Незадачливый влюблённый Тойво Карболайнен вспоминает
Страницы удивительной жизни
На долю моей мамы-Елены Яковлевны Божко выпало столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на несколько человек. Родилась мама в 1918 году в селе Ковда Мурманской области, где ее отец Кошев Яков Дмитриевич служил священником Свято-Никольской церкви.
В 1920 году, опасаясь за жизнь своих близких, мой дед на общем собрании села объявил о сложении с себя сана священнослужителя.
И то же собрание - так велик был его авторитет у сельчан - предложило ему стать учителем в школе лесозавода №45 на острове. При жизни Ленина дед каждое лето ездил на учительские съезды в Москву, привозя оттуда неразрезанные типографские учебники для своих учеников. Так жаль, что фотография, где он рядом с Лениным и Крупской была утеряна во время войны.
Мама вспоминает: « На острове был лагерь для политических. С ними очень плохо обращались - зимой ставили на камень в одном белье и обливали водой или протаскивали на веревке из проруби в прорубь». Мама не раз видела такие наказания с чердака школы. Из-за того, что ее отец был священником, маму, которая в 14 лет обучала заводских рабочих грамоте, не приняли в комсомол. «Хотела повеситься» - вспоминает мама, - «да подруга не дала этого сделать».
Затем была учеба в Петрозаводском педагогическом техникуме, который мама закончила с отличием, став учителем начальных классов. «Было очень голодно, плохо кормили, воровство работников столовой процветало». А в
Финском педтехникуме на Шоссе 1 мая учащихся кормили очень хорошо». «В техникуме была и военная подготовка, - вспоминает мама. - Изучали винтовку, пулемет, на сборах в Песках «ходили в бой», обучались санитарной подготовке, прыгали с парашютом. Я точно попала бы на фронт, так как была в числе передовых». Но вскоре встретила свою судьбу - Божко Петра Федоровича, тогда участкового милиционера; поженились, в 1940 году родился первенец Женя. Отец ушел на войну в первый же день, был ранен, закончил войну в декабре 1945 года на Дальнем Востоке. А все его сослуживцы-милиционеры, вскоре погибли при наступлении финнов под Орзегой. Нелегко пришлось и маме. В июле 1941 года она со своими 40 учениками на барже, под бомбежкой, привязав к себе годовалого Женю «чтобы тонуть вместе, если попадет в баржу бомба, была эвакуирована в Вологодскую область в детский дом. «Тяжелейшее было время, - вспоминает мама. - В Долговицах я работала в детдоме - воспитателем в группе из 40 детей, с 1 по 4 класс. Все тяжелые работы легли на плечи воспитателей и детей 3-4 классов. Мы заготовляли лес, работали на огороде в поле. Мама сидела за швейной машинкой, обшивала всех детей из детского дома. Питались очень плохо. Денег нам все годы не платили, а работали мы без выходных и праздников. Работали при этом с 7 утра и до 11 вечера. Но дети у нас почти не болели, и никто из них не умер. Позднее мы узнали, что наши пайки воровало начальство детдома. Бог им судья…
А мне дали медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
Война закончилась, вернулся домой Петр. Я стала работать в школе№11, часто в две смены. А это очень тяжело с двумя маленькими детьми. Двадцать лет пришлось спать по 3 часа в сутки. Жили в неблагоустроенном жилье, чтобы выжить держали коз, гусей, кур, кроликов.
Родилось еще трое детей: Лида, Саша и Яша. Да еще приемная дочь Гутя из Вологды. Всех надо было вырастить, выучить, поднять на ноги».
Маме в классы доставались, в основном, дети из неблагополучных семей, от которых отказывались остальные учителя.
Так случилось, что мне довелось учиться у мамы в 4 классе в школе №41 в 1961 году. Надо было видеть, как беспрекословно слушались ее ученики.
Настолько высок был ее авторитет и талант Учителя!
А на мамины открытые уроки приходили учителя из многих, в т.ч. старших классов школ №11, №2, №9, №41, №18, где она преподавала в разные годы.
«Учителем от Бога» называл ее заслуженный учитель Карелии и России
Фрадков Исаак Самуилович, директор школы №9, и очень ценил маму.
Ничто: ни репрессии ее отца - бывшего священника Кошева Якова Дмитриевича, и брата Кошева Константина - фронтовика, охранявшего союзные конвои, тонувшего при гибели судна и чудом выжившего, но попавшего под большевистский молох в 50-х годах, ни смерть 16-летнего брата Кошева Владимира - партизанского связного группы директора петрозаводской школы №2 М.А.Плотникова, замученного финскими оккупантами в комендатуре Петрозаводска вместе со своим другом Дмитрием Дубровским, но не выдавших партизан, ни скоропостижный уход дочери Наташи в 1988году - не сломило ее волю к жизни.
Среди ее учеников заслуженные учителя, врачи, юристы, журналисты...
Всем им сумела Мама своим примером любви к окружающим людям, своим Подвигом преданности любимому делу, всей жизнью своей дать открытый урок доброты и стойкости, несмотря на все тяготы и лишения своей такой трудной и долгой жизни.
19 июня 2013 г.
Страсти по Есенину
Случилась эта история на заре моей туманной юности. Сколько тогда драм и трагедий пришлось пережить ! Сам Гоголь бы в гробу перевернулся !
Вот одна из них. Очень нравилась мне моя одноклассница из поселковой школы – Любаша. Как и поэт мой любимый – Сергей Есенин.
Вот я, значит, и думал всё время: как бы мне выразить свои чувства к ней. И ведь придумал - на свою голову. И, как оказалось, в самом прямом смысле.
Взял, стало быть, учебник литературы за 1972 год, где были стихи поэта Есенина. И, в частности, моё любимое «Выткался на озере алый свет зари».
И, как-то, на одной из перемен подошёл к своей, как я тогда считал, Любаше. И смотрю на неё влюблённым взглядом, ласково так. Открыл тот злополучный учебник и читаю для неё. Громко читаю, чтобы не запнуться от счастья и переполнявших меня чувств: « Ты сама под ласками сбросишь шёлк фаты. Унесу я пьяную до утра в кусты». И это было последнее, что я помню.
Очнулся я, лёжа на полу, в четырёх метрах от классных дверей. Надо мной стоит наш школьный врач, классный преподаватель и весь наш класс.
Первым делом я у них спросил «: Что это было?». Все стоят и молчат. И только смотрят на меня. Как будто впервые видят, однако. Отвели домой и положили в постель. А после уроков прибежал мой друг – одноклассник Серёга Иванов.
« Ну, ты даёшь, – говорит. - Срочно завязывай с этим, пока стихи не довели тебя до гробовой доски!». Оказалось, что после моих последних слов, моя возлюбленная ударила меня стопкой книг по голове. Отправив, тем самым, на больничную койку, на неделю, с сотрясением головного мозга.
И ведь не проведала меня ни разу за эти дни.
Лежу я, значит, на больничной койке и думаю: « Где же она - эта самая справедливость? Я ей – о любви возвышенной. А она меня - в нокаут!». Да ещё с сотрясением мозга. Обидно стало, конечно. Какая уж тут любовь.
И слова в голову уже нехорошие лезут. Но уже второго любимого поэта – горлопана-бунтаря - Владимира Маяковского. В частности строки: « Ваше слово, товарищ маузер!» Ладно бы просто безответная любовь. А тут с таким ответом ещё…
Так вот, бесславно, и закончилось моё пристрастие к литературе. А жаль.
А Любаше я, конечно, всё потом простил. И даже одно время, после окончания школы, переписывался с ней. Любовь зла, ребята…
Записки выездного врача
Случай на вызове
Разное случалось в работе медиков скорой помощи Петрозаводска. Работе нелёгкой и очень ответственной. Подчас неблагодарной - на износ. Но бывали при этой работе и случаи курьёзные. Об одном из них и вспомнилось на досуге.
Работал лет 40 назад на станции хирург. И на вызовы его посылали, естественно, хирургического профиля. Человек ответственный и высокопрофессиональный.
Посылает его, стало быть, диспетчер на вызов « боли в животе», в Заозерье. А дело зимой было - аккурат после Нового года. Приехал тот доктор по месту вызова. Мнёт больному живот, язык просит показать. Ничтоже сумняшеся, ставит ему диагноз «острый аппендицит». Кладёт больного на носилки, накрывает шерстяным клетчатым одеялом и везёт в больницу скорой медицинской помощи.
А надо сказать, что машина та была старая «Волга», изрядно выработавшая к тому времени свой ресурс. И так бывало, что в самые неподходящие моменты случались у неё сбои.
Едет бригада через Соломенский мост и поднимаются уже в горку. Больного везут. И тут наш хирург открывает шторку в салон машины, где пациент лежит. Чтобы, значит, спросить у больного, не замёрз ли он.
И вот тут эскулапа прошибает холодный пот. Потому, как ни только больного, но и носилок, на которых тот лежал, нет и в помине. И зияет, только, открытая настежь задняя дверца. А дело, напомню, зимой было.
Решение приходит мгновенно. Машина скорой помощи больному разворачивается и едет знакомым маршрутом назад.
И, вот тут, на Ялгубском шоссе, взору встревоженной бригады открывается такая картина: навстречу им, по правой стороне улицы, уныло бредёт утерянный, было, ими, но вновь благо обретённый пациент.
И не просто так себе идёт, а, накрывшись клетчатым шерстяным одеялом, он волочит за собой… НОСИЛКИ!!!
Записки выездного врача
Записки выездного врача
Монастырские покосы
Август 1993 года. В свой отпуск мы с Игорем Петровичем Тюриковым -учёным-толстоведом - едем в Интерпосёлок, в только что переданный Олонецкой епархии Важеозерский женский (в то время) монастырь.
Хотим внести свою лепту в святое дело возрождения монастыря, в котором во времена СССР располагалось психиатрическое отделение и колония для несовершеннолетних преступников. Так глумились большевики - безбожники над церковью. Представляемся матушке-игуменье Серафиме - настоятельнице монастыря - и просим её благословения на свою помощь подворью. Получив благословение на работу в качестве трудников на дальних, за озером, покосах, поселяемся в помещении бывшего совхоза
У меня-то опыт сенокошения есть, а вот Игорю Петровичу приходится овладевать им прямо в поле. С нами в бригаде работают и местные парни, оставшиеся без работы после закрытия совхоза
Монастырь хоть и женский, но из женщин в нём: матушка Серафима и монахиня Ольга из Питера. Да ещё жена брата матушкиного Ивана, приехавшего, как и сама матушка, из Сочи. Не едут женщины во вновь открытый монастырь, зная о предстоящих им трудностях.
А из мужчин - только отец Александр. Он же, по совместительству, и водитель «уазика» при поездках на дальние покосы. На их плечи легла нелёгкая задача по возрождению монастыря после многолетнего большевистского богохульствования в его стенах. А ведь это, кроме переданной совхозом техники, ещё и скот: коровы, свиньи и т.д. Местные жители помогают, конечно, за символическую плату, но рук не хватает.
Мы удивляемся: как после такого напряжённого трудового дня у священнослужителей хватает ещё сил и на многочасовые службы в Храме.
На службах мы не стоим: я принял крещение по обряду православной веры в Храме Святой Великомученицы Екатерины в Петрозаводске именно после поездки в монастырь. Не крещён и Игорь Петрович. Но трапезничаем вместе со всеми за одним общим столом. После покоса, вечером, с благословения матушки Серафимы, идём ловить рыбу на протоке. «Да не клюёт там», - говорят местные мужики. Но мы, к их удивлению, приносим изрядный улов окуней и плотвы на вечернюю уху для всей нашей братии. «Господь помог!» - говорю опешившим мужикам: « Да матушкино благословение».
По приезде в город обращаюсь к предпринимателю, тоже депутату Петросовета, Игорю Зоточкину с просьбой о материальной помощи возрождающемуся монастырю. Он отзывается на мою просьбу, и я знакомлю его с приехавшей в город матушкой Серафимой. Теперь ежемесячно монастырь будет получать такую помощь в виде необходимых подворью товаров из его магазина .Так и расстаёмся мы с матушкой, которой я желаю Помощи Божией во всех многотрудных делах её подворья. А она осеняет меня Крестным знамением…
Умео (Швеция )
В состав официальной делегации Петрозаводска я был включён по единогласному голосованию сессии депутатов Петросовета в сентябре 1994 года. Руководитель делегации - Татьяна Лебедева, председатель Совета.
А в её составе, кроме меня, Николай Черненко-зав. отделом соц. защиты мэрии, Евгений Шестаков - зав. аппаратом Совета и Мейми Оскаровна Севандер - наш переводчик.
А за три дня до поездки, в ноябре, вдруг узнаю, что я снят с её состава волевым решением мэра Катанандова. В депутаты Петросовета меня выдвинул коллектив больницы скорой медицинской помощи Петрозаводска, где я тогда работал. Был независимым депутатом и открыто выступал на сессии и в СМИ, указывая на ошибки мэра и его команды. Чем и «заслужил» такой мэрский негатив.
Сам Катанандов в этот момент был за границей и его обязанности исполнял Е. Акатьев. В разговоре с Акатьевым прошу его в течении суток восстановить меня в составе делегации, учитывая возможный негативный резонанс произошедшего в СМИ. Что и происходит : к утру следующего дня я восстановлен в списках делегации.
По Финляндии мы едем на поезде, носящем имя их композитора « Ян Сибелиус». А дальше на морском пароме «Кинг Лайн» по Балтике в столицу самой северной провинции Швеции Вестерботтен город Умео.
Нас встречает, несмотря на выходной день, вся мэрская команда. Причём сама глава города - приезжает на велосипеде. И это при том, что её муж- миллионер. Мы произносим тосты за дружбу городов – побратимов.
А так как накануне нашего приезда случилась трагедия: затонул морской паром «Кинг Лайн», где погибло немало жителей Швеции, то я произношу тост памяти их землякам. Понимающе кивают расстроганные шведы.
Мне дают персонального переводчика Пертти Пирфллюкта.
Он мой коллега- участковый врач, изучающий русский язык. Общение со мной - это и языковая его практика. Каждый день мы ездим на его «мерседесе» по лечебным учреждениям Умео, где я не перестаю удивляться технической продвинутости шведских ЛПУ. Поражает Торакс-клиника, в которой выполняется до 600 операций на сердце в год
А вечером наше делегация едет в « Спагетти Опера», где наши столики обслуживают поющие и раздающие макароны и разливающие вино артисты оперы Умео. Удовольствие это стоит немалых денег, судя по богато одетой публике за столиками. Но наш визит целиком оплачивает принимающая сторона, то есть муниципалитет Умео.
В один из дней, в виде исключения, мы едем знакомиться со шведской пенитенциарной системой. В пригороде Умео расположена самая северная из семи шведских тюрем. Встречает сама начальница тюрьмы – симпатичная шведка Моника Вестерлунд. Приглашает в свой кабинет на импровизированную пресс-конференцию. Задаю фрау Монике много вопросов и на все из них получаю обстоятельные ответы. В тюрьме сидят шведы, преступившие закон - с разными сроками заключения. Что характерно: если заключённый соблюдает тюремные правила, то через пару месяцев его отпускают на суточную побывку домой. Независимо от срока посадки.
Верующих шведов в тюрьме посещают священнослужители, независимо от их вероисповедания. Работают заключённые на территории тюрьмы, по их желанию. Моиика проводит для нас экскурсию по территории тюрьмы. Просторные камеры, скорее напоминающие гостиничные номера , рассчитаны на 1-2 шведских зэка. В каждой из них на стенке плазменный телевизор. Просторный спортзал со смещающими в длину и ширину - в зависимости от вида спорта - стенками. Зэка одеты в джинсовые костюмы и кроссовки. Заболевших принимают в прекрасном медицинском кабинете.
Скорее не тюрьма, а российский санаторий. Только без права выхода за его пределы. Да - в таких условиях можно сидеть и перевоспитываться.
И, по аналогии, вспомнилась тюремная зона под Петрозаводском, куда я выезжал, работая в реанимационной бригаде скорой медицинской помощи и куда чуть было- не попал на работу начальником мед. пункта.
И где условия содержания зэка оставляли желать много лучшего..
Вне рамок программы поездки встречаюсь с лидером социал- демократов провинции Вестерботтен и договариваюсь о взаимодействии наших партий в будущем. Переводчик на этой дружеской встрече - Стелла Севандер, дочь Мейми Оскаровны.
Кстати, работа М.О. Севандер – как переводчика - была выше. всяких похвал.
Мне, как сопредседателю карельского «Мемориала», общение с ней - основоположником этого общества - было вдвойне приятно. Она как раз заканчивала в это время писать книгу о репрессиях финнов-ингерманландцев и американских финнов, приехавших поднимать экономику в Карелии в страшные тридцатые годы и погибших в советских концлагерях.
Прощальный вечер проводим в доме мэра. В подвале дома свой зал для приёма гостей в стенах которого расположены бочки с вином. Угощаемся черепаховым супом - когда ещё удастся - и провозглашаем тосты за гостеприимных хозяев.
А по приезде в Петрозаводск, на очередной сессии Петросовета, выйдя на трибуну, задаю два нелицеприятных вопроса главе Петрозаводска господину Катанандову в лицо:
- Кто исключил меня из членов делегации накануне поездки и почему его чиновники нагло мне врали, что вместо меня в состав делегации включён бизнесмен, якобы оплачивающий поездку, если вся поездка проходила за счёт принимающей стороны. Оба вопроса повисли в воздухе и остались без ответа.
Ответ пришёл аккурат через год, когда, баллотируясь в третий уже раз в депутаты Петросовета и, зная, что лидирую в округе, тем не менее, благодаря сговору главы и его бывшего друга Василия Попова, скрывающегося,ныне, от справедливого возмездия за границей в Финляндии, узнал, что я не прошёл в депутаты. Поздно узнал о фальсификации итогов этих выборов и не только в моём округе.
Но в прокуратуру подавать было уже поздно.
Бог им судья. Закон для таких не писан.
Детство наше золотое
Прошло оно в те далёкие уже пятидесятые годы во дворе дома № 45 на улице Гоголя в Петрозаводске. Того двухэтажного деревянного барака, без всяких тогда удобств, что стоит слева от въезда на гоголевский мост.
Годы были послевоенные, трудные, Отец пришёл с той страшной войны - израненный, но живой. И, к родившемуся на Украине, довоенному нашему брату Евгению, прибыло пополнение в виде ещё двух братьев и двух сестёр.
Родители: мама-учительница и отец-рабочий, с детства привили всем нам трудовую закалку на всю жизнь. А мы старались во всём им помогать, наперегонки друг с другом, записывая все свои « добрые дела « на бумажку. А вечером отчитывались перед возвратившимися с работы родителями.
И, при всём этом, находили время для весёлых дворовых игр. Заводилой всегда была старшая сестра Наташа. Искали «клады» по её запискам-ориентирам, играли в лапту, «кислый круг», волейбол, прятки и т.д.
Когда в 1955 году начали рыть котлованы для гоголевского моста, то они быстро заполнились дождевой водой. И мы – мальчишки - купались в них. В возрасте лет четырёх плюхнулся туда и я. И конечно сразу начал тонуть. Ни секунды не раздумывая, на спасение меня прыгнул в воду Славка Любарский из « учительского» сорок девятого дома. И, как щенка, вытащил из воды, продолжив, как ни в чём не бывало, своё купание. Родителям я ничего не сказал, но имя своего спасателя на всю жизнь запомнил.
Как запомнил и табуны лошадей, которые наш сосед-конюх Ларионов- гонял каждое утро со стороны старого вокзала на пастбище, за город. Как раз мимо нашего дома. А вечером по той же дороге обратно. Коней видно и слышно было издалека, и мы прятались по щелям, боясь быть смятыми ими.
Все тогда старались держать для прокорма семей всякую живность. Наша семья держала коз, уток, куриц и кроликов, до сотни голов. Траву на их прокорм каждый из нас - по мешку! - за день - обязан был нарвать летом, независимо от погоды и времени суток. Но вечером мешок с нарванной травой должен был быть представлен под бдительное око отца. Все мы понимали, спасаясь кроличьим мясом, зачем это было нужно. И лишних вопросов бате не задавали.
Врезались и остались в памяти наши с мамой поездки зимой в морозы на Лососинку для полоскания белья. Я тащу изо всех сил санки с двуручной бельевой корзиной к проруби, где мама полощет на палке выстиранное дома постельное бельё, стоя на коленях на краю проруби. А потом на горку , кряхтя, тащу сани вверх на берег. Маме эти зимние морозные полоскания вылились позднее в хронический артрит с деформирующим артрозом обоих коленных суставов.
Всё было в той непростой послевоенной жизни: и пьяные драки лососинской шпаны и похороны - всем двором - умерших соседей, которых провожали на кладбище, идя вслед за машиной с усопшим до Песков или Сулажгоры.
Но были и очень бережные и дружелюбные отношения меду соседями в доме, где - по Высоцкому - «система коридорная - на 38 комнат там - всего одна уборная» - именно так и было».
Мы – ребятня - ходили без приглашений ко всем соседям. И нигде нам не показывали на дверь, а, наоборот, старались хоть чем-то, да угостить. Хотя все жили тогда практически в нищете.
И всё детство в квартире у нас жил и учился кто-нибудь из подужемской и кемской нашей родни. Никому из них в приюте родители не отказывали. Зато как тепло вспоминают сейчас эти взрослые уже люди о нашем таком гостеприимном для всех доме!
Как жаль, что мы утратили эти послевоенные особые отношения, закрывшись в своих улитках – домах от ближнего своего…
А уже позднее , начиная с 1962, проводили лето на Падозёрских озёрах, сначала с дедом, а потом с ребятами из семейства Рудак : ловили рыбу, ходили в ночное. Не случайно мой друг детства Пётр Рудак стал затем капитаном Беломоро-Онежского пароходства, исходив много дальних стран.
А в городе, когда выдавалось - таки, свободное время у родителей, ходили всей семьёй в походы в лес на дальнюю городскую окраину, где сейчас микрорайон Древлянка – с печёной картошкой и чаем и с песнями у костра.
Как задушевно и мелодично мама с отцом пели тогда народные украинские песни! Мы все замирали на это время.
А молодые и красивые наши родители, пронёсшие любовь друг к другу через войну и тяжелейшие послевоенные годы, и поднявшие всех нас, смотрели, с любовью, в глаза друг другу и , мысленно, были в это время там, на Украине, в родной отцовской деревне Ивковцы на Черниговщине…
Память и боль
Встреча в ПетрГУ инициативной группы по созданию карельского общества "Мемориал". 25.02.1990 г.
Холодным февралём 1991 года из ковша экскаватора, прорезавшего объездную дорогу за заводом силикатного кирпича в Сулажгоре г. Петрозаводска, вдруг посыпались человеческие останки .
Работы были прекращены и на место тайного погребения вызвана следственно-оперативная группа городского ОВД.
Опытным криминалистам не составило труда установить давность захоронения и вызвать на место страшных находок представителя КГБ и нас - членов карельского добровольного историко-просветительского общества «Мемориал».
Мы - это полковник милиции, депутат Верховного Совета РСФСР Иван Иванович Чухин - председатель «Мемориала» и его сопредседатели – Пертти Вуори, Виктор Паасо, Александр Божко, а также член Народного Фронта Карелии, поисковик Юрий Дмитриев и член «Мемориала» Михаил Тикканен, с представителем КГБ КАССР.
Копаем осторожно, как археологи, надеясь найти хоть какие-то вещественные доказательства давней трагедии. В каждом из черепов - входное пулевое затылочное отверстие, а выходное - в лобной кости. Замечаю, что в двух черепах пули прямо в них и застряли.
По оттиску на подошве одного из сапог устанавливаем год расстрела – 1938-й.
В этих же ямах находим несколько бутылок зелёного стекла. Так сталинские палачи заглушали водкой свой стресс перед расстрелами безвинных жертв.
Находим несколько очков, пенсне, алюминиевые кружки и ложки.
Но ни на одной из них не выцарапано фамилии убиенного. А ведь только накануне раскопок заместитель Председателя КГБ КАССР Н. Беляев передал нам списки расстрелянных. И даже одна выцарапанная на ложке фамилия помогла бы установить весь список жертв этих страшных ям.
Останки расстрелянных собираем в бумажные мешки, порядка 25, и отвозим в гараж к Михаилу Тикканену на Ключевую. Вместе с вещдоками, которые позже перекочуют в музей жертв политических репрессий Юрия Дмитриева.
А незадолго до раскопок, 30 октября 1990 г., одновременно с акцией на Лубянке в Москве, карельский «Мемориал» вместе с Народным Фронтом Карелии провёл «Вахту Памяти жертв политических репрессий» у здания КГБ Карелии. Хотя «отцы города» звонили мне домой и рекомендовали отказаться от нашей акции.
Развернув свои знамёна, мы зажгли свечи и молча - по условиям пикета - стояли у дома на ул.Андропова, 5, в подвалах которого в 1934 году неделю пытали моего деда, бывшего священника - «шпиона трёх разведок».
Разум победил тогда и у руководства местного КГБ.
Они вышли к нам и стояли рядом с зажжёнными свечами.
И то верно: ведь это не они, а их предшественники из тридцатых годов по ночам свозили сюда на зловещих «воронках» безвинных жертв, где их пытали и откуда вывозили на места расстрелов - в Бесовец, Сулажгору, Пески (расстрел священников).
Хотя покаяния за свои преступления КПСС так и не принесла.
После раскопок при главе местного самоуправления Петрозаводска С. Катанандове создаётся комиссия по организации перезахоронения останков жертв политических репрессий.
При обсуждении плана предстоящего перезахоронения, предлагаются разные варианты погребения останков. Это и места рядом с Вечным огнём, и у здания городской тюрьмы…
Неожиданно Епископ Карельский и Олонецкий Мануил, присутствующий на заседании нашей комиссии, предложил место вечного упокоения останков на кладбище у православного Крестовоздвиженского собора.
На мой к нему вопрос: «Владыко, но ведь среди них останки людей разных религиозных конфессий. Могут ли все они упокоиться на православном погосте?»
И был ответ Владыки: «Господь всех их давно примирил у себя. Не беспокойтесь об этом».
С лёгкой руки Владыки многотрудная подготовка к перезахоронению пошла в быстром темпе. Вопросов было много, но и решались они оперативно.
Разместив останки ста сорока семи безвинно убиенных в шести больших деревянных гробах, каждый из которых мы покрываем российским триколором.
После прощания в фойе Финского театра мы везём их на место вечного упокоения на погосте у Крестовоздвиженского собора.
Процессию нашу сопровождают множество петрозаводчан и жителей Карелии. Ведь почти каждая семья в годы террора и беззакония КПСС потеряла кого-то из своих близких.
Среди них те, кто сами прошли страшные коммунистические концентрационные лагери и кого нам с И. Чухиным, как депутатам, удалось ещё при их жизни приравнять к участникам войны.
Перед погребением на кладбище многие люди из траурной процессии скажут слова прощания на траурном митинге в месте их захоронения.
Сюда они будут приходить теперь ежегодно 30 октября в день памяти жертв политических репрессий в СССР.
Мы опускаем гробы с останками наших страшных находок в общую братскую могилу, и звучит трёхкратный солдатский салют…
Раскопки на Сулажгорских высотах. Февраль 1991 г.
Закон протянутой руки
Музыкально-драматический театр Петрозаводска всегда славился плеядой выдающихся актёров, певцов, артистов балета, имена которых были известны далеко за пределами Карелии.
Среди них блистал особым талантом актёр драмы, заслуженный артист Карелии, лауреат премии Ленинского комсомола – Анатолий Александрович Белонучкин. Один только его персонаж - Мэкки Нож в «Трёхгрошовой опере» Бертольда Брехта - чего стоил.
И вот осенью 1986 года я узнаю от своей сестры Наташи Зориной, работавшей в этом театре гримёром, что любимец публики Олег Белонучкин «не прошёл аттестационную комиссию и не включён в состав труппы театра».
Эта информация ошеломила меня и подвигла к активным действиям по защите актёра. По моей просьбе сестра подготовила список ролей в спектаклях, в которых он был задействован.
А я написал письмо председателю союза театральных деятелей (СТД) РСФСР народному артисту СССР Михаилу Ульянову, в котором изложил суть произошедшего. Работая в то время выездным врачом станции скорой медицинской помощи г. Петрозаводска, я собрал под своей фамилией 50 подписей медиков станции, объяснив каждому из них суть произошедшего.
Через месяц в министерство культуры КАССР пришёл ответ от Михаила Ульянова с просьбой разобраться в инциденте и восстановить актёра в составе труппы театра.
А дальше: нервный звонок министра культуры Олега Стрелкова министру здравоохранения Дмитрию Исполатову с просьбой представить доктора Божко пред ясные очи Стрелкова. И звонок главного врача ССП Ф.Г. Козициной мне домой с просьбой прибыть в минкульт.
Стараясь держаться в рамках приличия, министр Стрелков в течение часа пытался слить мне явно притянутый за уши негатив на О. Белонучкина. А когда понял, что его словоблудие не возымело на меня ровно никакого воздействия, начал угрожать, что у меня будут проблемы с дальнейшей работой в медицине.
Оборвав никакого отношения ко мне не имеющего министра на полуслове, я парировал угрозы, сказав, что он так же далёк от культуры, как я - от космоса, и занимает явно не своё место.
С чем согласился и уважаемый мною министр здравоохранения Дмитрий Фёдорович Исполатов, которому я пересказал содержание нашей с минкультуры беседы и хамское поведение последнего.
Актёр Олег Белонучкин был восстановлен в труппе театра.
Так совпало, конечно, но вскоре министр Стрелков ушёл с занимаемой должности. Чему я впрочем ничуть не удивился.
А 2 марта 2001 года, уже позабыв о тех «делах давно минувших дней», я получил приглашение от министра культуры Республики Карелия Олега Александровича Белонучкина на его 60-летний юбилейный вечер в театре «Творческая мастерская».
На пригласительном листе Олег Александрович своею рукой подписал: «Всегда буду помнить Вашу поддержку в трудную минуту…»
А в программе вечера значилась музыкально-поэтическая композиция
«…Закон протянутой руки…».
Глубоко символичное название, заставившее вспомнить всю ту нелицеприятную для имиджа стрелковского минкульта эпопею.
Уже в ходе самого юбилейного вечера Олег представил меня гостям, сообщив о значимости для него в тот нелёгкий момент помощи друзей театра.
После торжеств, подойдя к Олегу, я спросил: «Как Вы узнали о нашем письме в СТД России?»
« Очень просто», - ответил Белонучкин.
«Став министром культуры и разбирая архив, я и обнаружил ваше письмо, узнав, с удивлением, что и медики скорой помощи Петрозаводска приложили руку к моей защите и восстановлению в труппе театра».
2 марта 2016 года замечательному российскому Актёру Олегу Александровичу Белонучкину исполнилось бы 75 лет.
Светлая ему Память…
Вспоминая армейскую службу
И Военно-морского флота
Много лет прошло со времени моей срочной военной службы фельдшером-старшиной 33 зенитно-ракетного полка, базирующегося рядом с п. Вилга, 10 Армии войск ПВО СССР.
Нет уже ни дивизиона (зрд), ни полка, ни армии.
Как нет и той страны, границы которой мы тогда так бдительно охраняли.
Но этот трагический случай навсегда остался в памяти и, во многом, повлиял на выбор моей будущей врачебной специальности - реаниматолога.
23 февраля 1972 года врио командира зенитно-ракетного дивизиона «Квадратура» в/ч 96401»В» Дмитрий Начинов проводил посвящённые празднику лыжные соревнования.
А после них два солдата-срочника ушли по той же самой лыжне в свой последний путь до ближайшего, в 10 км, посёлка.
Один из них Володя Липчанский - высокий черноволосый красавец - был моим соседом по рядом стоящей в казарме койке. Секретчик, помощник начальника штаба дивизиона, зам.командира зрд - майора Дмитрия Начинова. Мне оставалось служить до дембеля ровно 3 месяца. А Володя был на полгода младше меня по призыву.
Накануне он съездил в отпуск домой в Иваново, привёз и подарил мне дембельский альбом, пообещав разрисовать его, и просил быть свидетелем на его свадьбе после демобилизации. Естественно, я дал своё согласие. Мы были дружны с ним, занимались борьбой самбо в дивизионной секции.
Если бы он хоть намекнул мне, что собирается вместе с рядовым Анатолием Климовым идти после соревнований в « самоход», - я, конечно, отговорил бы его от этой опасной затеи…
Уже поздно вечером в казарму вбежал дежурный по дивизиону старлей Владимир Павловский с криками о найденных замёрзшими на лыжне однополчанах..
Мы бежали в морозной февральской ночи в одних хэбэ, не надев даже бушлаты, проваливаясь по пояс в снегу…
Ребят, без признаков жизни, мы нашли лежащими навзничь в стороне от лыжни. Без лыж, конечно. До дивизиона им оставалось дойти всего 2 километра. Если бы только дошли… Если бы не та злополучная водка…
Положив оба тела в армейские одеяла, мы, меняясь с подоспевшими солдатами дивизиона, принесли их в казарму.
Это была первая моя реанимация. Искусственная вентиляция лёгких, непрямой массаж сердца, внутрисердечные инъекции адреналина. Как могли, помогали мне мои сослуживцы. Слёзы в глазах у всех нас... Опоздали…
Уже ночью, завернув оба тела в одеяла, мы везём ребят в последний путь в судебно-медицинскую экспертизу г.Петрозаводска. Как могу успокаиваю водителя - Николая Кожина, лицо которого залито слезами. Нам надо довезти ребят, да и себя, без ДТП... Больше мы их не увидим…
Через два дня на дивизион приезжает мама Володи, его сестра и невеста.
Вместе с командиром дивизии - Героем СССР, лётчиком-истребителем Великой Отечественной войны, генерал-майором Петром Арсентьевичем Сомовым и командиром полка – полковником Юрием Фёдоровичем Морозовым.
Собравшись в ленинской комнате, мы не в силах сказать слова утешения родным Володи… Так всё свежо ещё в памяти…
Какие-то слова утешения родным погибших ребят находят врио командира дивизиона, командир полка и командир дивизии…
А я смотрю на несостоявшуюся Володину невесту, которую я должен был, при других обстоятельствах, увидеть только лишь через год – на их свадьбе в Иваново. Так много рассказывал мне о ней Володя Липчанский. Какая была бы это красивая пара… Не судьба…
….Уже через годы после службы в дивизионе, встречаясь в гостях друг у друга с комбатом дивизиона тех лет, а ныне полковником запаса, героем Вьетнама Сергеем Бекетовым, мы вспоминаем совместную нашу службу и поминаем погибших ребят.. Светлая им память…
Сестра моя
Это самый тяжелый из моих рассказов-воспоминаний.
Тяжёлый потому, что хотя и прошло уже 28 лет с того дня, как Наташеньки нет с нами, боль от её утраты так и не прошла.
Тяжёлый и потому, что её дочь - моя племянница Юлия Зорина, оставшись без мамы в 4 года, « воспитываемая» затем несколько лет мачехой и спасшаяся только потому, что её вовремя увезла к себе в Ярославль и воспитала вторая моя сестра Лидия, находится сейчас со своей семьёй в Западной Украине, под Львовом. В той самой бывшей республике СССР, откуда родом был её дед и с которой, «благодаря» политике нынешней России, у нас сейчас далеко не дружественные отношения.
Именно Наташа и вела меня в выборе профессии. Сначала, уговорив поступить в Петрозаводское медицинское училище, которое я и закончил по специальности «фельдшер». А после срочной службы в Советской Армии - сориентировав для поступления на курсы на рабфак медицинского факультета ПетрГУ.
Уже закончив медицинский факультет и отработав, вместе с годами учёбы, 15 лет на скорой медицинской помощи Петрозаводска, в январе 1987 года я был направлен на работу в кардиологическое отделение больницы скорой медицинской помощи (БСМП).
У Наташ