Эдипов комплекс и половая идентичность

Установив примат гениталий, уверенное и нарцис­сически ценное чувство мужественности и мужскую по­ловую роль, успешно деидентифицировавшись с матерью, мальчик продвигается к позитивной эдиповой фазе. Те­перь он начинает искать другой тип отношений с мате­рью. Он хочет быть более мужественным в отношениях с ней; вместо того, чтобы быть ее ребенком в анаклити­ческой зависимости, мальчик хочет занять место своего отца и иметь исключительные отношения со своей мате­рью (Freud, 1921).

Фантазии и игры пятилетнего мальчика иллюстри­руют такие желания и связанную с ними опасность. Играя с куклами — женщиной, мужчиной и мальчиком — он однажды представил, что на женщину напал лев. Мальчик спас ее, убил льва и увел ее за конюшню, где они обнимались и целовались. Затем появился муж женщины, строго наказал мальчика и взял жену домой, где они обнаженными легли в постель. Ребенок возбужден­но хихикал. На следующий день он представил, что принцесса взята в плен и брошена в подземелье. Король планирует ее убить. Но он притворяется шутом и пыта­ется спасти женщину, обманув короля. Как раз когда он убегает с женщиной, появляется настоящий шут и пока­зывает что он — самозванец, только ребенок. Он объяс­няет своим захватчикам: «Я только пытался всех порадо­вать и развлечь». Затем самозванец был убит.

Продвижение к эдиповой фазе означает для маль­чика не изменение объекта любви, а скорее, изменение фантазий об объекте и роли в отношениях с объектом. Возрастающая интенсивность генитальных импульсов со­провождается генитальным возбуждением — это выра­жено мальчиком, который, играя с лошадьми, поинте­ресовался: «Кто будет приручать лошадей?». Возможно, он думал, что поможет наездник (он еще не читал Фрейда!). Эти импульсы интенсифицируют либидное стремление мальчика к матери. Генитальная мастурба-

– 384 –

ция, единственное, соответствующее фазе, сексуальное удовлетворение, доступное ему, часто возрастает вместе с соответствующими фантазиями. В отличие от доэди­пового парного соревнования, где отец — это просто конкурент за внимание матери для мальчика, который только хочет сохранить или получить обратно централь­ное место, эдипово триадическое желание заставляет соперничать с ним самим. Теперь мальчик хочет завла­деть отцовским большим пенисом как внешним симво­лом мужественности и удалить отца, чтобы самому себе обеспечить исключительные отношения с матерью, для которой он теперь играет роль мужа-любовника. Дру­гими словами, он идентифицируется с соперником, по­скольку хочет занять его место.

Мальчик начинает чувствовать сильную вину из-за своего растущего сексуального возбуждения по отно­шению к матери и своих «недопустимых импульсов» (Freud, 1924a). Опять появляется кастрационная тревога, но теперь он боится уже отца, а не матери.

Хотя мальчик имеет фантазии, связанные с его сексуальными импульсами, о том, чтобы быть любовни­ком матери, как сказано ранее, эти ранние детские фан­тазий не включают реалистического или точного изобра­жения взаимодействия. Детские сексуальные фантазии запутанны и смущают его. Так как детские чувства очень интенсивны, попытки Эго организовать их (сверх его когнитивных и эмоциональных возможностей постигать детали) часто способствуют искажениям — факт, обнару­женный в ранние годы детского психоанализа.

Незрелые когнитивные функции способствуют воз­растанию кастрационной тревоги. Мальчик боится, что его могущественный отец знает о его мыслях и фанта­зиях и будет мстить. Он боится повреждения или потери пениса. «Загадочные» эрекции и затвердевание пениса могут усиливать этот страх. Мальчик еще связывает спонтанные эрекции с генитальным возбуждением и, по­скольку они не поддаются контролю, он чувствует тре­вогу. При затвердевании он может бояться, что пенис

– 385 –

становится все меньше и меньше и может совсем исчез­нуть (Solnit, 1979). Фактически, он ассоциирует затвер­девание с ужасным магическим наказанием отца. Веро­ятно, таким путем страх кастрации может вести к по­рочному кругу навязчивой мастурбации, которая только усиливает кастрационную тревогу и напряжение.

Учитывая многие возможные факторы, которые могут подрывать чувство мужественности в различных фазах развития, кастрационную тревогу, видимо, следует понимать метафорически, подобно зависти к пенису (Grossman & Stewart, 1976), как то, что сопутствует раз­витию и может принимать множество значений и пре­терпевать превращения в различных стадиях (P. Tyson, 1989b), а не просто полностью расцветает и заканчивает­ся в пределах фаллической фазы, как предполагал Фрейд. В соответствии с таким подходом, мы можем описать три фазы возникновения кастрационной тревоги.

Важнейшими исходами раннего детства являются телесная интеграция, идентификация и необходимость разотождествиться с матерью. Кастрационная тревога, происходящая из этого раннего периода, выдает баналь­ные нарушения во взаимоотношениях мать — ребенок и проявляется в небезопасности в процессе разделения и дифференциации и ненадежности чувства телесной це­лостности и мужской идентичности себя.

В ранней детской генитальной (или фаллическо-нарциссической) фазе критическим исходом является укрепление нарциссически ценного и цельного образа тела и прорисовка мужской половой роли. Кастрацион­ная тревога, происходящая из этого периода, которая может проваляться в фаллическом эксгибиционизме, ву­айеризме, унижающем отношении к женщине и идеали­зированном преувеличении мужской сексуальности, ука­зывает на неадекватный нарциссический вклад, продолжающееся беспокойство о своем мужском теле, а также на некоторые нарушения объектных отношений.

Кастрационная тревога, происходящая преимуще­ственно из эдиповой фазы, проявляется в, защитном со-

– 386 –

ревновании с отцом или другими мужчинами и в страхе потери любви, или унижения или наказания от отца. Кастрационная тревога, происходящая из эдиповой фазы, при взрослении ребенка может проявляться в страхе на­казания от Суперэго. Рассмотренную как «метафору раз­вития» кастрационную тревогу не следует считать только страхом потери пениса; по мере развития и усилий в достижении своего эго-идеала, она уже относится к стра­ху подрыва мужественности, поскольку страх актуально­го повреждения или потери гениталий генерализуется и касается уже собственной эффективности, потенции и соответствия идеалу. Клиническая проблема состоит в различении кастрационной тревоги, происходящей из неразрешенного эдипового конфликта с продолжающей­ся угрозой Суперэго, кастрационной тревоги, представ­ляющей уязвимость фаллического нарциссизма и неудач­ное усвоение мужской половой роли, и кастрационной тревоги, представляющей резкие нарушения в ранних объектных отношениях и сопровождающейся первичной неуверенностью в чувстве мужской полноценности.

Мальчик приходит к формированию тесной при­вязанности к отцу в процессе идеализации и идентифи­кации с ним. Из-за этого могут возникать негативные эдиповы желания, то есть, желание отца как первичного объекта любви, к которому есть сильное либидное стрем­ление, и эти желания конфликтуют с позитивным ли­бидным стремлением к матери. Это может быть основа­нием для конфликта в области сексуальной ориентации на партнера.

Обычно маленький мальчик проявляет переживае­мое либидное стремление к обоим родителям (позитив­ные и негативные эдиповы стремления), и он может воображать себя соответственно в мужской или женской роли. Негативная эдипова позиция, когда мальчик со­знательно представляет себя как женщину, обычно менее продолжительна, чем позитивная позиция. Это, видимо, является результатом его кастрационной тревоги; если он будет продолжать попытки занять место матери и иден-

– 387 –

тифицироваться с ее половой ролью и, таким образом, в фантазиях становиться женщиной, — это может повлечь за собой потерю драгоценного пениса. Это подразумева­ет неудачу в достижении фаллической нарциссической цели его эго-идеала. Более того, поскольку близкие от­ношения с отцом основаны на идеализации мужествен­ности и идентификации с отцом, женская идентифика­ция может быть причиной скорее потери, чем приобре­тения отцовского восхищения и любви.

Негативные эдиповы стремления не только чрева­ты потерей отцовской любви и неудачей в достижении эго-идеала, но занятие материнского места также под­вергало бы опасности его доэдипову анаклитическую привязанность к ней, это — дополнительная угроза, по­скольку мальчик в этом возрасте все еще зависит от матери в физических потребностях, чувстве благополуч­ного существования и позитивном отношении к себе. Поэтому мальчик активно обращает свое внимание к пенису, отказывается от женственных фантазий, отвер­гает в себе все потенциально женское и пытается дос­тичь идеала, что позволяет ему продвинуться дальше к идентификаций с отцом. Однако, это только временное разрешение конфликта выбора объекта; окончательное разрешение отодвигается до подросткового периода (Blos, 1979).

Позитивная эдипова позиция также, в конце концов, неизбежно оказывается разочарованием для мальчи­ка, не оправдывает его надежд на полное удовлетворе­ние его позитивных либидных желаний, которое он на­ходит обычно только в фантазиях. Фактически, он нахо­дит, что ни один из родителей не отвечает удовлетвори­тельно на его либидные предложения и не может вос­принять его стремления серьезно; скорее, они могут ду­мать, что он «милый», родительский смех или отсутствие отклика указывает мальчику, что он неадекватен и еще не дорос до своего Эго-идеала, который может снизить интенсивность его Эдипова комплекса.

– 388 –

Даже когда значимость его либидных стремлений признается, мальчик может пережить Эдипово разоча­рование как удар по самооценке в период очень высо­кой нарциссической уязвимости. Более того, кастраци­онная тревога существует так же долго, как и либидные желания. В это время кастрационная угроза включает страшную потерю пениса, потерю любви отца и все уси­ливающееся наказание Суперэго. Чтобы сохранить нар­циссическую интеграцию и баланс и избежать кастра­ционных страхов, он постепенно откладывает свои эди­повы желания.

Отказу от эдиповых желаний способствует возрас­тающий набор защит, развитие Суперэго и интернализа­ция родительских указаний, а также возрастающий дос­туп в расширяющийся социальный мир, где могут быть представлены либидные желания. Со временем эдиповы желания подавляются, модифицируются или сублимиру­ются, что делает возможным для мальчика поддерживать нежные отношения с обоими родителями.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ С ОТЦОМ

При рассмотрении Эдипова комплекса Фрейд опи­сывал роль идентификации с отцом и как шаг к Эдипо­ву комплексу, и одновременно как средство его разреше­ния. Первый шаг часто недооценивается и процесс не­правильно истолковывается в смысле того, что иденти­фикация с отцом — это защитное состояние, защищаю­щее мальчика от проецируемых враждебных эдиповых желаний, и это родственно разрешению эдипова конф­ликта. Но некоторые авторы отметили, что близкие на­блюдения маленьких детей продемонстрировали, что не­защитная идентификация с отцом начинается очень рано (Loewald, 1951; Abelin, 1971, 1975; Edgcumbe & Burgner, 1975; Stoller, 1979; P. Tyson, 1982a, 1986b). Фрейд рассмат­ривал идентификацию как «самое раннее выражение эмо­циональной связи с другим миром» (1921). Следова-

– 389 –

тельно, идентификация — это не только защита; более того, идентификация с отцом предшествует началу и яв­ляется условием Эдипова комплекса. Именно благодаря идентификации с отцом в его половой роли мальчик может сам приобрести мужскую половую идентичность и в фантазиях сделать поворот от того, чтобы быть ребен­ком своей матери к тому, чтобы стать ее любовником. Как отмечал Абелин (1971), эдипово соперничество пред­полагает эмпатическую идентификацию с отцом-соперником. Только позже ребенок замечает, что отец стоит на пути его позитивных эдиповых фантазий, что «его идентификация с отцом приобретает враждебную окрас­ку и становится идентичной с желанием заменить отца в отношениях с матерью» (Фрейд, 1921).

Идентификация с отцом продолжается и за преде­лами инфантильной генитальной фазы. Фрейд описывал, как происходит разрешение эдипова конфликта путем принятия отца как Эго-идеала, идентификации с этим идеалом в процессе развития Суперэго (1921, 1924а). Мы уже описывали формирование Эго-идеала, при котором отец играет такую важную роль. Теперь когнитивное про­движение позволяет мальчику более часто принимать к сведению других людей и их желания — то есть, мыс­лить менее эгоцентрично. Таким образом, он все более способен эмпатически чувствовать желания отца и рас­познать, что правила отца распространяются не только на сына, но и на себя самого. По мере развития целос­тности Суперэго отцовские правила и моральные стан­дарты все более идеализируются и интернализуются, и нарциссическое вознаграждение приходит через иденти­фикацию с идеалом. Страх кастрации и вина создают для мальчика мощную мотивацию отказаться от либид­ных желаний, направленных на мать и идентифициро­ваться с родительскими интроектами. Поступая так, он сохраняет нежные отношения с обоими родителями и временно откладывает дальнейшее разрешение Эдипова комплекса на более позднее время.

– 390 –

ЛАТЕНТНЫЙ ПЕРИОД

Ко времени латентного периода у мальчика уже при­сутствуют основные; структуры психики. В идеале, он вхо­дит в период психической интеграции и консолидации, включая половую идентичность. Прочное чувство муже­ственности базируется на его идентификации с отцом. Од­нако, очевидно сохраняются небезопасность и кастрацион­ные страхи, о чем свидетельствует абсолютное царствова­ние фаллического нарциссизма, так как мальчики в латен­тном периоде склонны соревновательно демонстрировать свои мужские доблести и дразнить или избегать девочек. Широкие социальные возможности в этот период помога­ют мальчику интегрировать чувство мужественности, пере­живая различные отношения со сверстниками, с другими мальчиками и другими мужчинами. Идеализация этих фи­гур включается в Эго-идеал и упорно сохраняется; когда мальчик успешно идентифицируется с этими идеализациями, приходит нарциссическое удовлетворение. Таким обра­зом, широкие социальные контакты дают мальчику воз­можность расширить его чувство половой идентичности.

Социальные отношения латентного периода по су­ществу отражают фаллическо-нарциссическую идеализиро­ванную привязанность сына к отцу, которая в это время бесконфликтна и помогает сохранить подавление задержан­ных эдиповых желаний, защищает от женственных жела­ний и идентификаций и предотвращает дальнейшую угрозу кастраций. Латентный период — это также время, когда мальчик может практиковаться в различных формах мужс­кой роли. Таким путем внутрипсихическая роль, ранее ус­тановленных отношений, уточняется социальными и куль­турными влияниями, и в результате расширяется смысл половой роли.

ПОДРОСТКОВЫЙ ПЕРИОД

Биологические изменения предподросткового и подросткового периода бросают вызов мужественности

– 391 –

мальчика, его чувству идентичности со своей половой ролью и его предшествующей позиции, относительно выбора объекта любви. Поскольку возрастает давление влечений, могут оживляться конфликты всех уровней предшествующего развития. Доэдиповые пассивные стремления конфликтуют с активной мужской иденти­фикацией; женские идентификации конфликтуют с муж­ской идеализацией; инцестуозные конфликты угрожают кастрацией и опасны для целостности Суперэго, и кон­фликты по поводу выбора сексуального объекта угрожа­ют чувству мужественности.

Эти конфликтующие потоки усиливают внутрен­нюю дисгармонию так сильно, что границы между нор­мой и патологией часто становятся размытыми. Мальчик может противостоять ожившим позитивным эдиповым нежным чувствам до тех пор, пока его инцестуозные желания остаются подавленными (Shengold, 1980), но, вновь появившиеся негативные эдиповы желания, одно­временно возбуждают его стремление к мужскому при­ятельству и страх гомосексуальности. Случайный гомо­сексуальный контакт — например, в виде взаимной мас­турбации — способен привести его к множеству вопро­сов, тревог и проблем по поводу сексуальной идентич­ности. Подросток может опасаться, что привязанность или сексуальная активность по отношению к другим мальчикам свидетельствует о фиксированной гомосексу­альной позиции. Вследствие тревоги он может регресси­ровать к доэдиповым привязанностям.

Такая регрессия, однако, впоследствии осложняет бисексуальный конфликт. Оживление ранних женствен­ных идентификаций может подрывать ненадежное чув­ство мужественности, тогда как оживление анально-вос­соединительного конфликта вновь вызывает кастрацион­ную тревогу — в особенности, страх кастрирующей ма­тери. Представление о матери как фаллической и каст­рирующей может распространяться на всех женщин, за­ставляя мальчика совсем отказаться от контактов с жен­щинами. Поскольку некоторые девочки в этом возрасте

– 392 –

склонны проявлять довольно грубую настойчивость — они «преследуют» мальчиков — они могут быть для вос­приимчивых мальчиков как бы угрожающими и усили­вать страх перед женщиной и восхищение мужчинами.

У некоторых мальчиков восхищение мужчинами вызывает такую тревогу по поводу своего чувства муже­ственности, что для того, чтобы его доказать и поддер­жать, они преждевременно обращаются к гетеросексуаль­ной активности. Из-за защитной природы этих отноше­ний, основанной на фаллических нарциссических стрем­лениях, они часто поверхностны и непродолжительны (то, что иногда называется типом дон Жуана). Эти отноше­ния скорее служат преимущественно защитой от гомо­сексуальности, чем подтверждают чувство мужественнос­ти и помогают разрешить конфликт выбора сексуального объекта. Однажды установившись, такой стиль отноше­ний мешает возможному достижению зрелых, взаимных гетеросексуальных отношений.

Когда конфликт выбора объекта ведет к какого-то рода гомосексуальной активности, такие эпизоды могут переживаться как травма и приводить к «вторичной под­ростковой фиксации» (Blos, 1979). В этом случае маль­чик остается в том, что ощущается как невыбранная, но, тем не менее, фиксированная гомосексуальная пози­ция. В гомосексуальную ориентацию вовлечено множе­ство факторов, многие из которых имеют более ранние корни, чем их проявление в подростковом периоде, и мы только начинаем распознавать ряд этих факторов (Green, 1980; Isay, 1989; Fridman, 1988). Но проходящий со временем гомосексуальный компонент подростковой сексуальности — это обязательная задача развития для всех подростков. Окончательная ориентация по поводу сексуального партнера определяется во многом решени­ем; принятым в это время.

Успешная реорганизация Эго-идеала — это основа для разрешения тревог и конфликтов, связанных с поло­вой идентичностью мальчиков-подростков. Присутству­ющее в подростковом периоде подавление привязаннос-

– 393 –

тей к инфантильным объектам заставляет его искать дру­гие выражения любви к его отцу. Так, он ищет мальчи­ков или мужчин, которые бы имели какие-то характе­ристики его отцовского Эго-идеала. Спрюэл отметил это: «Так же, как запрещающее Суперэго зарождалось в тле­ющих углях Эдипова комплекса, основной взрослый Эго-идеал рождается в углях раннего подросткового периода» (1979). Таким образом, инфантильный Эго-идеал подле­жит пересмотру, и более зрелый мужской Эго-идеал ук­репляется. Мальчик стремится стать подобным идеалу, и это усиливает его чувство мужественности, поскольку предоставляет свободу гетеросексуального выбора.

По мере того, как мальчик достигает разрешения конфликтов выбора объекта и дальше интегрирует более зрелый Эго-идеал, снова появляются вопросы о поло­вой роли. Эти вопросы становятся более ясно опреде­ленными в связи с некоторым сексуальным эксперимен­тированием в течение среднего и позднего подростково­го периода и расширением отношений за пределы се­мьи. Если мальчик не слишком ограничен необходимос­тью демонстрировать фаллические доблести, эти отно­шения могут служить основой для построения зрелых гетеросексуальных взаимных отношений и укреплять по­ловую идентичность юноши.

Ко времени достижения «взрослости» юноша обыч­но уже имеет довольно стабильное чувство собственной общей половой идентичности. Оптимально, если он интегрирует некую смесь мужественности и женственно­сти; его позиция относительно сексуальных предпочте­ний стабильна; у него есть ясное понятие о сексе и о желаемом объекте любви; и, соответственно, его половая идентичность более-менее целостна.

РЕЗЮМЕ

Установление прочного чувства мужественности — это длительный процесс для мальчика, начинающийся в

– 394 –

младенчестве, когда устанавливается телесная половая идентичность. Прочное чувство мужественности зависит, в числе прочего, и от деидентификации с матерью и идентификации с отцом. Оно также зависит от успеш­ного преодоления кастрационной тревоги. Мы полагаем, что поскольку кастрационная тревога — это постоянно существующая в процессе развития проблема, проявляю­щаяся в различных стадиях, ее можно считать «метафо­рой развития». Динамика лежащих в основании конф­ликтов, так же как и описанные проявления в конкрет­ных случаях дают ключи к пониманию времени их про­исхождения.

В добавление к половой идентичности, идентич­ность мужской роли должна рассматриваться в дискус­сии о родовом развитии. Мы указывали, что хотя иден­тификация с матерью и ее ролью обязательно существу­ет в раннем развитии мужчины, критическим для окон­чательного чувства мужественности мальчика, так же как и для вступления в эдипову фазу, является то, что маль­чик деидентифицируется с матерью и принимает мужс­кую половую роль. Это прокладывает путь для Эдипо­вых отношений мальчика с матерью. Таким образом, эди­пово движение для мальчика включает не смену объекта, а смену роли в отношении этого объекта.

Мы отметили, что ориентация в отношений сексу­ального партнера является отдельной задачей, со своей собственной траекторией развития. Конфликты по пово­ду выбора объекта начинаются в раннем детстве, когда в течение идеализации и идентификации с отцом в фал­лической нарциссической фазе мальчик формирует близ­кие отношения с отцом. В развивающихся эдиповых желаниях эта идеализация может быть основанием для того, чтобы отец стал первичным либидным объектом. Хотя многие другие факторы могут участвовать в выборе объекта, и некоторые из них еще плохо понятны, окон­чательная ориентация, будь она гомосексуальная, гете­ро-, или бисексуальная, зависит от того, как разрешил­ся конфликт подросткового периода. Хотя конфликты

– 395 –

никогда не могут быть полностью разрешены, ориента­ция на сексуального партнера у мужчины обычно фик­сируется в позднем подростковом периоде.

Наконец, мы обсуждали половую идентичность, поло-ролевую идентичность и ориентацию на сексуаль­ного партнера раздельно, но мы также подчеркивали, что они являются переплетающимися аспектами родового развития. Синтезирующая и интегрирующая функции Эго способствуют установлению адаптивного динамического баланса между ними на протяжении всех стадий разви­тия, так что все они участвуют и вносят свой вклад в общее законченное чувство половой идентичности.

– 396 –

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ЭГО

Глава 18

РАЗВИТИЕ ЭГО

Наша ключевая предпосылка состоит в том, что многие различные аспекты личности, о которых мы здесь говорим, развиваются одновременно. Любая связь между функциями или объединение всех этих функций (приоб­ретаемых, очевидно, случайно) проистекает из функцио­нирования Эго. Последнее создает из психических эле­ментов некую структуру, какую-то упорядоченность, тем самым привнося в нашу психику согласованность.

В одной из ранних работ Фрейдом используется термин das Ich, переводимый как Эго, который вводится для обозначения эмпирического чувства «я». Выдвигая свою гипотезу о строении психики, Фрейд добавляет, что Эго можно также представить себе, как «организацию согласованных умственных процессов», включающую все те функции, которые необходимы для регулирования вле­чений и адаптации к реальности (1923а, стр. 17). Иными словами, подразумеваются два уровня абстрагирования: эмпирический уровень, который ведет к формированию представлений о себе и об объекте, и неэмпирический, необходимый для целей организации, синтеза и регуля­ции личности. Нами уже дано описание первого из них, и теперь мы переходим к не эмпирическому. Мы обсуж­даем ряд концептуальных вопросов и даем определение развития Эго как организующей структуры.

Сначала рассмотрим вопросы функционирования Эго. Фрейд относит к Эго те функции, которые служат задаче адаптации к внешней реальности, и в то же вре­мя связаны с миром внутренним и с поддержанием пси­хического равновесия. Эти ориентированные внутрь и вовне функции постоянно взаимодействуют друг с дру-

– 399 –

гом, и, в процессе развития, Эго обретает навык обще­ния как с миром внутренним, так и с внешним. Эволю­ционируют защитные механизмы, помогающие контро­лировать или задерживать инстинктивное удовлетворение или иные импульсивные побуждения. Аффекты, как мы уже видели, играют роль сигнала, предваряющего опас­ность, связанную либо с бессознательными импульсами, либо идущую извне. Используя процессы интернализа­ции и отождествления, Суперэго формирует и затем поддерживает Эго в деле приспособления к требованиям как внутренней, так и внешней реальности.

Одна из наиболее важных функций Эго проявля­ется в тенденции организовывать и объединять личность. Фрейд отмечает, что эта способность к синтезу возраста­ет с ростом силы Эго (1926, стр. 98; дальнейшую прора­ботку см. также у Нюнберга, 1931). Хартманн (1956) за­мечает, что Фрейд, признавая эту синтезирующую функ­цию наряду с функциями адаптации и контроля (на ко­торые Хартманн ссылается как на мощную триаду функ­ций Эго), описывает Эго не только как организацию, но также как инстанцию организующую и гармонизирующую три составные системы личности. Мы хотим добавить, что именно этот синергизм функционирования Эго объясняет устойчивость и связность чувства «я». Нойба­уэр (1980, стр. 33) рассматривает различия между органи­зующей, синтезирующей и интегрирующей функциями Эго. Эти ценные различия мы здесь не затрагиваем, что­бы не усложнять изложение материала.

Рассматривая Эго в качестве инстанции, организу­ющей личность, неизбежно приходится поднимать воп­рос о том, каким нам видится его развитие. Если, при­знавая фрейдовскую классификацию умственных процес­сов, в соответствии с их функциями в ситуациях конф­ликта и адаптации, под Эго понимать просто группу схо­жих функций, тогда одним из способов оценки его развития будет отслеживание эволюции этих функций. Мы, однако же, предпочитаем иной подход. Мы следуем пред­ставлению о внутренней организации Эго, выработанно-

– 400 –

му Левальдом, и концептуализируем стадии его разви­тия, основываясь на увязывании между собой различных функций (1978, стр. 210). Иными словами, мы предпочи­таем сосредоточиться на эволюции интегративной функ­ции, нежели углубляться в вопросы развития разнооб­разных индивидуальных функций, ибо Эго в своем раз­витии стремится к слаженности.

Некоторые авторы интерпретируют концепцию «сферы, свободной от конфликта» Хартманна, как рас­ходящуюся с этим интегративным взглядом. Хотя он не зря обращает внимание на функции Эго, не являющиеся результатом конфликта, — когнитивные, например, — некоторые сочли, что его мысль о том, что определен­ные функции имеют «первичную самостоятельность», подразумевает, что они проявляются как-то изолирован­но и независимо от любой прочей части личности.

Если эти разнообразные функции Эго настолько взаимосвязаны, тогда когнитивные функции не могут быть изолированными, и, таким образом, самостоятель­ными или свободными от любых простых зависимостей. Хоть когнитивные способности и развиваются независи­мо от конфликта, оптимальность их развития зависит от правильности материнского отношения (которое необхо­димо включает адекватную и своевременную сенсорную стимуляцию), адекватности развития влечения и, конеч­но, они могут быть нарушены позднейшим конфликтом. Рост когнитивных способностей доставляет удовольствие, но они, также, все более сложными способами задей­ствуются для удовлетворения влечений и других актуаль­ных побуждений. Подобное происходит и с аффектом: он не вырастает из конфликта, но принимает впослед­ствии сигнальную функцию в связи с ним. Акцент на взаимосвязи функций уводит прочь от дебатов по поводу того, какие из них возникают из конфликта, а какие —независимо от него. Вместо этого внимание фокусирует­ся на том, каким образом взаимодействуют влечения, функции Эго и внешние факторы, и как они влияют друг на друга в процессе развития.

– 401 –

Именно эти вопросы интеграции и организации функций Эго обратили на себя внимание Спитца (1959). Как уже упоминалось выше, он полагает, что по мере того, как дискретные процессы увязываются и складыва­ются в связную структуру, формируется стереотип, отра­жающий возросшую интеграцию и структурализацию внутри Эго. Далее, с каждым успешным шагом в струк­турализации, приобретение нового опыта становится ин­тегрированным функционированием всей структуры как целого, а не процессом, основанным на несвязанных, дискретных компонентах.

Мы считаем, что положение Спитца о том, что вновь возникающие аффекты и модели поведения ука­зывают на сдвиги в организации Эго и рост взаимосвя­занности его элементов, полезным для понимания пос­ледовательности этапов развития этой системы. Соответ­ственно, при написании данной главы его схема была принята нами за основу. Хотя Спитца интересовали толь­ко первые два года жизни, сдвиги в развитии отмечают­ся на протяжении всего подросткового возраста. В связи с этим один из авторов этой книги (Tyson, 1988) пред­полагает, что применение предложенной Спитцем схемы организующих психику факторов может с пользой быть распространено, по крайней мере, на Эдипову фазу. В настоящей же работе ее применение распространяется также на латентный и подростковый периоды. Альтерна­тивную схему можно найти у Гриншпан (1988).

Вновь возникающие выражения аффектов и моде­ли поведения используются нами как индикаторы рыв­ков вперед в организации Эго, его сложности и связно­сти. Таковыми являются: социальная улыбка; стрессовая реакция на постороннего; проявления негативизма в же­стах и речи; стыд и тревога, вытекающие из интернали­зации конфликта; либидное постоянство объекта со спо­собностью приводить себя в комфортное состояние и использованием аффектов в их сигнальной функции; инфантильный невроз и чувство вины; практика при интеграции, происходящей в латентный период; подвиж-

– 402 –

ность аффекта, упреждающая внутрипсихические сдвиги подросткового периода; устойчивость настроения, отра­жающая примат Эго над инстинктивными импульсами и архаическими требованиями Суперэго к концу подрост­кового возраста.

Здесь настал момент сделать предостережение. Эго — это, несомненно, гипотетическое, внеопытное умопостроение, однако всегда имеется тенденция под­ходить к нему антропоморфно. Если мы, говоря об Ид, Эго или Суперэго, время от времени называем их кон­фликтующими, договаривающимися, совершающими сделку, охраняющими содержимое и т.п., то мы надеем­ся, что читатель понимает, что, как однажды вырази­лась Анна Фрейд, мы «только притворяемся». «Как мне кажется, Эго и не возражало бы против персонифика­ции на время представления о нем... То, против чего Эго возражает, — это осознание бессознательного» (Sandler, 1985, стр. 33).

ФАЗА НЕДИФФЕРЕНЦИРОВАННОСТИ

Начало жизни характеризуется как фаза «отсутствия различий» (Hartmann, Kris & Loewenstein, 1946) или как стадия «недифференцированности» (Spitz, 1959), из-за того, что наблюдения, свидетельствующие о возможнос­ти функционирования Ид и Эго как психических систем (или о том, что существует какое-то различие в это вре­мя между удовольствием и неудовольствием), отсутству­ют. Хартманн (1939) признает, что состояние «адаптиро­ванности» новорожденного к окружающему не управля­ется непосредственно какой-то внутри психической струк­турой, а определяется главным образом биологическими потребностями, а также эмоциональной и сенсорной под­держкой со стороны окружения.

Междисциплинарные исследования последних лет привели к пересмотру ряда представлений о младенче­стве и расширили наши знания об адаптированности

– 403 –

новорожденного. Он совсем не tabula rasa или «оглушен­ный и сбитый с толку» (William James, 1890) в затянув­шемся состоянии первичного нарциссизма (Freud, 1914) или «нормального аутизма» (Mahler и сотр., 1975), а ак­тивный, ищущий стимулов, когнитивно вполне развитый и социально контактный человечек. Для поддержания физиологического гомеостаза и регулирования психики у него имеется сложно организованная система эндогенно задаваемых моделей поведения.

Однако, мы еще не можем говорить об Эго, как психической системе, регулирующей поведение, хотя но­ворожденный и настойчиво движется к этому. Наличие у новорожденного врожденного набора высоко организо­ванных моделей поведения связано с синхронизацией им своего внутреннего состояния (Emde, 1980с; Sandier, 1983). Как подчеркивает Спитц: «Физиологические меха­низмы приспособления новорожденного к окружающей среде не аналогичны психическим» (Spitz, Emde, Metkalf, 1970, стр. 433).²⁰ Эта ранняя интегративная синхрониза­ция облегчается эмоциональной атмосферой взаимоотно­шений матери и ребенка, которые, в свою очередь, воз­можны при соответствующем «настрое» матери (Stern, 1984) и полноценности младенца. Такая синхронность создает физиологическую базу для возникновения синте­зирующего Эго. Стоит этой интегрирующей, регулирую­щей и синхронизирующей функции нарушиться, напри­мер, при воздействии стресса на уровне организма или состоянии сильного напряжения (вызываемых физиоло­гическими нарушениями, разрывом синхронии мать — ре­бенок или неоднократными задержками в удовлетворе­нии потребностей), как может развиться целый ряд на­рушений функций Эго, а также недостаточность, преж­девременность развития или несбалансированность в его организации и синтезирующей способности (Spitz, 1959; Sandier, 1962, 1969; Spitz & Kobliner, 1965; Sandier, 1970; Vale, 1970, 1978).

Пример раннего, но несбалансированного разви­тия Эго приводится Джеймсом (1960), описывающим

– 404 –

развитие младенца, которого хронически недокармлива­ли первые три месяца жизни. Уход за ним по преимуществу осуществлялся няней, кормившей ребенка по ча­сам и пеленавшей его руки перед кормлением. Наблюде­ние за ребенком показало, что он крайне насторожен, напряжен, часто вздрагивает и, пребывая в хронически недокормленном и беспокойном состоянии, хватает ртом свои руки под пеленкой. Джеймс проследил развитие ребенка в течение нескольких лет и отметил в ряде аспектов преждевременность развития и несбалансирован­ность, которые он отнес на счет влияния упомянутого раннего опыта. К трем месяцам жизни выражение лица ребенка в спокойном состоянии представляло собой не­что среднее между изумленным, обескураженным и по­давленным. Такое состояние чередовалось с состоянием гиперчувствительности к стимуляции. К восьми месяцам у ребенка начало отмечаться жалобно-призывное выра­жение лиц<