Подфаза постоянства либидного объекта

В той степени, в которой ребенок формирует объе­диненное в единое целое представление о матери, кото­рое может функционировать для обеспечения комфорта

– 135 –

и поддержки в отсутствие матери, позволяя ребенку быть менее зависимым и функционировать отдельно от мате­ри, мы можем говорить о том, что ребенок достиг неко­торой степени либидного постоянства объекта. Для дос­тижения этой степени внутренней безопасности ребенок должен разрешить конфликты между своими желаниями и запретами со стороны матери и уметь терпеть амбива­лентность. Тогда его любовные и сердитые чувства на ее счет становятся надежно контролируемыми ее целостной репрезентацией (McDevitt, 1975). Теперь он может лучше смягчать и выносить разочарование и ярость, так как его фрустрирующие переживания нейтрализуются воспо­минаниями о матери, приносящей удовлетворение, лю­бовь и поддержку.

Если это представление можно удержать, даже ког­да ребенок сердит или фрустрирован, оно начинает при­обретать новую функцию. То есть, позитивное качество образов, вызываемых психической репрезентаций мате­ри, берет на себя функцию успокоения, и ребенок, иден­тифицирующийся с оказывающей поддержку матерью, лучше способен успокоить себя (Furer, 1967). Функцио­нирование Эго прогрессирует, потому что ребенок, вмес­то того, чтобы подпадать под интенсивность своих аф­фектов, теперь обретает способность регулировать себя, вне зависимости от того, появится мать немедленно или нет. Это происходит потому, что часть интегрированного образа матери включает в себя ожидания относительно ее поведения — такие как ее регулирующие и успокаи­вающие отклики на его расстройство. При внутренней доступности такого представления, ребенок не столь за­висим от физического присутствия матери и может ста­билизировать свое функционирование (Pine, 1971). Ма­лер обнаруживает начала такого свершения на третьем году жизни, но подчеркивает, что оно простирается за пределы этого возраста; оно никогда не быть полностью завершено.

Именно в этой области применима идея Кохута о я-объектах: мы на протяжении всей своей жизни дове-

– 136 –

ряем другим людям, чтобы обеспечить себе покой и любовь и, таким образом, сохранить внутреннее ощуще­ние благополучия. Мы не думаем, что Малер хотела выд­винуть предположение о том, что достижение либидного постоянства объекта означает, что человек может уютно жить в полной изоляции от других людей. Скорее, наши отношения с важными для нас людьми становятся более терпимыми и зрелыми. Действительно, Пайн (1974) от­мечает, что люди на протяжении всей своей жизни пре­терпевают изменение в способности получать успокое­ние от внутреннего воспоминания или образа объекта, заменяющего потребность в контакте с реальным объек­том ради успокоения и удовольствия. Пайн добавляет, однако, что данная репрезентация может отражать одно­временно желание и реальность. Таким образом, внут­ренний объект может быть потенциально лучше, чем реальный объект, и поэтому может функционировать в качестве важного внутреннего регулятора сильных страс­тей и ярости, а также чувства собственного достоинства.

Эволюционная значимость постоянства либидного объекта заключается не только в том, что ребенок смо­жет интегрировать свои любящие и обожающие сужде­ния о матери со злыми и враждебными суждениями о ней; она заключается также и в том, что ребенок вновь обретает уверенность в том, что их любящее взаимоот­ношение будет продолжаться, несмотря на краткие раз­луки или временные вспышки гнева или негодования. Другими словами, ребенок может поддерживать констан­тное взаимоотношение с матерью, несмотря на преврат­ности фрустрации и удовлетворения, которые возникают в ходе развития (Burger and Edgaimbe, 1972). Теперь ре­бенок переходит от почти исключительно сосредоточен­ного на самом себе, требовательного, цепляющегося по­ведения к способности участвовать в более зрелых, взаи­моотношениях, которые определяет Эго и для которых характерны привязанность, доверием и некоторое (хотя и ограниченное познавательной незрелостью) уважение к интересам и чувствам других людей.

– 137 –

Развитие либидного постоянства объекта обычно сопровождается достижением некоторой степени посто­янства собственного «я» — то есть, способностью под­держивать объединенную в единое целое репрезентацию собственного «я», охватывающую все аффективно окра­шенные представления о собственном «я». Этот шаг уси­ливается и упрочивается посредством возрастания спо­собностей Эго к контролю над импульсами и к само­рефлексии, которые дают ребенку большую степень са­моконтроля и удовольствия от него.

Этот шаг обычно также вызывает гордость и под­крепление со стороны матери, усиливая у ребенка ощу­щение, что его любят.

РАННЯЯ РОЛЬ ОТЦА

Хотя наша дискуссия до сих пор сосредоточива­лась на взаимоотношениях ребенка и матери, мы не имели при этом в виду, что отец и другие члены семьи не играют важной роли. Различные исследователи опи­сывают, каким образом отец содействует процессу я-объектной дифференциации в первый год жизни (Loewald, 1951; Mahler and Gosliner, 1955; Авеlin 1971, 1975). Педерсон и Робсон (1969) открыли, что младенец различает отца и мать, и различимая привязанность к отцу явно заметна, по крайней мере, к восьмимесячному возрасту. Бурлингем (1973) и Йогман (1982) заметили определенные отличия в том, как отцы и матери играют со своими младенцами, а также в том, как они держат на руках мальчиков и девочек. Отцы в целом склонны более активно играть со своими младенцами. Крамер и Актар (1988) подчеркивали позитивную выгоду, которую это имеет для начинающего ходить ребенка; в опреде­ленных пределах, стимулирующее воздействие физичес­кой удали дает начинающему ходить ребенку возмож­ность большего осознавания частей тела и телесного «я». Херцог (1980, 1982) полагает, что другая важная роль отца

– 138 –

заключается в том, что он помогает младенцу развить способность модулировать агрессию. Отсутствие или по­теря отца во время первых восемнадцати месяцев жизни может содействовать поведенческим и аффективным рас­стройствам, которые не сразу можно распознать. Отец также играет важную роль, помогая начинающему хо­дить ребенку разрешать конфликты фазы практики. В качестве менее «заряженного» объекта, отец может стать посредником между начинающим ходить ребенком и матерью, обеспечивая дополнительную «дозаправку» в периоды разочарования, а также может служить в каче­стве дополнительного объекта для идентификации. Дей­ствительно, ранние признаки идентификации с отцовс­кими моделями поведения явно проявляются в возрасте около восемнадцати месяцев (Mahler и др., 1975). В ходе продолжения развития ребенок отождествляется как с матерью, так и с отцом.

Лишь сравнительно недавно были предприняты прямые, являющиеся результатом наблюдения, исследо­вания отец — ребенок (например, Gunsberg, 1982), и было исследовано влияние отсутствия отца (например, Neubauer, 1960; Herzog and Sudia, 1973; Herzog, 1980; Wallenstein and Kelly, 1980; Burger, 1985; Wallenstein and Blakeslee, 1989). Пруэ (1984, 1985, 1987) сосредоточил свое внима­ние на целых семьях с воспитывающим отцом и работа­ющей матерью; он обнаружил, что в стрессовых обстоятельствах дети склонны вначале обращаться к своим от­цам, что указывает на то, что «главным объектом репре­зентации» (Maler, 1961, стр. 334) в этих семьях был ско­рее отец, чем мать. Даже хотя основным присматриваю­щим за ребенком лицом был мужчина, по всей видимо­сти, у исследуемых детей не было каких-либо затрудне­ний в родовой идентичности или в роли полов. Призна­ки эдиповой вовлеченности типично появлялись у этих детей во всех отношениях достаточно поздно; расстрой­ства в развитии или психопатология были мягкими или отсутствовали. Ламб (1981, 1984) сообщил о социальных изменениях в образцах семьи и о тех многочисленных

– 139 –

возможностях, которые они обеспечивают для сдвигов в традиционных контактах детей с родителями в процессе своего воспитания; мы только начинаем узнавать внут­рипсихические последствия.