Об отношении между учителем и учеником

Это неравные отношения. Можно продолжить перечень отношений типа «учитель — ученик» следующими парами: «родители — дети», «начальники — подчиненные», да и, по­жалуй, «муж — жена». Постараюсь быть кратким. Хочу ска­зать, почему чаще получается не так, как хотелось бы. Чаще ведь ученики не поддерживают своих учителей, бывшие под­чиненные своих бывших начальников, А муж и жена, когда расходятся, ненавидят друг друга.

Причиной этому являются зависимость и рабско-тиранический характер отношений. Поясняю. Получается это, по­тому что в предшествующих отношениях, когда ученики за­висели от учителя, дети от родителей, а подчиненные от начальников, те, кто был «сверху», строили свои отношения с рабско-тиранических позиций, постоянно подчеркивая свое превосходство. Пока те, которые были «внизу», реально за­висели от тех, кто «наверху», они терпели эту тиранию. Как только эта зависимость исчезала, то те, кто были «внизу», начинали «мстить», часто неосознанно. В лучшем случае это был уход от ослабевшего тирана. Дети уходили из дома, под­чиненные увольнялись, супруги разводились. В худшем случае, те, кто был снизу и окреп, начинали делать гадости бывшим свои «тиранам» под предлогам восстановления высшей спра­ведливости.

В истории медицины известен очень показательный при­мер. Это было лет 40 назад. Заведующий одной из клиничес­ких кафедр пренебрежительно относился ко всем своим под­чиненным. Некоторые из них периодически протестовали. И лишь один сносил все «побои» с восторгом. Он первым защитил докторскую диссертацию и стал заведующим кафедрой, клинической базой которой была больница, где он не мог чув­ствовать себя хозяином, В конце концов, он стал ректором этого института. Первое, что он сделал, это уволил своего учителя, ибо там при кафедре была институтская клиника. Но как он уволил своего учителя! Поймали этого учителя на том, что он взял деньги с больного. Надо сказать, что тогда это была почти официальная практика. Ну и сделали бы раз­борку в «верхах». Так нет! Сделали общее собрание студентов, и всю эту грязь трусили в присутствии тысячи студентов. Конечно, на такое собрание студенты пришли с удовольстви­ем. Я интервьюировал одного из этих студентов. Так он мне сказал, что ректор клялся, что он денег с больных не берет. Хотя на самом деле брал, как и все видные врачи того време­ни. Учителя ректора на этом собрании не было,

И еще несколько слав об отношениях «учитель — ученик». Это единственное неравное отношение, которое можно при­ветствовать. Психологическое равенство здесь достигается общностью задачи. Задача учителя — помочь подняться уче­нику до своего уровня. Задача ученика с помощью учителя подняться до его уровня, а потом и превзойти его или хотя бы создать что-то новое, что не смог сделать его учитель. При таком подходе те, кто учится непосредственно под руковод­ством учителя, являются учащимися, тех же, кто уже ра­ботают самостоятельно и создают свои системы, уже мож­но считать учениками.

Учителей я разделяю на две категории: Учащийся учи­тель и Учащий учитель.

1. Учащийся учитель — это такой учитель, который не только помогает ученику дотянуться до своего уровня, но и сам еще растет. Тогда он учится не только у своих учителей, но и учеников. Он понимает и осознает такой факт. Любой хороший учащийся всегда стремится превзойти своего учите­ля. Более того, он нередко метит на его места. Учитель этой категории не боится таких учащихся и готов уступить свое место, ибо сам планирует подняться еще выше или перейти в другое место. Более того, он ищет активно таковых и, к со­жалению, не всегда находит. С таким учителем можно со­трудничать много лет и не чувствовать, что тебя задвига­ют. Коллективы, которые они возглавляют, постоянно растут. Открываются новые лаборатории, отделы. При учебных кафедрах создаются институты и пр.

2. Учащий учитель — это такой учитель, который толь­ко учит, но сам уже не растет, У него также можно много­му научиться. Но сам он остановился уже в своем росте, и ни­когда не будет учиться у своих учеников. Более того, он будет препятствовать росту тех учащихся, у которых есть шанс дорасти или даже перерасти учителя. Я знаю одного заведу­ющего кафедрой, который подготовил 80 кандидатов наук и ни одного доктора. Как только он замечал какого-нибудь че­ресчур ретивого ученика, он сразу же его устраивал куда-ни­будь в другое место. Возле себя он оставлял только людей, которые остановились в своем развитии или неспособны были на дальнейший рост.

Ученики тоже бывают двух категорий.

1. Ученики, которые хотят стать Учителями

2. Учени­ки, которые хотят стать специалистами.

Рекомендации для первых.

Если вы попали к учителю первой категории, то вы може­те оставаться там долго. Учащегося учителя можно крити­ковать. Он чутко воспримет ваше новое предложение, при­мет его и поможет внедрить. Он никогда не будет скрывать ваших заслуг, потому что ему своих хватает. Он заметит ваш рост и создаст для вас что-то новое. Постарайтесь уговорить его стать соавтором вашей работы. Сам он даже намекать не будет. Лавров у него своих достаточно. Почему вам выгодно взять его в соавторы? Он тогда глубже вникнет в содержание вашей работы, внесет что-то свое. Работа от этого станет лучше. Вашу работу прочтут все его почита­тели. Потом вам легче будет двигаться самому.

Какое-то время вы можете учиться и у учителей второй категории, но ни в коем случае не критикуйте учителя и не пытайтесь его изменить. Помните, что вам вряд ли удастся внедрить что-нибудь новое. Совсем плохо будет, если вам все-таки удастся внедрить что-то новое. Все лавры достанутся вашему учителю, а ваше увольнение не за горами. Если вы на­писали статью или сделали рационализаторское предложение, обязательно берите его в соавторы и ставьте на первое мес­то. Но как только заметили, что вам здесь получить уже нечего, сразу же уходите в другое место. Оставайтесь все время благодарным ему за то, что он помог вам сделать несколь­ко шагов в вашем развитии.

Рекомендации для вторых. Если вы попали к Учащемуся учителю, то учитесь у него до тех пор, пока не почувствуе­те, что уровень вашей квалификации стал таким, что вы можете работать самостоятельно. Немедленно переходите на другое место работы. Больше вы там не усидите. Вас нач­нут тянуть за уши. Будет больно. Если не захотите расти, то уши вам оторвут, а потом выбросят все равно, но без ушей.

Ваше место у учащего учителя. А если вы с восторгом бу­дете в тридцатый раз выслушивать одно и то же, да еще и научитесь делать такое выражение лица, как будто вы ус­лышали это впервые (чуть-чуть поднять подбородок, широ­ко раскрыть глаза и редко моргать ими, слегка приоткрыть рот), да еще если научитесь квалифицированно льстить, то, скорее всего, он не отпустит вас от себя. Но помните, что все победы коллектива — это его заслуги, все неудачи коллек­тива — это ваши неудачи.

Более подробно я эту проблему осветил в статье «Психо­логия предательства». Готовится статья «Как грамотно льстить».

Германия

Довольно быстро известность моя росла. В 2000-м, вско­ре после обвала, меня пригласили на консультацию в Гер­манию. Это была моя первая поездка за рубеж. Не буду опи­сывать свои впечатления о Германии вообще. Вы читали об этом статьи, написанные талантливыми писателями и многоопытными путешественниками, или сами побывали. Буду говорить о моих контактах с людьми.

Там я работал со сложнейшим больным, который лечил­ся во многих больницах. У него были выраженные навяз­чивые страхи, отрицательно сказывающиеся на его деятель­ности. Кроме работы с ним, я проводил групповые занятия и знакомился с жизнью эмигрантов. Я побывал в Баварии, Берлине, Франкфурте-на-Майне, работал и общался я с выходцами из Советского Союза. Только там я понял, что существует такая общность, как советский народ. Я общался с евреями, был два дня в армянской семье, беседовал с нем­цами, приехавшими с Поволжья, и русскими. Но эти раз­личия видны только в Советском Союзе. Там бросалось в глаза общее, советское. Там все они были советскими. Правда, немцы их всех называют русскими.

Общее заключается в нытье. Все они недовольны были своим положением, немцами, немецкими порядками, не­мецким правительством. Все они не собирались адаптиро­ваться, все они идеализировали то, от чего бежали, — по­рядки в Советском Союзе, советские праздники, советские традиции и обычаи, Объяснял им, что вначале нужно адап­тироваться полностью, стать немцами, своими, понять, почему они живут хорошо, а потом можно советовать свое. Так нет.

Многие, хотя и жили уже лет 10, чувствовали себя чужа­ками. Я даже написал статью о проблемах адаптации эмиг­рантов на чужбине, которую опубликовала одна из русских газет. Один миллиардер, но полностью адаптировавшийся, предложил мне остаться в Германии, но я тогда еще пола­гал, что нужен своему городу, своей области, своей стране и, в конце концов, мой потенциал будет использован на Родине, и без колебаний отказался.

В январе 2001 года произошло расширение нашего цик­ла. Теперь психотерапию и медицинскую психологию я преподавал круглый год. Казалось бы, что еще надо? Я по­лучил, что хотел. Но теперь я этого уже не хотел. Сознаюсь, некоторая обида была еще и в том, что сделал цикл самостоятельным, а вопрос о доцентстве откладывался на нео­пределенное время. Опять мне, автору многих книг, вось­ми программ и прочее, приходилось что-то доказывать. Кроме того, мне уже было неинтересно готовить весь ме­тодический материал, сидеть на всевозможных заседаниях и участвовать в мероприятиях, в которых я уже не видел смысла.

В марте 2001 года у нас на кафедре появилось свободное доцентское место (Акробат отказался подавать на конкурс). Это место предложили опять не мне. Зевс собрал своих бли­жайших друзей, в том числе и меня, и сообщил, что решил в доценты проводить другого сотрудника, а не меня. Потом он меня еще и упрекал в том, почему я не сказал, что мне хочется занять это место. Но он ведь не советовался с нами, а сообщил о своем решении.

Я, наконец, решился осуществить принятое ранее реше­ние. Оно почему-то оказалось неожиданным для сотрудни­ков кафедры, хотя я уже несколько лет говорил об этом. Сделав вид, что мне очень обидно, я подал заявление об увольнении. (Врет самому себе. Не хочет даже самому себе сознаться. Обидно ему было. Опять пошла сплошная рациона­лизация. Но слушайте его рассказ дальше. — М.Л.)

Конечно, основная причина была не в этом. (И опять врет, хотя решение было правильное. Если бы избавился от «сорочьей психологии», не раздумывая уволился еще бы в 1996 году. Ему уже тогда в институте нечего было делать. В край­нем случае это делать нужно было в 1998 гаду, когда появи­лись экстрасистолы. Организм ведь сигналил. — М.Л.)

Дело в том, что мои ученики в России и в ближнем за­рубежье организовали психотерапевтические клубы типа «Неваляшки». Со многими я и знаком лично не был. Они пользовались моими книгами и, сообразуясь с их содержа­нием, организовывали клубы у себя. Они приглашали меня к себе для проведения тех тем, с которыми не могли разоб­раться по книгам. Таких регионов было около 30. Мои меж­дународные связи все время увеличивались. Я вел перепис­ку с представителями разных профессий из 12 стран. Это были солидные страны: США, Германия, Франция и др. У меня уже были приглашения в США, Германию, на Кури­лы. В США у меня была оформлена виза на один год для работы над переводами моих книг и подготовки их к изда­нию в США на английском языке. Меня приглашали туда на консультации и на конференцию, назвав выдающимся специалистом по проблемам психологической адаптации. Приезжали ко мне и пациенты из-за рубежа. За пределами института мне было интереснее. Кроме того, притормозилось писание новых книг Меня на все не хватало.

Не помню точной даты. Кажется, это было начало мая. Я попросил Зевса подписать мое увольнение с 1 июля 2001 года. Это было тихое заявление об увольнении по собствен­ному желанию. Завизировать он его отказался. Отнес я его без его визы. Но как только я сдал заявление секретарю Ректора, то у меня сразу прекратились экстрасистолы. Воп­рос был решен. Сам организм решил проблему моего увольнения. Я все еще колебался. Но как только я в мыслях сво­их решил оставаться, так сразу же начинались экстрасис­толы.

Комментарий:

Болезнь — это беда или благо?

К сожалению, у нас и врачи, и больные относятся к болез­ни, как к беде, и быстро стараются прежде всего снять вне­шние признаки болезни, не разобравшись в его корнях. Типич­ный пример — температура при инфекционных заболеваниях. Все население и врачи стараются как-то сразу сбить темпе­ратуру. Что при этом происходит?

Любой студент 3-го курса мединститута знает, что мик­робы лучше всего размножаются при температуре 37,0 гра­дусов, а антитела, которые борются с этими микробами, луч­ше всего образуются при температуре 38—38,5 градусов. Кроме того, плохое самочувствие и плохой аппетит при высо­кой температуре заставляют больного соблюдать постельный режим, что сберегает его от излишней двигательной активности и мобилизует все силы организма на борьбу с инфекцией.

Нормализация температуры приводит к улучшению само­чувствия. Больной начинает обильно питаться и проявлять рабочую активность. На это уходят все силы. Микробы при этом начинают быстро размножаться. Когда действие жаро­понижающего препарата заканчивается, проявления болезни вспыхивают с необычайной силой. Можно просто удивляться жизнестойкости советских людей, которые выдерживают такое лечение. Конечно, если температура начинает дохо­дить до 39,4 градусов, ее нужно сбивать до 38, чтобы не по­вредить белки. Но ведь многие стараются сбить ее до нормы.

Таким же благом являются и неврозы, и хронические психосоматические заболевания. Симптомы болезни уводят че­ловека от трудностей жизни, с которыми не справляется больной и которые могут его окончательно разрушить. По­этому в нашей практике мы стараемся обучить пациента правильно и успешно вести свои дела. Ведь когда свисточек у чайника свистит, нужно не убирать свисток, а снять чайник с горелки.

Поэтому, дорогие мои читатели, симптомы неврозов и психосоматических заболеваний — это сигналы нашего орга­низма, которые он нам подает, когда мы начинаем вести себя неправильно — жить не для себя, а непонятно для кого и для чего. Вначале это тихие сигналы дискомфорта, которые мож­но расшифровать примерно так: «Глупышка! Неправильно живешь, подумай и обо мне». К таким тихим сигналам, к сожалению, многие не прислушиваются. Тогда организм начина­ет говорить более громким голосом и уже кричит: «Идиоти­на! Я уже больше не могу переносить все твои глупости» — и заболевает.

Болезнь заставляет нас заботиться о себе, чем в принци­пе мы должны заниматься и тогда, когда здоровы.

Болезнь еще хороша и тем, что обучает нас правильно жить. Во время болезни мы соблюдаем режим питания, не перегружаем себя. Днем бодрствуем, ночью спим. Организм нам начинает верить и успокаивается. Выздоровев, мы опять принимаемся за старое. Тогда он уже не отпускает нас так быстро. Обмануть его невозможно, так как он всегда при нас и знает все наши глубинные мысли.

Наши подопечные уже понимают голоса своего организма. Мы их обучаем этому. Попробуйте, дорогой мой читатель, перечислять все ваши поступки. Как только вы назовете то действие, которое привело к обострению болезни, вы почув­ствуете отклик от вашего организма некоторым послаблени­ем симптоматики. Потом перечисляете, что вам нужно сде­лать. Как только в голову придет правильное решение, вы опять почувствуете знак вашего организма. Не оттягивай­те исполнение решения, начинайте действовать. Как только вы начнете действовать, то сразу же станет легче. Если не получается, то не мучайте себя, идите к специалисту. Он по­может. В качестве примера хочу привести коротенький слу­чай.

Утомленная и раздраженная женщина поставила на рассмотрение проблему своих взаимоотношений с 10-летним сы­ном. Когда мы выяснили, что есть более глубокая проблема — ее отношения с мужем, она стала спокойнее. Когда выясни­лось, что ее больше всего беспокоит ее жизненная неустроен­ность, материальная зависимость от мужа и родителей, отсутствие интересной специальности, то она почти выздоровела. Мы стали решать реальные вопросы становления ее личности и ее взросления. О сыне почти не говорили, об отно­шениях с мужем говорили несколько больше, но уже в том пла­не, что ей следует воспользоваться его материальной поддер­жкой для достижения материальной независимости. Когда она изменилась в сторону личностного роста, то сразу нала­дились отношения и с мужем, и ребенком.

Однако как часто погоня за ложными ценностями сбива­ла с пути даже лучших моих учеников. Ведь у Вечного Принца дела шли хорошо, и не болел он до тех пор, пока не занимался вопросами внешнего продвижения, т.е. продвижения по слу­жебной лестнице. Вот и не нужно было ему думать ни о док­торской диссертации, ни о профессуре, ни о доцентуре. И во­обще, ему уже давно нужно было уволиться из института, так как там он уже не мог расти. Ведь его рост пошел боль­ше по литературной стезе, по тренинговой работе, а он за­совывал себя под колпак официальной науки и педагогики. Вот почему, когда он принял правильное решение, то его состояние сразу же улучшилось. Многим становилось лучше, когда они обучались понимать симптомы как сигналы своего орга­низма и не рассматривать их как признаки болезни.

Дорогие мои читатели! Всему этому нужно учиться под руководством специалистов. Есть и такие болезни, которые без лекарств вылечить невозможно. Сами во всем этом вы не разберетесь. — М.Л.)

Ректор заявления тоже не подписал и предложил мне по­думать в течение отпуска. Я его переписал на 27 августа. Подписал у Зевса, который возражал против увольнения, и в таком виде отдал секретарю.

В растрепанных чувствах, но без экстрасистол я готовил­ся к поездке в Америку, а потом на Курилы. К этому вре­мени я, когда проводил семинары и не мог регулярно вес­ти дневник, возвращаясь домой, сразу же составлял отчет, который передаю вам, Михаил Ефимович. (Этот отчет я здесь и публикую. —М.Л.)

Америка

Несколько слов о том, как я попал в Америку. Все полу­чилось как-то одновременно. В конце 2000 года один из моих учеников, который уже лет 10 жил в Нью-Йорке, ку­пил там мою книгу, где был адрес, и предложил мне при­нять участке в конференции по проблемам адаптации со­ветских эмигрантов в США. Одновременно в Портленде переводческая фирма пригласила меня дляработы по пе­реводу моих книг на английский язык. Однако истинной причиной было желание руководителя фирмы с моей помощью избавиться от своих многолетних навязчивостей. Третье приглашение шло из Чикаго от одного психолога, который заинтересовался моими работами. Строго опреде­ленной повестки здесь не было. Так сформировался мой маршрут Москва—Сиэтл—Портленд—Чикаго—Нью-Йорк—-Портленд—Сиэтл—Москва, общей продолжитель­ностью в 22 дня. Визу мне выдали без проблем и сразу на год, В процессе переписки наметились и конкретные даты.

Выехал я 10 июля, хотя самолет должен был улететь 11 июля. Но я боялся опоздать на самолет, что очень нежела­тельно.

У одного из своих подопечных я благополучно перено­чевал, а утром он довез меня до аэропорта Шереметьево-2, который уже чем-то напоминал заграницу.

Приключения ждали меня все время. Когда я подал би­лет, выяснилось, что меня нет в компьютере. Оказывается, надо было предупредить за три дня до полета, что полет со­стоится. Но были свободные места, так что я не успел и раз­волноваться. А, может быть, контролер просто что-то от меня хотела. Таможню я прошел благополучно, подарив таможеннику книгу. По правде сказать, этого можно было и не делать. Летели мы на «Боинге». Вход был прямо из аэро­порта в самолет. Удобно. Не нужны автобусы. Сосед мой был русскоязычный баптист с правом проживания в Аме­рике. Все одиннадцать часов он склонял меняв истинную веру. В общем, полет прошел незаметно. Затем он, как мог, помогал мне на таможне. Прилетели мы в 12 дня местного времени в Сиэтл. На американской таможне были проблемы. Я должен был заполнить адрес проживания, он у меня был в багажнике, а телефон, имевшийся на приглашении, не просматривался. Был шанс улететь обратно, ибо с таможенниками договориться невозможно. По совету служащей аэропорта я написал телефон от фонаря. Таможенник меня расспрашивал, кто я и что я. Я как мог ему отвечал, но пос­ле того, как я показал ему обратный билет, он подписал «белую карту», и мое положение в Америке стало легаль­ным. Без нее было бы трудно, просто невозможно.

Далее меня встретил представитель Переводчика. Узнал я его по моей книге, которую он держал в руках. Часа три мы ехали из Сиэтла в Портленд. Если бы я раньше не был в Германии, меня бы поразила чистота. А так я ничему не удивлялся. В Портленде я был размещен в 5-этажной гостинице на 4-м этаже. Поднимаясь по лифту, Переводчик заметил, что гостиница стала деградировать и что больше своих гостей в этой гостинице он останавливать не будет. Увидев мое недоумение (все сверкало чистотой), он пока­зал на признак деградации. На кнопках лифта плохо чита­лись цифры. (Вспомните Маслоу, который говорил, что жа­лобам конца не будет. Просто будет повышаться уровень жалоб. — М.Л.)

Гостиница была расположена возле белого небоскреба, что помогало мне ее найти, когда я гулял по улицам Порт­ленда. Номер гостиницы стоит того, чтобы его описать, хотя я понимаю, что это обычный, не очень шикарный номер стоимостью всего 145 долларов США в сутки. Большую часть номера занимает трехспальная кровать с тумбочками, на которых стоят довольно большие лампы. В номер попа­даешь через коридор, где расположены две двери. Одна ве­дет в санузел, а другая во встроенный шкаф, где можно поместить вещи и чемоданы, Кстати, таскаться с вещами не нужно. Перед лифтом стоит тележка, на которую размеща­ешь чемоданы. С этой тележкой ты въезжаешь в лифт и подъезжаешь к двери своей комнаты. Учитывая, что и че­моданчики на колесиках, то больших усилий ты не тратишь. Надо просто уметь поднять их на тележки. В гостинице Чикаго обычно всегда дежурил черный, который не давал тебе даже и это сделать, а с приветливой улыбкой довозил вещи до дверей комнаты. Американцы говорят, что у них расизм существует, но вдет он только в сторону белых. Черные к ним относятся с ненавистью. Но на себе я это не ощущал. Говорят, что это можно чувствовать только в не­гритянских кварталах.

Итак, закончим описание номера. Вторая часть мебе­ли — это большой письменный двухтумбовый стол. На од­ной тумбе помещаются телевизор и телефон, вторая — пу­стая. На ней лежит все, что нужно знать обитателю о гостинице. Мебель светлого цвета, простая и очень удобная. Ящики из тумбочек легко выдвигаются. Санузел простор­ный. Огромный стол с умывальником. На нем легко разме­щаются стаканы и бритвенные принадлежности. Каждый день тебе дают набор из мыла для лица, тела и шампунь для головы и полиэтиленовый берет для того, чтобы принять душ, не намочив головы. Унитазы в Америке устроены не так у нас и в Европе. Они наполовину наполнены водой. Вначале я подумал, что они засорились. Даже обрадовался, что в хваленой Америке тоже есть сантехнические пробле­мы. Потом разобрался. Все это засасывается в канализацию, когда смываешь, а затем опять наполняется чистой водой. Ванна и стенка к ней представляют единое пластмассовое тело. Все очень просто и чисто.

Кстати, о чистоте. Она идеальна. За 24 дня пребывания в США я стал очень аккуратным, мне ни разу не пришлось ни мыть, ни чистить обувь, хотя я много гулял по улицам. Я очень быстро стал опрятным мальчиком.

Теперь я понял, что не следует осуждать то, что амери­канцы кладут ноги на стол и бросаются в постель прямо в обуви, как это мы видим в их фильмах, а потом бросают одежду на пол. Никакого нарушения гигиены здесь нет. Столы не испачкаются, а белье не испортится, и одежда останется чистой. Но держать ноги на столе очень удобно. А когда влюбленные бросаются в постель, не раздеваясь — это художественный прием, при помощи которого режис­серы хотят продемонстрировать силу страсти. У наших Зо­лушек это вызывает возмущение. Кстати, и в комнаты на светлый ковер можно заходить, не снимая обуви. С ковром тоже ничего не случится. Понятны мне стали и такие сце­ны, когда молодежь в белых брюках сидит на тротуарах.

Я немного отдохнул, а вечером за мной зашел Перевод­чик, и мы отправились с ним во французский ресторан, где и состоялась наша первая ритуальная беседа. С ним же в основном мы и работали по переводу моих книг. Ему же я и оказывал психотерапевтическую помощь.

Итак, французский ресторан. Там подавали какие-то экзо­тические блюда. Все было вкусно, Только суп мне не понра­вился. И вообще супы в Америке это что-то не то. Говорили мы о том, о сем. Переводчик меня вводил в американскую жизнь, естественно, так, как он ее себе представлял. А пред­ставлял он ее себе неплохо, потому что его данные совпа­дали с мнениями многих других людей в Нью-Йорке и Чи­каго. Он приветствовал Буша и явно ненавидел Клинтона.

Итак, сразу же о ресторанах, чтобы к этому больше не возвращаться, ибо жизнь моя в Америке, деловая и развле­кательная проходила в ресторанах. Все они хороши. Везде отличное обслуживание, хотя мои партнеры в некоторых предъявляли претензии к качеству пищи и обслуживания. (Но это та же история, что и с кнопками в лифте. Советскому человеку этого не понять. — М.Л.) Официанты очень вежливы и по-дружески приветливы, без высокомерия и заискивания, что встречается у нас. Меню обсуждается до­статочно долго. Официант дает разъяснения. Нет чувства, что он сердится за то, что его так долго пытают. Обслужи­вание везде великолепное. Есть только выгодные рестора­ны и невыгодные, дешевые и дорогие.

По советским меркам самый лучший ресторан — это китайский. Порции там большие. И все, что не съел, они тебе упаковывают на дом в специальные картонные емко­сти и тебе хватает на завтрак и ужин. И они также относи­тельно дешевые. Еще понравился ресторан, а может быть столовая, которая называется IZZI-PIZZA по имени одно­го из создателей этой столовой, В нее заходишь, платишь определенную сумму, кажется 8 долларов, и ешь что хочешь и сколько хочешь и сам набираешь это в тарелку. Может поэтому в США много полных людей? Всех блюд мне даже попробовать не удалось. Перечислю только виды рестора­нов, где я побывал. Обычные, мексиканский, французский, японский, русский и еще какие-то в Нью-Йорке (я даже палочками попробовал есть и ел сырую рыбу). Самый важ­ный из них – французский. Там проходила презентация какого-то препарата, выступал какой-то видный профес­сор, рекламируя в восторженных тонах этот препарат. На следующий день в другом ресторане, тоже классном, рекламировался тот же препарат, но уже говорилось о побочных эффектах.

В этом классном ресторане все официанты были под галстучек, а посетители в рубашках. На тарелку тебе что-то клали, как только ты это съедал, сразу же приносили дру­гое. Выбора блюд не было — всем одно и то же, но можно было выбирать напитки. Впрочем, все было очень вкусно. Трудно было удержаться. Я сдерживался, сколько мог, но все же 5 кг за свое пребывание в Америке прибавил. В рес­торанах, кафе и пр. я в среднем был два раза в день, так что находился на несколько лет. В наши кафе, наверное, теперь будет неприятно заходить не столько из-за внешнего вида, а сколько из-за неприветливого обслуживания. Нет, и у нас бывают случаи, когда с тобой хорошо обойдутся, но это — большая удача. Есть риск, что тебя облают, если будешь пе­реборчив, в крайнем случае, если не облают, то выразят неудовольствие. Там в ресторанах принято давать чаевые, при­мерно 10—15 % стоимости блюд. Чаевые вписываются в счет. Но если ты положил наличными, то тут уже офици­ант может не платить налога.

12 июля мы с Переводчиком неплохо поработали по его проблемам. Затем он стал мне придавать американский имидж. В этот же день я купил себе американские шорты, белые носки и кроссовки фирмы «Рибок», рубашку на американский лад (потом у меня, ее заберет сын), белую футболку и две голубые. В них потом я и бегал по Портленду. Слава Богу, не надо было бегать по магазинам. Все, что нуж­но, можно купить и у нас. Цены в переводе на рубли там дороже, чем у нас. Кстати, они жили десятилетними пред­ставлениями о России и очень удивлялись, что я не хотел бегать по магазинам. Я же гордился нашей родиной. У моих хозяев воспоминание о России осталось как о стране, где все в дефиците. Все-таки и мы прогрессируем.

13 июля с утра поехали на Тихоокеанское побережье. Больше ехали, чем на нем были. Было очень интересно. По дороге останавливались в разных местах. Закусывали, гуля­ли, фотографировались. К обеду устроились в гостинице. Оборудована она была так же или почти так же, как и в Портленде. В этот же день я купался в Тихом океане. Там никто в океане не купается. Очень холодная вода — 12—15 градусов. Но мне-то что после 8. Я, конечно, купался. На океане было тихо, но полоса прибоя очень широкая. Начи­нается он как Азовское море. Было очень мелко, Я зашел за третью-полосу пркбоя и там уже окунулся, хотя мне было всего по пояс. Дальше идти не решился. Я знаю, насколь­ко коварно песчаное дно. Сами американцы или сидят на песке или ходят вдоль берега.

К этому времени я уже успокоился, и то напряжение от безопасности, которое было в первый день прошло. Я по­чувствовал себя как в России. Только почему-то все гово­рят по-английски и приветливые. А лица такие, как и у нас. Утром 14-го я еще немного побегал по побережью океана один. После завтрака в гостинице мы походили по магази­нам вместе с детьми. Между отдыхом решили и кое-какие дела. Надо сказать, что состояние Переводчика быстро улучшалось, Если раньше он посылал кого-то за мной, то потом сам стал ездить на автомобиле (у него был навязчи­вый страх езды на автомобиле). Буквально через несколь­ко дней невротические симптомы были у него практичес­ки ликвидированы.

К детям там очень хорошее отношение. Никто на них не кричит: ни родители, ни продавцы. Они берут нужные им товары, ходят с ними по магазину, просят родителей купить. Оставляют, где попало, — и ничего. Если что-то купили, то при выходе у кассы расплачиваются.

Был у меня разговор с Крупным Бизнесменом. Он себя вел со мной как-то напряженно. Сделал с большими изви­нениями ряд замечаний по поводу моего внешнего вида, так как я пришел на встречу в галстуке, а следовало бы одеться проще. Пытался все время шутить. Но в то же время рас­суждал о том, что меня можно раскрутить, и сколько на это уйдет средств. Вплоть до того, что сказал, что из меня мо­жет выйти новый гуру всей Америки. Слушать это, конеч­но, приятно, но всерьез я это не принял. Начиная с 14 до 22 июля (даты у меня путаются, но факты сохранились) Крупный Бизнесмен сам напросился на дополнительное свидание и пришел со своим другом. Видать, меня показы­вал и пытался продать. Разговор шел ни о чем. Катали они меня по Портленду.

21 июля была поездка в горы. Тоже все интересно. Сде­лали несколько фотографий.

22 июля я из Портленда самостоятельно полетел в Чи­каго. Были небольшие приключения. Перелет шел с пере­садкой в Миннеаполисе. Прежде всего компания, которая должна была меня вести, забастовала, и летел я уже на са­молете другой компании. Времени на пересадку у меня было 35 минут. Следовало еще найти свой выход. Пошел я, конечно, в противоположную сторону. Я обратился к одной из служащих аэропорта. Она показала мне направление. Но я ей сказал, что могу опоздать. Она посмотрела мой билет. Вышла из-за своей стойки и нашла мне тележку, которой управлял темнокожий. Он меня и довез до нужного места, попутно подхватив еще несколько таких же пассажиров, которые слабо были ориентированы в ситуации. От радос­ти я ему дал чаевые 5$. В общем, на самолет я успел и бла­гополучно долетел до Чикаго.

Вышел из самолета, но меня никто не встречал. К не­скольким старичкам я подходил сам, но не попадал в точ­ку. Затем обратился к служащей. Она мне велела идти к багажному отделению. Я попросил ее дать объявление. В конце концов, чикагский психолог сам меня нашел. Мы с ним кое-как объяснялись. Теперь уже жизнь заставила меня .говорить по-английски. Но недолго. Оказывается, с ним была девочка из России, которая и была переводчицей. Ус­троил он меня в шикарной гостинице в центре Чикаго. Окна выходили на озеро Мичиган. Все было как в кино. У дверей нас встретил чернокожий. Психолог отдал ему ключиот машины, которую тот отпарковал. Меня разместили |в примерно таком же номере с трехспальной кроватью. Но здесь были уже следы роскоши в оформлении комнаты и санслужбы. Оплатил я за 4 дня. Излишек мне потом вер­нули. Плата была 100 долларов.

Прилетел я во второй половине дня. Вечером мы пошли на бесплатный концерт в парке. Исполнители были профессионалами высочайшего класса. Оказывается, это пра­вительственная программа, и такие концерты устраивают­ся во всех крупных городах. Походили мы потом по этому шикарному парку и посмотрели на небоскребы Чикаго. А уменя было ощущение, что я в стереокино, в сказке. Нечто вроде онейроида. Там тоже такая же чистота, как везде. И хотя перед концертом шелдождь, все было очень чисто.

На второй день мы с психологом много беседовали. Пе­реводчица психологии не знала. Беседовал я с ним сам. Из этой беседы я понял, что опубликовать мои книги в Аме­рике будет очень трудно, если не невозможно. Еще больше я в этом убедился в ходе беседы с Американским Редакто­ром, о которой позже. Кроме того, в этот день он устроил мне автобусную экскурсию по Чикаго. Так что основные ценности я там посмотрел. Утром (7.00) я должен был ле­теть уже сам в Нью-Йорк. Ночь я спал тревожно, хотя пони­мал, что они меня разбудят. Вышел я в холл. Окончательно рассчитался. Вещи мои подхватил приветливый темноко­жий и усадил в такси. На заднее сиденье. Дал на чай. Такси очень удобное. Кстати, стояло оно уже возле гостиницы, хотя вышел я на полчаса раньше. Не обошлось без мелких недоразумений. Я понял, что должен оплатить обед в само­лете и вытащил доллары. Затем выяснилось, что мне необ­ходимо предъявить паспорт.

В Нью-Йорк прилетел без приключений. Мой Ученик встречал меня как положено, и мы отправились к нему до­мой. Живет он в большом просторном двухэтажном доме с бассейном, с большим количеством комнат и санузлов. Кро­ме меня были у него еще две гостьи из России, но тесноты не чувствовалось. Гаража нет за ненадобностью. Все три ма­шины стоят возле дома. Район его — это холмистая мест­ность, где живет обеспеченная часть населения. Его жена работает психотерапевтом, а сам Ученик — психиатром.

Психотерапевт в Америке — это не то, что психотерапевт в России. Там психотерапевтом может стать, кто угодно. На социальной лестнице они котируются ниже психиатра. Многие психиатры из России там не смогли подтвердить свой диплом и работают психотерапевтами. Зарплата их гораздо ниже зарплаты психиатров. Моему Ученику при­шлось заново заканчивать медицинскую школу и четыре года работать в резидентуре и после сдачи очень сложного экзамена он стал работать психиатром. На психотерапевтическую работу у него просто нет времени.

Там очень развита психофармакотерапия, которая про­водится под контролем лабораторных анализов. Лекарства можно получить только по рецепту. Ни о какой протекции при сдаче экзаменов речи быть не может. Я понял, что для того чтобы получить право на работу психиатром, необходимо преодолеть определенный барьер. Никто тебя не то­ропит учиться, хоть 20 лет повторяй сдачу экзамена, за ко­торый нужно платить 800 долларов.

Это здорово. Есть планка, меньше которой быть нельзя, и когда ты идешь к врачу, ты твердо можешь быть уверен, что его знания соответствуют его диплому. Есть у них экза­мены и на высшую категорию. Мой Ученик один раз его не выдержал. Но выдержал его на следующий год. К этой неудаче он отнесся спокойно. Сама категория мало что дает, но очень сильно поднимает твой авторитет. Так что в конеч­ном итог