СТАРЕНИЕ И СМЕРТЬ – НАШИ ПОСТОЯННЫЕ СПУТНИКИ
Старение, болезни и смерть – сокровища для тех, кто их понимает. Это благородные Истины, благородные Сокровища. Если бы они были людьми, я кланялся бы им в ноги каждый день.
Аджаан Ли
Я впервые столкнулся со старостью, когда был еще сравнительно молод – чуть за тридцать. Я закончил университет и аспирантуру, стал заниматься наукой. И я разочаровался в профессии, может быть, потому что многого от нее ожидал.
В этот момент я имел счастье встретить своего первого духовного учителя – Дж.Кришнамурти. Благодаря ему я понял истинную цель жизни и оставил погоню за успехом. Я обратился к душе и изменил свои взгляды на умственную деятельность.
Знаменитое высказывание Кришнамурти гласит, что к истине пути нет. Но я понял, что дорога и дисциплина мне необходимы. Я начал с изучения йоги, и она мне очень понравилась. Одно лето я провел в ашраме в Канаде, посещая летний лагерь йоги. Там я встретил пожилого мужчину, который научил меня, как можно красиво жить и стареть.
Его звали Шивананда Сарасвати, ему было восемьдесят шесть, но он выглядел гораздо моложе. В нем чувствовалось достоинство, он был красив и излучал мощную энергию. Он показал нам несколько поз из йоги, хотя официально преподавателем не был. Он жил в Индии, у подножия Гималаев, дал вечный обет монашества и преподавал веданту, популярную у индусов. В Америке у него было четыре ученика, которых он обучал по переписке много лет. Ученики в складчину купили ему билет на самолет в Америку. Так он оказался у них в гостях. Один из них, канадец, пригласил Шивананду Сарасвати в ашрам.
Сарасвати показался мне интереснее других преподавателей, поэтому большую часть времени я проводил в его обществе. Я решил отправиться вместе с ним в путешествие, чтобы чему-нибудь у него научиться. Это была автобусная поездка. На ночлег мы останавливались в частных домах. Я играл роль сопровождающего и, таким образом, получил возможность хорошо узнать моего подопечного.
До этого я не очень много времени уделял медитации, но мой учитель оказался ее страстным поклонником. В два или три часа утра, независимо от того, когда мы накануне легли спать, он вставал и начинал медитировать. Он даже не умывался. Пару часов он сидел прямо в кровати, а затем как ни в чем не бывало открывал глаза и начинал говорить и шутить, готовиться к новому дню.
Сарасвати стал монахом еще в юности и практиковал в индусской традиции веданта. Его всегда окружали люди, очень серьезно относившиеся к духовной практике. Они считали, что освобождение – главная цель жизни, и на свое тело смотрели как на препятствие к духовному развитию. Однако Сарасвати замечал, что эти люди часто болели, что затрудняло их путь к освобождению.
Это ему не понравилось, и он начал изучать хатха-йогу, правильное дыхание и диету. Он не отказался от монашеской жизни – он просто понял, что забота о теле дает возможность жить полноценной духовной жизнью.
Он проповедовал и применял на практике золотую середину: не следует слишком увлекаться медитацией и забывать о теле, но не следует и слишком много заниматься телом и забывать о духовной практике. Он был не глуп. Он знал, что одного телесного здоровья недостаточно. Но я навсегда запомнил его слова: "Если будешь заботиться о теле, твоя старость пройдет безбедно".
Это не значит, что Сарасвати надеялся и в старости чувствовать себя не хуже, чем в молодости, рассчитывал сохранить силы в полной мере. И действительно, в старости он горя не знал – по сравнению со многими другими стариками. К тому же самые глубокие духовные откровения пришли к нему, когда ему уже было за семьдесят. Многие его желания сами собой угасли, но у него еще оставалась масса энергии.
Будда особо подчеркивал, что воплощение в человеческой форме – редкое явление и эта форма идеально подходит для духовного развития. Есть более высокие формы существования, которые дают такое блаженство, что потребность в духовной практике отпадает. Есть и адские формы существования, настолько ужасные, что отнимают энергию, необходимую для практики. Человеческое существование представляет собой идеальное сочетание блаженства и страдания. Поэтому стоит попытаться его продлить, не увлекаясь при этом чрезмерно идеей долголетия.
Шивананда Сарасвати научил меня заботиться о теле. Я узнал главное: забота о теле заложена в познании. Мой учитель не следовал правилам – он просто жил и наблюдал последствия различных явлений. Он понял, что значит переедать и недоедать, пить слишком много и страдать от жажды, спать слишком много и недосыпать. Он узнал, какая пища помогает мозгу работать, перевозбуждает или, наоборот, отупляет. Он наблюдал, как разные упражнения воздействуют на его физическое самочувствие и ясность ума. Он очищал свой организм с помощью йоги, но никогда не считал эти упражнения досадной и скучной работой. Он получал от них радость.
Все это очень напоминало проповеди Кришнамурти. Наша жизнь не разделяется на практику и не практику, на заботу о теле и заботу о душе. Она представляет собой единое целое, и ключ к нему – познание. Сам Кришнамурти, говоря о физическом здоровье, сравнивал человека с воином на коне. Если конь нужен тебе для битвы, ты должен о нем заботиться. От этого порой зависит твоя жизнь. Именно поэтому нужно заботиться о теле. "Личность человека не ограничивается телом, – говорил Кришнамурти, – но попробуй жить, не заботясь о нем, и у тебя ничего не выйдет".
С самого детства, которое я провел в Нью-Йорке – сначала в Нижнем Ист-Сайде, потом в Бруклине, меня интересовали старики и старение. Даже сам не знаю, почему. Когда я был ребенком, дедушка и бабушка жили вместе с нами, и я любил их, особенно бабушку. На самом деле, в Бруклине меня окружали в основном старики, но они не казались мне особенно счастливыми – наоборот, они были усталыми и грустными, часто раздражительными. К счастью, эти качества в них уравновешивались чудным чувством юмора.
Сначала мы жили в среде русских евреев-эмигрантов, хотя были здесь и итальянцы, и рабочие-ирландцы. Все три группы между собой враждовали. В среде пожилых евреев чаще всего разговор заходил о здоровье, точнее, о его отсутствии. Шли бесконечные споры о болезнях, лекарствах и операциях, о том, помогло ли лечение. Порою можно было услышать столь подробный отчет о ходе болезни, какой не услышишь и от студента-медика. Все эти разговоры о болезнях меня, маленького ребенка, не очень радовали.
Мы с моим другом любили играть в такую игру: прогуливались по дощатому настилу на Кони-Айленд и подслушивали разговоры стариков. Из обрывков их речей мы составляли один длинный диалог. Это было легко, потому что чаще всего разговоры состояли из жалоб, сетований на старость и болезни.
Но иногда попадались и исключения – старики, которые, несмотря на старость, казались довольными своим жребием. Они ходили с горящими глазами, радостные, полные жизни. Я не мог не заинтересоваться людьми, которые так благородно старели. Мне захотелось узнать, в чем их секрет.
Я тогда увлекался бейсболом. Большое впечатление на меня произвел менеджер "Филадельфии Атлетикс" Кони Мак. Рядом с толпой игроков – грубой, орущей, ругающейся – находился человек, одетый в костюм-тройку, ведущий себя с достоинством, хотя на вид ему было не меньше восьмидесяти лет. Как и всякий менеджер, он мог не соглашаться с решением судей, но в то время как остальные с криками выбегали на поле и швырялись грязью, он выходил с достоинством, высказывал все, что думал, – разумеется, судей ему было не переспорить, – а потом возвращался обратно. Я забывал про бейсбол, когда этот человек выходил на поле – я не отрывал от него глаз.
В юности мне не довелось встретиться со смертью – я был от нее огражден и впервые столкнулся с ней, когда служил в армии. Я не был большим фанатом службы, но, когда меня призвали, у меня возникло желание служить. Пройдя начальную военную подготовку, я почувствовал, что служба мне нравится. В молодости я увлекался атлетикой и любил физическую нагрузку. Меня захватила стрельба из пулемета, стоящего на ножках. Это было классно. Я снова почувствовал себя ребенком, играющим в войну.
Но вскоре я обнаружил, что это вовсе не игра. Мы отправились на учения в Германию. Нам был дан приказ разбить палатки в лесу. Поскольку поблизости было мало хороших дорог, нам приказали поселиться в чаще, чтобы на нас не наехал случайно грузовик. Как-то вечером, после отбоя, мы услышали ужасный крик. Оказалось, что два солдата разбили палатку слишком близко от дороги, и проходящий грузовик их раздавил. Один из солдат был задавлен насмерть, другой сошел с ума. Больше мы его не видели.
Я понял, что мы совсем не дети, играющие в войну. Мы были взрослыми. Мы смотрели в лицо смерти и готовились убивать. Я обнаружил и немало других поводов для недовольства. Для меня совесть и мораль никогда не были пустым звуком – к примеру, героем моей юности был Ганди, – но в то же время во мне было много агрессии. Мне очень нравилось стрелять из пулемета. Но мне совсем не нравилось видеть, как умирают люди, не нравилось бояться смерти. Постепенно я понял, что могу служить, только не причиняя насилия.
Я пришел на прием к нашему командиру, выпускнику Академии в Вест-Пойнте, кадровому офицеру. Я уважал его и решил объясниться с ним начистоту. Я сказал ему, что для меня лучше всего было бы служить в медицинском корпусе. Он выслушал меня и задал несколько вопросов. В конце концов он согласился перевести меня в медицинский корпус. Так я закончил службу в боевых частях. Думаю, я был неплохим солдатом. Но я понял ценность человеческой жизни и решил, что никогда и ни у кого не стану ее отбирать.
Вскоре после знакомства с Шиванандой Сарасвати я встретил еще одного учителя, сильно повлиявшего на мои представления о старении и смерти. Я никогда не обращался к нему по имени, а всегда называл его Бадараяна, потому что он попросил не открывать посторонним людям, кто он такой. Он не хотел известности или славы проповедника. Когда я познакомился с ним, у него было всего четыре ученика, но он чувствовал, что в каждом из этих учеников живет потенциальный учитель и через них он сможет выйти на более широкую аудиторию.
В те времена я преподавал в университете и пытался применить восточную мудрость в своей работе. Бадараяна пришел на одно из моих выступлений. Когда я закончил, он подошел ко мне и предложил свои услуги в качестве преподавателя, поскольку, по его словам, он знал многое об индуизме и буддизме. Сначала он показался мне подозрительным. Но он никогда не заговаривал об оплате, а в беседе производил впечатление знающего человека. Преподавал он в основном здоровый образ жизни и йогу, но не медитацию.
Несколько лет мы проработали вместе. Как-то раз он предложил поехать в небольшой мексиканский городок на берегу моря (я бывал там раньше), чтобы пройти курс интенсивных занятий. Мы прожили в этом городке четыре месяца, занимаясь йогой и изучая теорию.
Однажды вечером, когда я сидел в коттедже и читал, Бадараяна пришел крайне взволнованный и сказал, что нам представился прекрасный случай применить свои знания на практике. За десять дней до этого один мексиканский рабочий напился и упал в море. Его долго не могли найти, и вот сегодня тело прибило к берегу. Завтра из Мехико за покойным должен был приехать священник, но по религиозным соображениям местные жители не хотели сами дежурить возле тела и решили попросить об этом нас, двух чужаков.
Они обратились с этой просьбой к Бадараяне, и тот с радостью согласился.
Мне был непонятен его энтузиазм, и еще меньше я был склонен разделять его, когда мы зашли в комнату, где находился покойник. Тело лежало в большой коробке, набитой льдом. Покойный сам по себе был довольно крупным мужчиной, а от пребывания в воде его еще больше раздуло, и он посинел. В комнате стоял неприятный запах, такой сильный, что трудно было войти. А мы собирались провести там всю ночь.
Бадараяна сел по одну сторону от покойного, а я – по другую. Скоро Бадараяна стал проповедовать. "Совсем недавно этот человек был полон жизни. А теперь – посмотри на него". Зрелище было отвратительным, но Бадараяна не отставал от меня и требовал, чтобы я смотрел на мертвеца и задумался над тем, что случилось. Я почувствовал страх, тошноту, отвращение. Сильное желание покинуть комнату. Я был зол на Бадараяну за то, что он меня сюда привел.
Мы долго сидели в молчании, потом он снова и снова обращался ко мне, спрашивая, какие чувства я испытываю в тот или иной момент. И это была наиболее ценная часть нашего времяпрепровождения. Иногда он обращался непосредственно ко мне: "Когда-то этот человек был живым. Теперь он – мертвое тело. И нас ждет та же судьба. Что ты чувствуешь, когда видишь его?"
Я ответил, что испытываю неприятные ощущения и не хотел бы долго заострять на них внимание.
"О нет, – ответил мой учитель. – Этот мертвец – наглядный урок для нас, и притом очень ценный".
Я не сказал бы, что полностью понял Бадараяну, но постепенно стал чувствовать себя менее дискомфортно и смог взять себя в руки. И все же я с удовольствием покинул бы эту комнату немедленно.
Наконец Бадараяна сказал: "Ты знаешь, почему мне так хотелось сюда прийти?" "Чтобы показать мне ценность жизни?" – спросил я. "Верно. Но есть и более глубокие причины. Этот случай – хороший стимул к духовной практике. Он показывает, как мало в нашем распоряжении времени и как плохо мы умеем его ценить. Этот человек не знал, что умрет так скоро.
Жизнь ценна не сама по себе, а как возможность для практики. И это главный урок, который мы можем извлечь, глядя на этого человека. Пусть он послужит нам стимулом для духовной практики".
Йога в большей степени, чем буддизм, научила меня достойно стареть. Буддизм сосредоточен на изучении истинной природы тела с целью доказать, что она не отражает сущность нашей личности. Будда был хорошо осведомлен о пользе прогулок, умеренной диеты и здорового дыхания, но не ставил их на первое место. Впоследствии один из моих учителей в Таиланде, Аджаан Буддадаса, сказал, что йога и йогическая практика, вероятно, воспринимались во времена Будды как нечто само собой разумеющееся. Они являлись частью духовной культуры Древней Индии.
Буддизм пытается глубже осмыслить понятие смерти. Например, созерцание кладбищ входит в "Сатипаттхану-сутру" – своего рода "декларацию независимости" для тех, кто практикует по методу випашьяны. В тексте смело заявляется, что глубоко осознанная связь между телом и душой может освободить нас от страданий.
Увлекшись буддизмом, постепенно я сам стал медитировать на тему смерти вместе с тайскими, шриланкийскими и бирманскими монахами. В этих странах общепринятой и уважаемой является практика Маранасати, или "сознавания смерти", она очень популярна среди медитирующих. В Америке эта практика не очень известна. Ее ценность несомненна, и постепенно, по ряду причин, я включил ее в свой курс преподавания.
Во-первых, ни я, ни мои ученики с годами не становимся моложе и все больше думаем о своем возрасте. На меня большое влияние оказала смерть отца, которая случилась несколько лет назад. Мой отец был очень колоритной и обаятельной личностью – и вдруг превратился в холодный труп, который позже стал горсткой пепла в урне. Некоторое время я держал урну с его прахом на алтаре для медитации, а потом отец стал частью Атлантического океана, над которым я развеял его прах. Конечно, самое главное – он был моим отцом. При жизни мы были очень близки, и я любил его.
Смерть Кришнамурти тоже сильно повлияла на меня, потому что я очень любил его и его ясные, сильные проповеди. В личной жизни он был мягким, непритязательным человеком, но, когда начинал говорить, буквально загорался. Такое ощущение, что его устами говорил сам Господь Бог. Тем не менее Кришнамурти, как и все люди, тоже был смертен. От его замечательной жизнерадостности ничего не осталось.
И вот я начал учить сознаванию смерти. Делать это приходилось очень тактично. На первом занятии один из моих учеников – здоровый, рослый мужчина – буквально выскочил из комнаты в панике. После этого я стал гораздо осторожнее. Практика сознавания смерти, безусловно, подходит не каждому и требует соответствующих условий: времени и места. Она помогает только тем, кто готов ее воспринять, и облегчает таким людям освоение практики Дхармы.
Рано или поздно нам придется столкнуться со смертью, которая является противоположностью жизни. Жизнь – это то, что происходит сейчас, а смерть – то, что ждет нас в конце пути, желательно долгого. В этом высказывании сквозит определенная легкомысленность. Нас могут окружать старики, больные, умирающие или мертвые. Но мы-то живы, здоровы и сравнительно молоды и столкнемся с подобными проблемами не скоро.
Наше общество особенно страдает от подобного легкомыслия. Мы возводим на пьедестал молодежь, больных помещаем в больницы, пожилых – в дома для престарелых. Мы украшаем мертвецов в моргах, чтобы они выглядели живыми и привлекательными, делаем все, что в наших силах, чтобы убрать смерть из нашего сознания. Мы всю энергию вкладываем в приобретение материальных благ, знаний, титулов, земли, друзей и любовников. Мы думаем, что нам нужны эти вещи, но на самом деле используем их для того, чтобы возвыситься в собственных глазах. Жизнь, наполненная заботами о материальном благополучии, помогает нам не думать о старости и смерти. Вещи помогают нам о них забыть.
Но суровая правда жизни состоит в том, что мы начинаем стареть с самого момента нашего рождения, не зная точно, когда придут болезни и смерть. Никто не застрахован от них. Смерть отберет у нас все наши приобретения, все, что связано с нашим "я". Смерть сопровождает нас повсюду. Нам нравится смотреть фильмы-катастрофы, например "Титаник", забывая, что мы и в самом деле находимся на "Титанике" и подобно его пассажирам думаем, что отправились в увеселительное плавание.
В то же время в глубине души в каждом из нас живет страх болезни, старения, смерти, и этот страх съедает наши силы – ведь мы тратим массу энергии на то, чтобы избежать или подавить его. Между тем вызвать этот страх наружу и взглянуть ему в лицо, как это сделали мы с Бадараяной и другими учителями, необходимо. Посмотрев в лицо смерти, человек начинает больше ценить свою жизнь, дорожить каждой ее секундой.
Конечная цель буддийской практики – освобождение, пробуждение, нирвана. Это достижение бессмертия. Именно привязанности, которые сформировались у нас при жизни и которые смерть у нас отбирает, заставляют нас страдать в этом мире. Будда ясно высказался по этому поводу: привязанность к вещам, особенно к чувству собственного "я", – вот что заставляет человека страдать. Сознание того, что после смерти нам придется расстаться с тем, что нам дорого, должно помочь нам отказаться от этих привязанностей уже сейчас и уберечь от страданий. Если мы представим, что умерли для земных привязанностей, то меньше станем бояться смерти. Сияющий свет смерти освободит нашу жизнь.
Будда оставил нам пять заповедей о смерти и советовал размышлять над ними как можно чаще.
- Я подвержен старению. Старение неизбежно.
- Я подвержен болезни. Болезнь неизбежна.
- Я подвержен смерти. Смерть неизбежна.
- Я стану другим, свободным от всего, что мне дорого и приятно.
- Я хозяин своих поступков, наследник своих поступков, рожден из своих поступков, связан своими поступками и зависим от них. Что бы я ни сделал – хорошего или плохого, – все это скажется на моей судьбе.
Размышления, конечно, не самые веселые, и большинство людей, знакомясь с ними, испытывают тоскливое ощущение. Они ничего не имеют против буддийского учения о непостоянстве всего земного, пока дело не коснется их самих. Между тем задача медитирующего – применить закон непостоянства лично к себе.
В восточных странах, где буддизм существует веками, размышления о смерти имеют древнюю и почтенную традицию, и многие медитирующие обращаются к этой теме. Есть даже те, кто считает сознавание смерти высшей ступенью духовной практики. Сам Будда говорил по этому поводу: "Из всех следов самый большой оставляет слон. Из всех размышлений самое важное – размышление о смерти".
Может быть, все эти заповеди звучат грустно и уныло, но размышление над ними дает прямо противоположный эффект. Ученики часто признаются мне – и я сам на себе это испытал, – что после таких размышлений им становится легко, к ним приходят спокойствие и душевный комфорт. Многие из нас испытывают подсознательный страх перед смертью, и, как и любой страх, он тянет нас вниз. Размышления над смертью изгоняют этот страх, помогают взглянуть ему в глаза и понять его непостоянство и безосновательность. Страх продолжает в нас жить, пока мы ему это позволяем, пока сами себе в нем не признаемся.
Смерть – факт нашего бытия, с которым каждому из нас рано или поздно предстоит столкнуться. Размышления о смерти оказывают при этом большую поддержку. Сознавание собственной недолговечности приводит человека к пробуждению, является мотивирующим фактором.
На языке пали это называется самвега: настойчивое стремление к духовным практикам, возникшее под влиянием скоротечности жизни. Человек может испытать шок, почувствовав, что жизнь не вечна и он до сих пор жил неправильно. Такое открытие может буквально перевернуть наш мир, изменить весь образ жизни. И даже если последствия будут не столь драматичными, по крайней мере, оно может подвигнуть человека заняться медитацией. Нас станут меньше манить к себе власть, престиж, деньги, сладострастие, приобретение вещей. Заповеди Дхармы станут для нас ближе и понятнее, мы по-настоящему проникнемся ими, вместо того чтобы воспринимать их одним лишь умом. Самвега приводит к переменам в душе – вместо прежнего эгоцентричного существования мы начинаем стремиться к вневременному, необъятному и вечному.
Важным добавлением к самвеге является палийская концепция пасады – термин, который можно перевести как "ясная и безоблачная уверенность", убеждение, что ситуация небезнадежна, и медитация поможет нам побороть страх болезни, старения и смерти. Все это – насущные для нас проблемы, которые связаны с нашими желаниями и привязанностями. Страдание является не тупиком, а дорогой к самореализации. Правильное применение духовной практики – пути из восьми частей – превращает страдания, болезни и смерти в радость освобождения.
Буддийское учение дает нам возможность выйти за рамки временного и приблизиться к бессмертному.
Многие читатели знают легендарную историю жизни Будды. При его рождении было предсказано, что он станет либо святым, либо правителем, и его отец, который сам был царем и хотел, чтобы сын пошел по его стопам, приказал воспитывать сына во дворце и следить за тем, чтобы все желания мальчика исполнялись. В шестнадцать лет Будда женился, завел семью, но, когда ему исполнилось двадцать пять, он, повинуясь смутному желанию познать мир, покинул дворец.
Странствуя, он столкнулся с тремя людьми и тремя явлениями, о существовании которых раньше не подозревал: со стариком, согнутым под тяжестью лет, тяжело больным человеком и мертвецом, которого несли в склеп. Будда был потрясен этими зрелищами до глубины души. На обратном пути он встретил странствующего монаха, который, как ему показалось, обрел истинный покой, и Будда решил жить, как этот мудрец.
Так Будда впервые столкнулся со старостью, болезнью и смертью. И он нашел на них ответ, нашел выход из безвыходного положения. Заповеди Будды напоминают о встреченных им вестниках. Четвертая заповедь – "Я стану другим, свободным от всего, что мне дорого и приятно" – подразумевает образ жизни странствующего мудреца. Он решил освободиться от своих привязанностей прежде, чем смерть освободит его от них, чтобы, умирая, не страдать так сильно.
Монах, покидающий дом, отказывается от секса, семьи, богатства и имущества, чтобы достичь истинного освобождения. Раскрывая свой потенциал, он пытается освободиться от страданий. Но монашество и светская духовная практика условны – ни то ни другое не является абсолютной истиной.
На глубинном уровне четвертая заповедь символизирует внутреннюю свободу, доступную каждому человеку. Перед нами стоит та же самая задача: освободиться от своих желаний и привязанностей. Кришнамурти постоянно говорил об этом. Мы должны умирать каждый день. Мы должны умирать каждую секунду. Мы должны умирать сейчас.
Пятая заповедь не имеет параллелей с вестниками Будды. Она отражает закон кармы, учение о повторном рождении. В своей книге я, разумеется, его коснусь. Размышляя над пятой заповедью, люди теряются, увлекаясь абстрактными размышлениями на тему своих прошлых и будущих жизней, и превращают все в игру ума – еще один способ уйти от духовной практики. Я полностью верю в справедливость закона кармы: любые поступки обязательно отразятся на нашей жизни – если не на этой, то на следующей. Но я стараюсь не думать об этом, а жить сегодняшним днем.
Наша задача в том, чтобы освободиться от кармы – не избегать ее, а достичь такого состояния, когда карма не будет иметь значения. Пятая заповедь в этом смысле может быть даже важнее всех остальных, поскольку помогает понять предыдущие четыре. В итоге нам придется сосредоточить свое внимание на четвертом вестнике – страннике, медитирующем ради освобождения, и на четвертой заповеди, призывающей нас умереть для своих привязанностей. Это и станет наилучшей кармой.
Для людей естественно задаваться глубоким и важным вопросом, есть ли жизнь после смерти. Моя книга посвящена другой проблеме: есть ли жизнь до смерти? Мы ищем свет, который смерть способна пролить на нашу жизнь.
Принимая все это во внимание, обратимся к первой из пяти заповедей.
Замечание. В основе моих бесед о старении, смерти и т.д. лежит практика сознавания, частью которой является сидячая медитация. Читателю, не знакомому с этой практикой, возможно, будет трудно следовать моим советам, поэтому краткий ее обзор я вынес в приложение. Тем, кто незнаком с практикой сознавания, следует, перед тем как начать читать первую главу, обратиться к приложению и прочесть этот обзор.*
* Более подробно я написал об этом в другой книге: "Breath by Breath: The Liberating Practice of Insight Meditation" (Boston: Shambhala Publications, 1998).
Глава 1
Первый Вестник
СТАРЕНИЕ НЕИЗБЕЖНО
"Нежелание перемен". Если мы не желаем перемен, то должны страдать. Считая тело своим "я", своей собственностью, мы испытываем страх, видя, как оно меняется.
Аджаан Чах
Я подвержен старению. Старение неизбежно. Размышляя над этим постулатом каждый день, постарайтесь осознать всю его глубину, вникнуть в него. Люди часто раздражаются, когда им напоминают о подобных вещах. Я знаю, что старею, отвечают они. Все мы об этом знаем – абстрактно, теоретически. Но мы не прочувствовали это душой, не прожили и не осознали по-настоящему. С появлением малейших признаков старения мы прилагаем все усилия, чтобы их уничтожить.
Я говорю не только о подтяжках, пересадке и окрашивании волос, желании подражать молодым в одежде (и я совсем не против подобных вещей). Я говорю о сознательном подходе к изменениям в своем организме, о том, что мы не вечны и через постепенные изменения движемся к смерти.
Я говорю о том, что происходит постоянно со всеми людьми. Одна такая история случилась не так давно со мной. Она послужила мне уроком и вызвала смех учеников.
Я забочусь о себе. По утрам я делаю упражнения йоги, много гуляю, много медитирую. Я разборчив в еде. Но примерно три года назад (мне тогда было шестьдесят три года) со мной случилось следующее. Я возвращался от зубного на метро. Я стоял, держась за металлический поручень, и девушка, сидевшая рядом, встала, чтобы уступить мне место. Сначала я не понял, что произошло. Я думал, что она выходит на следующей остановке. Но мы проехали одну остановку, потом другую, и до меня стало доходить, что мне просто уступили место.
Я стал лихорадочно размышлять. Я утешал себя тем, что, наверное, выглядел измученным после лечения. Мне хотелось сказать ей: вы поступили неправильно, это я должен уступать вам место. Я всю жизнь уступал места. Но она считала, что поступает правильно. Она была молодая, бодрая, здоровая женщина. А я выглядел, как человек, которому следует помочь. Годы, потраченные на йогу, здоровую пищу, прогулки, оказались бесполезны. Я все равно выглядел на свой возраст. В следующий раз мне скажут: "Дедушка, садитесь!" или "Не надрывайтесь, дедушка, давайте я помогу вам донести сумки". А я-то все еще представлял себя молодым. Все мои иллюзии развеялись в одночасье.
Но я не жалею об этом. На самом деле все оказалось к лучшему. Мне дали понять, что я перешел в другую возрастную категорию и живу неверными представлениями.
Порою наши представления о себе порождают проблемы. Их цель – дать человеку уверенность и спокойствие, но на самом деле они причиняют нам только страдания. У каждого человека есть свой собственный образ, и мы тратим массу времени и сил, чтобы его поддерживать, в то время как жизнь ежедневно вносит в него свои коррективы. И вот в один прекрасный день кто-то говорит о нас совсем не то, что мы думаем, и разрушает этот образ. Как пенсионерам, нам полагается скидка на проезд в городском транспорте, и мы уже видим себя в нелепых шортах и соломенной шляпе где-нибудь на даче. А ведь мы считали себя молодыми. Оказалось, что наши представления устарели.
Обычно в этом случае человек пытается создать новый образ: да, я уже пенсионер. Но я не выгляжу на свои годы (разве что после визита к зубному). Для своего возраста я выгляжу довольно молодо. Сил у меня – как у сорокалетнего мужчины. Не надо уступать мне место в метро (хотя скидкой на проезд я с удовольствием воспользуюсь).
Повторяю, я не против того, чтобы заботиться о своем здоровье и внешности. Я считаю, что нужно за собой следить – хорошо одеваться, быть чистым и ухоженным. Это элементарное самоуважение, а не эгоцентризм.
Но практика медитирования подразумевает выход за пределы любых образов, столкновение с непосредственным опытом своего тела, его ежеминутными ощущениями. Будда в некоторых сутрах говорит о теле внутри тела. Под этим он подразумевает тело как оно есть. Не наше представление о нем, а его нынешнее состояние – ощущения, которые мы испытываем сейчас, когда читаем эту книгу.
Великий бейсболист Сэтчел Пэйдж говорил о том же самом, только иными словами. Когда он был в расцвете сил, чернокожие игроки могли играть только в так называемой негритянской лиге, а когда он получил возможность играть в высшей лиге, то был уже слишком стар. Когда журналисты спросили его о возрасте, он сказал: "Возраст – не проблема. Все зависит от отношения. Возраст – не помеха, если не обращать на него внимания".