Зловещий отец — здоровые дети

«Сын сможет стать лишь таким отцом, каким он помнит сво­его отца».

Йогами Якоб Этель «Немецкий философ —миру» 1745—1777 гг.

Родители часто оказываются причиной несчастий своих детей; история человечества пестрит подобными примерами. Дурное обра­щение родителей и скверное воспитание являются причиной многих бед индивида, а также нарушений его психологического развития. Иными словами, если бы родителям не причинили вред их родители, то на свете было бы меньше невротиков и психопатов, которые кале­чат жизнь своих детей. Люди не рождаются дурными воспитате­лями. Качества плохого отца и матери не заложены в нас с рождения.

Образ скверных родителей, планомерно уродующих личность невинного и здорового от природы ребенка, широко известен благо­даря усилиям авторов популярных книг по психологии, которые впечатляют порой даже специалистов. В данной книге мне хотелось бы оставить в стороне образ матери и уделить внимание образу отца, своеобразного пасынка современной психологии развития. В самом деле, благополучное развитие ребенка зависит не только от материн­ской, но и от отцовской нежности.

Классическая мифология, напротив, предоставляет нам множе­ство примеров отцов-мучителей, отцов-убийц. Хронос пожрал своих детей, Деметру, Гадеса, Геру и Зевса, боясь, что они лишат его власти, займут его место. Отец Хроноса, Уран, низверг своих детей в глубины ада, в Тартар. Тантал подал на стол богам своего сына Пелопа. И даже славный библейский прародитель Авраам про­явил готовность принести в жертву Господу свое чадо, своего пер­венца — Исаака.

Значение образа отца-убийцы в мифологии равноценно по важ­ности значению образа отца любвеобильного и заботливого. Напри­мер, в мифологии, созданной Фрейдом, центральное место отво­дится отцу-разрушителю. В книге «Тотем и табу» Фрейд описывает первобытные племена, которыми управлял старик-прародитель. Обстоятельства складывались так, что сыновьям пришлось затаиться в джунглях, лишившись возможности обладать женщинами. В конце концов сыновья объединили свои усилия, убили прародителя и съели его. Картина, что и говорить, впечатляющая. Фрейда без преувели­чения можно назвать величайшим мифотворцем нашего времени, однако позволю себе заметить, только юнгианец может в полной мере оценить прелесть этого фрейдовского мифа.

Если согласиться с мыслью о том, что мифологическую историю символически иллюстрируют архетипы, то придется признать, что в образе отца присутствует немало зловещих, а подчас даже преступ­ных, кровожадных аспектов. Это не просто следствие младенческой травматизации. Причину следует искать в самом нраве человека. Зло­вещий отец, скорее всего,— фигура столь же архетипическая, что и отец заботливый и нежный. Чтобы не сбить читателя с толку, при­веду следующий пример. Тридцатилетняя, замужняя женщина, толко­вый предприниматель, мать двух детей, обратилась к психотерапевту с жалобами на хроническую бессонницу. Выросла она в благополуч­ной, на первый взгляд, семье, где была единственным ребенком. Мать ее была нежной, добросердечной женщиной. Отец же, напротив,— отъявленный негодяй, бездельник, грубый истерик, склонный к алко­голизму. Напиваясь, этот человек бил жену, иногда перепадало и девочке. Мать и дочь жили в постоянном страхе. В шестнадцать лет пациентка покинула отчий дом. Получив экономическое образова­ние, она и ее компаньонка организовали процветающее дело.

Ей часто снился отец. Однако на протяжении нескольких месяцев анализа она не упоминала о деструктивных и зловещих чертах своего отца. Когда в течение одного из многочисленных сеансов разговор зашел об ужасных воспоминаниях, связанных с отцом пациентки, я был глубоко поражен ее рассказом и мог лишь посочувствовать бедной женщине. Но пациентка не приняла моего сочувствия, сказав: «Вы неправильно меня понимаете; да, у меня не было хорошего, нежного отца, да, длительное пребывание в состоянии страха пре­вратило меня чуть ли не в сумасшедшую. И тем не менее, именно деструктивному своего отца я обязана многим. Не будь его_, я бы ничего в жизни не добилась. Поверьте, я могу лишь посочувствовать женщинам, у которых был добрый, чуткий отец. В последующие месяцы ее отношение к отцу еще более изменилось. Она перестала обвинять его, она даже была ему благодарна за то, что он продемон­стрировал ей деструктивные аспекты отцовства.

Вышеописанная пациентка привела меня в смятение. Чем можно было объяснить такое отношение? Разве отец не инспирировал ее про­блемы? Разве она не должна была страдать от тяжелого, негативного отцовского комплекса? Отец - фигура архетипическая: с одной сто­роны, он защищает, учит, направляет, руководит, любит и заботится, с другой — стремится умертвить, разрушить, унизить и даже кастри­ровать; в гневе своем он непредсказуем. Все этичерты воплощает в себе конкретный отец, являясь своего рода воплощением архетипа. Отцовские чувства мужчины — это любовь, нежность, забота наряду с деструктивными стремлениями по отношению к детям. Подобные чувства активизируются, к примеру, когда младенец начинает кри­чать посреди ночи или не слушается родителей. Как правило, мы сты­димся таких негативных эмоций. Неожиданные вспышки архаичных, негативных чувств удивляют современного человека, но они играют важную роль в жестоком обращении с детьми. По моему мнению, отцы, жестоко обращающиеся со своими детьми, не являются психо­патами, злостными садистами, неспособными на любовь и нежность. По большей части они просто не владеют собой и не могут погасить вспышки архаичных чувств. Когда на поверхность всплывают демони­ческие эмоции, подобные отцы доходят до невероятной жестокости.

Современная психологическая мифология трактует разруши­тельные отцовские чувства как проклятие, свидетельство незрелости, инфантильности или как следствие травмы, полученной в младен­честве. Решающее значение для психологического развития инди­вида имеет полноценное переживание архетипов, воплощенных как в окружающих его людях, так и в воображаемых образах и эмоциях. Что же касается отцовского архетипа, то речь здесь идет не о фанта­зиях, а прежде всего о реальных отношениях с отцом.

Многим детям выпадает счастье иметь отца, который выражает как зловещие, так и нежные черты архетипа. Однако некоторым детям приходится жить с отцом, имеющим склонность к агрессии, которую «подогревает» то обстоятельство, что физически он силь­нее. Однобокость отцовского образа, вне зависимости от его склон­ности только к насилию или только к заботе, оставляет пробел в раз­витии ребенка, пробел тем более значительный, если отец вообще не способен на проявление хоть сколько-нибудь определенной агрес­сии или нежности, присущих данному архетипу. В наихудшем случае отец вовсе отсутствует. Парадокс заключается в том, что разли­чие между деструктивным и позитивным аспектами в приложении к образу отца значения не имеет. Для ребенка важна конфронтация хотя бы с одним из аспектов отцовского архетипа, который олицет­воряет отец.

Образ, вернее сказать, мифологема исключительно либо по пре­имуществу хорошего отца подавляет волю мужчины. Ему становится необходимо выглядеть в глазах окружающих людей тем, кого они желают в нем видеть. Длительное время он прикидывается хорошим отцом, стыдится, если разозлился на детей. Деструктивность подав­ляется, скрываясь в глубине души, в бессознательном. Осознание этих чувств оказывается невозможным.

Необходимо повторить, что в человеческой психике сосущест­вуют все известные психологии архетипы, хотя ощущать присутст­вие того или иного архетипа индивид может в большей или меньшей степени. В том случае, когда мы не переживаем какие-то аспекты архетипа в реальности, они проявляются в архаичной и демонической форме. Тогда становится невозможным от них отмежеваться и прихо­дится длительное время проецировать их вовне на кого-нибудь или что-нибудь, оказывающееся отныне выразителем вытесненною психического содержания. Я встречал немало молодых людей, зна­комых только с образом заботливого отца, которые не обладали спо­собностью переживать зловещие черты архетипа в связи с окружаю­щими людьми. В дальнейшем эти молодые люди начинали проециро­вать разрушительные аспекты архетипа вовне, используя любую зацепку для оправдания своих проекций. Любого человека, домини­рующего над ними, они воспринимали словно зловещего, бесчело­вечного отца. В процессе своего развития они не научились противо­стоять деструктивному началу отцовского архетипа и при столкнове­нии с подобными обстоятельствами испытывали страх за свою жизнь. Я слышал, как милые молодые люди из обеспеченных буржуазных семей говорили: «Полицейские?!! Это же свиньи, убийцы. У них нет ничего святого». Полицейские для них не были людьми, а представляли собой лишь живой символ деструктивного аспекта отцовского архетипа, опыта обращения с которым они, увы, не имели.

Пациентка, о которой я рассказал, столкнулась в ранней юности с деструктивным аспектом, испытала на себе его внешние проявле­ния, осознала его внутреннее содержание и в итоге оказалась готовой к встрече с подобными обстоятельствами в будущем. Согласно рас­хожему психологическому мнению, ей несомненно пришлось бы проецировать образ отца вовне, однако этого не произошло. Она пре­красно осознавала зловещие черты отцовского архетипа, известные ей, в первую очередь, по поведению ее отца.

Подозреваю, что читатель возразит: «Неужели для развития ребен­ка не играет никакой роли тот факт, агрессивен или заботлив его отец? Разве не лучше для ребенка, если его отец заботится о нем, защищает его, хуже, если отец его совмещает в себе заботу и деструктивность, и совсем плохо, если отца нет вообще? Неужели не стоит последним в этом ряду опыт общения с дурным отцом, выражающим только нега­тивные черты, которым вынужден противостоять ребенок?». У меня на этот счет следующее мнение: лучше всего, если ребенок знакомится и с позитивными, и с негативными аспектами; второе место я отвожу опыту общения с отцом, выражающим либо только позитивное, либо только негативное начало; третье место отсутствию отца. Вместе с тем необходимо упомянуть слова Вильгельма Буша: «Первый раз все случается не так, а во второй - как ожидаешь».

Спрашивается, не лучше ли попытаться сыграть роль исключи­тельно нежного отца или быть может, предпочтительней все-таки синтез хорошего и дурного начал, подразумевающий откровенность. Подавление деструктивных аспектов имеет много последствий. Про­блема жестокого обращения с детьми оказалась сейчас в центре общественного внимания, что можно только приветствовать, поскольку данное обстоятельство заставляет нас предпринимать все усилия для того, чтобы уберечь подрастающее поколение от наси­лия. Проблема эта занимает общественность все серьезнее по мере того, как растет число зафиксированных фактов жестокого обраще­ния с детьми. Подобный интерес связан также с психологическим состоянием индивида и коллектива, интересующихся проблемой. Данная тема будет затронута в главе, посвященной сексуальному насилию над детьми.

Здесь лишь отмечу, что внешняя активизация мифологического образа хорошего отца пропорциональна росту подспудного влияния негативных аспектов отцовского архетипа. И интерес к проблеме жестокого обращения с детьми является следствием повсеместного господства мифологемы хорошего отца. Когда в обществе домини­рует положительный отцовский образ, активизируется образ отрица­тельный или становится, но меньшей мере, отчетливо выраженным. Приходится констатировать: реальность такова, что наши интересы зависят не только от объективных обстоятельств и ситуаций, но и от субъективного психологического состояния и наклонностей. Поэто­му необходимо задаться вопросом, почему общество настолько обес­покоено именно этой проблемой?

Следующим шагом на пути к пониманию данной проблемы будет решение вопроса, на основании чего в общественном сознании фигу­рирует преимущественно образ хорошего отца или матери, считаю­щийся в настоящее время единственно верным? Какая точка зрения или мифология сознательно или бессознательно скрывается за совре­менными психологическими идеями? Дух точных наук до сих пор владеет умами людей. Естественные науки, выступающие под знаме­нем каузальности, оправданы своим практическим применением. С теоретической физикой дело обстоит иначе. Поведение молекулы непредсказуемо, процессы, протекающие в клетке не подлежат при­чинно-следственному толкованию. Каузальность, правящая балом в естественных науках, заставляет и психологов искать причины здо­рового и патологического развития общества.

В XIX веке большинство врачей полагало, что мастурбация явля­ется причиной неблагополучного развития. В настоящий момент счи­тается, что любая психопатология уходит корнями в проблему отно­шений ребенка с родителями, в частности связана с отсутствием необходимого примера для подражания, эдиповым комплексом, чув­ственностью, проявляющейся у ребенка и родителей, первоначально толковавшейся буквально, затем — символически и сейчас - снова буквально. Существуют исследователи, всерьез полагающие, что большинство взрослых людей, страдающих неврозами и психозами, подверглись в детстве сексуальному насилию.

То обстоятельство, что современные матери совмещают воспита­ние ребенка с профессиональной деятельностью, рассматривается как причина всех бед. Перед внутренним взором исследователей стоит образ озлобленной, фрустрированной женщины, желающей работать, но вынужденной сидеть с ребенком. Козлов отпущения находится немало. Здесь и «кастрирующий» отец-тиран, и бессильный отец, и отсутствие отца, подразумевающее матриархат — моммизм, и патриархат, крайнее принижение роли женщины, женского начала, отсутствие просветительских бесед по сексуальным вопро­сам, раннее начало половой жизни и т.д.

Психотерапевты продолжают искать корни проблемы психиче­ских расстройств в психологии, отталкиваясь не столько от каузаль­ной модели познания, сколько от того обстоятельства, что любое открытие в этой области даст специалистам надежду на повышение эффективности терапии. Считается, что коль скоро известна этио­логия заболевания, появляется дополнительная возможность, если и не устранения последнего, то хотя бы его успешной профилактики.

Какая же мифология скрывается за верой естественных наук в причину и следствие? Должно быть, речь идет о матери-природе. Вспомним миф о Прометее, укравшем у богов огонь, энергию, или легенды о Вавилонской башне, или змее-искусителе, который посу­лил Еве равенство с Богом. Можно вспомнить также мифологию современных комиксов и фантастических фильмов о космических путешествиях, в которых решается извечный вопрос, кто будет вла­стелином Вселенной.

В последние годы появились любопытные детские игры под назва­нием Masters of the Universe (властелин Вселенной). Мифология каузальности, казавшаяся прежде адекватной окружающему миру, демонстрирует в настоящее время свою ограниченность. Знание при­чинно-следственных связей предоставляет человеку возможность манипулировать многими природными процессами, что не только обу­славливает владычество над природой, но и грозит ей уничтожением.

Однако принципы каузальности ни в коем случае не согласуют­ся с душевной деятельностью. Психика человека не порабощена при­чиной и следствием. С научной точки зрения каузальность заклю­чается приблизительно в следующем: такая-то причина неизменно вызывает такое-то следствие. К сожалению, современные психоло­гия и медицина ограничили себя рамками каузальности. Например, соматическое заболевание надеются излечить лишь в том случае, когда опишут симптомы, течение болезни, а самое главное, когда разберутся в ее причинах.

Для психолога-юнгианца очевидно, что бесконечные поиски при­чины вкупе с мнением, что помочь человеку можно лишь после их обнаружения, заводят исследователей в тупик. Никто не отрицает, что душа, психика зависит как от деятельности психических структур, так и от биохимических процессов, протекающих в голов­ном мозге, а кроме того, от работы желез внутренней секреции, состо­яния организма, физических и психологических условий окружаю­щей среды, родителей, воспитания, социальной среды и т. д. В рамках лечения психических расстройств следует принимать во внимание наследственные и приобретенные факторы, но не ограничиваться лишь ими. Заметим, что Юнг настаивал на автономии души.

Издавна в спорах на психологическую тему поднимался вопрос главенства в человеческой психике наследственных или приобретен­ных в процессе контактов с окружающим миром признаков. По-анг­лийски это звучит лаконично: «nature versus nurture». Часть психоло­гов отдавала предпочтение окружающему миру, обществу и воспита­нию, формирующим, по их мнению, основу психологии индивида. Другие мыслители склонялись в сторону наследственности, которая определяет, на их взгляд, человеческое поведение. Существовали и ученые, склонные к синтезу этих двух точек зрения. Следует отме­тить, что оба подхода игнорировали душу, которую никак не назо­вешь результатом влияния наследственных или внешних сил. Душа независима, автономна, ее нельзя воспринимать в категориях кау­зальности. В связи с этим человеческое поведение, будь то индивид, группа или общество, оказывается непредсказуемым. Какой смельчак осмелился бы несколько лет назад делать прогнозы относительно падения коммунистического режима в ГДР, буферном государстве советского блока? Кто бы мог предположить, что грубые солдаты ар­мии ГДР, эти безмозглые марионетки тирании, станут через пару ме­сяцев составной частью бундесвера объединенной Германии, которая в свою очередь входит в блок НАТО, провозглашающий принципы за­щиты свободы и демократии?

Несмотря на все существующие контроверзы, автономия души, не зависящая от диктата причины и следствия, очевидна для многих прогрессивно мыслящих людей. Например, мы воспринимаем свои решения не как следствие чего-то, а как самостоятельный выбор того или иного реального образа действий. И если мы решаем пойти вече­ром в кино, никто не сможет нас убедить, что это вызвано рядом опре­деленных факторов; мы воспринимаем свои решения по большей части как свободный выбор, никак не связанный с каузальностью.

Обратимся вновь к образу отца. Прежде всего необходимо отме­тить, что даже психологи-юнгианцы попали под влияние мифоло­гии каузальности, несмотря на то, что Юнг отрицал ее значение в контексте душевной деятельности. Психологи полагают, что пред­посылкой эффективного лечения является обнаружение причины расстройства, которой в случае детской патологии оказываются все те же неблагополучные родители, жестокие отец и мать. Производ­ным от причинно-следственного принципа является и мифологиче­ское представление о том, что добро рождает добро и наоборот. К слову сказать, Вольтер писал о том, что добро никогда не произво­дит зло. Увы, это грандиозное заблуждение. Вопреки тому, о чем повествует нам литература и мифы, данная точка зрения продолжает играть ведущую роль в бессознательном индивида.

В «Фаусте» Гете Мефистофель признается Фаусту; «Часть веч­ной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое». В клас­сической трагедии Софокла «Царь Эдип» рассказывается о богобояз­ненном человеке, стремившемся избежать зла,— желание, ввергнув­шее его в трагическое заблуждение. Из уст оракула он узнал, что убьет отца и овладеет матерью. Во избежание преступления Эдип покидает своих приемных родителей, не раскрывших ему тайну его происхождения, бежит в Фивы, где царствуют его родные отец Полибос и мать Меропа, встречает по дороге Полибоса, убивает его и женится на его вдове, своей матери. Нигде психологическая реаль­ность не проявляется столь явно, как в литературе: злость, агрессив­ность и деструктивность не только удручает, но подчас и радует чело­века. Любовь и дружба нередко сочетают в себе добро и зло, которое может иметь и дурные и положительные, и какие угодно другие последствия. Здесь нет закономерности, о которой писал маркиз де Сад, утверждавший, что добродетель отравляет существование, а порок ведет к счастью.

В контексте данного исследования это означает, что дети из бла­гополучных семей могут быть как здоровыми, так и невротичными, равно как и дети, живущие с жестокими родителями. Допустимо все. Спрашивается, откуда же тогда возникло наивное мифологическое представление о добре, вызывающем только добро, и наоборот? Почему оно столь распространено и имеет такое большое влияние на умы людей? Я полагаю, что это связано с христианскими традициями и является в известном смысле результатом дегенерации и извраще­ния христианской мифологии. Иисус в Новом Завете одерживает победу над Сатаной. Грешники попадают в ад, праведники наследуют царство небесное. Добро в образе Иисуса неизменно берет верх над вселенским злом, которое олицетворяет дьявол. Победа нежного, трогательного Иисуса Христа, вернее сказать, карикатуры на него,— самый распространенный сюжет современного христианства. Кон­кретным, приземленным отражением этого образа является выше­описанный принцип. Приходишь к парадоксальному умозаключе­нию; мифологическое представление о добре, производящем добро, о зле, следствием которого оказывается только зло, вкупе с верой в каузальность является весьма опасной мифологической комбина­цией для современной психологии.