Эмоциональный разрыв и инцест подход с позиции взрослого, пережившего инцест в детском возрасте

Далее будет приведен пример работы с 44-летней женщиной, г-жой Б., отец которой совершил над ней в детстве сексуальное насилие. Процесс терапии состоял из 78 сессий и продолжался в течение четырех лет. Большинство встреч (пятьдесят одна) были проведены с г-жой Б. индивидуально. На двадцати сессиях присутствовал ее муж, на пяти — старшая сестра, на одной старшая сестра и младший брат и одна сессия была проведена с г-жой Б. и ее отцом. (Диаграмма семьи Б. представлена на рисунке 2.)Этот случай свидетельствует о важности исследования скрытых переживаний, связанных с инцестом, работы с ними и поддержки непосредственных контактов между г-жой Б. и ее отцом для конструктивного преодоления травмы и эмоционального разрыва. Следующий отчет был подготовлен клиенткой в конце терапии. Он иллюстрирует фокусировку на семье, которая стремилась преодолеть эмоциональный разрыв, связанный с инцестом. Мои тревоги возникли примерно в 11-летнем возрасте. Я помню, что у меня были проблемы с дыханиеми глотанием, не имевшие какой-либо видимой причины. Помню, что однажды мои родители вызвали ко мне нашего семейного доктора, который сделал мне укол. С 7-го класса школы и до тех пор, пока я не ушла со второго курса колледжа, я страдала от головокружения, тошноты и крапивницы. Мои родители и семейный доктор объясняли все это напряжением, связанным с учебой. Именно поэтому я и оставила колледж.

Я вышла замуж в 16 лет. Мой муж, которому было 18, не мог справиться с моим возрастающим беспокойством и взять на себя бремя ответственности за жену, а затем и за двоих детей. В первые годы нашего брака я страдала от ужасных приступов депрессии. Родители были обеспокоены моей депрессией и пригласили ко мне врача, который сказал им, что он успешно помогал людям, страдавшим нервными расстройствами. Меня преследовало чувство, что я хочу нанести вред моим детям, которых нежно любила. Я лечилась у этого доктора около 8 лет. В конечном счете я перепробовала все лекарства, но они мне не помогали. Мне становилось все хуже. У меня были постоянные приступы рвоты, я очень похудела и страдала от ужасных головных болей. Мой муж чуть ли не каждый вечер куда-нибудь уходил. Он возвращался домой подвыпивши истановился рядом с кроватью, на которой я спала. Я просыпалась, не могла понять, кто это, и пугалась!У моей свекрови были проблемы с психикой, но она практически никогда не лечилась. Это была большая тайна, о которой за пределами нашей семьи не говорили. Чтобы совладать с собой в этой ситуации, свекор каждый день после работы и в выходные ходил в местный бар. Всегда, когда у меня наступал тяжелый период, мой муж говорил мне, чтобы я выходила из своего состояния сама, иначе меня поместят в психиатрическую больницу.Каждый раз, когда я пыталась устроиться на работу, мне становилось настолько плохо, что я не могла встать с кровати. Мною овладели мысли о самоубийстве. Однажды, когда в телефонном справочнике я искала телефон психиатра, мне позвонила сестра. Она договорилась со своим врачом, чтобы он меня осмотрел, и он направил меня к своему коллеге. Я встречалась с ним периодически. Как раз в это время я, наконец, смогла часть дня заниматься работой, которая приносила мне облегчение и впервые в жизнипозволила мне иметь собственные деньги. После того как выросли мои дети, страх причинить им вред сменился страхом того, что я—лесбиянка. Но я по-прежнему боялась оставаться одна, а также боялась пьяных и испытывала по отношению к ним непонятную злость. Мне часто снилось, будто я не сплю, а бодрствую, но не могу открыть глаза. Я слышала, как кто-то входит в дом и поднимается вверх по лестнице, где находятся спальни. Я изо всех сил пыталась открыть глаза, чтобы увидеть, кто это, но не могла. Я знала, что двери заперты и что я нахожусь дома одна. Перед тем как я вышла замуж, мне приснился тот же сон, но в то время я действительно думала, что там кто-то был. Тогда мы не запирали двери. Когда я вышла замуж, с первого дня нашей совместной жизни и даже теперь двери в нашем доме всегда заперты. Когда мать пришла домой, я сказала ей, что там кто то был. Такие фантазии овладевали мной, когда я была расстроена. У моего брата, который на три года младше меня, с тех пор как он стал учиться в колледже, возникли свои проблемы, которые сохраняются и по сей день. Он ужасно боялся оставаться дома и спать в одиночестве. Но самой большой его проблемой было пьянство. Жена оставила его после 11 лет брака, и у них не было детей. В пьяном виде он буянил. Он все больше деградировал из-за пьянства, и так продолжалось четыре года. Он позвонил мне по телефону посреди ночи, чтобы сказать, что собирается убить жену. Я направила его к своему врачу, который, в свою очередь, позвонил его жене, чтобы ее предупредить, и мой брат никогда больше к нему не обращался. Именно пьянство и буйное поведение брата вызывали у меня самые сильные приступы тревоги и депрессии, которые мне когда-либо приходилось переживать. Каждую неделю я приходила к своему врачу. Я не могла спать и испытывала страх все время, пока бодрствовала. Я не могла броситьработу, но боялась туда ходить. (Позже я поняла, что работа, видимо, была моим спасением.) У меня развилась клаустрофобия и возникали приступы тревоги и головокружения, как только я приходила на работу. Я отчаянно нуждалась в людях, но боялась их. Примерно в то же время меня направили к семейному терапевту. Я чувствовала, что не могла больше «играть по правилам» в браке и в своей жизни. Я чувствовала себя так, словно умирала изнутри. Мнеказалось, будто я бьюсь о стены. Я не могла больше решать свои проблемы; я утратила способность фантазировать (это было моим средством спасения, когда мне было плохо). Я не могла почувствовать ни гнев, ни радость. До этого времени муж никогда не принимал активного участия в моем лечении. Я не знала, какую пользу может принести совместное консультирование. Я думала, что проблема была во мне, потому что я не могла справляться с жизненными трудностями. Я сказала ему, что если он не будет участвовать в терапии, то я буду вынуждена его оставить, потому что больше не могу так жить. Это была еще одна проблема, которая приводила меня в замешательство. Одна часть меня хотела его покинуть, тогда как другая часть чувствовала, что это будет ошибкой. Он пришел к терапевту — с неохотой, но пришел. Я ожидала моментального облегчения. Не думала, что это произойдет только через 3 года. На первом сеансе я рассказала обо всем, что меня беспокоило. Я чувствовала, что мой неудачный брак являлся непосредственной причиной моего плохого самочувствия, что если бы его удалось поправить, мне стало бы лучше. Если же нет, то я должна буду уйти. Через некоторое время я сумела понять, что «хандра» моего мужа по выходным и его дурное настроение были следствием того, что он выпивал в пятницу вечером. Это стало настолько очевидным для моей дочери и для меня, что он больше не мог этого отрицать. Моя дочь и я сказали ему, что мы будем уезжать на целый день, чтобы избежать его брани. Постепенно он изменил свое поведение. Он перестал напиваться до чертиков, и его настроение в выходные дни переменилось. Когда я была подростком, у моих отца и матери были определенные проблемы. Мой отец в это время помногу работал, потому что они с женой только что купили свой первый дом. Моя мать проводила время в обществе своих мужеподобных подруг-лесбиянок, и у нее был друг, который звонил ей домой. В свободное время мой отец стал много пить. Однажды он попытался повеситься в нашем подвале. Я, моя сестра, которая старше меня на полтора года, и мой брат, который младше меня на три года, а также мать — все мы были свидетелями этого. Отцу не удалось совершить задуманное, но этот поступок произвел на всех нас неизгладимое впечатление. Тем не менее никто из нас его даже не обсуждал. Все было так, словно ничего не случилось. Примерно в это время моя мать забеременела, и после того как родился мой самый младший брат, она сидела дома и не общалась ни с кем из своих друзей. Все мы жили в страхе за отца, пытающегося себя убить. Примерно через полтора года терапии мои отношения с мужем начали улучшаться, но мне пришлось признать, что проблема заключалась не только в нем, потому что лучше мне не становилось. Я заметила, что когда я работала всю неделю, мне становилось несколько лучше, хотя я по-прежнему боялась (без какой-либо причины) идти домой. Я с нетерпением ждала выходных, но впадала в состояние беспокойства и оцепенения, испытывая иррациональные страхи. После того как это стало повторяться снова и снова, я поняла, что боялась своего мужа. Разумом я понимала, что для этого не было никаких оснований: он никогда меня не бил. Постепенно я начала испытывать меньшую тревогу. Мы начали общаться, и нам показалось, что у нас есть общие цели в жизни. Последние полтора года превращала его жизнь в ад. Меня искренне поразило, как он смог это выдержать (даже я не могла выносить саму себя). Когда я не работала, я проводила много времени с моей сестрой и подругой. Я старалась занимать себя делами и разговорами. Теперь я знаю, что пыталась спрятаться от чего-то неизвестного. По прошлому опыту я знала, что если я остановлюсь, то меня захлестнут мои чувства, и это принесло бы мне много проблем. Я боялась оставаться одна. Супружеские отношения улучшались, а благодаря медикаментозному лечению у меня исчезли резкие перепады настроения, однако тревога была ужасной. Казалось, что сотрясалась земля, но на самом деле это трясло меня. Мы еще раз приступили к обсуждению мужчин, встречавшихся в моей жизни, шума шагов в моих снах и страха незнакомых людей в больнице. В моем сознании всплыло воспоминание о моем дяде, ласкавшем меня и мою сестру, когда мы были подростками. Он был для нас как дедушка. После разговора об этом я ужасно расстроилась и все время плакала. Мне начали сниться сны. Мне снилось, будто я бодрствую, но мои глаза были закрыты. Я слышала шаги человека, поднимающегося по лестнице. Эти сны были не совсем обычными. Я была способна думать и, казалось, отчасти контролировала то, что видела. Эти сны были похожи на небольшие фрагменты, не связанные с основным содержанием сна. В первом сексуальном по своему характеру сновидении мне снилось, что я лежу на полу возле двухъярусной кровати (я и моя сестра жили в комнате, где стояла такая кровать). Кто-то встал с меня. Я лишь мельком увидела этого человека в профиль. Я стала подумывать о том, чтобы увидеться с дядей. Честно говоря, не хотелось этого делать. Я разыскала несколько старых фотографий моего дяди. Я не видела его 20 лет. Кроме того, я спросила мать, не помнит ли она чего-нибудь такого, что случилось со мной, но о чем она мне не рассказывала. Я пыталась не бояться снов. В конце концов знакомые люди, которых я видела во сне, стали походить на каких-то других людей. Я лихорадочно начала анализировать свои сновидения. Я добралась до сути одного сна: мне снилось, что я смотрю вдаль, но передо мной словно возникла завеса и я не могу увидеть лица. Хотя в сновидениях не было никаких сексуальных образов, меня не покидало чувство, что речь шла о сексе. Я решила пойти туда, где раньше жил мой дядя (никто не знает, где он сегодня). Моя тревога усилилась. У меня болела грудь, возникали ужасные приступы сердцебиения иголовокружения, но я продолжала работать. Мне по-прежнему снились сны, и каждый раз я слышала приближающиеся шаги по лестнице, после чего я просыпалась. Это было в то время, когда моя подруга (у которой, как я знала, произошел нервный срыв) рассказала мне, что ее муж вступил в сексуальные отношения со старшей дочерью. Она развелась с ним после 20 с лишним лет совместной жизни и так и не простила его. Я не сознавала того, что ее рассказ выбил меня из колеи, но мне стало трудно находиться в ее обществе. Я стала ее избегать,ьно после этого почувствовала такое чувство вины, что сама приехала к ней и сказала, что мне стало тяжело находиться с ней рядом. После такого признания я смогла видеться с ней, но все равно испытывала напряжение. Во сне я увидела наверху лестницы двух мальчиков-подростков с хозяйственной сумкой. В следующем сне они прошли мимо кровати, на которой я лежала. Затем в моей темной спальне у изножья кровати появился некий человек в белом нижнем белье. В следующем сне я повернула голову налево и с удивлением обнаружила, что рядом со мной, положив голову на подушку, кто-то лежал. Я говорила с этим человеком; я могла его видеть. Я попыталась рассмотреть его лицо, но оно было затемнено. В следующий раз мне снилось, что комната была светлой, я стояла на четвереньках, опираясь на руки и колени, а кто-то сзади лизал мой анус. Затем мне снилось, что кто-то на мне лежал. Этот человек говорил, но его лицо было нечетким; тогда я решила прислушаться к его голосу, но он замедлил речь, как на пластинке, которую поставили не на той скорости. На сей раз я продолжала смотреть, и лицо приняло четкие очертания. Это был мой отец! Хотя я знала, что такая возможность существовала, это меня ошеломило. Несколько дней я ходила самане своя, пытаясь разобраться в этом. Я никому ничего не рассказывала. Все это произошло примерно через год после того, как я начала заниматься терапией. Мы с сестрой считали, что отец не способен совершить такое, он никогда не смог бы с этим жить. Мы расстались с терапевтом на каникулы, как было запланировано. Однажды у нас с подругой моего брата состоялся разговор наличные темы. Я рассказала, над чем мы работаем с терапевтом, и прежде чем я сообщила, кто мне привиделся во сне, она меня опередила: «Это был твой отец!» Затем она рассказала, что он домогался также моего брата. Это вывело меня из себя. В тот вечер, когда мы расстались, я думала, что меня вырвет. Подруга моего брата взяла с меня обещание не рассказывать моему брату того, что она мне сказала. Мой брат и я только недавно стали снова общаться — через три года после того, как у меня возникли проблемы с психикой. В то время я велела ему не приходить ко мне в периоды пьянства. Когда я узнала об инцесте, мой отец был тяжело болен. Впоследствии мой брат сказал мне, что едва не рассказал матери и младшему брату о том, что отец с ним сделал. Мы запланировали провести сессию, на которой я должна была рассказать брату и сестре об отце в надежде, что мой брат откроется. Но мой брат так и не появился. Я рассказала об этом сестре, и все, что она могла сказать, было: «О, нет!» Она не возражала, но и не хотела в это поверить. Я была настолько расстроена тем, что не пришел брат, что рассказала сестре все, что узнала от подруги брата, и объяснила, почему было так важно, чтобы он пришел на нашу встречу. Впоследствии моя сестра сообщила мне, что когда мы впервые заговорили на эту тему, мой брат рассказал ей по секрету о том, что с ним сделал отец, и сказал, что если ей покажется, что это мне поможет, то пусть она мне об этом расскажет. Она не смогла этого сделать, потому что не хотела, чтобы все это было правдой. Я была удивлена ее признанием, но поняла, что именно она хотела сказать. Я поехала к своему брату, чтобы рассказать ему о том, что я узнала в процессе терапии, о том, что мой отец меня домогался, о своих сновидениях, о том, что утаила наша сестра, и т. д. Мы поговорили обо всех суровых проблемах нашей юности, и я попросила его прийти на следующий сеанс, что он и сделал. Я не наслаждалась душевными муками, разоблачая своего отца, но я не знаю, призналась бы я, что это случилось также и со мной, если бы сестра сразу мне обо всем рассказала. Мне было очень тяжело видеть родителей. Я раздражалась на отца по любому ничтожному поводу. Я перестала к ним приходить, потому что у меня возникли проблемы со сном, появилась крапивница и т.д. Мой брат тоже с ними не виделся.Мы запланировали провести совместную встречу с братом и со мной, чтобы обсудить разговор с отцом. Мой брат не появился. Он пришел на следующую сессию и согласился присоединиться ко мне и присутствовать на совместных сессиях. Потом он отказался от этого за час до встречи. Каждый раз, когда я его видела, он не хотел говорить на эту тему. Именно тогда я попросила отца прийти вместе сомной на следующую сессию (я ужасно боялась, что он будет слишком остро реагировать и убьет себя). Мне казалось, что проблема никогда не разрешится, пока я этого не сделаю. Я не хотела, чтобы все это нашло выход в гневе, и чувствовала, что смогу говорить о своей проблеме открыто. Как ни странно, всю свою жизнь мы были действительно тесно связаны, и я не хотела, чтобы это изменилось. Мой отец пришел на следующую терапевтическую сессию. Мне никогда не приходилось бывать в таком затруднительном положении. Он говорил очень искренне, но когда я сказала ему, что он приставал ко мне и моему брату, он ответил, что такого никогда не было. Я сказала, что это было. Он ответил, что такого не помнит, но если двое его детей утверждают это, то, видимо, так и было. Он извинился передо мной. Никогда в жизни я не испытывала более сложных чувств. Я чувствовала себя так, словно разрушила отца. У меня не было добрых чувств, но в глубине души я знала, что он должен взять на себя ответственность за свой поступок, и тогда я смогу перестать ощущать себя жертвой. Мой отец признался, что в то время он много пил. Это случилось тогда, когда он пребывал в затмении под воздействием паров алкоголя. Я приняла его извинения и сердцем чувствовала, что он сожалеет. Прошедшие тридцать с лишним лет душевных страданий никогда не будут забыты, но еще важнее для меня были предстоящие тридцать лет. Я знала: моему отцу нужно видеть, что я действительно приняла его извинения, а потому я продолжала приходить к нему домой. Он никогда не говорил моей маме об инцесте, но мне это было не важно. Все оставалось между нами. Я не сердилась на него за попытку отрицать инцест. И даже моя враждебность к матери уменьшилась. Мой брат избегал родителей, поэтому я решила рассказать ему о сессии с отцом, о том, что он сказал и как я приняла его слова. Он, казалось, испытал облегчение и сказал, что никогда не смог бы этого сделать. У моей матери вскоре случился удар, и через полторы недели она умерла. Это было тяжелое время для всей нашей семьи. Впервые в моей жизни я почувствовала, что смогу преодолеть приступ паники. Моя семья, переживая общую душевную боль, дала мне силы. Я знаю, что устойчива к стрессу не больше других людей, но и чувство уверенности в собственных силах у меня не меньше других. Я знаю, что у меня будут тяжелые периоды, но я найду силы, чтобы

взять себя в руки. Лучший комплимент, который мне когда-либо приходилось слышать, я услышала от моего младшего брата и его жены. Они сказали, что «моя сила» в период болезни и смерти моей матери помогла им все это выдержать. Мне была понятна душевную боль, которую они испытывали. Я действительно была когда-то очень привязана к маме, но упорно стремилась к тому, чтобы стать независимой. Я думаю, что лучший подарок, который родители могут сделать своим подрастающим детям, — это дать им независимость, т. е. они должны быть достаточно уверены в своих силах, чтобы продолжать жить, когда мы уходим из семьи. Сегодня я знаю, что моя мать была очень несчастным человеком, у нее не было никакой собственной жизни без нас, ее детей. Моя жизнь несовершенна, но я и не стремлюсь к совершенству: это лишает сил и не стоит того. Мне нравится тот человек, которым я сегодня являюсь. Я знаю, что я — хороший человек; я способна прощать. Я никогда не забуду прошлое, но это больше не причиняет мне боли. Поразительно, как далеко мы продвинулись: когда я возвращаюсь в отчий дом, я стираю белье моего папы, помогаю ему с документами, и он невзначай сообщает мне, что звонил мой брат, просто чтобы узнать, как он сегодня себя чувствует. Это моя семья, самые важные для меня люди в этом мире. Когда случается инцест, нарушается настолько строгое табу, что такое событие обычно становится семейной тайной. Ребенок, вовлеченный в инцестуозные отношения, ощущает не только физическую и психологическую угрозу со стороны совершившего насилие родителя, но и часто испытывает чувства вины и стыда как из-за того, что произошел инцест, так и из-за смешанных негативных и позитивных чувств к насиловавшему его родителю. Дети и взрослые, пережизшие в детстве инцест, часто не помнят этих болезненных переживаний. Нередко механизм диссоциации себя от своего тела используется как средство, чтобы продолжать жить, несмотря на груз агрессивных сексуальных экспериментов со стороны родителя, дяди или брата. Очевидно, что в семье Б. инцестуозные отношения между отцом и его детьми, г-жой Б. и ее братом, являлись семейной тайной. Г-жа Б. прожила много лет, не думая об инцесте на сознательном уровне. Она «забыла» о нем, и, как следствие, у нее возникли многочисленные нарушения функционирования, которые проявлялись в супружеских отношениях и в таких симптомах, как тревога и депрессия. С точки зрения теории семейных систем, все симптомы можно понять через вовлечение в триангулярные отношения. Тревога г-жи Б., связанная с инцестуозными отношениями со своим отцом, лишь на короткое время (но недостаточно успешно) снижалась, когда она фокусировалась на своих индивидуальных симптомах и межличностных проблемах в браке. Другими словами, треугольник включал г-жу Б., сфокусированную на своих эмоциональных симптомах, ее отца и переживание инцеста, занимающее дистантную, внешнюю позицию в треугольнике. У г-жи Б., как и в других аналогичных случаях, возникновение физических, социальных и эмоциональных симптомов подкреплялось наличием тайны, поскольку тайна являлась механизмом, предохранявшим семью от непосредственных контактов друг с другом. Случай семьи Б. показывает, что при инцесте, как и при других эмоциональных проблемах, вовлеченными в эту ситуацию оказываются все члены семьи, причем в разной степени и на разных уровнях. В браке родителей г-жи Б. существовал явный конфликт, сопровождавшийся холодностью в отношениях. Мать г-жи Б. имела внебрачные отношения как с мужчинами, так и с женщинами.Очевидно, попытка самоубийства отца г-жи Б., по крайней мере частично, явилась реакцией на неверность жены и отсутствие близости между ними. Возможно, алкоголизм отца способствовал физическому и эмоциональному отстранению жены, и в то же время был способом реагирования на возникшие проблемы. По всей видимости, уровень эмоциональной зрелости, или дифференциации, у обоих родителей был одинаково низким. В центральном детско-родительском треугольнике г-н Б. сосредоточил свое эмоциональное внимание на своей дочери, г-же Б., и, возможно, в несколько меньшей степени — на ее младшем брате. Таким образом, один из основных треугольников, существовавших многие годы в родной семье г-жи Б.,состоял из родителей, которые эмоционально и физически были отдалены друг от друга, а также из отца и г-жи Б., находившихся в чересчур близких отношениях, характеризовавшихся враждебным слиянием. Аналогичный треугольник, возможно, существовал с братом г-жи Б., который находился в сходной позиции по отношению к своими родителям. Основываясь на результатах последующей терапии с братом, проведенной этим же терапевтом, можно сделать вывод, что и он тоже страдал серьезными симптомами, возникшими из-за того, что он являлся объектом сексуального насилия со стороны отца. В треугольниках, включающих г-жу Б. и ее родителей, а также ее среднего брата и родителей, мать воспринималась как отстраненная, недоступная и незащищенная. В ходе последующей терапии, которая проводилась тем же терапевтом с младшим братом и его женой, стало очевидно, что «маленький» брат был инфантилизирован из-за слишком большой близости с матерью и отстраненных отношений с отцом. Похоже на то, что матери г-жи Б. стало известно, что ее муж совершил сексуальное насилие над одним или над обоими ее старшими детьми. Ее гиперопека «малыша», в том числе стремление держать его вдали от отца, возможно, была обусловлена страхом того, что и над ним тоже отец может совершить сексуальное насилие. В треугольнике, включающем младшего сына, она находилась вместе с ним в симбиотических отношениях, а отец — в отстраненной позиции как по отношению к жене, так и по отношению к сыну. Отношения старшей сестры г-жи Б. со своими родителями характеризуются, по-видимому, определенной функциональной дистанцией от обоих родителей. Она несколько лет скрывала от г-жи Б. тот факт, что брат рассказал ей о сексуальном насилии над ним со стороны своего отца. Она рассказала об этом только тогда, когда вместе с г-жой Б. стала проходить семейную терапию. Эта скрытность, по-видимому, была связана с желанием защитить своих родителей и не дать проявиться существующей эмоциональной проблеме. Как и в случае семьи А., так и в большинстве других случаев, в которых терапевт сталкивается с последствиями инцеста, злоупотребление алкоголем рассматривается как фактор, подталкивающий отца к инициированию сексуальных контактов со своими детьми. Г-жа Б. описывает отца как человека, страдавшего «затмениями». Вполне возможно, что отец г-жи Б. не помнил о своем сексуальном поведении из-за «затмений» и общего состояния алкоголизации, в котором он находился в то время. Но даже если это и так, то отец все же должен был отвечать за свое поведение. Утверждение, что вся семья является реци-прокно функционирующей эмоциональной единицей, отнюдь не ставит под сомнение юридическую, моральную или этическую ответственность того или иного человека. Речь скорее идет о системе координат, позволяющих понять и разрешить эту сложнейшую проблему с эмоционально нейтральной позиции. Ключевым фактором в данном терапевтическом случае, как и в любой работе с семейными системами, явилось умение терапевта контролировать собственные эмоциональные реакции, благодаря чему он смог занять эмоционально нейтральную позицию. Терапевт был способен занимать эту позицию не «притворяясь» и не позируя. Он смог избежать обвинений и не спровоцировать чувства стыда у г-жи Б., ее отца, матери, сестры и братьев. Терапевт стремился подходить к семье в целом как к эмоциональной единице, члены которой не были ни демонами, ни ангелами. Скорее, семья Б. рассматривалась терапевтом как система, боровшаяся с болезненными проблемами отношений всеми доступными для нее способами, которые помогали ей с ними справляться. Вначале терапевт работал над созданием условий, при которых г-жа Б. была способна рассуждать более здраво, т. е. с меньшими эмоциональными искажениями, и могла менее бурно реагировать на свои проблемы и не относиться к себе как к беспомощной жертве. В результате ее тревога начала уменьшаться. Она стала обсуждать свои эмоциональные симптомы и в большей степени их контролировать. Затем она смогла обсуждать проблемы, возникшие в супружеских отношениях со своим мужем, в том числе его пьянство. Когда супружеские отношения были более или менее стабилизированы, г-жа Б., тревога которой снизилась, смогла «посмотреть» на инцест и свои отношения с отцом. Сновидения явились той формой, в которой г-жа Б. начала говорить о «немыслимом» и «невообразимом» инцесте со своим отцом. Сны не интерпретировались психоаналитически или с использованием каких-либо других теоретических концепций. Скорее, они являлись «окном», через которое г-жа Б. была способна видеть свои переживания, связанные с инцестом. Терапевт не пытался помочь членам семьи «восстановить» воспоминания. Скорее именно стремление г-жи Б. прояснить свою безотчетную тревогу и непонятные эмоции позволило ей «увидеть» во сне лицо своего отца и идентифицировать отца как человека, вступавшего с ней в сексуальную связь. Сны возникали в ответ на изменения, происходившие с г-жой Б., которая переходила от ситуативного управления своими симптомами тревоги к большей гибкости и менее выраженным отношениям слияния в браке. В дальнейшем она оказалась готова начать проработку ситуации родительского треугольника, в частности, проработку эмоционально заряженных отношений с отцом, отстраненности ее матери и инцестуозной связи.

Когда г-жа Б. была достаточно спокойна, чтобы обсуждать проблему инцеста и не так бурно на нее реагировать, встречи с ней, на которых присутствовали ее брат и сестра, проходили без эксцессов. На этих сеансах ее брат и сестра смогли подтвердить факт инцеста, преодолеть страх позора и чрезмерных семейных защит. Они смогли подтвердить болезненную реальность существования в прошломин цестуозных контактов, но без взаимных упреков и обвинений или постановки вопроса о необходимости распада семьи. На этой стадии терапии г-жа Б. была готова непосредственно обсуждать проблему инцеста, а не критиковать своего отца. Это была не попытка достичь катарсиса, а скорее попытка быть более правдивой с самой собой и в отношениях со своей семьей. Она была настойчива в своем стремлении к правдивым и открытым отношениям, несмотря на то, что сначала отец отрицал, что он вступил в сексуальные отношения с ней и ее братом. Поскольку г-жа Б. смогла воздержаться от нападок на отца и не проявлять чрезмерную эмоциональность, ее позиция помогла отцу признаться в инцесте. Сессия с г-жой Б. и ее отцом не стала драматическим событием; если говорить об эмоциональности, то не было ничего особенного. Это явилось плодом более чем двухлетних настойчивых усилий, предпринятых г-жой Б. для того, чтобы лучше узнать себя, снизить свою тревогу, более объективно воспринять свою семью и дифференцироваться в рамках как ядерной, так и родительской семьи. Эти усилия привели к уменьшению слияния с членами своей семьи без эмоционального отстранения от них. Напротив, как было отмечено г-жой Б., после непосредственного разговора с отцом об инцесте эмоциональный тупик был устранен. Постепенно она начала испытывать более позитивные чувства к отцу и более комфортно чувствовать себя, общаясь с ним. Г-жа Б. заставила отца взять на себя ответственность за свое сексуальное поведение, но не отвергала его в роли отца. Хотя г-жа Б. возлагала на отца ответственность за то, что он с нею сделал, она смогла также признать, что он заботился о ней, а она — о нем.

ЛИТЕРАТУРА

Вегекоп В., Steiner G.A. (1964). Human Behavior: An Inventory of Scientific Findings. New York: Harcourt,

Brace, and World.

Bowen M. (1978). Family Therapy in Clinical Practice. Northvale, NJ: Jason Aronson.

Lumsden C, WilsonE.O. (1984). Promethean Fire. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Murdock G.P. (1949). Social Structure. New York: Macmillan.

Smith W.H. (1994). Child Abuse and Family Emotional Process. Presented at the 1994 Pittsburgh Family

Systems Conference and Symposium. Western Pennsylvania Family Center, Pittsburgh, Pennsylvania.

TriversR. (1985). Social Evolution. Menio Park, CA: Benjamin Cummings Publishing Co.

Wilson E.O. (1980). Sociobiology: The Abridged Edition. Cambridge, MA: The Belknap Press.