Женский комплекс кастрации и зависть к пенису

У меня он есть, а у тебя нет.

Веселая песенка мальчика

трех с половиной лет, которую

он спел своей шестилетней сестре

Мы знаем, что точка зрения Фройда на зависть к пенису оспаривалась такими авторами, как Жозин Мюллер, Карен Хорни, Мелани Кляйн и Джонс.

Для Фройда утверждение о фаллическом сексуальном монизме вплоть до начала периода созревания у обоих полов, полная идентичность сексуальности девочки и мальчика вплоть до комплекса кастрации предполагает, как подчеркивала сторонница его взглядов X. Дойч, что в период между возрастом комплекса кастрации (около 4 лет) и половым созреванием девочка не имеет полноценного полового органа: у нее есть только лишь клитор, который с появлением комплекса кастрации переживается как кастрированный пенис, и нет вагины, девочка еще не открыла ее для себя и не обладает никаким знанием о ней, даже бессознательным¹.

Нетрудно заметить, что зависть к пенису будет представлять для Фройда и последователей его теории женской сексуальности, первичный и основополагающий феномен психосексуальности женщины, поскольку девочка может стремиться только лишь к тому, чтобы восполнить глубокую и болезненную недостаточность влечения и нарциссизма, которой отмечено почти все ее детство.

Авторов, взгляды которых на женскую сексуальность противоположны взглядам Фройда, объединяет их отказ считать женщину «неполноценным мужчиной» (Джонс).

Вагина, по их мнению, представляет собой первый половой орган, инвестируемый либидно. Девочка с самого начала является женщиной. Инвестиция кли­тора носит вторичный и защитный характер; обусловленные конфликтом причины заставляют девочку прибегать к вытеснению связанных с вагиной генитальных влечений: «необнаруженная вагина — это вагина отрицаемая» (Карен Хорни).

Все эти авторы соглашаются в том, что вытеснение вагинальных влечений обусловлено нарциссическими страхами, связанными с нападениями, объектом которых могло бы быть внутреннее содержимое тела.

Эротическая инвестиция перемещается в таком случае на клитор, внешний половой орган².

По этой причине проблема зависти к пенису рассматривается совершенно в ином ключе.

Для Жозин Мюллер зависть к пенису подпитывается нарциссической раной, последствием неудовлетворенных вытесненных генитальных (вагинальных) вле­чений, поскольку самооценка обусловлена удовлетворением влечений, неотъем­лемых от пола индивида.

По мнению Карен Хорни, зависть к пенису является следствием присущих са­мому пенису свойств (видимость этого органа, характер мочеиспускания и др.)³, но, главным образом, следствием страха вагины у обоих полов.

¹Фройд всегда придерживался подобного мнения, о чем свидетельствует, что он приводит его в «Очерке психоанализа» несмотря на многочисленные клинические наблюде­ния и теоретические понятия, которые ему противоречили. В статье Рут МакБрунсвик, которую она написала в соавторстве с ним («Преэдипова фаза», 1940), он, по-видимому, в какой-то степени признал существование ранних вагинальных ощущений.

² Я вижу причины подобного смещения инвестиции, кроме того, в чувстве вины, связанном с садистически-анальным компонентом влечений к инкорпорации (см. выше).

³ Д-р Грюнберже относил нарциссическую инвестицию этих свойств к садистически-анальной фазе, только на этой фазе объекты приобретают ценность и могут быть доступ­ны для измерения, сопоставления и тщательного сравнения с эталоном.

Для девочки эти страхи связаны с ее эдиповым желанием проникновения пенисом отца, которому она приписывает способность смещения.

Для Мелани Кляйн, либидное желание пениса первично. В данном случае речь, прежде всего, идет о желании оральном, прототипе вагинального желания. В своем осуществлении это желание проходит через фантазм садистического вырывания отцовского пениса у матери, которая его инкорпорировала. В результате появляются страхи возмездия со стороны матери, которая ранит и разрушает тело девочки внутри. Кроме того, девочка узнает чувство зависти к пенису:

1) для того, чтобы посредством овладения неким внешним органом подтвердить беспочвенность своих страхов, подвергая их проверке реальности;

2) для того, чтобы использовать пенис в качестве оружия, способного удовлетворить ее садистические желания, направленные на тело матери (разрубить ее и вырвать инкорпорированный пенис, утопить его в струе разъедающей мочи и т. д.);

3) чувство вины в результате подобных фантазмов может вызвать желание
вернуть матери оторванный пенис, заполнить ее, вознаградить, регрессируя к активной гомосексуальной позиции, для которой обладание пенисом совершенно необходимо.

Эрнест Джонс развивает точку зрения Мелани Кляйн на зависть к пенису в статье «Фаллическая фаза», сосредоточившись в своей концепции на безусловно первичном характере «рецептивного» инвестирования всех отверстий женского тела (рта, ануса, влагалища).

Одновременно все авторы отводят отцу и пенису значительное место в психосексуальности девочки, — в противоположность Фройду (для него, и здесь мы об этом уже напомнили, Эдипов комплекс, прежде всего, является мужским), а также Рут МакБрунсвик, которая говорит о женских неврозах «без Эдипа», и Ж. Лампль де Гроот, для которой отцовская фигура реально начинает существовать для девочки лишь годам к шести. «До этих пор отношение к отцу было таким же, как к другим обитателям дома, — дружеским или оппозиционным, в зависимости от настроения на данный момент».

В своей статье «О женской сексуальности» Фройд оспаривает вторичный характер зависти к пенису у женщин, поскольку источником энергии для этой очень сильной зависти могут быть лишь первичные влечения.

Со своей стороны, я полагаю, что убежденность в первичном характере рецептивных женских влечений, не важно, оральных, анальных или вагинальных¹, не исключает, что и зависть к пенису могла бы носить первичный характер.

¹ Для Фройда не только вагина игнорируется, но вплоть до проявления комплекса кастрации у девочки, иными словами, вплоть до достижения Эдипова комплекса, сексуальность девочки тождественна сексуальности мальчика. Это означает, что она ожидает рецептив­ных... удовлетворений только лишь от матери, но не в фаллической форме, поскольку на данной стадии она не знает как о существовании пениса, так и о существовании вагины. Наступает момент, когда она поворачивается к отцу и хочет получить от него ребенка, не прибегая еще при этом к инкорпорации отцовского пениса. Эдип девочки, по Фройду, формируется без вмешательства упомянутых желаний инкорпорации (или желаний, какого бы то ни было, проникновения); соответственно, у мальчика отсутствует желание проникнуть в мать.

В конце концов, даже если считается, что женские влечения с самого начала оказывают свое влияние, и девочка располагает соответствующим органом, который более или менее полно осознает, то есть она полностью «экипирована» с точ­ки зрения влечений, это нисколько не мешает девочке, с точки зрения ее нарцис­сизма, в той или иной степени ощущать болезненную неполноценность, и клиника нам всякий раз об этом напоминает. Мне кажется, что корень такого чувства неполноценности следует искать в самом первом отношении детей обоего пола к матери.

Всемогущая мать

В своей статье «Преэдипова фаза развития либидо», написанной в соавторстве с Фройдом, Рут МакБрунсвик подчеркивала всемогущий характер первичного материнского имаго («она не только активная, фаллическая, но и всемогущая»). Она показывает, что первая активность, которой ребенок вынужден подчиняться, это активность собственной матери. Ведь всякий переход от пассивности к активности осуществляется через идентификацию с активностью матери. Ребе­нок в силу своей полной зависимости от «всемогущей матери, способной на все и владеющей всеми ценными атрибутами» неизбежно получает «нарциссические раны, значительно усиливающие его враждебность».

Я считаю, что в действительности ребенок самой лучшей и нежной из матерей, независимо от его пола, имеет в бессознательном внушающий ужас образ этой матери, результат проекции на мать его враждебности, обусловленной собственным бессилием¹.

Данный образ, снабженный всеми символическими атрибутами злого всемогущества, не исключает все же существования имаго опекающего всемогущества (колдунья и фея); при этом одна из них берет верх над другой в соответствии со жребием развития пациента и реальными чертами объекта.

Он не знает, что у него есть орган, служащий дополнением для его органа, И только «в период полового созревания мужской член, обретая способность к эрекции, приобретает и новую цель — проникновение в некую полость». И это вне зависимости от факта, что многочисленные признаки, на которые ссылаются разные авторы, указывают на существование ранних желаний проникновения, а наблюдения часто показывают, что пенис приобретает способность к эрекции задолго до полового созревания, поскольку эрекция зафиксирована даже у младенцев, особенно во время сосания. Что же касается проблемы открытия девочкой своей вагины, Кристиан Давид, как мне кажется, приводит аргумент в пользу концепций Джонса, Мелани Кляйн, Жозин Мюллер, Карен Хори и, а также более поздней концепции Филлис Гринекер, он подчеркивает нашу привычку раз­мышлять в терминах внешних и видимых органов, не учитывая при этом существования глубинной кинестезии (вербальная коммуникация). Даже сам факт незнания о существо­вании вагины никоим образом не мешает ни генитальному влечению, ни желанию инкор­порировать пенис существовать, подобно тому, как врожденный физический недостаток, закупорив рот, не исключает чувства голода. Появляется все больше доказательств того, что невозможность удовлетворения влечения приводит к появлению ощущения вины за него, а вагина «подвергается осуждению».

¹ Когда фрустрации заставляют его выйти из первичной нарциссической стадии.

Но первичное бессилие ребенке, характеристики его психофизиологических состояний, неизбежные проблемы воспитания приводят к тому, что имаго хорошей всемогущей матери никогда не перекрывает образа ужасающего всемогуще­ства плохой.

Я полагаю, что однажды наступает день, когда мальчик осознает¹, что такая всемогущая мать на самом деле не имеет пениса, и что он, ребенок, который прежде полностью подчинялся ее всемогуществу, обладает органом, которого мать ли­шена.

Мне кажется, этот момент очень важен для нарциссизма маленького мальчика.

Аналитики особо настаивают на таком чувстве, как ужас (Abscheu), которым охвачен ребенок (он впал в оцепенение), когда он начинает осознавать, что у его матери нет пениса. Это равносильно для него кастрации и могло бы служить подтверждением подобной страшной неизбежности в реальной жизни, ужаса, из ко­торого проистекает фетишизм и некоторые формы гомосексуальности. И напро­тив, по-видимому, недостаточное внимание уделяется другим положениям Фройда, указывающим на нарциссическое удовлетворение мальчика при мысли, что он — обладатель органа, который отсутствует у женщины.

Так, в примечании об эксгибиционизме, добавленном в 1920 году в «Трех очер­ках», Фройд говорит: «Мы здесь вновь сталкиваемся (при эксгибиционизме) с об­новленным подтверждением целостности мужского полового органа и инфантиль­ным удовлетворением, которое мальчик испытывает при мысли, что этот орган отсутствует в генитальном аппарате женщины». В другом месте Фройд говорит о «торжествующем презрении» маленького мальчика по отношению к противо­положному полу. Если следовать мысли Фройда (примечание к «Коллективной психологии и анализу Я»), то мы увидим, что ощущение торжества всегда явля­ется результатом совпадения Я и Идеала Я. В данном случае речь идет именно о нарциссическом удовлетворении, наконец-то достигнутом торжестве над всемогу­щей матерью.

В своей статье о фетишизме в 1927 году Фройд показывает амбивалентную функцию фетиша. Призванный замаскировать ужасную кастрацию, он в то же время создает условия для ее повторения. «И это еще не все, — пишет Фройд, — утверждать, что он (фетишист) обожает его (фетиш). Очень часто его манера обращаться с ним равнозначна кастрации», и Фройд приводит здесь в качестве при­мера отрезание кос. Точно так же, говоря о китайском обычае калечить женские ноги, чтобы потом им поклоняться, — факт, который Фройд считает аналогич­ным фетишизму — он замечает, что «китайцы, по-видимому, хотят поблагодарить женщину, подвергнув ее кастрации».

Фактически богатый клинический материал, относящийся к представителям обоего пола, показывает высокую частоту и разнообразные проявления желания кастрировать мать, лишив ее груди и фаллоса.

Если бы не существовало глубокого удовлетворения, связанного с ужасом, фантазм кастрированной матери не был бы таким устойчивым.

¹ Бессознательно он, наверное, всегда «знал», что у его матери нет пениса, как и то, что у нее есть вагина. Все это не исключает других репрезентаций, например, фаллической или кастрированной матери, уровень первичных процессов, на уровне которых они распо­лагаются, вполне допускает противоречие.

Не отмечает ли этот фантазм границу, за которой начинается поглощение научной мысли мифами? И не подвергаемся ли мы искушению (а зачастую мы по­добному искушению поддаемся) — вслед за Фройдом говорить о «кастрированном состоянии женщины», о «необходимости для женщины принять кастрацию» или вслед за Рут МакБрунсвик предполагать «реальный характер репрезентации кастрированной матери и воображаемый характер репрезентации матери фалли­ческой», вместо того чтобы рассмотреть эти два представления вместе, бок о бок, по одну сторону с принципом удовольствия?

Любая исключительная репрезентация женщины, как некой нехватки, дыры, раны, с моей точки зрения, ведет в большинстве случаев к отрицанию имаго первичной матери, причем у обоих полов: добавлю, что у женщины идентификация с этими имаго связана к тому же с чувством вины.

Опекающее имаго хорошей всемогущей матери и внушающее ужас имаго плохой всемогущей матери, фактически противоположны упомянутой репрезента­ции кастрированной матери.

Эта щедрая грудь, эта оплодотворяющая утроба, нежность, тепло, полнота, изоби­лие, мягкость, Земля, Мать...

Эта фрустрация, захват, вторжение, зло, болезнь, Смерть, Мать…

Упадок «кастрированной» матери перед Величием первичной матери представляется мне, несмотря на то, что в некоторых случаях он является причиной конфликтов, результатом глубинного желания освободиться от захвата.

Торжество маленького мальчика над всемогущей матерью будет иметь большое значение для последующего развития его отношения к женщине. Берглер заметил, что мужчина пытается инвертировать инфантильную ситуацию, кото­рую он переживал с матерью, и активно пережить то, чему он пассивно подвер­гался, превращая ее, в конце концов, в ребенка, которым был сам. Эта его мысль, по-моему, находит подтверждение в исследованиях некоторых аспектов состоя­ния женщины, которые приводит ряд других авторов. Но мы можем проследить также на индивидуальном уровне у пациентов мужского пола влияние осознания отсутствия пениса у матери на нарциссизм.

Пока маленький мальчик не был еще травмирован всемогущей матерью, пока мать не занимала по отношению к сыну слишком стесняющую его позицию господства и несвоевременного вторжения, он будет чувствовать достаточную уве­ренность от обладания пенисом, не испытывая потребности в постоянном повто­рении однажды пережитого торжества. Потребность инвертировать инфантильную ситуацию будет выражаться в естественной склонности занимать по отношению к женщине протекционистскую позицию (которая необязательно превратит­ся в реактивное образование, но может помочь ему связать его потребность господства с любовью). Но если ребенок представлял для матери парциаль­ный фекальный объект, при помощи которого она удовлетворяла свои потребности в манипуляции и овладении, последующее объектное отношение ребенка к жен­щине окажется этим серьезно нарушено¹.

¹ Разумеется, на формирование последующей установки по отношению к женщине оказывают свое влияние и другие факторы, и в первую очередь, характер идентифика­ций с отцом и реальная личность отца в его отношениях с матерью.

Вообще-то, мы не встречаем в анализе мужчин, у которых свободно проявляются разъединенные садистически-анальные влечения, и тем более не встречаем в анализе матерей, которые удовлетворяли бы при помощи детей свои первертные потребности. Напротив, мы часто наблюдаем больных мужчин, у которых сексуальные расстройства и расстройства отношений присутствуют одновре­менно и связаны с потребностью в особой нарциссической сверхкомпенсации и которые, как мы считаем, совершали регресс к нарциссически-фаллической фазе.

Мне кажется, что приведенное Джонсом описание второй фаллической фазы у мальчиков (сопровождающееся нарциссической переоценкой пениса, отводом объектного либидо, недостаточностью желаний проникновения, а также чертами преждевременной эякуляции, о которых пишет Абрахам) применимо также к нарциссически-фаллическим пациентам-мужчинам, расстройства которых возникли в раннем отношении с матерью. Таким пациентам недостает веры в нарциссическую ценность своего пениса, и они вынуждены постоянно доказывать ее себе, для них характерен комплекс «маленького пениса», что придает их сек­суальным приключениям характер нарциссической поддержки, а не объектного обмена¹.

Мать была объектом агрессивных желаний маленького мальчика. Осуществление матерью воспитательных и запрещающих функций привело к тому, что она стала доминировать над ребенком и его фрустрировать. Мальчик желает проник­нуть в мать, но унижен оттого, что чувствует себя по сравнению с ней маленьким и слабым и неспособным проникнуть в нее. Тогда он вновь живо ощущает нарциссическую рану, и она вызывает глубокое чувство своей приниженности и в то же время сильные агрессивные желания реванша, которые, объединяясь с агрес­сивными желаниями, обусловленными первыми фрустрациями, проецируются на мать и на ее вагину.

На самом деле такие пациенты не могут быть вполне уверены в своем торжестве над женщиной, равно как и в том, что у нее нет пениса, опасаясь всякий раз обнаружить его внутри вагины, что заставляет их эякулировать «ante portas»² или слишком быстро, с целью избежать опасной встречи.

Этот пенис представляется не только пенисом отца, как полагал Джонс, но и анальным разрушительным пенисом всемогущей матери.

Один из моих пациентов страдал преждевременной эякуляцией, и у него имело место улучшение в плане его симптома. Во время своих первых сексуальных опытов в возрасте 22 лет он три раза подряд довольствовался внешним контактом, посколь­ку не «знал» о существовании вагины. Фантазмы и галлюцинаторные представле­ния подтверждали и дополняли это его незнание, причем помимо этого он был человек образованный, обладавший живым умом и любознательностью. В действи­тельности женский орган представлялся ему наполненным угрожающим фекальным содержанием (гротами, заполненными грязью, оползнями, коровьей клоакой с наво­зом, «твердым, как гранит», трупами в спальнях, попавшими в аварию машинами на обледенелой дороге и т. д.).

¹См.: Карен Хорни. Страх перед женщиной.

² Перед воротами (преждевременно) (лат.). — Примеч. Е. С. Смирнова.

По этой причине проникновение казалось ему опасным, и поэтому, чтобы избежать его, он был вынужден засыпать вагинальное отверстие толченым стеклом, заливать туда цемент; использовал его в качестве ночного горшка, заполняя его до краев, или представлял его как унитаз, у которого откидывают крышку перед тем, как помочиться в него, и, ко всему прочему, он вынужден был прилагать усилия по извлече­нию из него содержимого. В период полового созревания пациент подолгу играл, выдавливая содержимое брюшка мух. В своей излюбленной фантазии он воображал себя обладателем гарема, полного женщин разного возраста, которых он избивал плет­кой. Он ввел очень строгое правило: женщины обязаны были по очереди испраж­няться, и во время этого за ними велось строгое наблюдение. Можно ли лучше выра­зить инверсию детской ситуации сфинктерной выучки и удачнее добиться победы над анальным пенисом вторгающейся матери? (У этого пациента был также фантазм отрезания клитора).

Мужчина боится могущества матери и, в частности, анального пениса. Впоследствии он будет пытаться помешать женщине в использовании каких-то ее анальных черт. Поскольку женщина по отношению к отцу испытывает чувство вины за свое аналь­ное влечение, она становится соучастницей защит мужчины. Из подобной связи образуется особое торможение женской анальности, которое проявляется на уровне нравов. Оно также проявляется в том, что женщина не судит, не плюется, не употребляет спиртных напитков или тяжелую пищу, а также до недавнего времени долж­на была воздерживаться от разговоров о деньгах или о делах. Одновременно жен­ская грация и обаяние могут рассматриваться, то как сублимация, то как реактивное образование, связанное с анальностью (противоположное грубости). В то же время, у женщин отсутствует логика, они не пунктуальны, менее способны к точным наукам, к механике и т. д., — все это признаки торможения анального ком­понента.

Анальное влечение, через навязанное ему вытеснение, может приобрести налет некоторой «едкости». Более слабая мускулатура женщины также должна благоприят­ствовать этому «едкому» аспекту женской агрессивности, поскольку она препят­ствует адекватной моторной разрядке. Считается, что женщины царапаются, кусаются, отравляют, в то время как мужчины бьют и валят. На самом деле, у мужчины по­требность в достижении победы над всемогущей матерью иногда смещается на всех женщин. Девушка, напротив, часто делает исключения, вероятно, по той причине, что она всегда оказывается в ситуации зависимости. Отец будет проецировать на нее идеализированный образ, который противодействует «длительному» и «нормально­му пренебрежению» (Фройд, Рут МакБрунсвик, Хелен Дойч), которое он чувствует по отношению к другим женщинам. Дочь зачастую представляет лучшую часть его самого и хорошего первичного объекта. Она будет воплощать нежность, чистоту, невинность, грацию, составляющие для ее отца особое, по большей части ускользаю­щее от амбивалентности отношение.

Разумеется, подобное отношение не является правилом, и у некоторых мужчин материнский конфликт распространяется на дочь, например, один из моих пациентов, страдавший обсессивным неврозом и преждевременной эякуляцией, говорил о сво­ей 6-летней дочери, которая хорошо училась в школе, чтобы обратить на себя его внимание (он отлично сознавал это), следующее: «Я отталкиваю ее, но как истинная маленькая женщина, она упорно продолжает». Такое отношение присутствует слиш­ком часто, чтобы его можно было считать отдельным фактом. Трое моих пациентов, проходящие в настоящее время анализ, начали проходить его исходя из сознатель­ного убеждения «Я делаю это ради моей дочери».

Но, как правило, обладание пенисом для мальчика является достаточным нарциссическим выходом из первичного отношения к матери.

Напротив, девочка, как и мальчик, нарциссически раненная всемогуществом матери, а может, даже более серьезно, поскольку мать не инвестирует ее так, как мальчика, — не в состоянии освободиться от материнского всемогущества, не имея ничего, что можно противопоставить матери, никакой собственной, осо­бенной нарциссической ценности, которой бы не обладала ее мать. Она не смо­жет «показать превосходство», выражение, в котором, по-моему, содержится намек на фаллический эксгибиционизм. Из-за этого девочка станет завидовать пенису мальчика и скажет о мальчике: «он может делать все». Мне представляется, что зависть к пенису — это не «мужское требование», рассматриваемое как самоцель, а скорее мятеж против всемогущей матери, ведь это она могла бы сто­ять у истоков нарциссической раны.

В клинической практике мы часто имеем дело с завистью к пенису, и она тем сильнее и резистентнее, чем серьезней травма девочки, нанесенная стесняющей матерью. Нарциссическая рана и зависть к пенису накрепко связаны отношением зависимости.

Мысль о том, что обладание пенисом дает возможность восполнить нарциссическую рану, нанесенную всемогущей матерью¹, в какой-то степени учитывает значение пениса в бессознательном, — идет ли речь о ценности, силе, целостно­сти, полноте или автономности.

В этом органе сгущаются все признаки, на всех уровнях связанные с всемогуществом; всемогущество становится достоянием мужчины, который свергает всемогущество матери. Теперь все обстоит так, что женщина не только лишена этого, но, к тому же, ее зависть отныне обращена к настоящему обладателю пени­са. Зависть, коренящаяся в ее конфликте с матерью, должна получить удовлет­ворение (и оно будет пережито) в агрессии, направленной на объект ее любви — отца. Именно поэтому всякое достижение, которое принесет ей нарциссическое удовлетворение, будет переживаться как узурпация отцовского всемогущества и станет источником многочисленных торможений, о которых я ранее здесь го­ворила. В действительности часто может образовываться порочная связь меж­ду интенсивностью зависти к пенису и торможением ее удовлетворения, если мы будем и дальше следовать предложенной нами в начале статьи схеме, по­скольку зависть к пенису зависит от конфликтов с матерью, а эти последние, в свою очередь, стоят у истоков идеализации второго объекта, который следует сохранить.

Я также полагаю, что эквивалентность нарциссической раны и нехватки пениса, рассмотренная в таком ключе, свидетельствует о существовании страха каст­рации у женщины. По поводу этого страха Фройд, однако, утверждал, что у девочки нет для него оснований, поскольку она (кастрация) уже и так

¹ Рут МакБрунсвик в своей статье «Эдипова фаза» (написанной в соавторстве с Фройдом) переработала концепцию, согласно которой желание иметь ребенка могло бы быть заместителем зависти к пенису: желание иметь ребенка, прежде всего, выражает желание обладать тем, чем владеет всемогущая мать — ребенком.

По-моему, если желание иметь ребенка одновременно связано с завистью к пенису и всемогущей матерью, то существует некое отношение между ними.

произошла, что заставило его в работе «Торможение, симптом, страх» внести поправки в утверждение, согласно которому всякий страх является страхом кастрации, заме­нив его для женщин страхом потери любви.

Джонс по поводу страха кастрации заметил, что женщины имеют, по меньшей мере, столько же проецируемых на будущее страхов, сколько и мужчины, и выделял страхи, связанные с возможностью интегрировать внутренние органы. На са­мом деле, создается впечатление, что страхи пациентов обоего пола в основном аналогичны (страх слепоты, страх паралича, страх сойти с ума, страх заболеть раком, страх стать жертвой несчастного случая, страх провала и т. д.).

Если мы допускаем, что в бессознательном любая нарциссическая рана на всех уровнях равноценна кастрации по причине нарциссической ценности пениса для обоих полов, может возникнуть впечатление, что у женщин, как и у мужчин, страх перед кастрацией никогда не бывает исчерпан, так как женщины могут потерять какую-то вещь, сохраняющую фаллическое значение, даже если они уже «потеряли» пенис; а у мужчин, так же как и у женщин, непреодолима зависть к пенису, поскольку любая попытка восполнить нехватку несет в себе бессознательное зна­чение фаллического приобретения.

Внушающая страх кастрация является материнским фактором, поскольку именно от матери девочка хочет вырваться, сама себя наделяя при этом пенисом, и поворачиваясь к отцу.

В момент смены объекта девочка, сохраняя в бессознательном имаго фаллической матери, тем не менее, вполне отчетливо сознает, что единственным реаль­ным обладателем пениса является ее отец. Смена объекта, а значит, и эдипова ситуация имеют место, лишь когда имаго фаллической матери становится имаго матери, отобравшей у отца пенис. Именно с такой целью девочка, желая заполу­чить пенис, обратится к отцу, как делала ее мать, и этому неизбежно будет сопут­ствовать чувство вины, которое мы здесь уже описали, а девочка столкнется с обо­ими родителями, и в том числе с родителем—объектом любви.

В данном случае она, в полном согласии с концепцией Фройда, чтобы завладеть пенисом, повернется именно к отцу, однако страхи в связи с разъединением (по меньшей мере, временным) между собой либидных и агрессивных инвес­тиций, в момент смены объекта связываются с матерью, а чувство вины, главным образом, связывается с отцом.

Я думаю, что именно на описанном здесь уровне имаго фаллической матери, обладательницы отцовского пениса (Мелани Кляйн) приобретает всё свое значение по отношению к имаго фаллической матери, имеющей свой собственный фал­лос, который, даже продолжая существовать в бессознательном, теперь уже не будет превалирующим (однако и пенис отца, удерживаемый матерью, теряет свои генитальные, позитивные качества, приобретая те же анальные, интрузивные и ис­кажающие свойства, что личный фаллос фаллической матери, получая те же ин­вестиции, что и его обладательница).

Если фаллическая мать продолжает превалировать в переживании как обладательница собственного пениса, возникает угроза постоянства гомосексуальной ситуации, и напротив, имаго матери—обладательницы отцовского пениса, будет прообразом ситуации триангулярной.

Для Фройда девочка отворачивается от матери, чтобы иметь пенис, и также, чтобы иметь пенис, она обращается к отцу, входя, таким образом, в фазу позитивного Эдипова комплекса.

Если считать, как и я, что зависть к пенису происходит от желания освободиться от матери, потребуется немного изменить порядок элементов эпизода: девоч­ка могла бы одновременно иметь зависть к пенису и повернуться к отцу, опираясь в этом на поддержку со стороны своих фундаментальных женских желаний, что­бы отвернуться от матери. Зависть к пенису и эротическое желание пениса не противоречили бы друг другу, а могли бы быть на глубинном уровне дополняю­щими друг друга, то есть символическое удовлетворение первого стало бы шагом к интеграции второго.

В своей статье «Комплекс кастрации женщины» Абрахам пишет, что женщина, имеющая профессиональные устремления¹, подобным образом выражает зависть к пенису.

Это мнение находит свое клиническое подтверждение², однако, по моему мне­нию, желание реализовать себя в какой бы то ни было области — в частности, профессиональной — и зависть к пенису связаны с нарциссической раной, которую они пытаются восполнить.

Фройд в своем «Введении в нарциссизм» пишет, что один из нарциссических вкладов, который мы все же получаем по выходе за пределы первичного нарциссизма, создается нашими личными достижениями; с терапевтической точки зрения важно принимать это в расчет. В конце концов, если каждый раз, когда мы имеем дело с желанием достижения женщины, за которым всегда стоит зависть к пенису, как мы постарались это показать, и с учетом точки зрения Абрахама на профессио­нальную деятельность, мы интерпретируем подобное желание как выражение не­коего «мужского требования», без учета глубинного значения зависти к пенису, и рискуем оживить чувство вины у пациенток. По-моему, если мы распознаем бо­лезненную нарциссическую рану, лежащую в основе подобной зависти, то можем не только немного успокоить эту рану, но и обеспечить доступ к Эдипу. Сексуаль­ность как таковая часто переживается как достояние мужчин, и на самом деле, на каком-то уровне нормальной женской сексуальности обладание вагиной, полнос­тью выполняющей свою функцию, будет пережито как обладание пенисом, благо­даря тому, что мы уже сказали об ассимиляции пениса в его полноте, то же самое будет верно и в отношении оргазма. Мы уже видели, как некоторые аналитики пы­таются таким образом обосновать свое утверждение, что женщина не может иметь оргазм. Это означало бы двигаться в направлении, заданном виновностью пациен­ток, и может привести только лишь к кастрации, объектом которой станет не толь­ко пенис, но и вагина, пенис и женственность в целом.

Зависть к пенису, в сущности, является всего лишь символическим выражением другого желания. Женщина не хочет быть мужчиной, но хочет освободиться от собственной матери и стать полноценной, самостоятельной женщиной.

¹ Фройд полагал («Женственность»), что женщина, которая приходит на анализ с целью
улучшить свои профессиональные достижения, выражает этим свою зависть к пенису.

² В остальном она носит тот же характер, что и у мужчин. Реализация своих профессиональных устремлений могла бы означать обладать пенисом, как отец.