Общая схема сексуальной зрелости
Общую схему сексуальной зрелости можно построить по направляющим линиям, что позволит нам включить в оценку более позднего развития элементы ранних объектных отношений.
I. Самый ранний уровень созревания связан с сексуальным интересом, зарождающимся как интерес к собственному телу, переживаемый в первичных отношениях с матерью . Другой человек используется лишь для обеспечения мастурбации, и ценность имеют лишь отношения с внутренними объектами, слитыми с самостью. Собственное удовольствие является единственной мерой успешности, как это изначально было в мастурбации и в отношениях с «хорошей матерью», которая поначалу хочет очень мало для себя. Субъект хочет, чтобы объект оставался слитым с ним, чтобы избежать риска потери и отделенности. Отклонения возникают, если этот уровень становится наивысшей точкой удовольствия от взаимодействия, которой удалось достичь индивиду. Он также является нормальной составляющей более зрелых сексуальных отношений.
II. Для второго уровня характерен сексуальный интерес, происхождение которого связано с интересом к матери как объекту сепарации . В этом случае целью сексуальной активности является близость, но изначально это близость, направленная на то, чтобы получить от объекта отзеркаливающее чувство безопасности, надежности и благополучия, несмотря на сепарацию от него. Обоюдное сексуальное удовлетворение не становится главной целью – оно лишь защищает надежную и приносящую удовольствие привязанность к матери. Этот уровень также является нормальным компонентом более высокоорганизованного взаимодействия, его можно считать «незрелым» только в том случае, если это наивысшее достижение, доступное индивиду или паре.
III. Только когда индивид достигает третьего уровня, на котором сексуальный интерес связан с эдиповскими отношениями, сотрудничество и взаимное сексуальное удовлетворение оказываются среди его основных целей, хотя при этом должно оставаться место для удовлетворения, которое включает в гибкий обмен между партнерами более ранние формы взаимодействия. Только на этом уровне в полной мере проявляется та разновидность сексуальной игры, которая ассоциируется с «генитальной сексуальностью» и объединяет догенитальную нежность и телесную генитальность[222].
IV. К этому моменту пара имеет основу для дальнейших совместных достижений, происходящих из успешного латентного и подросткового развития, – сублимации энергии в детях, работе и творческих продуктах близости, сотрудничества и уверенности в своих силах.
Отчасти это означает то же, что сказал Джон Боулби[223]: развитие уверенности в своих силах и полноценной взрослой продуктивности основывается на безопасной привязанности и проистекающей из нее способности быть автономным. Во взрослой жизни сексуальность потенциально способна оживлять связь между внутренними фигурами из нашего прошлого и нашей семьей, собирая воедино множество аспектов физического и эмоционального развития и привнося в наше настоящее проблемы и утешение из прошлых отношений. В этом процессе секс формирует телесную связь. Он действует на бессознательном уровне, укрепляя любящую привязанность к первичным объектам, несмотря на многочисленные жизненные проблемы, ей угрожающие.
Для тех, кто достиг уровня развития, включающего в себя сексуальную зрелость, успешное сексуальное взаимодействие связывает воедино разрозненные элементы, от младенческого и до взрослого возраста. Таким образом происходит обновление изначального психосоматического партнерства и образуется связь между внутренними объектами и внешними отношениями. Я надеюсь, что этот том послужит лучшему пониманию трудностей, с которыми индивид сталкивается на пути к такой интеграции, а второй том внесет свой вклад в лечение этих трудностей.
Приложение 1. Теория объектных отношений и семья
Мой опыт показывает, что для клинического понимания сексуальности и жизни супружеских пар наиболее полезна теория, развиваемая британской школой объектных отношений. Она объединяет точки зрения таких независимых мыслителей, как Майкл Балинт, Гарри Гантрип, Дональд Винникотт и Рональд Фэйрберн, который является одним из главных теоретиков данного направления. Их взгляды развивались на основе фрейдистских принципов, и, кроме того, нельзя не признать, что клинические работы Мелани Кляйн и ее последователей из английской школы оказали на них сильное влияние, хотя они и не принадлежат к кляйнианской теоретической системе[224].
В приложении 1 кратко обобщаются вклады в теорию, сделанные Фэйрберном и Кляйн, после чего дается краткий обзор применения теории объектных отношений в работе с семьями и очерчивается «групповой аналитический» подход в варианте, предложенном Генри Диксом и Робином Скиннером.
1. Теория объектных отношений В. Р. Д. Фэйрберна [225]
Согласно модели Фэйрберна, психика новорожденного ребенка состоит из единого, или первоначального, недифференцированного Эго, слившегося в беспомощных и зависимых отношениях с объектом его привязанности – матерью. Поскольку мать не может быть идеальным объектом зависимости, возникает неизбежная фрустрация, перед лицом которой ребенок беспомощен. Чтобы справиться с тревогой, генерируемой этой угрожающей ситуацией, Эго защищает себя посредством «расщепления» и подавления двух аспектов матери – части, возбуждающей потребность, и части, потребность отрицающей, которые называются, соответственно, либидинальным и антилибидинальным объектами . Они подавляются вместе с инвестированной в них частью самого Эго , а именно вместе с либидинальной и антилибидинальной его частями , и аффектами , в каждом случае характеризующими отношения между частью Эго и его объектом. Психический аппарат теперь состоит из либидинального Эго и его возбуждающего (либидинального) объекта – системы, для которой характерны возбуждение и страсть, а также антилибидинального Эго и его отвергающего (антилибидинального) объекта, отношения которых характеризуются фрустрацией и агрессией. Эти структуры отщепляются от осознанного опыта за счет подавления. Остается сознательная часть психики новорожденного, представленная «центральным Эго», и надежная, заботливая, не слишком фрустрирующая или возбуждающая часть матери, в переживаниях беспомощного ребенка представленная тем, что называется «идеальным объектом». Фэйрберн связывает центральное Эго с более сознательными функциями. В результате действия механизма подавления «отщепленные» (или подавленные) интроецированные объекты, как правило, практически не изменяются со временем. Они сохраняют свои инфантильные примитивные качества вне зависимости от более позднего опыта индивида. Существование этих отщепленных систем приводит к тому, что вследствие возбуждения или фрустрации, возникающих в близких отношениях, сильно изменяется эмоциональное восприятие себя и других – несмотря на актуальный опыт с «реальным» другим, взаимодействие с которым отличается от интернализованных ранних объектных отношений.
Аналогичным образом, благодаря подавлению, либидинальная и антилибидинальная системы становятся главными факторами, воздействующими на трансферентные явления в дальнейшей жизни. На соответствующей диаграмме (схема А.1) показано, как они непрерывно давят на центральное Эго, истощая его в экономическом смысле.
Еще один фактор, описанный Фэйрберном, представляет для нас интерес. Из-за привязанности к отвергающему объекту антилибидинальное Эго усиливает подавление либидинального Эго центральным (см. схему А.1).
Схема А.1 Модель организации психики Фэйрберна
Чтобы это стало понятнее, я должен пояснить, что антилибидинальным называется фрустрирующий «плохой объект», на который падает гнев за лишения, переносимые индивидом. С другой стороны, либидинальный объект не является по-настоящему «хорошим объектом», поскольку антилибидинальный объект репрезентирует полезный, устанавливающий границы аспект родительской депривации. В нем объединены действительно фрустрирующие и выдуманные свойства матери. Либидинальное, или возбуждающее, Эго есть интернализация потребностей, оставшихся от чувства безответной любви и невыносимой страсти. Либидинальный объект в фантазиях возбуждает неудовлетворимую потребность и компенсирует страсть не приносящим удовлетворения попустительством. Либидинальное Эго стимулирует такое поведение.
Возвращаясь к взаимодействию либидинальных и антилибидинальных структур, мы можем утверждать, что гнев, порождаемый фрустрацией, усиливает иррациональность либидинального Эго и объекта. Переживание ограничений заставляет ребенка рационализировать ситуацию, почувствовать свое право на обладание возбуждающим объектом и одновременно сильнее защищаться от боли осознания неудовлетворенной потребности. В результате либидинальная система может оказаться скрытой и труднодоступной для анализа – вот почему, например, жажда любви в супружеской паре часто прикрыта ненавистью и отрицанием.
Именно эти две структуры и переживание индивидом войны с самим собой создают трансферентные явления в психоаналитической терапии. Пациенты относятся к терапевтам как к разумным, стремящимся быть полезными помощникам, и в то же время воспринимают их как родителей, возбуждающих неприятные желания, или фрустрирующую, не понимающую их часть родителей, которую они ненавидят. Эти трансферентные элементы также представляют собой мощную силу, воздействующую на семейную жизнь и развитие по мере того, как внутренний мир растущего ребенка влияет на его актуальную внешнюю действительность и сам претерпевает изменения под действием нового опыта.
2. Работа Мелани Кляйн [226]
Фэйрберн изначально находился под сильным влиянием ранних работ Мелани Кляйн, посвященных внутренним объектам[227]. Исследования, выполненные ею и ее сотрудниками, и по сей день представляют большой интерес для теоретиков семейной психологии[228]. Кляйнианцы утверждают, что в первые полгода жизни младенец организует свой опыт с помощью неинтегрированных ментальных операций, потому что он способен только на примитивные процессы, основанные на проекции, интроекции и расщеплении.
Ребенок неизбежно сталкивается с ранней фрустрацией и с тревогой инстинкта смерти, неотъемлемо присущими параноидно-шизоидной позиции , находясь на которой он проецирует собственную примитивную агрессию на образ матери. (Инстинкт смерти можно также интерпретировать как собственную деструктивность ребенка, направленную на объект его удовлетворения. Хотя Кляйн понимала этот инстинкт иначе, такой подход может быть полезен для тех, кто усматривает недостатки в самой его идее.) Для параноидно-шизоидной позиции характерна параноидная тревога и расщепление Эго и объекта. Слово «позиция» было выбрано для того, чтобы подчеркнуть структуру объектных отношений, страхов и защит против них, возникающих в течение первых трех-четырех месяцев жизни индивида и остающихся на всю жизнь. Первая позиция никогда полностью не замещается второй и продолжает свое существование как потенциальная возможность функционирования.
В первые месяцы ребенок не может воспринимать всю мать целиком, поскольку его способность к переработке информации еще не полностью сформирована. Чтобы сохранить позитивные переживания, связанные с ней, он проецирует свой гнев на образ груди и других частей тела, в том числе пениса. Эти образы впоследствии повторно интроецируются ребенком, так зарождается его внутренний мир. Фрустрирующая или отсутствующая грудь переживается как «плохой », или «наказывающий объект », потому что ребенок спроецировал на нее свой гнев и теперь воспринимает ее как нападающую на него. Так формируется прототип плохого объекта, а поскольку на этой стадии ребенок способен воспринимать мать лишь фрагментарно, применяется термин «частичный объект ». В то же время существует и другой образ груди и прочих частей материнского тела, воспринимаемый ребенком как любящий и дающий ему пищу и комфорт. На эту часть матери проецируются собственные хорошие чувства младенца (отчасти для того, чтобы защитить их от гнева и фрустрации), и в результате их повторного интроецирования формируется «идеальный объект ». Смысл, вкладываемый в понятие «идеального объекта» Кляйн, отличается от понимания его Фэйрберном. По мнению Кляйн, в идеальный объект инвестируется либидинальное влечение, а в плохой объект – инстинкт смерти. Таким образом, изначальный объект разделяется на две основных составляющих: идеальную и наказывающую. По Фэйрберну, существуют три объекта: Идеальный (объект центрального Эго), Возбуждающий (либидинальная система) и Отвергающий (антилибидинальная система). До сих пор не было предпринято попытки объединить эти две точки зрения. Просто следует помнить, что в этом разделе термин «идеальный объект» употребляется в кляйнианском смысле и обозначает частичный объект. По мнению Кляйн, настоящий «хороший объект» – это весь объект целиком, возникающий в результате объединяющего развития на депрессивной позиции.
В первые месяцы жизни идеальный и плохой частичные объекты воспринимаются ребенком как отдельные сущности, его внутренний мир характеризуется фрагментарностью. Считается, однако, что ребенок также активно «отщепляет» идеальный объект от плохого, чтобы сохранить хороший внутренний опыт (удовлетворение, любовь). Такие механизмы, как расщепление и проекция, в дальнейшем становятся основой для психического разделения и установления границ отдельного от матери Я, однако в то же время они порождают тенденцию относиться к себе и к другим как к полностью хорошим (идеальным) или полностью плохим. Даже когда ребенок начинает воспринимать мать как целостную личность, она все равно остается для него двойственной: это крестная-фея («идеальный объект»), когда она рядом и удовлетворяет его потребности, и злая колдунья («плохой объект»), когда ее нет или она фрустрирует ребенка. Поскольку он приписывает все хорошее идеальному объекту, он хочет и сам стать его частью, чтобы никогда с ним не расставаться. Страстно желая обладать и идентифицироваться с идеалом, он завистливо нападает на него. Эта ранняя агрессия против источников жизни и блага связана с деструктивной завистью.
Подводя итог вышесказанному, повторим, что для первых месяцев параноидно-шизоидной позиции характерны психические процессы расщепления, проекции и интроекции, отношения с частичными объектами и размытое переживание дезинтеграции.
Во втором полугодии своей жизни ребенок переходит на депрессивную позицию . Это значит, что он начинает воспринимать мать как целостный объект и испытывать в отношении нее амбивалентность, уже не расщепляя ее на частичные объекты. Теперь он нападает на мать, вызывающую у него двойственные чувства, и теряет ее как внешний и внутренний объект. Любящая и дающая мать и части ее тела представляют собой хороший объект, однако он не может быть «идеальным», поскольку содержит в себе и плохие части, которые ребенку приходится терпеть. Он чувствует, что хороший объект может пострадать от его атак, от этого возникает чувство вины, переживание утраты, подавленность, составляющие депрессивную тревогу. Однако эти чувства также учат ребенка переносить горе, тосковать по хорошему объекту и восстанавливать его. Когда ребенок на депрессивной позиции чувствует, что из-за собственной деструктивности лишился хорошего объекта, он испытывает отчаяние. Хотя он может регрессировать к параноидным защитным механизмам, при благоприятном исходе у него постепенно разовьется способность переносить депрессию и чувство вины и пытаться восстановить поврежденный любимый объект[229]. Если подлинное восстановление предполагает компенсацию поврежденному объекту, чтобы вернуть счастье и гармонию во внутренний мир, то использование «маниакальных защит» сводит этот процесс к «торжеству, контролю и неповиновению» в объектных отношениях. В этом проявляется всемогущественное отрицание депрессивной тревоги.
Необходимо также осветить точку зрения Кляйн на роль отца и родительской пары как единого образования. Ребенку приписывается страсть к пенису отца, возникающая вскоре после того, как он начинает воспринимать грудь. Прежде чем начать полностью разделять отца и мать, он создает воображаемую фигуру, состоящую из обоих родителей, слившихся в половом акте. Таким образом, пенис отца воспринимается им как часть тела матери. Кляйн предполагает существование ранней, догенитальной, формы эдипова комплекса (соперничества с одним родителем за обладание другим) уже с начала депрессивной позиции. Под влиянием ранних фантазий о родительском единении ребенок чувствует острую ревность и зависть, поскольку ему кажется, что они удовлетворяют друг друга в этом слиянии, из которого он исключен.
Многие идеи кляйнианской группы довольно противоречивы, особенно те, что касаются инстинкта смерти как источника агрессии, а также раннее датирование возникновения сложных психических явлений и отведение чрезмерно важной роли самодетерминации ребенком своего развития без учета родителей и внешнего мира, разделяемое, фактически, только данной школой. Тем не менее, их открытия несут нам много полезной информации о психическом функционировании в дальнейшей жизни. Например, для теории супружеской жизни наиболее важны понятия интроективной и проективной идентификации.
Интроективная идентификация есть «результат интроекции объекта внутрь Эго, которое затем идентифицируется с частью или со всеми его свойствами». Проективная идентификация , напротив, представляет собой «результат проекции частей Я на объект. Это может привести к тому, что объект будет восприниматься как носитель характеристик спроецированной части Эго, или же Эго может идентифицироваться с объектом своей проекции». Патологической проективной идентификацией называется «результат временной дезинтеграции Я или частей Я, которые затем проецируются на объект и разъединяются»[230]. Проективная идентификация может быть направлена на то, чтобы избежать расставания с идеальным объектом; обрести контроль над источником опасности в плохом объекте; избавиться от плохих частей Я, перенеся их на объект и затем напав на него; вынести вовне хорошее Я, чтобы защитить его от плохой части Эго; или «улучшить внешний объект посредством примитивного проективного восстановления»[231].
В то время как идеи Кляйн углубляют наше понимание роли интроективных и проективных процессов, зависти, вины, маниакальных защит и восстановления, они оказываются малополезны при осмыслении роли родителей или матери в начале жизни ребенка. Но благодаря концепции Фэйрберна, который не считал, что фантазии ребенка развиваются в изоляции, у нас есть возможность рассмотреть вклад как актуального опыта отношений ребенка с матерью, так и влияния самого ребенка на окружающий его мир, осуществляемого посредством его интерпретаций, категоризации и взаимодействия с ним. Объединение этих двух позиций может помочь создать полезный инструмент для понимания взаимовлияющих процессов.