Учимся признавать страх смерти

ПРЕДИСЛОВИЕ И БЛАГОДАРНОСТИ

Хотя на протяжении тысячелетий все мыслящие пи­сатели обращались к теме смертности человека, все же эта книга — не просто собрание чьих-то мыслей о смер­ти, и не может им быть.

Совсем наоборот, это глубоко личное произведение, уходящее корнями в мою собственную конфронтацию со смертью. Как и любой человек, я тоже испытываю страх смерти: от этой темной тени не избавиться ни од­ному из живущих. На этих страницах я делюсь с вами способами преодоления страха смерти — по опыту па­циентов и своему собственному, — а также мыслями писателей и философов, которые повлияли на мое миро­воззрение и мою работу в качестве психотерапевта.

Я благодарен всем тем людям, которые помогли поя­виться на свет этой книге. Мой литературный агент Сэнди Дижкстра и мой издатель Алан Ринцлер помогли при­дать книге форму, сохранив ее содержание. Множество друзей и коллег прочли отрывки рукописи и поделились своими соображениями. Это Давид Шпигель, Герберт Котц, Джин Роуз, Рутэллен Джосселсон, Рэнди Вайнгар-тен, Нейл Браст, Рик Ван Ринен, Элис Ван Гартен, Роджер Уолш. Филипп Марчал познакомил меня с максимой Ла­рошфуко, которую я сделал эпиграфом. Также я благо­дарен своим друзьям Ван Харвею, Роджеру Сокелю и Дагфину Фоллесдалу, которые долгое время были мои­ми учителями в области истории человеческой мысли. Феб Хосс и Мишель Джоунс замечательно отредактиро­вали книгу. Все четверо моих детей — Ив, Рейд, Виктор и Бен давали мне поистине бесценные советы, а моя же­на Мэрилин, как обычно, заставляла меня писать лучше. Но больше всего я обязан самым главным своим учи­телям — пациентам. Я изменил их имена, но каждый из них узнает себя в этой книге. Они доверили мне свои са­мые глубинные страхи, разрешили использовать их ис­тории, помогли тщательно замаскировать черты реаль­ных личностей, прочли мою рукопись — кто часть, а кто целиком — и дали много полезных советов. И еще я бла­годарен им за то удовольствие, которое мне приносит следующая мысль: их опыт и знания, словно волны, дой­дут теперь идо моих читателей.

ГЛАВА 1

СМЕРТЕЛЬНАЯ РАНА

грудь моя исполнена скорбью.

Я смерти боюсь.

Поэма о Гильгамеше¹

¹ Перевод Н. Гумилева.

Самоосознание — это величайший дар, сокровище, равное самой жизни. Именно оно делает человека чело­веком. Однако цена его высока — это боль от понима­ния того, что мы смертны. Знание о том, что мы вырастем, расцветем и неизбежно увянем и умрем, — извечный спутник нашей жизни.

Осознание своей смертности преследовало челове­чество с самого зарождения истории. Четыре тысячеле­тия назад герой вавилонского эпоса Гильгамеш рассуж­дал о смерти своего друга Энкиду: «Друг возлюбленный мой грязи теперь подобен, /И не лягу ли я, как он, чтоб вовек не подняться? Грудь моя исполнена скорбью,/Я смерти боюсь».

Гильгамеш выразил мысль, знакомую каждому живу­щему. Как боялся смерти Гильгамеш, так боимся ее и мы: мужчины, женщины, дети — все и каждый. У одних этот страх существует неявно, в виде неясного общего беспо­койства, или маскируется под иную психологическую проблему. У других он проявляется открыто, а у некото­рых людей перерастает в настоящий ужас, способный уничтожить счастье и удовлетворение от жизни.

Испокон веков философы и мыслители пытались смягчить боль от осознания смертности и привнести в нашу жизнь гармонию и покой. За время своей психоте­рапевтической практики я встречал множество пациен­тов со страхом смерти и понял, что древняя, особенно греческая, мудрость и сегодня не потеряла своей значи­мости.

В своей работе я опираюсь в основном на труды не великих психологов и психиатров конца XIX — начала XX века (Пинель, Фрейд, Юнг, Павлов, Роршах и Скиннер), но древнегреческих философов, в особенности Эпикура. Чем больше я узнаю об этом великом афин­ском мыслителе, тем четче осознаю, что Эпикур был сво­его рода протоэкзистенциальным психотерапевтом. В этой книге я буду часто цитировать его мысли.

Эпикур родился в 341 году до н. э., вскоре после смерти Платона, и умер в 270 году до н. э. Большинство людей знают его имя благодаря слову «эпикуреец», обо­значающему человека, которой не мыслит своей жизни без утонченных чувственных удовольствий (в первую очередь вкусной еды и питья). Однако историческая ре­альность такова: Эпикур был не приверженцем чувст­венных удовольствий, но размышлял о достижении со­стояния безмятежности (атараксии).

Эпикур занимался «медицинской философией» и на­стаивал на том, что, как врач лечит тело, философ при­зван лечить душу. По его мнению, философия имеет лишь одну цель: облегчить человеческие страдания, корнем которых Эпикур считал вездесущий страх смер­ти. Пугающее видение неизбежной смерти, говорил Эпикур, смешивается с удовольствием от жизни и отрав­ляет все позитивные моменты. Для облегчения страха смерти он создал несколько действенных мыслительных техник, которые помогли мне преодолеть собственный страх смерти и которые я использую в своей психотера­певтической работе.

Мой личный опыт и медицинская практика показали мне, что страх смерти цикличен: он то возрастает, то ос­лабевает на протяжении жизни. Маленькие дети не­вольно выхватывают проявления человеческой смерт­ности из того, что их окружает, сухие листья, мертвые насекомые и животные, «исчезнувшие» дедушки и ба­бушки, горе родителей, нескончаемые ряды могильных камней. Дети наблюдают за всем этим, но, следуя приме­ру родителей, молчат о том, что видят. Если же они выражают свой страх открыто, родители заметно теряются, и, конечно, спешат успокоить их. Иногда взрослые стара­ются найти слова утешения, а иногда пытаются перевес­ти разговор в плоскость далекого будущего или начина­ют рассказывать истории о воскрешении, вечной жизни и воссоединении на небесах.

Страх смерти обычно не проявляет себя, пока чело­век не достигает пубертатного периода (эти же возрас­тные рамки обозначены Фрейдом как период латентной сексуальности). Когда человек достигает отрочества, страх смерти заявляет о себе в полный голос: подростки часто начинают беспокоиться, размышляя о смерти, не­которые даже подумывают о самоубийстве. Сегодня многие подростки противопоставляют этому страху свою виртуальную личность: в жестоких компьютерных играх они ощущают себя властителями смерти. Другие становятся дерзкими, глумятся над смертью, распевают высмеивающие ее песенки, смотрят фильмы ужасов. В раннем отрочестве я дважды в неделю ходил в киноте­атр неподалеку от отцовского магазина.

Вместе с друзь­ями я вопил от страха на сеансах «ужастиков» и снова и снова пялился в экран, на котором оживали ужасы Вто­рой мировой войны. Я помню, как вздрагивал от страха: что, если бы я родился не в 1931 году, а на четыре года раньше, как мой двоюродный брат Гарри, погибший во время Нормандской операции?

Некоторые подростки бросают вызов смерти, идя на безрассудный риск. Один из моих пациентов, страдаю­щий множеством фобий и глубоким страхом, что в лю­бой момент его жизнь может оборваться из-за какой-то ужасной случайности, рассказал мне, как в 16 лет он за­нялся парашютным спортом и совершил несколько де­сятков прыжков. Сейчас, оглядываясь назад, он считает, что это был его способ борьбы с навязчивым страхом бренности своего существования.

С годами подростковый страх смерти оттесняется двумя основными жизненными задачами молодых взрослых людей — построением карьеры и созданием семьи. Еще три десятилетия спустя, когда дети уходят из родительского дома и вдали показывается окончание трудовой деятельности, разражается кризис среднего возраста, и страх смерти обрушивается на нас с новой силой. Достигая вершины жизни, мы смотрим на тропу перед собой и понимаем, что теперь эта тропа ведет не наверх, а вниз, к закату и исчезновению. С этой минуты беспокойство о смерти уже никогда не покидает нас.

Жить, постоянно осознавая собственную смертность, нелегко. Это все равно что пытаться вглядываться в солнце — выдержать можно лишь до определенного момента. Жить, вечно цепенея от ужаса, невозможно, по­этому мы изобретаем способы смягчить страх смерти. Мы оставляем себя в будущем с помощью своих детей, становимся богатыми и знаменитыми, придумываем це­лые защитные ритуалы и придерживаемся нерушимой веры в чудесного спасителя.

Некоторые люди, в основном убежденные в собст­венной неуязвимости, действуют в жизни как герои, час­то не задумываясь о других людях и о собственной безо­пасности. Другие же пытаются преодолеть болезненное чувство одиночества перед лицом смерти, используя слияние — с любимым человеком, с общим делом, с тем или иным сообществом или даже с Богом. В конечном итоге именно страх смерти лежит в основе всех религий, и каждая из них по-своему стремится смягчить боль осознания конечности бытия. Понимание Бога сходно во всех культурах: Он не только избавляет от смертной тоски через понятие вечной жизни, но и смягчает про­чие экзистенциальные страхи, предлагая свод правил, обеспечивающих структуру и четкий план осмысленно­го существования.

Однако, несмотря на сверхнадежные, освященные веками способы защиты, человек никогда не может пол­ностью побороть страх смерти. Он всегда присутствует в нашем разуме, только порой прячется в его дальнем уголке. Возможно, как сказал Платон, мы не можем лгать глубокой части самих себя.

Если бы я был жителем древних Афин в 300-х годах до Рождества Христова (период, который часто называ­ют Золотым веком философии) и пережил бы приступ страха смерти или ночной кошмар, к кому бы я обратил­ся, чтобы очистить разум от паутины страха? Скорее все­го, я отправился бы на агору, рыночную площадь древ­них Афин, где располагались многие влиятельные фило­софские школы. Я прошел бы мимо Академии, основан­ной Платоном (в то время ее возглавлял его племянник Спевсипп), миновал бы Лицей Аристотеля — ученика Платона, из-за разности взглядов не ставшего его пре­емником. Я прошел бы и школы стоиков, и киников, не обратил бы внимания на бродячих философов, что ищут себе учеников. Наконец я достиг бы Сада Эпикура и там обрел бы долгожданную помощь.

Но куда сегодня могут обратиться люди, снедаемые неуправляемым страхом смерти? Кто-то ищет поддерж­ки у семьи и друзей, другие обращаются к религии, тре­тьи — к психотерапевтам. Однако кто-то может искать помощи в книге — такой, как эта. Я работал со многими людьми, страдающими страхом смерти. Думаю, что на­блюдения, размышления и способы воздействия, кото­рые я вынес из многолетней терапевтической практики, могут значительно помочь всем тем, кто боится смерти и не может самостоятельно справиться с этим страхом.

В главе 1 я хочу обратить внимание на то, что страх смерти является первопричиной проблем, которые на первый взгляд не имеют отношения к ощущению смерт­ности. У страха смерти длинные руки, часто его влияние остается скрытым. Тем не менее он может сковывать жизнь человека, никак не проявляясь или выражаясь в симптомах, которые будто бы не имеют ничего общего с ощущением смерти.

Фрейд считал, что многие психические патологии человека проистекают из подавления сексуальности. Я считаю, что этот взгляд слишком узок. За мою врачеб­ную практику я пришел к пониманию того, что человек может подавлять не только сексуальность, но и осозна­ние конечности своего существования.

В главе 2 я расскажу о том, каким образом распо­знать скрытый страх смерти. Многих людей мучают тре­воги, депрессии и другие симптомы, в основе которых лежит страх смерти. В этой главе, равно как и в следую­щих, я буду иллюстрировать свои взгляды случаями из врачебной практики, а также ситуациями из фильмов и книг.

В главе 3 я расскажу, что взгляд в лицо смерти необя­зательно вызывает отчаяние, стирающее всякий смысл жизни. Наоборот, такой взгляд может стать стимулом к более полному ощущению жизни. Основная идея этой главы заключается в следующем: физиологическая при­рода жизни уничтожает нас, идея же смерти дарует нам спасение.

Глава 4 посвящена развитию и объяснению идей фи­лософов, терапевтов, художников и писателей, предло­женных ими для преодоления страха смерти.

Однако, как будет показано в главе 5, для преодоле­ния страха смерти недостаточно одних идей. Самое дей­ственное лекарство от него — это синергетическое воз­действие всех идей и установление глубокого контак­та с другими людьми.Я предлагаю много практиче­ских приемов, которые помогут реализовать эти идеи в нашей повседневной жизни и установить контакты с людьми.

В основу этой книги были положены мои взгляды, ставшие результатом наблюдений за людьми, обращав­шимися ко мне за помощью. Однако, поскольку наблю­датель всегда так или иначе воздействует на наблюдае­мых, в главе б я расскажу и о наблюдателе — поделюсь собственным опытом отношений со смертью и моими взглядами на конечность нашего существования. Я тоже вступал в схватку с идеей смерти. Как профессионал, посвятивший свою карьеру преодолению этого страха, и как человек, родившийся в 1931 году, я намерен изло­жить свои мысли о страхе смерти максимально откро­венно и четко.

Глава 7 содержит рекомендации для психотерапев­тов, большая часть которых избегает напрямую работать со страхом смерти. Может быть, это связано с их нежела­нием признать собственный страх. Однако большую роль здесь играет тот факт, что в профильных учебных заведениях практически не обучают экзистенциальному подходу, и молодые психотерапевты часто говорят мне, что они никогда не пытались расспрашивать пациентов о страхе смерти,так как попросту не знали, что им делать с полученными ответами. Чтобы помочь пациентам, ко­торых терзает этот страх, психотерапевтам необходимы новые идеи и новый способ взаимодействия с пациента­ми. Однако, хотя эта глава адресована психотерапевтам, я практически не использую профессиональную лекси­ку и надеюсь, что мой слог будет понятен широкому кру­гу читателей.

Но зачем вообще, спросите вы, касаться этой непри­ятной, пугающей темы? Зачем вглядываться в солнце? Почему бы не последовать совету корифея американ­ской психиатрии Адольфа Майера, который еще сто лет назад предупреждал психиатров: «Не чешите там, где не чешется!» (1). Зачем сражаться с наиболее ужасной, темной и совершенно незыблемой стороной жизни? Действительно, в последние годы мы наблюдаем наше­ствие регулируемого медицинского обслуживания, кратковременной терапии, контроля симптомов и тех­ник изменения ментальных паттернов, что лишьукреп-ляет эту ограниченную точку зрения.

Однако вопрос о смерти все-таки «чешется»... И «че­шется» беспрерывно, не оставляя нас ни на миг; стучит­ся в дверь нашего существования, тихонько, едва улови­мо шелестя у самых границ сознательного и бессозна­тельного. Спрятанный, замаскированный, пробиваю­щийся наружу в виде разнообразных симптомов, именно страх смерти является источником многих бес­покойств, стрессов и конфликтов. (2)

Как человек, который в один прекрасный день ум­рет — и день этот уже недалек, — и как психотерапевт, посвятивший работе со страхом смерти не один десяток лет, я абсолютно убежден, что противостоять ему — не значит с отвращением открыть ящик Пандоры. Это озна­чает возможность заново войти в поток жизни, научив­шись воспринимать его полнее и с большим сострада­нием.

Эта книга — лучик надежды. Я верю, что она поможет вам взглянуть смерти в лицо и не только смягчить страх, но и сделать вашу жизнь богаче.

ГЛАВА 2

Старинная детская песенка

Каждый человек по-своему боится смерти. Для неко­торых этот страх — фоновая музыка жизни, и чем бы они ни занимались, их преследует мысль, что тот или иной момент никогда не повторится. Даже старые фильмы отдаются болью в душе тех из нас, кто ни на минуту не перестает думать: ведь все эти актеры обратились в прах...

У других это переживание интенсивнее, оно неуправ­ляемо и в любой момент грозит вырваться наружу, обре­кая людей на удушливый страх перед призраком смерти. Их преследует мысль, что и они скоро умрут, как и все вокруг.

Есть люди, которых мучает конкретное видение над­вигающейся смерти: наставленное на них дуло пистоле­та, отряд нацистов, готовящийся к расстрелу, поезд, с грохотом мчащийся прямо на них, падение с моста или с верхнего этажа небоскреба.

Существуют и другие страхи. Люди боятся оказаться в гробу, с ноздрями, забитыми землей; они мертвы, но тем не менее осознают, что навсегда останутся лежать в этой тьме. Люди боятся никогда больше не увидеть и не услышать других людей, никогда до них не дотронуться. Люди боятся находиться в земле, в то время как все их друзья остались на ней. Наконец, людям больно от мыс­ли, что жизнь будет идти своим чередом, а они никогда не узнают, что произошло с их семьями, друзьями, со всем их миром.

Каждый из нас ощущает вкус смерти под наркозом или просто при погружении в ночной сон. Смерть и сон, Танатос и Гипноз в греческой мифологии, — братья-близнецы. Чешский писатель-экзистенциалист Милан Кундера считает, что мы можем предощущать этот опыт через забвение. «В смерти больше всего страшит не потеря будущего, но потеря прошлого. В сущности, забвение — это форма смерти, которая всегда присут­ствует в жизни» (1).

У многих людей страх смерти существует открыто, его легко обнаружить, и он приносит настоящую муку. У других же этот страх скрыт, едва уловим, скрывается под маской других проблем, и распознать его можно только при тщательном исследовании, иногда очень глубоком.

ОТКРЫТЫЙ СТРАХ СМЕРТИ

Многие люди смешивают страх смерти с ужасом пе­ред злом, покинутостью, исчезновением. Других потря­сает пространство вечности, им страшно исчезнуть на­всегда, на веки вечные. Третьим невыносима мысль о небытии, они мучительно размышляют, где окажутся по­сле смерти. Кто-то приходит в ужас оттого, что исчезнет весь их мир, а кто-то бьется над проблемой неизбежно­сти смерти, как одна 32-летняя женщина, приславшая мне следующее письмо:

Думаю, что самые сильные чувства вызывает осоз­нание того, что умрет не Я-Старушка и не Я-Смертель-но-Больная и Готовая к смерти — умру просто Я. Ка­жется, я всегда думала о смерти очень обтекаемо, как о чем-то, что можетслучиться, а не обязательнослу­чится. После острого приступа страха смерти я не­сколько недель думала о ней более предметно и теперь понимаю, что смерть — это не то, что можетслу­читься. Я чувствую, что осознала эту ужасную истину и больше никогда ее не забуду.

Некоторых людей страх подводит к невыносимому выводу: ни их мир, ни их воспоминания не будут существовать НИГДЕ. Ихулица, семейные встречи, родители, дети, летний домик, школа, любимое место отдыха — с их смертью все это тоже исчезнет. Нет ничего постоян­ного, ничего вечного. Какой же смысл может иметь жизнь, обреченная на такое исчезновение? Вернемся к письму:

Я действительно осознала бессмысленность все­го — ведь все, что мы делаем, обречено на забвение, и сама Земля рано или поздно исчезнет. Я представляла себе смерть моих родителей, сестер, любимого, друзей. Часто я думаю и о том, что однажды МОИ, а не абст­рактные кости и череп окажутся не внутри моего те­ла, а снаружи. Эта мысль выбивает из колеи. Возмож­ность существования за пределами тела не кажется мне убедительной, поэтому я не могу утешиться идеей бессмертия души.

В рассказе этой девушки можно выделить несколько ведущих тем. Во-первых, смерть стала для нее персона­лизированной, теперь это не то, что могло бы случиться или случается с другими. Во-вторых, неизбежность смерти делает бессмысленным все наше существова­ние. Девушка расценивает идею о вечной жизни души за пределами физического тела как неубедительную и не может успокоиться мыслью о жизни после смерти. Кроме того, она ставит вопрос: сродни ли беспамятство, в которое мы впадаем после смерти, тому, в котором мы пребываем до рождения? (Это очень важный момент, и мы вернемся к нему, когда будем обсуждать взгляды Эпикура.)

Пациентка, страдающая приступами страха смерти, на первом же сеансе дала мне прочесть стихотворение:

Смерть наступает,

Смерть — везде,

У смерти я в плену.

Она влечет меня к себе,

И я кричу, кричу в тоске.

Исчезновения туман

Маячит день за днем.

И я хочу оставить след,

Чтоб смысл был во всем.

И жить — сегодняшним лишь днем,

Дороги лучше нет.

Но под защитной пеленой,

Что я себе плету,

Таится смерть, таится смерть,

И я в ее плену.

Своей заботливой рукой.

Поправлю пелену.

Как одеяльце малыша.

Но в час ночной

Приходит ужаса туман,

Его пропустит пелена.

Мы обратимся в прах и тлен.

Меня не будет, нет, совсем!

Я не смогу дышать,

Не буду чувствовать, грустить,

Ошибки исправлять.

Невыносимо жизнь терять,

хотя утрату эту

нельзя и осознать.

Смерть — это все.

И смерть — ничто.

Эту пациентку особенно мучила мысль, выраженная в последних строках стихотворения: «Смерть — это все. И смерть — ничто». Девушка объясняла, что мысль о том, что она обратится в ничто, поглотила ее, закрыв весь мир. Однако в стихотворении есть две важные уте­шительные мысли: жизнь может обрести смысл, если по­стараться оставить свой след, и самое лучшее, что она может сделать, — это жить настоящим.

СКРЫТЫЙ СТРАХ СМЕРТИ

Для того чтобы извлечь на поверхность скрытый страх смерти, может потребоваться кропотливое иссле­дование, но часто человек независимо от участия психотерапевта может обнаружить его, прибегнув к самореф­лексии. Мысли о смерти могут проникать в сны, нахо­дясь при этом сколь угодно далеко от нашего сознания. Любой ночной кошмар — это проявление страха смерти, который покинул свое укрытие и угрожает спящему.

Ночные кошмары будят спящего, рисуя ситуации, в которых его жизнь подвергается опасности. Эти сны мо­гут быть разными: человек спасается от преследования, падает с большой высоты, пытается спрятаться от смер­тельной опасности или видит себя умирающим или уже умершим.

Смерть часто появляется во снах в аллегорической форме. Например, мужчина средних лет, страдающий желудком и подозревающий у себя рак, во сне видит се­бя со своей семьей в самолете, они летят на экзотиче­ский курорт на Карибском море. В следующий момент он уже лежит на земле, скорчившись от боли в же­лудке. В ужасе он просыпается и тут же понимает, поче­му он не в самолете и не летит на экзотический курорт: он уже умер от рака желудка, и жизнь продолжается без него.

Наконец, определенные жизненные ситуации почти всегда провоцируют страх смерти: например, собствен­ная тяжелая болезнь, смерть близкого человека или серьезная угроза личной безопасности, которая кажется неизбежной, — изнасилование, развод, пожар, улич­ное ограбление. Размышления об этом обычно приводят к проявлению страха смерти.

ГЛАВА 3

ПРОБУЖДАЮЩЕЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ

Один из самых известных героев мировой литерату­ры — Эбенезер Скрудж, нелюдимый, скупой старик из повести Чарльза Диккенса «Гимн Рождеству». Однако в романе с ним произошла удивительная метаморфоза. Его ледяное спокойствие вдруг растаяло, и он превра­тился в щедрого, добросердечного человека, всегда го­тового помочь ближнему.

Что же произошло? Что вызвало эту метаморфозу? Не его совесть, и не сердечность святочных поздравле­ний. На самом деле он испытал на себе экзистенциаль­ную шоковую терапию, или, как я буду называть ее да­лее, пробуждающее переживание (1). Скруджа посетил Призрак Будущего (Призрак Наступающего Рождества) и устроил ему хороший сеанс шоковой терапии, предло­жив заглянуть в будущее. Скрудж видит собственную смерть, наблюдает, как незнакомые люди дерутся за его вещи, даже за простыни, и слышит, как легко и непринужденно обсуждают его смерть. Затем Призрак Будущего ведет Скруджа на церковный двор и показывает его соб­ственные похороны. Скрудж в ужасе смотрит на надгро­бие, ощупывает свое имя на камне, и в этот момент его личность изменяется. Буквально в следующей сцене Скрудж предстает перед нами новым человеком, способ­ным на сочувствие и сострадание.

В литературе и кинематографе много примеров про­буждающих переживаний — конфронтации со смертью, обогащающих нашу жизнь. Пьер Безухов, герой эпопеи Толстого «Война и мир», встречается со смертью в плену у французов, когда на его глазах расстреливают его то­варищей, а ему чудом удается избежать гибели. После этого случая Пьер, заблудшая душа, полностью меняется и до конца романа действует как человек, ощущающий полноту и смысл жизни. (Достоевский реально пережил похожую ситуацию в возрасте 28 лет, когда буквально в последний момент смертный приговор был заменен ка­торгой. После этого его жизнь тоже изменилась.)

Задолго до Толстого мыслители древности напоми­нали нам о взаимозависимости жизни и смерти. Стоики (например, Хрисипп, Зенон, Цицерон, Марк Аврелий) го­ворят о том, что научиться правильно жить — значит научиться правильно умирать, и наоборот: умение пра­вильно умирать — это умение правильно жить. Цицерон писал, что философствовать — значит готовиться к смерти, а святой Августин отмечал, что душа человека рождается только перед лицом смерти. Многие средне­вековые монахи хранили в своих кельях человеческие черепа, чтобы сосредоточиваться на мысли о смерти и на том, чему она учит живущих. Монтень говорил, что ок­на кабинета писателя должны выходить на кладбище — это делает мысли отчетливее.

Вот таким образом великие учителя сквозь тьму ве­ков напоминают нам о том, что, хотя физически смерть нас уничтожает, идея смерти дарует нам спасение.

Итак, если физически смерть нас уничтожает, то идея смерти дарует нам спасение — давайте более пристально рассмотрим эту мысль. Что значит «дарует спасение»? Спасение от чего? И каким образом идея смерти может нас спасти?

ПРОБУЖДЕНИЕ В КОНЦЕ ЖИЗНИ

Главный герой повести Льва Толстого — чиновник средних лет, не представляющий собой ничего особен­ного, но заносчивый и поглощенный собой, — долго и мучительно умирает от болезни желудка. Чувствуя приближение смерти, Иван Ильич понимает, что всю свою жизнь он заслонял свое сознание от идеи смерти, забо­тясь о внешности, деньгах и престиже. Каждый, кто вы­сказывает безосновательные надежды на его выздоров­ление, приводит Ивана Ильича в ярость, потому что про­длевает эту ложь.

Однажды, ведя удивительный разговор в самой глу­бине своего «Я», Иван Ильич внезапно осознаете потря­сающей ясностью, что он плохо умирает потому, что плохо жил.

Вся его жизнь была неправильной. Скрываясь от смерти, он скрывался и от самой жизни. Иван Ильич сравнивал свою жизнь с ощущением, которое часто ис­пытывал в железнодорожном вагоне: в то время как ему казалось, что он движется вперед, вагон на самом деле катился назад. Короче говоря, Иван Ильич испытал «осознание бытия».

Чувствуя приближение смерти, он обнаруживает, что у него еще есть время. Он начинает понимать, что не он один — все живые существа должны умереть. Он откры­вает новое для себя чувство — сострадание. Начинает чувствовать нежность к другим людям: к маленькому сыну, который целует его руку, к молодой жене. Ему жаль, что он обрекает их на страдания, и когда к нему наконец приходит смерть, он встречает ее уже не с болью, но с радостью сострадания.

Эта повесть — не только литературный шедевр, а еще и очень эффективный урок. Ее необходимо перечиты­вать тем людям, которым предстоит находить слова уте­шения для умирающих.

Но если подобное состояние «осознанности бытия» ведет к важным изменениям личности, то как же можно перейти от модуса повседневности к модусу готовно­сти к переменам?

Мало просто хотеть, не всегда помогает и упорное стремление. Как правило, переход из повседневного модуса в онтологический совершается в результате экс­траординарного и необратимого события, переживае­мого человеком. Именно это я называю «пробуждаю­щим переживанием».

Но где же взять такое переживание в нашей обыден­ной жизни, ведь не каждому из нас грозит расстрел и не каждого посещает Призрак Будущего? Из своего опыта я сделал вывод, что лучшими катализаторами пробуждаю­щих переживаний выступают следующие экстремаль­ные события:

• горе от потери любимого человека;

• смертельная болезнь;

• разрыв любовных отношений;

• жизненная веха — например, 50-, 60-, 70-летие;

• тяжелое потрясение — пожар, изнасилование, ог­рабление;

• уход из дома выросших детей (ситуация «пустого гнезда»);

• потеря работы, смена сферы деятельности;

• уход на пенсию;

• переезд в дом престарелых;

• необычные по силе сновидения, передающие по­ слание из глубин нашего «Я».

Случаи, взятые из моей практики, показывают, что пробуждающее переживания может принимать самые разные формы. Все способы, которые я предлагаю сво­им пациентам, доступны каждому: вы можете выбрать один из них, изменить его по вашему желанию и помочь не только себе, но и тем, кого любите.

ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ

История Пэт: «на приколе»

Пэт, биржевой маклер 45 лет, четыре года назад раз­велась с мужем и обратилась ко мне из-за того, что ис­пытывала сложности в установлении новых отношений. Я работал с ней и раньше, за пять лет до того, как она ре­шила разойтись с мужем. Пэт решила вновь обратиться ко мне, потому что встретила Сэма, привлекательного мужчину, который заинтересовал ее, но в то же время вызвал сильнейший приступ страха.

Пэт рассказала мне, что находится в парадоксальной ситуации: с одной стороны, она любит Сэма, однако ей тяжело продолжать отношения с ним. Последней кап­лей, вынудивший ее обратиться ко мне, стало то, что ее пригласили на вечеринку, где должны были присутство­вать многие друзья и коллеги. Брать с собой Сэма или нет? Дилемма становилась все серьезнее. Пэт постоян­но думала об этом.

Откуда такие муки? На нашем первом сеансе после безуспешных попыток отыскать причину ее тревоги я попытался применить косвенный подход и предложил ей попробовать управляемую фантазию.

— Пэт, давайте попробуем одну вещь, мне кажется, это нам поможет. Закройте глаза и представьте, как вы с Сэмом приезжаете на вечеринку. Вы входите в комнату,держась за руки. Вас видят ваши друзья, они приветст­вуют вас, идут вам навстречу. — Я на минуту замолчал и продолжил. — Вы видите это внутренним зрением? Она кивнула.

— А теперь продолжайте наблюдать эту сцену и про­чувствуйте свои ощущения. Прислушайтесь к себе и рассказывайте мне обо всем, что чувствуете. Расслабь­тесь. Озвучивайте все, что придет в голову.

— Ну, вечеринка... Мне там не нравится. — Пэт по­морщилась, словно от боли. — Я отпускаю руку Сэма. Я не хочу, чтобы меня видели с ним.

— Продолжайте. Почему нет?

— Почему? Не знаю. Он старше меня, правда, всего на два года. Но он очень хорошо выглядит. Работает в сфере связей с общественностью и умеет подать себя на публике. Но меня... то есть нас будут воспринимать как пару. Немолодую пару. Я буду чувствовать себя свя­занной. Ограниченной. Мне придется отказывать всем другим мужчинам. Связанность и еще раз связанность. — Пэт широко открыла глаза. — Вы знаете, я раньше никогда не думала об этой двойственности. Ну, это как в университете: когда ты носишь значок клуба, в котором состоит твой парень, ты, с одной стороны, «приколота» к нему, но в то же время он держит «на приколе» тебя.

— Вы очень удачно сформулировали вашу проблему,
Пэт! Какие еще ощущения?

Пэт снова закрыла глаза и погрузилась в свою фанта­зию.

— А сейчас мне в голову лезут мысли о муже. Я чув­ствую свою вину за то, что наш брак распался. Я, конеч­но, знаю, что я в этом не виновата. Мы с вами обсуждали это, и не раз. Но, черт возьми, эта мысль не оставляет ме­ня! Этот неудачный брак — мое первое серьезное жиз­ненное поражение. До тех пор все у меня шло как по маслу. Я понимаю, мой брак разрушен. Уже много лет.
Но вот появление другого мужчины делает наш развод реальным. Это будет означать, что пути назад нет — со­всем. Это законченный этап моей жизни. Все ушло без­возвратно, все исчезло. Да, да, я все это знала, но только сейчас поняла это по-настоящему.

История Пэт иллюстрирует отношения между свобо­дой и ощущением смертности. Трудные решения часто имеют глубокие корни, достигающие фундамента экзи­стенциальной свободы и личной ответственности. Да­вайте посмотрим, почему Пэт было так мучительно сложно принять решение.

С одной стороны, ее решение предполагает опреде­ленный отказ. Любое «да» предполагает свое «нет». С тех пор как она почувствовала себя «на приколе» у Сэма, иные варианты — а среди них, возможно, были люди мо­ложе и достойнее — были для нее потеряны. Прими она это обязательство, она почувствует себя по-настоящему «на приколе» у Сэма. Другие возможности будут для нее закрыты. Это сужение круга возможностей имеет свою темную сторону: чем больше вы замыкаетесь в ситуации, тем меньше, короче и неинтереснее начинает казаться жизнь.

Хайдеггер как-то назвал смерть «невозможностью дальнейшей возможности». Так и страх Пэт — на пер­вый взгляд из-за пустяка — брать ли мужчину с собой на вечеринку? — набрал свою силу из бездонного колодца страха смерти. Необходимость принять это решение по­служило пробуждающим переживанием: внимание к глубокому подтексту ее выбора сделало нашу работу го­раздо эффективнее.

Казалось, теперь Пэт яснее шла строго вверх и только теперь осознала, что к прошлому нет возврата. Она от­пустила свое прошлое, отказалась от него, повернулась к будущему и вскоре смогла начать полноценные отно­шения с Сэмом.

Иллюзии Пэт насчет того, что в своей жизни мы рас­тем, развиваемся и движемся вверх, разделяют многие люди. Их серьезно подкрепляют идеи прогресса, выра­ботанные западной цивилизацией, — от эпохи просве­щения до американского императива вертикальной мо­бильности. На самом деле прогресс — это всего лишь концепт: есть и другие способы осмысления истории. Древние греки не знали идеи прогресса: напротив, они всегда оглядывались назад, к золотому веку, который сверкал тем ярче, чем дальше уходил в прошлое. Вне­запное осознание, что прогресс — это не более чем миф, может быть шокирующим, как для Пэт, и влечет за собой серьезную трансформацию идей и убеждений.

ЖИЗНЕННЫЕ ВЕХИ

Дни рождения и годовщины

Значимые дни рождения и годовщины тоже могут служить сильнейшим пробуждающим переживанием. Хотя празднование дней рождения связано с подарка­ми, тортами, открытками, веселыми вечеринками, что мы отмечаем в действительности? Возможно, вся эта мишу­ра — лишь попытка замаскировать грусть от напомина­ния о неумолимом ходе времени. Психотерапевтам сле­дует всегда обращать внимание на дни рождения паци­ентов, особенно если речь идет о значительных датах, и спрашивать о чувствах, которые они вызывают.

СНЫ КАК ПРОБУЖДАЮЩИЕ

ПЕРЕЖИВАНИЯ

Многие знаменательные сны несут послания от глу­бинной части нашей личности и тоже могут служить про­буждающим переживанием. Вот, например, сон, расска­занный мне одной молодой вдовой, женщиной, погру­женной в свое горе. Это очень ясный пример того, как потеря любимого человека может поставить осиротев­шего перед фактом его собственной смертности.

Я стою на застекленной веранде небольшого летне­го домика и вижу, что недалеко от крыльца притаилось гигантское чудовище с огромной пастью. Мне очень страшно. Я боюсь, что что-то случится с моей доче­рью. Я решаю принести жертву, чтобы откупиться от чудовища, и бросаю за дверь мягкую игрушку в красно-зеленую клетку. Чудовище заглатывает приманку, но остается на месте. Его глаза горят. Он пристально смотрит на меня. Его жертва — я (7).

Молодая вдова отлично поняла значение сна. Внача­ле она подумала, что см