Индивидуализм как симптом шизофрении

"Пропаганда эгоизма — вещь вовсе не нейтральная, каковой ее пытаются представить защитники свободы слова. Дескать, мы выражаем свое мнение, а вы, если хотите, выражайте свое, — говорит психиатр Т. А. Крылатова. — Она очень даже небезопасна для психического здоровья легко внушаемых людей. А таких особенно много среди детей, подростков и молодежи, на которых эта пропаганда в основном и направлена. Если установка на эгоизм реализуется в достаточно полном объеме, если поверить рекламе, настойчиво твердящей, что "ты этого достоин, ты лучше всех, побалуй себя, полюби себя, главное — твой выбор и ты сам", то человек постепенно авизируется, уходит в себя, становится эгоцентриком. Ему уже вообще ни до чего нет дела, кроме каких-то своих, узко понятых интересов. При этом индивидуальность человека постепенно утрачивается и замещается индивидулизмом, формируется состояние, очень напоминающее дефектное состояние после перенесения шизофренического заболевания".

Вы спросите, причем тут шизофрения?

"Шизофрения — это тяжелое психическое заболевание сложного социально-биологического происхождения. Тяжесть этой болезни можно приравнять к онкологическим процессам. Происходит своего рода умирание индивидуума, при нарастании индивидуализма и эгоцентризма. Человек перенапряжен, он перестает фильтровать нужное и ненужное, — поясняет Крылатова. — На него наваливается все. Он не может оценить, что для него хорошо, а что плохо, и либо воспринимает все как крайне важное, либо вообще ничего не воспринимает, наглухо отгораживается от мира… Больной не может выстроить нормальные отношения и с микро- и макросоциумом".

В первую очередь при отношениях индивидуалиста с микросоциумом обычно страдают близкие люди. Болезненный эгоцентризм и снижение психической активности (еще одна из характерных особенностей шизофрении) приводят к тому, что больной начинает отторгать свою семью. Ведь любовь требует больших эмоциональных затрат. А у шизофреника эмоциональность — слабое место, и чтобы удержаться в каких-то рамках, он (разумеется, на бессознательном уровне) начинает отторгать то, что для него наиболее энергетически затратно — любовь. Но с другой стороны, отношение к близким у него двойственное, амбивалентное. На самом деле потребность в любви у него есть, поэтому ситуация отторжения травматична. И этот внутренний конфликт вызывает агрессию. В результате у шизофреника возникает агрессивное отторжение близких при том, что без них он существовать не может. В семье возникает тяжелая драматическая ситуация. Родные, если они психически адекватны, борются за близкого человека. Они по-прежнему пытаются видеть в нем личность с ее неповторимой индивидуальностью, однако этой борьбе противостоит распад, нивелировка личности больного, его все большая отгороженность, индивидуализация, отталкивание от семьи. Он уже другой, совсем не тот, каким был раньше, не близкий и не родной. Он словно заколдованный мальчик Кай из сказки "Снежная королева", у него в сердце ледяная игла. Для семьи такая метаморфоза — глубокий стресс, близкий к шоку. Далеко не все люди способны с этим справиться.

То же самое происходит и отношениях с Родиной. Родина — некое

устоявшееся понимание макросоциума, где человек любим, принят, защищен. И он в свою очередь этот уже не узкосемейный, а гораздо более широкий социальный круг любит, отстаивает, защищает. Если же у него теряется взаимопонимание с макросоциумом, то опять-таки возникает отторжение. Человек перестает включать его в категорию "мое" и начинает относиться к Родине негативно. А любовь к Родине предполагает и любовь к предкам, поскольку они тут жили. За эти места они воевали, проливали кровь, погибая, в том числе и за своих потомков.

Испытывая любовь и благодарность к предкам, ощущая Родину как свой большой дом, ребенок постепенно собирается с силами, необходимыми для того, чтобы самому проявиться в мире как личность. Это фундаментальные опоры. Можно сказать, почва, на которой человек стоит и не падает. И если она вдруг выбивается из-под ног, то человек, начинает колебаться, падает. У него возникает чувство тревоги, от которого болезненное состояние только усиливается.

В детской психиатрии широко известен такой тест. Он применяется, когда ребенок испытывает сильное беспокойство и необходимо провести тонкую диагностику, понять, то ли у него развивается шизофрения, то ли это просто яркие невротические реакции. Ребенку предлагают представить ситуацию, связанную с посягательством на то, что должно быть ему дорого. Допустим, хулиган обижает его сестру или враги напали на Родину. На чьей он будет стороне?

Нормальный ребенок, даже находясь в очень нервном состоянии, скажет, что он защитит сестру и пойдет воевать за Родину. Он и сам не будет плохо отзываться о своем отце или матери, и другим не даст. А вот маленький шизофреник поведет себя иначе. Отторгая микро- и макросоциум, он будет говорить: "Это не мое, мне это не нужно". И в таком тесте вполне может встать на сторону оскорбителей сестры или врагов. Например, начнет доказывать, что сестра сама виновата, припомнит ей массу былых обид. А про Родину скажет, что она плохая и защищать ее не следует. А это значит, если русский ребенок заявит, что в войне 1812 года он поддержал бы французов или в Великую Отечественную войну воевал бы за немцев, у психиатров есть веские основания заподозрить у него шизофрению.

Та же модель распространяется и на общество, которое состоит из отдельных людей. Если люди эти заражаются антипатриотическими и антисемейными настроениями, если превыше всего для них оказываются эгоистические интересы, то общество впадает в болезненное состояние. В нем разворачиваются шизофренические процессы деперсонализации и дереализации. Отторгая и огульно очерняя свою историю и соответственно своих предков, свой род и народ, своих героев и общепризнанные авторитеты, общество впадает в состояние хаоса. Оно не может произвести анализ, вычленить главное и второстепенное, положительное и отрицательное, утрачивает адекватное представление о реальности, о себе и уже не может обеспечить собственного выживания. У него повреждается инстинкт самосохранения. На что, кстати, обращали внимание в разгар перестроечной и постперестроечной вакханалии некоторые политологи. Вспомните, сколько москвичей, находившихся под воздействием либеральной пропаганды, осуждали в Первую чеченскую войну наших "федералов" и солидаризировались с "ичкерийскими повстанцами". Отрезвление наступило только после серьезнейшей встряски: когда взрывы прогремели уже в Москве. Вот тогда ко многим (хотя и не ко всем) вернулось адекватное восприятие реальности, поскольку шизофренизация была все-таки не настоящей, а искусственно созданной и довольно непродолжительной.

Глава VI

ЮВЕНАЛЬНАЯ ДИКТАТУРА

Жертвы прав не имут

Депутаты Алтайского края вынуждены были рассмотреть вопрос об ужесточении наказаний для несовершеннолетних преступников. После бунтов в колониях были оглашены страшные цифры: до 50 % всех преступлений в среде несовершеннолетних — тяжкие и особо тяжкие. Причем в последние годы эти преступления повсеместно поражают еще и какой-то особой изощренной жестокостью, садистской изобретательностью.

Так, на одном из сочинских сайтов был объявлен "оригинальный" конкурс с премией в 3 тысячи долларов. Победителем должен был считаться тот, кто представит трехчасовую видеозапись садистской расправы над человеком. Только чтобы кровь была реальная, никакого клюквенного сока!

Призерами чуть было не стали восьмиклассницы из 22-й школы Приморско-Ахтарска, что на Кубани. Вдохновленные сценарным планом восемнадцатилетнего Димы Бычкова, они приволокли за волосы свою сверстницу Риту на стадион, расположенный неподалеку от школы, и в течение двух с лишним часов избивали ее перед объективами камер. В результате, кроме сотрясения мозга и опасных для органов гематом, у девочки произошел закрытый компрессионный перелом позвоночника со смещением дисков. Правда, вожделенную премию получить не удалось: не дотянул "творческий коллектив" до трех часов. И не потому, что "рука бойцов колоть устала", а просто кто-то помешал. Но уже в тот же день восьмиминутный клип оказался в Интернете. А еще журналистке Ирине Давыдовой, которая написала об этом чудовищном случае в статье "Денег и зрелищ", школьники показывали минутный клип. В нем Риту и ее подружку Иру, пришедшую к ней на помощь, уже не только избивали, а и лихо убивали под бодрый рэповский мотивчик. Компьютерные технологии позволяют сейчас "подредактировать" документальную съемку, усугубив ее содержание. Убийство — это же круче, чем избиение! Соответственно и смотреться будет с большим интересом.

Журналистке, писавшей про девочек-конкурсанток, видимо, было неизвестно, что Приморско-Ахтарск является пилотным регионом по развитию ювенальной юстиции. В противном случае она бы вряд ли так недоумевала по поводу мягкости наказания. "Малолетним садисткам", как назвала их автор статьи, дали 5 и 7 лет условно. Не удивил бы ее, знай она о ювенальной юстиции, и тот факт, что заказчики садистского избиения в деле не фигурировали и что общественность не была допущена в зал. Обе эти детали типичны для ювенальных процессов.

Первая — потому что отсутствие "заказа", а значит, злого умысла, снижает тяжесть преступления. А вторая — закрытость процесса — подается ювенальщиками как одно из средств защиты детей (то бишь несовершеннолетних преступников). Дескать, присутствие посторонних может травмировать хрупкую детскую психику. Хотя в данном случае, как и во многих других, ссылка на хрупкость детской психики, по меньшей мере, неуместна. Юные преступницы нисколько нё испугались судимости. "Из зала суда, — пишет Давыдова, — выходили героинями". И, никого не боясь, снова угрожали расправой своей недавней жертве.

На самом деле закрытость подобных процессов позволяет без всяких помех — ни со стороны родственников потерпевших, ни со стороны прессы и общественности — творить беззаконие. Все это весьма характерно для тоталитарных систем, каковой — на Западе об этом говорят все громче — и является ювенальная юстиция. Характерной особенностью этого образчика тоталитаризма является выгораживание преступников, а не защита жертв.

Причем обратите внимание, это происходит даже в тех случаях, когда жертвы ювенальной юстиции тоже дети! И их права, уж если рассуждать в категориях защиты прав ребенка, надо отстаивать с повышенным рвением. Но ничего подобного в системе ювенальной юстиции не наблюдается.

Ведь в Приморско-Ахтарске была не одна жертва, а две. На помощь Рите прибежала ее подруга, восьмиклассница Ира. И ее тоже зверски избили. За компанию. Но судебный процесс был выстроен таким образом, что она проходила по делу не как потерпевшая, а как свидетельница. И про побои, естественно, речь не шла. "Для защиты своих интересов им [Ире и ее маме.] было предложено обратиться в суд в порядке частного обвинения по факту нанесения свидетельнице… легких телесных повреждений. Дескать, подшутили над Ирой", — пишет корреспондент.

Типичный пример ювенального отношения к несовершеннолетним преступникам и жертве приведен в книге Анатолия Гладилина "Жулики, добро пожаловать в Париж".

"В провинциальном городке, — пишется в ней, — молодежная банда угоняла машины. Пятнадцатилетний мальчик сказал своему отцу, что знает имена тех, кто украл у них машину. Отец, законопослушный француз, решил, что об этом надо официально заявить в полицию, и явился с сыном в участок. Там все записали, поблагодарили свидетелей, а потом вызвали в участок юных угонщиков, сообщили им, что на них поступило заявление, погрозили им пальцем и… отпустили.

Что сделали семнадцатилетние детишки? Почувствовав безнаказанность, они подкараулили парнишку и зарезали его. Причем резали долго и зверски. На трупе (теперь уже не пятнадцатилетний мальчик, а труп!) насчитали 14 колотых ран.

Сегодня об этом страшном происшествии написано во всех газетах, кричат радио и телевидение. Завтра успокоятся и забудут. Наказали ли полицейских? Нет, ибо полиция поступила политкорректно, ведь убийцы не виноваты, виноваты семья, школа, общество. Вот если бы угонщиков сразу арестовали, то пресса не забыла бы и продолжала крик. Ведь нынче какая главная тема во французских СМИ? Плохо, месье-медам, живется преступникам во французских тюрьмах! Тюрьмы переполнены".

Переполнены? Неужели? А как же невиданные успехи по снижению преступности, которые нам обещает гуманное отношение к "лицам в конфликте с законом"?

— Причем тут несовершеннолетние? — возразят нам несгибаемые ювеналы. — Тюрьмы переполнены взрослыми уголовниками. А по детям совсем другая статистика.

По детям статистика, может, и более оптимистичная. Даже наверняка. Но у них, у детей, есть такое загадочное свойство: они взрослеют. И те из них, на чьи "шалости" закрывал глаза ювенальный суд, повзрослев, предстают перед судом для взрослых преступников (как "шалун" из гладилинской книги, на счету у которого к 18 годам было 500 тяжких "проказ"), и соответственно, переполняют тюрьмы. Так что эта переполненность свидетельствует отнюдь не в пользу ювенального гуманизма. Просто расхлебывать его последствия приходится сотрудникам других ведомств. Ну, и, конечно, пострадавшим. Если тюрьмы переполнены, значит, и жертв полным-полно.