И еще одно средство, пригодное для поднятия настроения с утра: хвастайтесь чаще, хвастайтесь при всех и, хвастаясь, улыбайтесь как можно ярче, чтобы ослеплять улыбкой других.

Совершая утреннюю прогулку до школы, Либерти позволила себе немного расслабиться. Рассветная заря, становившаяся фоном громоздкого Нью-Йорка, ходила за ней по пятам. Куда бы она ни сворачивала, всюду щебетали птички, развивая гипергедонию. Город дышал полной грудью, делясь кислородом со всеми его обитателями. Даже чудаки непристойного вида, ошивающиеся возле помоек и окон подвалов, получали этот заряд жизни, что уж говорить об обеспеченных. Можно спокойно утверждать, сегодняшнее утро выдалось бодрым!

Маленькое путешествие старшеклассницы завершилось встречей со старой врагиней. Данный расклад её совсем не огорчил. Наоборот. Возбудил энергию, поддал жарку, породив ряд симптомов бойцовского, сопернического духа, и обещал долго не выливаться в канитель. Итог мог оказаться совершенно любым: от полного поражения до баснословного морального триумфа. Но Либерти не боялась рисковать. Только не сегодня, не здесь, не сейчас!

- Привет, сучка, ну, как твои дела? Как ваши отношения с Макдэйдом? Кажется, до меня доходил слушок, что кое-кто загулял. Поспорь со мной, если осмелишься… - полная дикой самоуверенности, находящейся в непосредственной близости от бзика и умопомрачения, Моллиган пристала к однокласснице еще до того, как та успела что-то непочтительно промямлить с упоминанием её прошлых неудач, - Ты - жалкая мерзавка!

Ревнивые девчонки чуть было не сцепились. Но оскорбленная почти сразу додумалась, чем вызван нездоровый интерес Лизы, и предприняла ответный ход – удар, засим нанесший критическое повреждение её самооценке, отчасти из-за тщательно подобранного комплекта острых фраз и преобидных выражений.

- Ахах, то есть, тебе нужен препод? Ну, ок, забирай. Я знаю, что вы провели ночь, знаю, что до встречи с ним ты была монахиней. Этот напыщенный дебил разболтал всем своим любовницам… - сказанного хватило, чтобы очередной школьный день Либерти считался испорченным, но “душевной подруге” было мало просто насолить. Ей пожелалось добавить перчинку, - Кстати, о любовницах. Суини Макрей, азиатка, поступившая в Голдстайн в прошлом месяце, вчера утром, когда ты отсутствовала, получила предложение сходить в парк на выходных. Я ни на что не намекаю и ни к чему не клоню. Но сама-то как думаешь, чем может закончиться их встреча?

Не дождавшись ответа от Либерти (хотя ждала она его минуты две), экс-девушка Джонатана, с которой самый востребованный мужчина школы расстался также быстро, как и с остальными, не скинув SMS-ки, не извинившись, припеваючи отправилась в школу. Вскоре она исчезла в толпе одноклассниц, и её перестало быть заметно. Ну, а Моллиган, ярая поклонница сказок о Мертвой Королеве, ощутила знакомые предобморочные признаки.

Правой рукой она схватилась за какую-то хрупкую, тоненькую ветку, ища опору, чтобы не упасть. Помехи в поле зрения частили с неприятнейшим шорохом. “Дисплей начал рябить, отображать полосы, изображение начало выцветать и вести себя неадекватно”. Девочка оказалась не в силах сопротивляться водовороту, медленно втягивающему её и всё вокруг. Не в силах - уже трижды!

Она упала, заработав сильный ушиб подбородка. Воронка чувств засасывала Либерти, рассыпая в песок всё окружение. Слабеющие тонкие пальцы цеплялись за что не попадя, колени рисовали полосы на асфальте длиною в метр и леденящие кровь звуки,

похожие на стоны ведьм во время инквизиционного обряда, пробивались из иной реальности в нашу, образуя мешанину разных правд. Жизнерадостная натура девочки тлела и плавилась в огне преобразований, будто силы свыше проводили ревизию и случайно забыли уберечь всех гулявших.

…Затхлая, очевидно колдовская тьма, оккупировала мир, и подступила к сердцу. Так думала потихоньку отрубающаяся Либерти Моллиган. На деле же всё было обыкновенно, прозаично и неинтересно: её банально сморил неуправляемый обморок…

Затхлая тьма…

“Впервые я позвал девушку на свидание в двадцать пять лет. До этого я ни с кем не встречался, но не из-за того, что не решался. Просто я строил свое будущее. Строил коллективно, целеустремленно, самоотверженно, с полной самоотдачей. Зато потом ненормально увлекся ухажерством. Почти два года, как я одержим мыслью, что не сделал чего-то крайне важного, и если я не наверстаю, наступит необратимый и тотальный конец. Речь о моих соревнованиях во внерабочее время. Я должен со всеми успеть…

Джонатан Макдэйд из числа людей, которые не замечают за собой, как с собой общаются, потому что уж очень привыкли. Вряд ли когда-нибудь им удастся расстаться с этой несомненной чудаковатой привычкой, ассоциирующейся у многих с псих. заболеванием. Ну, там, шизофрения, паранойя, синдром непонятно чего… в общем, все медицинские термины, которые обычно используют, не ведая их подлинного значения. “Чисто по приколу”.

Теперь, когда я чувствую, что заигрался и при неудачном стечении могу упасть носом в лужу, мне стоит сделать перерыв. Основное правило: не допускать резких маневров, держаться ровно и помнить, что осторожность и прагматизм - залог хорошей жизни. Я никому не сделаю лучше, если промочу рубашку. Лучше будет не переоценивать значение чужой жизни в своей, не давать шанса ни одной легкомысленной шмаре залезть тебе под кожу. Безразличие к чужим чувствам для сохранения комфортности жизни -

защита от падений

Джонатан Макдэйд из числа людей, которые забывают ключ от машины в одном месте, а, оказываясь в другом, вспоминают о ключе лишь спустя некоторое время. Как правило, это час, иногда – чуть побольше. Но они всегда возвращаются за забытыми ключами…

Теперь, когда я многое могу, многое умею и уже не завишу от поверий, всё может измениться только к лучшему. Ведь не зря же я нашел себе новенькую цыпу. Она-то должна обеспечить мне лафовую субботу, а если повезет, то и воскресенье. Авось оба выходных дня буду насаживать кукурузу на крючок. Это я так метафорически обозначил генитальный контакт двух особей с целью получения полового удовлетворения. Эх, работает же у меня фантазия…”

Зайдя в класс за ключами, которые, вроде, лежали в одном из карманов повешенной куртки, Джонатан вел себя расслабленно, взгляд у него оставался непринужденно-спокойным, и переживать за что-то, чем-то грузить мозг ему не хотелось. Неизвестно что могло напрячь историка сильнее присутствия Либерти Моллиган, раскрывшегося в самый неожиданный миг. Либо девочка специально дала о себе знать лишь через несколько минут, либо учитель нарочно старался её не замечать, пострадав от собственной чрезмерной осторожности.

Пасмурная старшеклассница встретила его очень неприветливо. Разочарование, робкое поначалу, начало из неё выпирать. В конечном счете, она выдвинула колоссальные и унизительные требования, прошедшие по ушам Макдэйда ножевым острием.

- На днях у вас завязался роман с Суини Макрей, родители которой, если вы не знали, уже несколько лет работают в полиции. А учитывая, что Суини младше меня на год, её совершеннолетие наступит лишь через три года. Половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим девятнадцатилетнего возраста, у нас в Нью-Йорке наказываются строго. Слишком строго, чтобы вы могли надеяться на положительный расклад!

Оказавшись в тупиковой ситуации (в тупиковой – это еще мягко сказано) и не видя выхода, Джонатан почти смирился с мыслью, что им пытаются манипулировать. Уговаривать Либерти не претворять в жизнь задуманное было бы напрасной тратой времени. Девочка выглядела непоколебимо и решительно. Единственный вариант, как можно добиться компромисса, не обидев её еще сильнее, это забыть об идиллическом романтически-нежном стремлении к уединению с каждой школьницей и посвятить всё своё внимание удовлетворению не оглашенных запросов прагматичной мстюньи.

- Я даже не буду спрашивать, из-за чего ты на меня ополчилась опять. Просто скажу, что надеюсь, причины были достаточно вескими. Но я готов сделать для тебя всё, что пожелаешь. Хочешь – снова оскорблю твою мать, ну, или мы еще раз переспим. Только намекни, чего ты хочешь! – по своему невежеству Макдэйд не подошел к делу с достаточным серьезом, и первые минуты разговора всячески кривлялся, задевая шантажистку разнокалиберными колкостями, - А?

Пойдя на принцип, Либерти не стала спускать пса с поводка, а затянула ошейник практически впритык, чуть-чуть не рассчитав. Она сделала условия достоянием гласности. Пока лишь для учителя. Как будет дальше – зависело уже от него.

- Я ничего не стану передавать бедным родителям Суини, и у вас, возможно, не появятся проблемы с законом, если в течение недели вы подадите заявление на увольнение по собственному. Голдстайну пора от вас отдохнуть, ну, и вы заодно отдохнете от Голдстайна! И этот отдых будет вечным…

- Молодец! – неискренне поаплодировал ей препод, - Ты просто мастак в устранении нежелательных элементов. Далеко пойдешь с такими выкрутасами, что еще сказать… - безысходность начала сдавливать горло, и приступ прямодушия, которое, казалось бы, вовсе не присуще зажравшемуся бабнику, сделал его еще более жалким, еще более беспомощным и ничтожным в глазах Лизы, - Это все твои прихоти? То есть, чтобы твоя жизнь наконец-то наладилась, я должен отказаться от хлеба и сдохнуть от голода? Хех…

Моллиган ударила ладонью по столу, да так сильно, что подпрыгнули все её тетради:

- Да! – конкретно унизив учителя, коварная вымогательница покинула класс и больше ничего не сказала.

Дождавшийся одиночества, прижатый Макдэйд, прижатый в почти буквальном смысле, стал нервно размышлять…

“Я сросся с Голдстайном, а Голдстайн сросся со мной. Голдстайн течет по моим венам. Я не могу просто так взять и уйти, отказаться от всего, что мне дорого, по велению обиженной сучки, которую я согласился трахнуть из жалости. Но и жертвовать чем-то неохота…

Нет, дружище, если ты надеешься отстоять интересы, удержаться на айсберге, который очень скользок, тебе придется пойти на некоторые жертвы. Если вдруг тебя посадят в тюрьму, то пикапить будет некого. А закрыть могут лет на тридцать. Запросто! Особенно если сплывет кое-что нехорошее. Ты выйдешь оттуда старым, никому не нужным бродягой с чахоткой и без зубов. Оно тебе надо? Господи, конечно же, нет!

Тем более, в отстаивании прав мне нету равных. Когда-то я уже делал это с другой обиженной сучкой. Что мне помешает проучить еще одну разбалованную дуру? Ответ прост – ничего. Ну, так значит, я могу не волноваться, и хрен, кто заставит меня подписать увольнительную. Голдстайн и я… мы все равно что два родных брата и жить друг без друга не сможем.

Аминь…”

Силясь шевелить извилинами заторможенного из-за переживания мозга, Макдэйд достал треклятые ключи из кармана своего пальто и покинул помещение класса. Дверь за ним громко захлопнулась…

Следующая встреча Либерти и Джонатана состоялась по инициативе второго - на крыше дома, стоявшего напротив музея еврейского искусства. Девочка долго ломалась, прежде чем сказать “OK” и немного снизить напор. Она по-прежнему не простила учителя, да и не простит никогда. Но поговорить по душам, если такое всё еще возможно, было бы чудесно, несмотря на вражду.

Джонатан не явился с пустыми руками. Тонкий букетик в знак уважения, считай, убедил настороженную Лизу, что не стоит опасаться контрмер и думать о нём как о преступнике.

- Знаешь, а ведь я тебе благодарен. Своим ультиматумом ты научила меня любить и ценить то, что дано, а не то, что потеряно. Признаться, в такое положение я еще не попадал. Ни разу. Но мне нравится это ощущение финитности. Как будто нестерпимая летняя жара сменилась осенней прохладой…

Девочку не волновали преференции прокудливого препода. Ей не было интересно, что он чувствует и что думает о ней. Но усугублять Моллиган не стала, словно порядком утомилась от антагонизма, от злобы, недоброжелательства, нелюбви, ненависти и неприязни, и похвальная сдержанность Джона навела её на мысль о неверности последних её действий. Сейчас она понимала, можно было бы поступить примерно также, но немного мягче, немного добрее…

…Бывшие любовники тире нынешние недруги простояли на крыше до наступления позднего вечера. Со временем стало казаться, молчание, продлившееся несколько часов, ничего не сможет прервать. Это было самым катастрофичным заблуждением в жизни Либерти и всего Манхэттена…

Видимо, Макдэйд подустал стоять, ожидая неизвестно чего, и потому нарушил столь прекрасную тишь. Первые минуты девушка не воздавала должное странным околичностям и в упор не замечала, с каким подонком, в итоге, связалась. Учитель оставался милым, шелковым, непрекословным… до этой минуты. И если небо, окрашенное в потрясающие темные оттенки, скрывало весь ушедший свет, то светлость Макдэйда с точностью до наоборот – затеняла всю его тьму. Возможно, как раз из-за своей непохожести на мир, на это небо, Макдэйд стал охотником за юбками и по совместительству жестоким упразднителем, устраняющим возможные последствия собственных ошибок и действующим исключительно в личных интересах.

- Хотел спросить у тебя, Либ, но всё не решался. Ты же помнишь такую светленькую… Эйприл, кажется, звали! Девочка училась у нас в прошлом году и погибла, выпав с балкона заброшенной многоэтажки. Мы всем классом собирали деньги, чтобы помочь бедным родителям пережить горе. Заказали организацию похорон и обеспечили качественные действия по погребению скончавшейся Эйприл…

К естественной сонливости Либерти, усилившейся с наступлением позднего часа, примешалось дурное предчувствие. Как будто, потеряв сноровку, она проглядела что-то ужасное, подозрительное и, главное, важное. Но ей не хотелось думать негативно о Джонатане. Тем более зажженная свеча симпатии ещё не догорела. Однако следующий вопрос, до конца разрушивший треснутую стену, был неотвратим, как и эта встреча.

- Допустим, помню. А почему ты заговорил вдруг о ней? Ни с того, ни с сего…

Тогда в глазах учителя появилось осмысленное, прогибучее выражение, затем подколодный взгляд вновь помутнел. Историк манхэттенской школы Голдстайна ответил лишь спустя минуту.

- Неспроста заговорил. Вы с ней удивительно похожи. Эйприл тоже постоянно лезла, всюду совала нос, куда не следует, любила копать ямы. Копала глубоко! И если Эйприл задавалась какой-то целью, её было не отговорить… - сальянтная (гладкая, фотогеничная) внешность Макдэйда не смогла удержать раскрывшуюся тьму. Перемежаясь со злостью, неуверенность рыхлела, рассыпалась на атомы. В сутках оказалось достаточно часов для психологической подготовки к убийству. Именно за этим “охотник” и позвал Либерти на крышу, - Но еще сильнее вас сближает участь. Тебя прикончит тот же человек!

Вдосталь наболтавшись, лицемер схватил девочку за растрепанные ночным ветром волосы и с силой дёрнул её на себя. Сказать, что это было неожиданно - ничего не сказать. Следом понеслась серия непрофессиональных ударов в живот, один удар коленом в смешном полупрыжке. Опосля Макдэйд подтащил избитую к краю и начал яростно пытаться сбросить её с крыши.

- Отпусти меня, урод! Отпусти! – вопила жертва.

- Вот так, Либерти! Мать твоя шлюха, ты никому не нужна, подруги тебя не уважают! Смысл твоей жизни давно уже потерян. Осталось только убедиться, что никак иначе ты закончить не могла! – взяв за обе ноги, любитель школьниц уже наполовину перевалил сдавшуюся Моллиган, - Давай, детка! Твой отец ждёт тебя с распростертыми объятиями! Ваше воссоединение неизбежно!

Но, к своей беде, прокараулил, как жертва успела уцепиться за воротник его белой, недавно проглаженной рубашки, и ногтями расцарапала кожу. Резкое удушье возникло в результате защитных действий Либерти, и в силу злой иронии волчище угодил в собственный капкан: жертва поднапряглась, подтянулась вверх и надежно обхватила шею предателя. Слабенький убийца недооценил энергию школьницы и… с криком полетел вниз, считая окна.

- Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т!

…Этой прохладной ночью Манхэттен простился с тихоней-подлецом Джонатаном Вильгельмом Макдэйдом. Это “свидание” навеки закрепиться в памяти и пополнит список жизненных уроков. Либерти никогда не забудет, как висела на одной ниточке от смерти, как сбросила тело непутевого маньяка, не услышав звук падения из-за высоты.

Идти, лишний раз утруждаться и проверять, что от него осталось, самая везучая девочка

Нью-Йорка не стала. Ей с детства был противен омлет…

Тридцать пятая страничка в личном дневнике Либерти:

Когда-нибудь моя история обязательно закончится. Но я так рада, что это произойдет не сегодня, что, наверное, не смогу описать…

Моллиган-младшая вернулась домой к четырем часам ночи. Вся в синяках, без рюкзака, с порванной одеждой и с худшим настроением даже для самой паршивой недели. На вопрос матери, что стряслось, ответа не последовало. Либерти заперлась у себя в комнате и принялась заниматься всяческой “мистикой”. Эммануэль порекомендовал Селене отложить разговор до лучших времен и оставить ребенка в покое, чтобы тот мог полноценно выспаться и рассказать без принуждения.

…Пять утра. На дворе еще стояла почти непроглядная темень, хоть глаз выколи. Где-то аукались бездомные, где-то кричала ребятня. Радиостанции, неспособные обратить на себя внимания хозяев, бесконечно проигрывались. И вдруг на кухню кое-кто зашел… зашел и включил свет!

Этот человек, кем бы он ни был, имел самые недобрые намерения относительно других жильцов. Он взял нож из ящика стола кухонного гарнитура. Прекрасное орудие убийства! Затем ходок набросил на голову полотенце, чтобы скрыть лицо, и тяжелой медленной походкой направился к лестнице. По пути “белая фигура” наткнулась на кучу газет с однотипными заголовками: «Mad Jack - reality or the myth?»; «Helvan's phenomenon: the children killing parents».

(Безумный Джек – реальность или миф? Феномен Хэлвана: дети, убивающие родителей)

…Эммануэля Морено разбудил женский крик. Кто именно его издал, Селена или Либерти - определить было невозможно. Мужчина незамедлительно поднялся с кровати, и, преодолев вязкую сонливость, спустился на первый этаж.

- Милая, почему ты ушла? Решила заняться готовкой? В такую рань??? – хозяйка не отзывалась. Это начало пугать верного любовника, - Послушай, если ты на меня обиделась и расхотела делить со мной постель, я всё пойму…

Вляпавшись в лужу непонятной консистенции жижи, Эммануэль подумал, что все ещё спит, насколько неправдоподобными были его ощущения. Рука ночного исследователя на автомате потянулась к пятке. Жидкость, очутившаяся на его пальцах, имела красно-бурый оттенок. Зловещий цвет тянулся длинным пятном до двери, ведущей в тоилеттес.

- Селена? – сомнения, что получится найти хозяйку живой, росли вопреки личному желанию. Когда Морено схватился за ручку, чтобы открыть дверь, то закрыл глаза, гадая, что же увидит.

ОПАНЬКИ!!! Тело женщины с обилием колото-резаных ран лежало в луже крови! Селена навидалась и пережила столько ужаса, что даже после ухода души в святой рай её взгляд достоверно передавал весь страх произошедшего.

Пронзенный Морено замолк и, предположив, что это бесовское наваждение за все совершенные им плохие поступки, тут же стал верующим и начал креститься. Удар в спину, пришедший со стороны того, от кого этого меньше всего можно было ожидать, был точным, сильным, почти обездвиживающим, будто бил не человек, а чудовище!

- Либерти… - увидев, как девочка снимает с головы полотенце, обагренное материнской яркой плазмой, и, по всем вероятностям, готовится добить, разглядев в её очах истинную бесконтрольную ярость, требующую экстренного выхода, эту больную агрессию, которую нельзя обуздать, решил сказать ей правду в надежде, что это остановит её гнев, - Одумайся, пожалуйста! Я твой отец…

Словно набравшая в рот целый литр воды, убийца родной матери не издала ни звука и через несколько секунд сделала то, что совершила бы в любом случае: зажала голову мистера Морено стойкой, ограничивающей сбоку дверной проём, и самой дверью, после начала закрывать дверь с такой силой, что та… безыскусственно хрустнула! Мистер Морено, желавший исправить часть своих ошибок, из-за чего поселившийся у своей экс-любовницы, был казнен собственной дочерью! Насытившись насилием, прилежно сдобренным наследственным трагизмом и желчью, подпустив величественную тьму поближе к сердцу, фам фаталь расцвела на потухших глазах своих уже… дохлых родителей!

Брат Либерти проснулся, когда миссия сестры по сокращению числа обитателей дома была уже выполнена. Царившая тишина показалась мальчику странной, неестественной.

Обычно хозяйка с кем-то говорит в это время.

В спальной Селены Моллиган парня ждало потрясение: на кровати неподвижно лежали два обнаженных, два обезображенных тела, одно из которых принадлежало его мамочке. Перед уходом убийца оставил кровавое послание на стене, чтобы все, включая братишку, имели в виду:

Be careful, be afraid of anger of the Dead Queen:

(Будьте осторожны, бойтесь гнева Мертвой Королевы)

Глава третья.

Вне стен Антнидаса:

Психологическая реабилитация Алисии Флинн,

или что такое Бзик.

Немногие в курсе, но Нью-Йорк называют не только «столицей мира» и «городом контрастов», но и «историческим центром кровавых убийц и опасных маньяков». По данным местных СМИ, в Нью-Йорке впервые за множество лет было зафиксировано увеличение уровня преступности, в первую очередь относящейся к серийности, к серийному характеру преступлений, к серийным убийствам! Поначалу немногие верили в критичность ситуации. Оно и понятно. Человечество еще не оправилось после уничтожения городов таинственным Технэком, после погромов, устроенных Апокалипто, а на подходе очередное “природное” бедствие, уже вызвавшее массу скандалов.