалась".

Этот неоднократно повторявшийся сон до предела усилил неосознанные агрессивные настроения Лизы (зависть, ревность) по отношению к своим младшим братьям и сестрам, для которых она всегда была заботливой "матерью". Таким образом произошло "убийство" собственных чувств и желаний посредством реактивного образования. А вот какой сон снился в детстве Курту, которому сейчас 27 лет:

"Я вижу белый гроб на зеленом лугу и очень боюсь, что в нем лежит моя мать. Я снимаю крышку и вижу там себя".

Если бы у Курта в детстве была возможность выразить свое негативное отношение к каким-либо поступкам матери, ощути он тогда в полной мере чувство гнева, ему никогда не снилась бы собственная смерть. Но в этом случае он лишился бы материнской любви, а это для ребенка равносильно смерти. Таким образом, он "убил" в себе частицу собственной души, лишь бы сохранить для себя мать.

Таким образом, ребенку нелегко выражать собственные чувства. Это порождает неразрывную связь с родителями, при наличии которой невозможно автономизировать свой внутренний мир. Ведь мнимое Я ребенка позволяет родителям обрести столь недостающее им чувство уверенности в себе, а ребенок, в свою очередь, сперва осознанно, йотом бессознательно ставит себя в полную зависимость от родителей. Он не может положиться на собственные чувства, он так и не набрался нужного опыта, не знает своих истинных потребностей и в высшей степени чужд самому себе. В данной ситуации он никак не может внутренне отделиться от родителей и в зрелом возрасте оказывается зависимым от людей, замещающих для него родителей. Этими людьми могут быть партнеры, товарищи и прежде всего его собственные дети. Унаследованные воспоминания, вытесненные в бессознательное, вынуждают его как можно более тщательно скрывать от самого себя свое подлинное Я. В итоге пережитое в детстве в родительском доме и не получившее должного выхода чувство одиночества приводит к изоляции человека от самого себя.

В поисках подлинного себя

Чем здесь может помочь психотерапия? Она не в состоянии вернуть нам ушедшее детство или изменить жизненные обстоятельства. С помощью иллюзии нельзя исцелить душевные травмы, и рай гармонии, чуждой внутренней раздвоенности, на который так надеются люди, пережившие душевные травмы, оказывается недосягаемым. Но постижение человеком правды своей собственной жизни и преодоление раздвоенности дают ему возможность уже в зрелом возрасте вернуться в свой собственный мир чувств. Это далеко не рай, однако способность искренне скорбеть и переживать оживляет душу.

Одним из обнадеживающих моментов в процессе психотерапии является то, что пациент порой осознает на эмоциональном уровне, что вся с такими усилиями и с такой самоотверженностью завоеванная "любовь" взрослых оказывалась предназначенной отнюдь не тому, кем он был на самом деле, что восхищение его красотой, одаренностью, достижениями воздавалось именно красоте, достижениям, а не ему самому. В его душе вновь пробуждается маленький одинокий ребенок, который спрашивает: "А что если бы я предстал перед вами злым, уродливым, раздражительным, завистливым и беспокойным? Какой тогда была бы ваша любовь? А ведь я и такой тоже. Означает ли это, что вы любили не меня, а того, за кого я себя выдавал? Возможно, воспитанный, предсказуемый в своих чувствах, любящий родителей, понятливый, послушный ребенок в сущности совсем не был ребенком? Что вообще случилось с моим детством? Не лишили ли меня его? Я ведь никогда не смогу вернуться туда и наверстать упущенное. С самого начала я был взрослым ребенком. Может быть, взрослые тогда просто использовали мои способности мне во зло?"

Эти вопросы вызывают у человека чувство глубокой скорби, они связаны с вытесненной в бессознательное болью, однако в результате всегда рождается новая душевная инстанция (которая была чужда матери) – порожденная скорбью эмпатия к собственной судьбе. Один из моих пациентов, у которого способность к эмпатии только возникала, рассказывал о своем сне: ему снилось, что тридцать лет назад он убил ребенка, и никто не помог ребенку спастись. (А ведь именно тридцать лет назад его ближайшие родственники заметили, что он стал очень замкнутым, вежливым и послушным, но зато не проявлял больше никаких чувств).

Итак, выяснилось, что подлинное Я после десятилетий "молчания" пробудилось к жизни благодаря заново обретенной способности чувствовать.

Проявления чувств после этого уже воспринимаются человеком серьезно, он их не высмеивает, не издевается над ними, хотя порой они еще долго остаются в сфере бессознательного, и на них просто не обращают внимания: подход к ним иногда так же осторожен, как и раньше, когда родители общались с ребенком, а он еще не мог словами выразить свои потребности. Даже став уже взрослым (но оставаясь в душе ребенком), нельзя было ни сказать, ни подумать: "Я могу быть печальным или счастливым, если что-то меня печалит или делает счастливым, но я не обязан веселиться ради кого-то и не должен ради других скрывать свои заботы, страхи или другие чувства. Я вправе быть злым, и никто не умрет и не будет страдать из-за этого, я вправе приходить в неистовство, если меня что-то оскорбляет, не боясь потерять моих родителей".

Как только взрослый человек начинает всерьез принимать свои нынешние чувства, он сознает, что раньше скрывал от себя свои чувства и потребности и что это был его единственный шанс выжить. Он чувствует облегчение, поскольку может позволить себе испытать чувства, которые раньше пытался в себе заглушить. Он все отчетливее понимает, что он, пытаясь себя защитить, порой открыто издевался над своими чувствами, иронизировал над ними, сомневался в них, не воспринимал их всерьез или старался о них забыть. Постепенно человек начинает размышлять над тем, почему он, будучи взволнованным, огорченным или потрясенным, раньше всегда совершал насилие над собой. (Например, когда у шестилетнего мальчика умерла мать, тетя сказала ему: "Будь мужественным и не плачь, иди теперь в свою комнату и поиграй во что-нибудь".) Во многих ситуациях он по-прежнему видит себя со стороны, спрашивая себя постоянно, проявления каких чувств от него ожидают, но в общем и целом пациент чувствует себя уже несколько свободнее.

Естественный процесс выздоровления продолжается. Пациент начинает свободно выражать свои чувства, становится менее податливым, однако, имея определенный детский опыт, все еще не может поверить, что это никак не связано с опасностью для жизни. Воспоминания подсказывают, что отстаивание своих прав неизбежно влечет за собой отрицательное отношение или даже наказание. Однако этот этап необходимо пройти, чтобы затем ощутить чувство свободы и получить возможность ощутить себя личностью. Впрочем, выздоровление может начаться вполне безобидно. Человек просто внезапно ощущает наплыв чувств, которые он предпочел бы проигнорировать, но уже поздно, пространство для проявления подлинных эмоций свободно, и вернуться в прежнее душевное состояние теперь невозможно. И человек, в далеком детстве запуганный и "зажатый", может пережить ранее совершенно недоступные ему ощущения.

Человек, ни на что не претендовавший и лишь покорно подчинявшийся требованиям других, внезапно приходит в ярость, ибо его психотерапевт "снова" берет отпуск. Или же его крайне раздражает то обстоятельство, что рядом оказываются другие пациенты. Откуда они взялись? Он отнюдь не ревнует. Это чувство ему незнакомо. Или все же... "Что им здесь нужно? Разве сюда приходят помимо меня еще и другие люди?". Ранее он ничего подобного не ощущал. Другие вправе ревновать, он сам – ни в коем случае. Но теперь подлинные чувства оказываются сильнее правил хорошего тона. К счастью... Однако нелегко сразу выявить подлинные причины столь сильного гнева, поскольку сначала он обрушивается на тех, кто хочет ему помочь, например, на психотерапевтов и собственных детей, то есть на тех, кого он не слишком боится, на тех, кто просто является внешним раздражителем, но отнюдь не подлинной причиной ярости.

Сперва человек весьма болезненно воспринимает новые переживания. Ведь выясняется, что он не всегда добр, понятлив, великодушен, умеет владеть собой и, главное, непритязателен. Ведь ранее он уважал себя исключительно за наличие именно этих качеств. Но если человек действительно желает помочь себе, он должен прекратить обманывать себя. Ведь мы далеко не всегда так виновны, как нам кажется, и далеко не так невинны, как хотели бы. Отсутствие эмоций и хаос в наших душах вместе с незнанием собственной жизненной истории не позволяют нам познать самих себя. Однако столкновение с реалиями собственной жизни помогает избавиться от иллюзий, искажающих картину собственного прошлого, и получить более четкое и ясное представление о нем. Если мы теперь оказываемся виновными перед кем-нибудь, то просто обязаны извиниться перед ним. Это облегчает нам душу и позволяет избавиться от сохранившегося с детского возраста неосознанного чувства вины. (Ведь мы никоим образом не виновны в жестоком обращении с нами и тем не менее чувствуем себя ответственными за него).

Это глубоко укоренившееся разрушительное и совершенно абсурдное чувство вины может исчезнуть лишь в том случае, если не брать на себя новой, реальной вины.

Многие, пережив жестокое обращение, начинают так же обращаться с другими и тем самым сохраняют для себя образ идеальных родителей. Даже в зрелом возрасте они остаются маленькими детьми, зависимыми от отца и матери. Они не знают, что могли бы вести себя гораздо более естественно и быть честнее с самим собой и другими, если бы вызволили из бессознательного свои детские чувства.

Чем более свободно мы выражаем свои чувства, тем сильнее и целостнее наша личность. Вызывая в памяти чувства ранних детских лет и переживая тогдашнее ощущение беспомощности, мы в итоге чувствуем себя гораздо более уверенно.

Одно дело, когда по-настоящему взрослый человек испытывает по отношению к кому-либо двойственные чувства, а другое, когда "взрослый ребенок" ощущает себя двухлетним малышом, которого служанка кормит в кухне и который в отчаянье думает: "Ну почему мама каждый вечер куда-то уходит? Почему она мне не рада? Почему она предпочитает меня другим людям? Что мне сделать, чтобы она осталась? Только не плакать! Только не плакать!"

В двухлетнем возрасте ребенок, разумеется, не мог столь точно сформулировать свои мысли, но теперь, по прошествии многих лет, человек предстает в двух ипостасях: он и взрослый, и одновременно двухлетний ребенок. Поэтому он может горько плакать. Этот плач представляет собой отнюдь не катарсис, а, напротив, выражение его прежней тоски по матери, наличие которой он всегда отрицал. В последующие недели наш пациент страшно разгневался на свою мать – преуспевающего врача-педиатра, – которая никак не могла обеспечить ему своего постоянного участия. "Я ненавижу этих вечно больных гадов, которые отнимают тебя у меня, мама. Но я ненавижу и тебя, так как ты предпочитаешь бывать чаще с ними, чем со мной". В данном случае смешались чувство беспомощности с давно накопившейся злостью на не оказавшуюся рядом мать. Благодаря этому переживанию, проявлению и выходу сильных чувств, пациент избавился от давно мучивших его симптомов, которые проявлялись достаточно явно, а причины их было совсем несложно понять. Его отношения с женщинами утратили присущую им ранее тенденцию к подавлению партнера, а неудержимое стремление сперва завоевать сердце женщины, а затем бросить ее со временем ослабло.

При прохождении курса психотерапии ощущение бессилия и полной ненужности другим людям переживалось с немыслимой ранее для пациента интенсивностью. То же самое можно сказать и о приступах ярости. Постепенно открывались прежде наглухо запертые ворота, за которыми таились вытесненные в бессознательное воспоминания. Ведь вспоминать можно только о том, что было пережито сознательно. Но чувственный мир ребенка, душевная целостность которого нарушена, уже сам по себе есть результат селекции, в ходе которой было выброшено за борт самое главное. Лишь психотерапия позволила взрослому человеку впервые сознательно пережить свои ранние эмоции, которые сопровождались у него душевной болью, порожденной зародившимся еще в раннем детстве чувством непонимания. Несмотря на ряд индивидуальных признаков, у пациентов обнаруживается много общего: за плотной завесой притворства, отрицания и самоотчуждения скрываются подлинные чувства. И когда видишь, что к ним открывается доступ, возникает ощущение чуда. Тем не менее было бы неправильно полагать, что за мнимым Я больные сознательно скрывали развитое истинное Я. Ребенок не знает, что именно скрывается в бессознательном. Вкратце данное положение можно образно сформулировать так: "Я живу в стеклянном доме, в который в любое время может заглянуть мама. В нем можно спрятать что-либо только под полом, но тогда я этого и сам не смогу увидеть".

Взрослый человек способен на искреннее проявление чувств, только если в детстве у него были родители или воспитатели, способные понять его. У людей же, с которыми жестоко обращались в детстве, не может быть внезапного прилива чувств, ибо они могут испытать лишь такие эмоции, которые им позволяет ощущать унаследованная от родителей внутренняя цензура. Депрессии и душевная опустошенность являются расплатой за этот самоконтроль. Подлинное Я никак не проявляется, остается в неразвитом состоянии, в своего рода внутренней тюрьме. И общение с надзирателями отнюдь не способствует его свободному развитию. Лишь после освобождения оно начинает выражать себя, расти и развивать свою способность к творчеству. Там, где раньше можно было обнаружить только внушающую страх пустоту или не менее жуткие фантастические видения, неожиданно обнаруживается изобилие жизненных сил. Это не возвращение домой, ибо дома никогда не было – это обретение дома.

Золотой мозг

В "Письмах д'Мон Мулин" Альфонса Доде ("Lettres de Mon Moulin", Alphonse Daudet) я нашла рассказ, смысл которого, при всем его своеобразии, во многом совпадает со сказанным выше. В конце главы, посвященной одаренному ребенку как объекту манипулирования, я хотела бы вкратце передать его содержание.

Жил-был мальчик с золотым мозгом. Родители случайно обнаружили это, когда их сын поранил голову и оттуда вместо крови вытекло немного золота. Отныне они тщательно берегли голову сына и запретили ему общаться с другими детьми, чтобы ничего не пропало. Когда мальчик подрос и захотел выйти в свет, мать сказала: "Мы столько сделали для тебя, поделись же теперь с нами своим богатством". И тогда мальчик вынул из мозга большой кусок золота и отдал его матери. Он жил на широкую ногу со своим другом, который в конце концов обокрал его и сбежал. С тех пор он решил никому не выдавать свою тайну и трудиться как обычный человек, поскольку его богатство постепенно уменьшалось. В один прекрасный день он влюбился в красивую девушку. Она также любила его, но еще она любила роскошные платья, которыми он прямо-таки задарил ее. Он женился на ней и был счастлив, но через два года она умерла, и на совершенно немыслимые по роскоши похороны он истратил последние запасы золота. Как-то он брел по улице, слабый, бедный, несчастный и вдруг увидел в витрине красивые сапожки, которые наверняка подошли бы его жене. Бедняга забыл, что его жена умерла; возможно, это произошло потому, что у него в голове уже ничего не осталось. Он вошел в лавку и рухнул мертвым прямо у ног продавца.

Доде, который сам страдал от заболевания спинного мозга, пишет в конце: "Эта история кажется выдуманной, но она правдива от начала до конца. Есть люди, готовые за любые мелочи платить своей сущностью и своим спинным мозгом. Поэтому они испытывают непрекращающуюся боль. И когда они уже больше не в силах переносить страдания, то..."

Не относится ли материнская любовь к числу тех, пусть даже крайне необходимых, "мелочей", ради которых многие люди парадоксальным образом жертвуют своими жизненными силами?

I I

ДЕПРЕССИЯ И СТРЕМЛЕНИЕ К ВЕЛИЧИЮ
– ДВЕ ФОРМЫ САМООТРИЦАНИЯ

Здоровое развитие

Чтобы женщина смогла дать своему ребенку самое необходимое для жизни, ни в коем случае нельзя отнимать новорожденного от матери. Выброс гормонов, пробуждающий и "питающий" ее материнский инстинкт, происходит сразу же после родов и продолжается затем еще несколько недель благодаря растущему доверию ребенка к матери. Если же, чтобы избежать лишних забот или по незнанию, ребенка сразу забирают от матери, как еще совсем недавно делалось почти во всех наших родильных домах и до сих пор делается во всем мире, то тогда мать и ребенок упускают очень хороший шанс.

Бондинг – визуальный и телесный контакт матери и ребенка – сразу же после родов дает им обоим чувство общности, создает у обоих ощущение единого целого, которое в идеальном случае должно возникнуть еще в момент зачатия и развиваться по мере роста ребенка. У ребенка возникает чувство безопасности, без которого он не может доверять матери. Она же чувствует инстинктивное доверие со стороны ребенка, и это помогает ей понять исходящие от ребенка сигналы и реагировать на них. В дальнейшем такой близости между ними уже никогда не будет, поэтому жаль, что из-за ошибок и упущений бондинг оказывается невозможным.

Основывающийся на данных научного анализа вывод о решающем значении бондинга был сделан совсем недавно.* Можно, однако, надеяться, что эти данные учтут не только в специализированных родильных домах, но и в обычных больницах, и таким образом знания об этом феномене получат широкое распространение. Женщина, имевшая бондинг со своим ребенком, в гораздо меньшей степени склонна жестоко обращаться с ним и гораздо лучше может защитить его от жестокости отца.

* Из содержащих множество ценных сведений по этой теме книг (Janus, Leboyer, Odent. Stem) наиболее полезной для родителей, ожидающих ребенка, мне представляется книга Десмонда Морриса (Desmond Morris, Babywatching. Jonathan Cape, London, 1991).

Женщина, которой история ее прошлого, вытесненная в бессознательное, помешала познать радость контакта с ребенком, со временем может возместить своему ребенку то, чего он был лишен. Она просто должна пройти курс психотерапии. Последствия тяжелых родов она сможет компенсировать, если поймет, что послеродовой период очень важен для дальнейшей жизни ее ребенка, перенесшего душевную травму. Она также должна понимать, что такой ребенок с самого начала особенно нуждается во внимании и бережном обращении. Иначе ему так и не удастся преодолеть страх перед уже свершившимся.

Если же ребенку повезло, и он рос, видя в матери отражение себя и чувствуя, что мать заботится о его развитии, то в нем с годами может развиться здоровое самосознание. В оптимальном случае именно мать создает дружелюбную эмоциональную атмосферу и с пониманием относится к потребностям ребенка. Но не склонная к проявлению любви мать также может способствовать развитию самосознания ребенка. Она просто не должна препятствовать этому процессу. Тогда ребенок может получить у других людей то, чего ему не дала мать. Различные исследования показали, что ребенок обладает поразительной способностью использовать для своего развития эмоциональные переживания окружающих.

Под здоровым самосознанием я понимаю твердую уверенность в том, что переживаемые чувства и желания являются составной частью собственного Я. Эта уверенность не есть результат рефлексии, она скорее подобна биению пульса, на который не обращаешь внимания до тех пор, пока чувствуешь себя хорошо.

Это естественное состояние, помогающее понять собственные чувства и желания, позволяет человеку обрести внутреннюю опору и уважать самого себя. Он может жить собственной душевной жизнью, грустить, приходить в отчаяние и нуждаться в помощи, не боясь, что этим он выбьет у кого-либо почву из-под ног. Он может испытывать страх, если ему угрожают, и злиться, если его желания не удовлетворяются. Он знает не только чего он не хочет, но и чего хочет, и может это открыто высказать вне зависимости от того, будут ли его за это любить или ненавидеть.

Иллюзия любви

Сейчас я попытаюсь изложить несколько мыслей, постепенно сформировавшихся у меня за годы работы психотерапевтом. Эта деятельность предполагала многочисленные встречи с людьми, продолжавшиеся, как правило, не более одного-двух часов. Именно во время этих встреч особенно четко проявился весь трагизм отдельных судеб. То, что обычно именовалось депрессией и воспринималось как душевная пустота, ощущение бессмысленности своего бытия, страх перед возможным обнищанием и чувство одиночества, я характеризую как трагическую потерю собственного Я (или самоотчуждение). Истоки этих явлений лежат в далеком детстве.

Психотерапевтическая практика выявляет различные формы и нюансы этого расстройства. Для полн<